Текст книги "Петля будущего"

День 744 в Аркане

5:32 утра, просыпаюсь от грохота стен вокруг.

Я тут же настораживаюсь. Все, что нарушает рутину, может вызвать во мне реакцию дать отпор или сбежать.

Я осознаю, что это не столько звук, сколько ощущение – вибрация, похожая на незначительное землетрясение, сотрясающее землю под гигантской тюрьмой. Я знаю, что это: Мрачный поезд. Прибывает новый заключенный.

Я закрываю глаза, пытаясь снова погрузиться в сон, но мне не уснуть, это очевидно. Несмотря на изматывающее воздействие жатвы на мой организм, мозг бодрствует.

Я встаю, подхожу к двери и прислоняюсь к ней ухом, словно каким-то образом могу услышать, как новый заключенный проходит длинный путь по коридорам Аркана до своей камеры. Но, разумеется, я могу услышать только одно: глубокую и бесконечную тишину, с которой и живу каждый день.

Мне не хочется начинать утро так рано: два дополнительных часа бодрости могут оказаться целой вечностью в этом месте, так что я ложусь поверх одеяла и смотрю на потолок сквозь тусклый свет.

Я возвращаюсь в свой собственный мир. История, которую я пишу в своей голове. Это техника, которую я разработал, чтобы не терять рассудок в бесконечные часы молчания. Мне удается на время потеряться в другом мире, как с книгами. Эта история разворачивается в далеком прошлом, задолго до того, как все перешло под контроль машин, до внедрения заблаговременных косметических улучшений богачей, до восхождения Совершенных и их господства над Убогими, задолго до Галена Рая. Времена, о которых рассказывал мой отец, – очень короткий период в жизни человечества, когда мы почти все поняли верно, не каждый и, может, не до конца, но почти, почти.

Я гуляю по этому миру вдали от Аркана; я свободен, могу ходить куда угодно, но всегда оказываюсь в одном и том же месте – где живут мои воспоминания; куда мы обычно ходили всей семьей долгими летними днями; где на четыре-пять часов мы забывали обо всем и просто отдыхали. Сестра и отец со мной, нет никаких Совершенных и Убогих, нет ни войны, ни ненависти. Эта история небогата событиями – никаких конфликтов, опасностей, неожиданных поворотов судьбы, – но в ней я счастлив. И да, Рен в этом мире тоже существует, да, порой я гуляю по берегу реки, держа ее за руку, иногда она улыбается мне, и на время я забываю, что все это не наяву. Я понимаю, что легко могу затеряться в иллюзиях, и потому не виню тех из внешнего мира, кто пристрастился к «Побегу».

Я даже не заметил, как прошло время: уже 07:30, и из динамиков слышится голос Хэппи.

– Заключенный 9–70–981, сегодня четверг, девятое июня. День семьсот сорок четвертый в Аркане. Температура в вашей камере девятнадцать градусов по Цельсию. Пожалуйста, выберите завтрак.

И все начинается по новой: я поедаю безвкусный завтрак, смотрю обращение Галена, выполняю физические упражнения, открываю вторую книгу трилогии – «Две башни», читаю.

Я настолько погрузился в фантастический мир Средиземья, что не сразу обращаю внимание на пение птиц и легкий ветерок, когда в 11:30 открывается задняя стена. Я быстро помечаю страницу, разминаю ноги и выбегаю на солнечный свет.

Снова слышу смесь звуков со всех уголков Аркана: все те же разговоры, что и накануне, словно время остановилось, несвязный бред сумасшедших, пение Пандер и, конечно, непрекращающиеся угрозы Тайко.

– Лука Кейн, я убью тебя! Убью тебя, Лука!

Я так хорошо научился блокировать звуки и угрозы, что не сразу расслышал плач за соседней стеной слева.

Завершив первый круг и развернувшись, чтобы побежать в сторону колонны, я подумал: должно быть, это новенький.

Я чувствую, что обязан помочь соседу, как это сделал для меня Мэддокс; сказать, что все будет хорошо, что страх уйдет. Но не сейчас – сейчас мне нужно завершить пробежку. Осталось сорок три минуты.

Кажется, солнце сегодня греет теплее обычного, что невозможно, ведь машины поддерживают постоянную температуру в этой части света: девятнадцать градусов с восьми утра до пяти вечера с постепенным понижением до пяти градусов ночью. Наверное, из-за мыслей о новом заключенном, или даже о будущем друге, я сегодня особенно истощен. В конце каждого круга я смотрю на часы, а они будто остановились.

Наконец, сорок пять минут мучительного бега заканчиваются, и, обессиленный, я упираюсь в стену.

Я позволяю звукам Аркана снова поглотить меня: фоновая болтовня заключенных, красивое пение Пандер, непрерывная приключенческая игра Игби и Пода и непрестанные угрозы Тайко Рота, без устали обещающего убить меня; но поверх всего этого гомона я слышу, как некоторые противные заключенные прознали, что в Аркане появился новенький, и донимают его привычными издевками.

– Добро пожаловать в Аркан! Тут ты и подохнешь! – выкрикивает один.

– Хватит реветь, иначе на жатве с тебя нечего будет взять! – с насмешкой кричит другой.

В конце концов я снова слышу за стеной тихие рыдания. По голосу я почти наверняка могу сказать, что новый заключенный – девушка.

Я знаю, что она чувствует. Прямо сейчас она сидит в камере или на улице в сером бетонном дворе, испытывая одиночество и безнадежность, каких никогда раньше не знала. Я тоже через это прошел. А слова бессердечных заключенных – точно кулаки по голове.

Невиданная жестокость; они отнимают у тебя жизнь не задумываясь. Все происходит мгновенно: проводят судебное разбирательство по телевизору за считаные минуты, не разрешают ни с кем попрощаться, тащат на платформу, где ты ждешь поезда столько, сколько нужно, затем первая операция, чтобы ты никогда не смог от них убежать, и заключение в тюрьму. И вот ты окружен тишиной, которая тут же начинает разъедать разум.

Восстановив дыхание, я пытаюсь подобрать правильные слова, чтобы поддержать новенькую.

– Привет, – произношу я наконец и жду ответа, но ничего не происходит, за стеной тишина. – Эй, со временем станет лучше, знаешь… Не отлично, конечно, но… лучше.

Повернувшись, прислоняюсь к стене; я чувствую каждое мгновение боли и гнева этой девушки.

– Эм-м-м, – бормочу я, подбирая слова, – я знаю, каково тебе сейчас, мы все через это прошли, ну, почти все, некоторые тут просто психи, понимаешь? И, э-э-э…

Мои мысли прерывают сирена и предупреждение Хэппи о том, что до закрытия стены осталась одна минута:

– Всем заключенным вернуться в свои камеры через одну минуту. Всем заключенным вернуться в свои камеры через одну минуту.

Я смотрю на голубое небо и пытаюсь впитать как можно больше свежего воздуха и тепла, прежде чем снова окажусь взаперти, но в этот раз не получается – ведь там, за стеной, девушка испытывает такую страшную боль. Хотел бы я найти способ ей помочь.

И кажется, нашел: в моей камере лежит огромная гора книг.

Я забегаю внутрь, пересекая порог и тем самым активируя преждевременное опускание стены. Быстро подбегаю к кровати, ищу книгу, особенную книгу: «Зов предков». Это первая книга, которую дала мне Рен. Найдя, выбегаю во двор, ныряя под полузакрытой стеной. Я отлично осознаю, что если дверь-стена закроется, а я останусь на улице, то дроны застрелят меня. Не пулями – это слишком милостиво – а транквилизаторами, вызывающими ужасные галлюцинации, сопровождаемые страшными болями в течение нескольких дней.

Я знаю об этом потому, что однажды заключенный Рук Форд пытался с помощью дронов покончить с собой. Спустя пять лет в Аркане Рук потерял рассудок – его заключили сюда, когда парнишке было всего двенадцать, и день за днем его разум угасал. Он во всеуслышание заявил, что возвращает себе контроль и ломает систему, и отказался вернуться в камеру после предупреждения об остававшейся минуте до закрытия стен. Когда пять дней спустя он пришел в себя, то был уже другим человеком, что-то в нем изменилось, и он тихо говорил каждому, кто мог его услышать, что чем бы они в него ни стреляли, это было намного, намного хуже смерти. Он был уверен, что провел в кошмарном мире сотни лет. Рук отказался от следующей Отсрочки и принял казнь. Говорят, он сел в Мрачный поезд с улыбкой на лице, хотя, возможно, это лишь выдуманные слухи, поскольку никто не мог видеть, как он садится в поезд.

Мысли о ядовитых дротиках, заряженных в летающие роботы, заставляют мое сердце биться быстрее, я бросаюсь к стене.

– Эй, новенькая! – зову я девушку и кидаю книгу через стену как можно выше. Я вижу, как ближайший дрон направляется в сторону парящей книги, и на ужасную долю секунды мне кажется, что он выстрелит, но, должно быть, его датчики принимают книгу за птицу или падающий лист, потому что робот разворачивается и оставляет ее в покое.

Книга перелетает через металлическое ограждение. Я поворачиваюсь и бегу обратно к стене, которая почти опустилась.

Сделав два широченных шага, я ныряю, развернувшись в воздухе так, чтобы приземлиться на бедро и перекатиться. Проскользнув внутрь, я чувствую спиной, как опускается холодная тяжелая стена, но прежде чем она окончательно закроется, я слышу удивленный и благодарный голос:

– Спасибо!

День 747 в Аркане

– Кто эта новенькая? – спрашиваю я Рен, кивая в сторону соседской камеры.

С тех пор как она поблагодарила меня за книгу, прошло уже три дня, три прогулки во дворе, но мне не удалось услышать от нее ни слова, кроме еще одного «спасибо», когда я перебросил ей вторую книгу.

Рен не отвечает, похоже, она меня и не слышала. Глубокая морщина бороздит лоб девушки, она тревожно смотрит сквозь меня.

– Рен? – зову я, привлекая внимание надзирателя.

– Что? Ох, извини, Лука, я просто… нет, ничего.

– Ты в порядке? – спрашиваю я. – Ты какая-то рассеянная сегодня.

Рен улыбается, ей хорошо удается притворяться, но я вижу, что улыбка натянутая.

– Правда, Лука. Все хорошо. Что ты спросил?

– Новенькая за стеной, – повторяю я свой вопрос, – кто она?

– Кина Кэмпбелл, – отвечает Рен, откусывая бутерброд. – Милая девушка, из Убогих, как и ты.

Прикусив губу, Рен виновато смотрит на меня, словно оговорилась. Я не обращаю внимания на ее слова.

– Я дал ей пару книг, надеюсь, ты не против?

– Эти книги твои, – отвечает она с улыбкой и переводит взгляд влево, проверяя время на дисплее своей Линзы.

– Мне пора, – говорит она, – увидимся завтра.

– Да, до завтра.

И она уходит.

Этой ночью, наблюдая за дождем, я не могу удержаться, чтобы не окунуться в свой выдуманный мир. Я представляю, как мы с Рен сидим на склоне холма, разговаривая о будущем, нашем будущем. Это всего лишь глупая фантазия, дурацкая мечта подростка, которой никогда не сбыться. Даже если бы я не был приговорен к смертной казни, даже если бы мне не суждено было умереть от неудачной Отсрочки, Рен – девятнадцатилетняя Совершенная, а я шестнадцатилетний Убогий. За пределами Аркана она бы и не взглянула на меня.

Я всей душой ненавижу это место, порой оно становится невыносимым. Я понимаю, почему Рук пытался спровоцировать дроны убить его.

День 748 в Аркане

Когда на следующий день стена открывается, я не спешу на пробежку, вместо этого я подхожу к разделяющей стене и прижимаю к ней ладонь.

Я пытаюсь придумать, что сказать, как вдруг слышу из-за стены:

– Привет.

Голос девушки хриплый и тихий; я уверен, что сегодня она впервые перестала плакать.

– Привет, – отвечаю я.

– Спасибо за книги. Думаю, без них я сошла бы с ума.

– Не за что.

– Меня зовут Кина, – представляется она.

– Я Лука.

– Лука? – повторяет она. – Тот самый Лука, которого каждый день грозится убить тот ненормальный?

– Именно.

– За что он так тебя ненавидит?

Я задумался; у меня есть предположения, но я не уверен. На долю секунды в памяти всплывает мальчик, падающий с крыши Вертикали «Черная дорога».

– Честно сказать, мне самому хотелось бы узнать, – отвечаю я. – Полагаю, за этими стенами у нас были общие знакомые.

– Что ж, – добавляет Кина более оживленно, – спасибо еще раз за книги, Лука.

– У меня есть и другие, – говорю я, чувствуя, что разговор сходит на нет, и желая продлить его. – Книги, я имею в виду книги, сотни других, и я все прочел, так что могу одолжить, когда захочешь.

– Лука-библиотекарь, – подшучивает Кина, хмыкнув. – Откуда они у тебя?

– Я дружу с надзирателем Рен. Она милая, тебе она понравится.

– Рен? – переспрашивает Кина. – А-а, да, она милая.

– Правда, она просто замечательная, – убеждаю я ее, не сдерживая улыбки.

– Итак, Лука, как давно ты уже в этом прекрасном учреждении?

– Два года, две недели и четыре дня, – отвечаю я.

– Господи, это… это целая вечность, – удивляется Кина притихшим голосом.

– Ну, время пролетает, знаешь, когда ты… заперт в невыносимой тишине.

Кина смеется, и ее смех снова вызывает у меня улыбку.

– Что ж, – добавляю я, отступая от стены, – начну-ка я уже пробежку.

– Пробежку? – недоумевает Кина.

– Да, я люблю бегать.

– Правда?

– Да, так я держу себя в форме и практически не оставляю им энергии для жатвы.

Кина снова смеется моим словам:

– Забавно. Маленький акт протеста.

Я улыбаюсь:

– Точно. До завтра?

– До завтра, – отвечает Кина.

Сегодня пробежка дается легче, чем обычно. А вечером, после ужина, даже жатва кажется сносной.

С приближением полуночи я заставляю себя встать с пола, ноги настолько ослабли, что трясутся и едва справляются с весом всего тела; прильнув к задней стене, я смотрю на небо сквозь крошечное окно.

Я смотрю в черную ясную ночь, не отрывая глаз. Наступает полночь, я поднимаю взор к небу, но взрывов не видно.

Невозможно. Хэппи не опаздывает, никогда, ни на секунду – система безупречна, она управляет всем. Я проверяю время на экране и вижу, что прошло уже тридцать секунд с тех пор, как должен был начаться дождь.

– Хэппи? – зову я, вглядываясь в небо. Экран молчит. – Хэппи!

Экран мерцает и возвращается к жизни:

– Чем я могу помочь? – спрашивает знакомый голос.

– Дождь… – начинаю я.

Моя паника прерывается первой вспышкой в небе, за которой следуют вторая и третья, рассыпающиеся вдали сетью огней, создавая облака, соединяющиеся в тучи.

– Что только что произошло? – спрашиваю я.

– Все так, как и должно быть, заключенный 9–70–981, – произносит Хэппи.

– Но дождь, – настаиваю я, отведя, наконец, глаза от окна, когда первые капли падают на землю, – он начался позже.

– Все так, как и должно быть.

Я перевожу взгляд с экрана на льющийся дождь.

Я с таким облегчением наблюдаю за густыми каплями дождя, падающими на землю, стекающими по стенам, обливающими выжидающие на верхушке колонны дроны, что на мгновение забываю про сбой и просто любуюсь, притворяясь, что ничего не было.

Но что-то случилось, и я не знаю, что это означает.

День 749 в Аркане

Заключенные обсуждают запоздалый дождь.

Меня это удивляет. Мне всегда казалось, что я единственный, кто наблюдает за дождем каждую ночь.

Я слышу за стенами: «Почему?», «Что это значит?», «Что там происходит?».

Пробежав последний круг, я опираюсь о стену, соседнюю с двором Кины, чтобы перевести дыхание.

– Как побегал? – спрашивает Кина.

– Хорошо, спасибо.

– Лука, дождь…

– …он опоздал, – завершаю я ее фразу, – знаю. Как думаешь, что это значит?

– Наверное, ничего.

– Ну да, может, и ничего, – соглашаюсь я, но никак не могу избавиться от неприятного предчувствия.

Я сижу на земле, молча слушая болтовню заключенных; Малакай Баннистер снова дразнит дроны, Пандер поет, Чиррак и Кэтрин нерешительно общаются между собой, двое из четверых планировщиков обсуждают побег. Винчестер пока не вернулся со своей последней Отсрочки, и Вудс знает, что это значит: друг умер на операционном столе, когда ему пытались вживить какую-нибудь новую современную технологию. С прошлой среды Вудс не произнес ни слова.

– Как себя чувствуешь после импланта в сердце? – спрашиваю я, инстинктивно прижимая руку к шраму на груди.

– Уже не больно, – отвечает Кина, – остался только дискомфорт.

– Это тоже пройдет.

Я содрогаюсь при воспоминании о своей первой операции: травма, после которой никогда не прийти в себя, но здесь, в Аркане, об этом не говорят. Я сопротивляюсь нахлынувшим воспоминаниям, но они неотступны.

Маршалы взламывают входную дверь, разбивая ее в щепки и выкрикивая военные приказы. Сестра кричит, а отец наблюдает, как за окном темное пятно большого дрона удаляется в сторону горизонта, становясь все меньше и меньше.

Маршалы вытащили меня из квартиры, пуская болезненные разряды тока по моему телу, и потащили вниз через все сто семьдесят семь лестничных пролетов.

Потом наступила темнота, я слышал лишь грохот и вибрацию двигателей, пока меня везли в Терминал.

А затем парализующий укол.

В первый раз кажется, что это навсегда, что отныне такой и будет жизнь, что именно так они поступают с преступниками: обездвиживают, помещают в ячейки и забывают.

Потом была операция.

В поле зрения попало ее лицо, наполовину прикрытое кипенно-белой маской, когда с жутким блеском в глазах она комментировала мне манипуляции над моим телом.

Она показала мне толстые кобальтовые кабели, сказала, что их вживляют глубоко в мои запястья, как магнитные манжеты.

Мое тело дернулось, когда лезвие разорвало кожу, после чего я услышал звук прожигающих и впивающихся в кости болтов.

Вот она снова появилась в поле зрения – хирург, и пока она говорила, я слышал улыбку в ее голосе.

– Это, – рассказывала она, держа зажатую пинцетом маленькую металлическую проволоку, – это то, что мы делаем с преступниками.

Проволока скрутилась в символе бесконечности; она была сделана из серебра, быстро мигали белые огоньки, распределенные по всей длине. Хирург развернула устройство так, чтобы мои зафиксированные глаза могли ясно разглядеть его.

– Это пробьет отверстие в правом предсердии твоего сердца, сплетется с тканями и легочной артерией. Будет отслеживать твои движения, свяжет тебя с Арканом и, что самое главное, оно сдетонирует и убьет тебя, если выйдешь за пределы линии.

Мне хотелось кричать, убежать оттуда, но я не мог.

Я не чувствовал, но слышал надрыв и разрез, когда она проникла сквозь грудную клетку, меж ребер, добралась до бьющегося сердца и вставила в него это устройство в форме петли – чтобы я навсегда застрял в Аркане, без надежды на спасение.

– Когда у тебя следующая Отсрочка? – спросила Кина, пробудив меня от горьких воспоминаний и вернув в ярко освещенный солнечный двор.

– Эм-м-м, месяца через три.

– Как думаешь, тебе повезет?

Я стряхиваю последние воспоминания о сердечном импланте.

– Я пережил уже четыре и пока жив. Пять, если считать сердечный детонатор.

– Как это было? – спрашивает Кина.

– На первой Отсрочке была нанотехнология. Мне так и не сказали, какая конкретно, меня просто заставили выпить какую-то синюю жидкость, потом что-то вкололи. На второй была операция. Мне повезло, она была незначительной: заменили хрящ между двумя ребрами новым волокном, которое должно иметь лучшую прочность при растяжении, нежели естественное вещество, затем провели ряд тестов и оставили меня приходить в себя без болеутоляющих. На третьей Отсрочке мне вкололи этот быстродействующий вирус, который моментально повысил температуру тела, по коже пошли синяки, кровеносные сосуды лопались. Сначала они дали вирусу довести меня до конвульсий, а потом ввели экспериментальную вакцину, которая, к счастью, сработала. На четвертой был новый тип хирургического шитья: они разрезали мне предплечье от локтя до запястья, а затем зашили рану каким-то средством, чтобы кожа срослась.

Кина молчит, я слышу, как она вздыхает.

– Звучит ужасно, – произносит она наконец.

– Да уж, не праздник, – отвечаю я.

– Почему они допускают такое? Почему правительство позволяет им так с нами обращаться?

– Люди не будут голосовать против Галена Рая, – напоминаю я. – Если ты богат – он для тебя герой-капиталист; если ты бедный – он борется за твои права.

– Невольно задаешься вопросом: почему никогда не было восстаний?

– Для восстания нужно мужество, а у Галена в вооружении экстремисты. Кроме того, они исключили любые возможности для бунтов, – подчеркиваю я. – Они контролируют каждый аспект нашей жизни: валюта цифровая – они могут отнять ее, не пошевелив и пальцем; налоги забирают из зарплаты – рабочим не нужно самим ничего отчислять; беспилотники следят за нами двадцать четыре часа в сутки – так что ничего не спланировать. Они сохраняют платежеспособность большинства людей, чтобы голоса подавленных и угнетенных не были услышаны.

– Там ходят слухи, знаешь, за стеной. Я сама их не слышала, но мама говорила…

Кину прерывает грохочущее на весь двор предупреждение об оставшейся минуте до закрытия стен. Дроны поднимаются с колонны и зависают в воздухе, отслеживая своими оружиями заключенных.

– Какие слухи? – спрашиваю я.

– Да никакие, – отвечает Кина. – Какая-то чушь о теории заговора. Поговорим завтра, Лука-библиотекарь.

Мне хочется послушать еще об этих слухах, сравнить их с теми, что я слышал от Алистера и Эмери, о возможной войне, но времени нет. Задняя стена начинает медленно опускаться, и я возвращаюсь в камеру.

Когда стена закрывается и снова наступает тишина, все, что у меня остается, – это время.

Я ложусь на кровати и размышляю об историях, которые отец рассказывал нам с сестрой в детстве. Он рассказал нам о Третьей мировой войне – тщетной войне. Мама всегда твердила, что мы еще малы для таких историй, но нам очень хотелось послушать. Я часто задаюсь вопросом: может, поэтому я чувствовал такое родство с Мэддоксом? Потому что он был так похож на моего отца?

Во время Третьей мировой было сброшено двадцать девять ядерных бомб. Некоторые настолько крупные, что могли снести с лица земли полстраны, другие целиком уничтожали города. По оценкам, во время конфликта погибло около 900 миллионов мирных жителей, но еще больше погибло позднее от ядерного оружия и в результате понижения температуры Земли.

Именно коалиция повстанцев завершила войну – повстанцы с обеих сторон, практически из всех стран. Дело в том, что большинство граждан не хотело участвовать в этом; они были слишком умны, чтобы поддаться правительственной пропаганде и распространению страха, поэтому они покончили с войной не бомбами или ракетами, а объединив надежду, храбрость и осознание того, что нечего больше терять.

Не одна страна выиграла в той войне, нет, нации не писали каждая свою историю – люди Земли выиграли войну. И тогда тех, кто ее начал, привлекли к ответственности и приговорили к смертной казни; и те же люди поклялись, что такое больше никогда не повторится.

Когда старую власть свергли, открылись доказательства коррупции, настолько глубокой и отвратительной, что она оправдывала даже самые ярые теории заговора. Некоторые из самых смертоносных в то время болезней в мире научились лечить десятилетиями ранее, но эти методы лечения не использовались, дабы богатые фармацевтические компании могли триллионами продавать практически бесполезные таблетки больным и умирающим. Выяснилось, что политические группы, имевшие горячую поддержу в народе, были просто фасадом, за которым скрывались миллиардеры мира сего, используемым для поддержания противоречий между людьми: ведь куда легче принять очередной омерзительный закон, когда граждане голосуют злобой в сердце, а не здравым рассудком. В нефти больше не было необходимости вот уже почти на протяжении столетия: десятки и сотни ученых, механиков и разных умельцев создали двигатели, работающие на солнечной энергии, воде и водороде, – но правительства по всему миру выкупили на них патенты и спрятали, потому что войны за нефть приносили избранным целые состояния.

После войны было сформировано Мировое Правительство. Оно гарантировало мир и процветание, предоставляло здравоохранение для каждого гражданина и подлинно равные возможности для всех, а еще, что самое важное, – разумность и логичность. Логика в форме компании «Хэппи Инк», консультирующей правительство по решению международных проблем и осуществлению безупречного и быстрого правосудия, и какое-то время это действительно работало. Но лечение трех из пяти основных смертельных заболеваний тоже имело свои недостатки – население резко увеличилось после того, как цивилизация была восстановлена. Люди жили дольше, и почти никто не умирал молодым. Народ был вынужден тесниться в переживших войну городах подальше от мест, подвергшихся ядерным ударам, и перенаселенность стала огромной проблемой во всех странах, так же как нехватка воды и энергии, голод и распространение совершенно новых болезней, которые, видимо, появились вследствие выпадения радиоактивных осадков. Места ядерных взрывов и прилегающие территории с почвой, облученной радиацией, необитаемы по сей день. Такие районы известны как Красные зоны.

Эти истории и прочие рассказы о сражениях были нам с сестрой так интересны, что мы едва могли уснуть потом.

Но мысль о войне, о настоящей войне, вызывает во мне и ужас, и волнение. Лучше бы меня такие мысли не волновали, но малейшее представление о возможном нарушении распорядка в Аркане вызывает у меня головокружение от предвкушения.

Отец рассказывал, что в битвах Третьей мировой использовали заключенных, им обещали сократить срок или даже даровать свободу, если они будут сражаться на линии фронта. Такое предложение я бы принял не задумываясь.

«Ты забегаешь вперед, Лука, – успокаиваю я себя. – Это всего лишь слухи, ничего такого не произойдет».

Да, это правда, я знаю; и мне стыдно, что я желаю войны, но когда тебя сажают в клетку и ломают твою волю, война – лучшее, на что ты можешь надеяться.

Из раздумий меня вытаскивает скрип открывающего люка и голос Рен:

– Привет, Лука, как дела?

И все мои мысли о войне и свободе тут же улетучиваются.