Текст книги "Психотерапевт"

Глава 10

Я в таком ступоре, что едва улавливаю звонок мобильника. Это Джинни. Не беру трубку, не могу. Мозг намертво уперся в сказанное Беном.

Поверить в это невозможно. Невозможно поверить, что Лео взял и купил дом, невзирая на совершенное в нем убийство. Слишком неправдоподобно. Как он мог с этим смириться? Как мог хоть на секунду подумать, что с этим смирюсь я? Он же знает, насколько я впечатлительна; не могу смотреть фильм, если чувствую, что сейчас произойдет что-то плохое, и выхожу из комнаты. Видимо, поэтому он мне и не сказал: понимал, что я откажусь тут жить. Хуже того, он соврал Бену, будто я уже в курсе. А еще хуже то, что он сказал Бену, будто я согласилась тут жить потому, что не хочу продавать свой коттедж. Как он мог? Выставил меня одновременно и бесчувственной, и меркантильной. Ненавижу его за это. Зато теперь Бен знает правду. Хотя от этого не особенно легче.

Не могу понять, почему Лео так мне и не сказал. Должен бы по идее был понять, что я когда-нибудь узнаю. Он из-за этого не хотел приглашать к нам гостей? Чтобы кто-нибудь не упомянул об убийстве? И почему никто о нем не заговорил? Ева, Мэри, остальные – почему никто на вечеринке ни словом о нем не обмолвился?

Потому что не могли, наконец доходит до меня. Они думали, что я знаю и что мне это не мешает. Вряд ли кто ввернет такое в разговоре: ну что, Элис, каково это – жить в доме, где произошло убийство? Теперь понятно, что имела в виду Тамсин, когда сказала на вечеринке, что я поступила смело. Не мой переезд из сельской местности в Лондон, а мое заселение в дом с жутким прошлым. И понятна ее фраза, донесшаяся до меня сегодня утром. «Просто прекрасно, что ее это, похоже, не волнует». И реплика Евы: «Я уже начинаю сомневаться, что она в курсе».

Меня затопляет благодарность к Еве, которая понимает, что я, возможно, не такая бесчувственная, как все, наверное, думают. Удивительно, что она так дружелюбна со мной; удивительно, что все здесь в целом достаточно любезны. Может, кто-то втайне и осуждает нас за покупку дома, но большинство выказывало заинтересованность…

Боже! Я наклоняюсь вперед, уронив голову на руки. Я же устраивала экскурсию по дому, водила людей наверх. Что они все думали? Те, кому так не терпелось посмотреть спальню, – это из-за убийства, которое там произошло?

Я так и держу телефон в руке; снова гуглю убийство и нахожу статью, написанную спустя четыре дня. Там информации больше: тело обнаружили в спальне, привязанным к стулу. Волосы были отрезаны; ее задушили. «Арестован мужчина, он сотрудничает с полицией и помогает в расследовании» – так завершается статья.

К горлу подкатывает желчь. Мне было известно, как погибла Нина Максвелл, эти картины преследовали меня несколько месяцев. Однако прочитать своими глазами… Чтобы одолеть тошноту, я перенаправляю ее в другое русло, превращаю в злость на тех, кто хотел посмотреть спальню, место убийства. Тамсин и большинство остальных женщин отклонили мое предложение посмотреть перепланировку, интерес проявляли в основном мужчины. Ева была наверху, но не в день вечеринки, а раньше, когда зашла представиться. Я потащила ее наверх показать наш гигантский шкаф. Она согласилась не сразу, и я приняла ее колебания за нежелание показаться слишком любопытной.

– Элис?

Я поднимаю голову и вижу, как ко мне по дорожке идет Ева.

– Что ты тут сидишь? – Она слегка хмурит брови. – Да ты дрожишь! Все в порядке?

– Нет, на самом деле нет.

– Ты заболела? Позвонить кому-нибудь?

– Нет, все хорошо. Хотя, конечно, нет, – пытаюсь я пошутить. – Но я здорова. Я просто чувствую такое унижение и злость!

– Злость – это хорошо, – отвечает Ева, усаживаясь рядом. Аромат ее парфюма – да, это «Армани» – как-то странно успокаивает. – Это лучше, чем болезнь или грусть. Не расскажешь мне, в чем дело?

– Я только что обнаружила, что наш дом, – отвечаю я, стиснув руки, – стал местом жестокого преступления. – Я смотрю на нее в тоске: – Я не знала, Ева. Лео знал, но не сказал мне.

– О, Элис. – Сочувствие в глазах Евы тоже успокаивает. – Я уже начала думать, что ты действительно не знаешь. Поначалу я думала, что ты из тех, кто умеет отделять мух от котлет, кто может сказать, мол, что было, то было.

– Я не способна на такое бесчувствие. Удивительно, что ты вообще со мной разговаривала. Удивительно, что все со мной разговаривали, хотя я даже ни разу не упомянула о происшествии и не сказала, как я сожалею, что вы потеряли соседей.

– Никто тебя не осуждал, Элис.

– Думаю, Тамсин осуждала.

– Ну, может быть. Немного. Нина была ее лучшей подругой, так что это понятно. – Она на секунду замолкает. – Когда она тебя впервые увидела, то подумала на мгновение, что ты – это Нина. Она стояла у окна спальни и смотрела, как ты идешь через сквер. Ты примерно той же комплекции, и с такого расстояния можно было различить только твои светлые волосы. Она чуть с ума не сошла.

Я рассеянно киваю.

– Но почему меня не осуждают? – спрашиваю я. – Разве это не естественно?

Ева проводит рукой по волосам.

– Я думаю, всем просто стало легче, когда дом наконец купили. Наконец он перестал пустовать, в нем кто-то поселился. А то стоял как мавзолей. Дети даже уверяли, что в нем живут привидения, а родители не хотели, чтобы малыши в это верили. Когда мы услышали, что у дома появятся новые хозяева, то в наш комплекс словно потянуло свежим ветром. Наконец мы могли начинать жить дальше. – Она смотрит на меня серьезными глазами: – Люди были благодарны, Элис. Нам это казалось новым стартом.

– Но вы сплетничали о том, что я все знаю, – отвечаю я, роясь в кармане в поисках бумажного платка. – И, конечно, никто не осмелился упомянуть убийство в субботу вечером, хотя много кто захотел посмотреть место, где оно произошло. Хоть бы кто-нибудь спросил меня, каково мне живется с призраком убитой женщины.

Ева, кажется, смутилась.

– Ну, тут отчасти и я руку приложила. Лео сказал Уиллу, что будет благодарен, если никто не станет упоминать при тебе историю дома, поскольку ты якобы очень нервная. Уилл передал мне, а я вроде как всем.

Всплывает воспоминание: Лео идет к Уиллу на следующий день после того, как я всех пригласила к нам.

– Не могу поверить! – Злость возвращается. – Он вообще не хотел, чтобы я об этом узнала, так ведь? – Я смотрю на Еву в надежде, что она сможет дать ответ: – Не понимаю, Ева. Он никогда ничего подобного не делал. Ничего не скрывал, не говорил неправду. И он должен был понимать, что я все равно когда-нибудь узнаю. Такие вещи не сохранишь в секрете.

– А как ты узнала? – спрашивает Ева и, достав из сумки кепку, начинает ей обмахиваться.

– Мне позвонили, – отвечаю я, надеясь, что моя небольшая заминка пройдет незамеченной. – Журналист. – Я не вру: я почти уверена, что Томас Грейнджер – журналист и представился частным детективом лишь для того, чтобы звучало это более удобоваримо.

Ева нахлобучивает кепку на голову, прямо поверх очков.

– И что он сказал?

– Она спросила меня, каково это – жить там, где произошло жестокое убийство, – сочиняю я на ходу, используя для маскировки женский род. – А когда я сказала, что не знаю, о чем речь, посоветовала погуглить Нину Максвелл. – Хотя бы это точно правда. – Ну, я так и сделала.

– Как ужасно – узнать все вот так.

Я качаю головой.

– Не могу поверить, что Лео знал. – Я со стыдом вспоминаю, как обвинила Бена в том, что он не предупредил Лео. – Лео сказал риелтору, что я не против, потому что дом идет со скидкой и благодаря этому я могу оставить себе коттедж в Харлстоне. Выставил меня совершенно бесчувственной.

Ева тянется обнять меня, но, поскольку мы сидим на скамейке, выходит неловко, и я осознаю, что совсем не знаю Еву. А знаю ли я Лео?

– Что ты собираешься делать? – спрашивает она.

– Надо поговорить с Лео. Но я не хочу ему звонить, хочу поговорить лично. Он возвращается завтра вечером, так что придется ждать. Но в доме я оставаться не могу, пойду в отель. – Я поднимаю глаза на Еву: – Можешь мне помочь? Мне нужно взять из дома пару вещей, не сходишь со мной? Это, наверное, глупо, но мне туда страшно зайти.

– Совсем не глупо. Конечно, я с тобой схожу. И тебе не надо ни в какой отель, можешь остаться у нас с Уиллом.

Я замираю, вдруг перестав понимать, чего я хочу.

– Ты уверена?

– Конечно, уверена!

– Много мне не надо, только пижаму, зубную щетку, смену одежды. И еще книгу и ноут.

– Ну, пошли тогда.

На пороге я передаю Еве ключи. Она открывает дверь, заходит в дом, а я застываю на месте, сжавшись от ужаса. Не знаю, чего я жду – что дом станет другим? Или хотя бы мои ощущения изменятся? Но ничего такого не происходит, и я захожу тоже.

Ева наклоняется подобрать что-то с пола.

– Чья-то визитка, – говорит она и передает мне ее, не глядя.

– Спасибо. – Опустив ее в карман, я жду Еву, которая снимает кепку, засовывает ее в сумку и разувается. Я тоже сбрасываю кроссовки и поднимаюсь вслед за ней наверх, в спальню. Ева входит, я остаюсь в дверях.

Она подает мне руку.

– Тут все по-прежнему, Элис. Ничего не изменилось.

Сделав глубокий вдох, я оглядываю комнату. Ева права, здесь все по-старому. Узорчатые занавески колышутся от ветра так же, как и утром. Моя расческа по-прежнему на туалетном столике; одежда, которую я носила вчера, – на стуле. И все же…

– Не могу тут оставаться, – отвечаю я.

Меня захлестывает нарастающая паника; я бросаюсь к комоду, хватаю пижаму и какое-то нижнее белье и выбегаю из комнаты – подальше от несчастья, которое уже просачивается в мои поры.

Глава 11

– Вот. – Ева подает мне чашку чая. – Выпей, а потом откроем бутылку вина.

– Прости. Сама не знаю, почему я подняла такой переполох. – Подобрав под себя ноги, я устроилась на диване светлой кожи в гостиной у Евы. – Хотя на самом деле знаю. – Ева заслуживает правды. – Ниной звали мою сестру, и поэтому на меня особенно сильно действует все, что происходит с Нинами.

Ева обнимает меня:

– О, Элис, мне так жаль.

– Ей было бы теперь столько же лет, сколько и Нине Максвелл. Наверное, звучит пафосно, но из-за этого мне кажется, будто мою сестру убили дважды.

– И в придачу еще Лео тебе об убийстве не рассказал – любому бы хватило, чтобы с ума сойти. Тебе теперь многое нужно осмыслить.

После бокала шабли становится легче.

– Какой она была? – спрашиваю я.

– Нина? – Ева отпивает вина. – У меня не было возможности хорошо ее узнать, мы переехали сюда всего за пять месяцев до ее смерти. Очень милая, немного не от мира сего. Работала психотерапевтом и еще была квалифицированным инструктором йоги. – Она улыбается: – Запустила нашу йога-группу, и после ее смерти мы в память о ней так и продолжаем.

Мне понравилось, что Нина Максвелл любила йогу: моя сестра тоже. Регулярно пыталась затащить меня к себе на занятие, но у меня всегда находились другие дела. Потом я так жалела, что не сходила хотя бы раз. И еще мне нравится, что Нина Максвелл работала психотерапевтом: похоже, ей нравилось помогать людям.

– А ее муж?

– Милейший человек, каких поискать. Насколько мне казалось. Никогда ведь не знаешь точно, так ведь?

– Ты, наверное, была в шоке, когда его арестовали за убийство?

Ева тянется к низкому стеклянному столику, не круглому и не квадратному, какой-то неопределенной формы, за бокалом.

– Все были. – Она делает глоток. – Мы не могли в это поверить. Думали, обычное дело, первый подозреваемый обычно муж. А потом узнали о его самоубийстве.

Я вспомнила: частный детектив говорил, что хочет восстановить справедливость.

– И тогда вы поверили, что это он убил?

– Да.

– Но почему?

Ева явно нервничает.

– Прости, что пристаю с вопросами, – продолжаю я. – Я просто пытаюсь понять. Если не хочешь, чтобы я спрашивала, то скажи.

– Нет, все в порядке. На самом деле такое облегчение – наконец поговорить об этом с человеком, которого здесь тогда не было. У нас это стало каким-то табу. – Ева замолкает, обдумывая мой вопрос. – Помимо того что не нашли следов взлома, есть еще причины, из-за которых мы поверили, что Оливер ее убил. Во-первых, его самоубийство, похоже, говорит о том, что он не смог смириться с содеянным, потому что действительно любил Нину; это так ужасно. А еще всплыли кое-какие подробности, убедившие нас, что это не только возможно, а очень вероятно.

– Какие подробности?

– Во-первых, он соврал насчет того, во сколько вернулся домой в тот вечер. – Она хмурится и виновато смотрит на меня. – На самом деле нехорошо повторять то, что я слышала из вторых или третьих уст. Как я уже говорила, я не так уж и хорошо знала Нину. Тамсин знала ее гораздо лучше. А Лорна в тот вечер все видела. – Она ставит бокал и тянется к бутылке. – Разреши тебе добавить?

Хоть меня и снедает любопытство, я рада прекратить разговоры об убийстве. И уважаю ее нежелание распространять сплетни.

– Посмотрим кино? – предлагает Ева. – Что-нибудь легкое, чтобы отвлечься?

– Хорошая мысль, – отзываюсь я.

– Вряд ли ты согласишься на «Когда Гарри встретил Салли»? Я его смотрела только раз.

– Почему бы и нет? – смеюсь я. – Романтическую комедию я переживу.

Мои мысли все равно крутятся вокруг убийства, однако фильм все же занял нас до возвращения Уилла.

– Умоляю, скажи, что ты не голодный, – восклицает Ева, поднимаясь с дивана поцеловать его. – Мы с Элис тут болтали. Она останется на ночь. Здорово, правда?

Я замечаю, как она подмигивает Уиллу, давая понять, что дело серьезное.

Уилл скидывает с плеч рюкзак, ставит его на пол.

– Очень, – отвечает он, улыбнувшись мне. – И – да, я голодный, я всегда голодный, когда у меня весь день репетиции. А вы тут поели?

– Нет, – жалобно отвечает Ева, – даже чипсов нет ни крошки.

– Ну, тогда, может, я сделаю нам тазик пасты?

Ева закидывает руки ему на шею.

– О, я так надеялась, что ты это скажешь! – восклицает она и поворачивается ко мне: – Уилл делает лучшую в мире пасту. Восхитительный соус по рецепту прабабушки. Пальчики оближешь!

– Только если я его с нуля буду делать, то это часа на два, – сообщает Уилл.

– А, ну да, я совсем забыла. – Ева выглядит такой удрученной, что мне становится смешно. – Вся эта возня ради того, чтобы как следует уварить помидоры.

– Именно. Поэтому я сделаю карбонару, если у нас есть бекон.

Ева сияет:

– Есть. Хочешь выпить вина, пока готовишь?

– Нет, не беспокойся, я возьму пива. – Уилл уходит в кухню. – Увидимся минут через двадцать.

Звонит мой мобильник, и я пугаюсь.

– Это Лео! Не могу с ним сейчас говорить.

– Тогда не говори, – отвечает Ева. – Напиши эсэмэс, что ужинаешь с нами и поговоришь с ним позже. Успеешь подготовиться, подумать, что ему сказать.

– Отличная мысль. – Я тут же успокаиваюсь.

Ева встает.

– А пока ты думаешь, я накрою на стол. Приходи, когда будешь готова.

Я пишу Лео эсэмэс и, получив от него в ответ веселое «Отлично, повеселитесь там», ощущаю укол вины из-за того, что он и не подозревает, о чем я собираюсь с ним поговорить. Напоминаю себе, что это не моя вина; это он поступил нечестно. Однако помогает не то чтобы сильно.

Плюс одинаковой планировки домов в «Круге» в том, что я точно знаю, где у Евы с Уиллом кухня. Проходя через холл, слышу, что они тихо разговаривают. Очевидно, Ева рассказывает, почему я здесь.

– Помочь? – спрашиваю я, открывая дверь.

– Да, выпей со мной еще вина, – отвечает Ева, доставая из холодильника следующую бутылку.

Там, где у нас стоит стол, у них – барная стойка. Я взбираюсь на стальной барный табурет и наблюдаю, как они перемещаются по кухне. Уилл то и дело натыкается на Еву, делая вид, будто она мешает ему пройти. Я улыбаюсь: им так хорошо вместе. И думаю о нас с Лео. А нам хорошо вместе? Я полагала, что да. Но теперь не уверена.

Мы перемещаемся за стол и принимаемся за дымящуюся восхитительную пасту. Я жду, что Уилл что-нибудь скажет о случившемся; я бы не возражала – вдруг у него будет какое-нибудь озарение насчет Лео и он сможет объяснить, почему тот решил скрыть от меня такую важную вещь. Но хоть я и расслабилась немного – Уилл отлично умеет развеселить человека, – он не упоминает ни Лео, ни убийства.

Позже, лежа в их уютной гостевой комнате, я вспоминаю, как недавно говорила Лео об одной своей подруге, которая обнаружила, что ее муж проиграл все их деньги.

– Ты бы видел, Лео, в каком она состоянии! Не знает, что делать: остаться с ним или уйти. Говорит, все доверие пропало.

– А что ты бы сделала на ее месте?

– Я бы не смогла оставаться с тобой без доверия. А если бы я не могла оставаться с тобой, то и жить бы не стоило. – Тут я пристально взглянула ему в глаза: – Видишь, как я тебя люблю?

Тогда я и не подозревала, что эти слова вернутся и начнут преследовать меня. Но они вернулись. От волнения в преддверии разговора с Лео я не могу заснуть. Он, наверное, удивился, что я так и не перезвонила; а может, заснул прежде, чем понял это. Вспомнив, что Джинни звонила несколько раз, я нашариваю на полу телефон и отправляю ей сообщение, чтобы она не волновалась: «Лео знал об убийстве, Бен ему рассказывал. Я у Евы и Уилла, в соседнем доме. Позвоню тебе завтра. Целую».

Прогнать мысли о Лео мне удается, но вместо них приходят мысли о Нине Максвелл. Очень трудно прекратить думать о том, что ей пришлось вынести, однако мне все же удается переключиться с ее смерти на ее жизнь, и я засыпаю, размышляя о том, какой она была.

Прошлое

– Как вы? – спрашиваю я с улыбкой. Она пришла в восьмой раз, и у нас явный прогресс.

– Хорошо, – отвечает она. – Я ко всему отношусь намного позитивней.

Она сегодня и правда очень расслаблена. До четвертой встречи включительно она продолжала ходить в строгих юбках и блузках. А сегодня на ней плиссированная юбка чуть выше колен. Волосы, как обычно, стянуты в хвост, однако, судя по всему, скоро я увижу их распущенными.

– Прекрасно, – отвечаю я. – Я так понимаю, вы хорошо провели эти две недели?

– Да. – Она поднимает руку и снимает резинку с волос. – Я много думала насчет того, о чем мы говорили в последний раз, – произносит она, покачивая головой, чтобы освобожденные волосы рассыпались по плечам.

Я одобрительно киваю. Потребовалось много времени, однако на последней встрече она наконец признала, что корень всех ее проблем – в муже и, если она хочет создать внутри себя личное пространство, чтобы двигаться вперед, им придется расстаться. Жду продолжения рассказа, но она молчит.

– Вы собирались поговорить с мужем, – подсказываю я, не дождавшись. – Вы чувствуете себя лучше благодаря этому разговору?

Она кивает.

– Мы долго говорили, и я кое-что поняла. Причина моего несчастья – не он.

Я подавляю вздох. Не следует показывать свое разочарование, но оно тут. Я придвигаю к себе блокнот.

– Во время последней встречи вы пришли к выводу, что как раз он, – отвечаю я, заглянув в записи, и после паузы прибавляю: – И тогда же решили оставить его.

– Знаю, но теперь все по-другому. Я больше не чувствую себя несчастной. Я даже думаю, что на самом деле никогда и не была несчастна.

Солнце сегодня яркое, хотя на улице холодно, и проникающие через жалюзи лучи разделяют ее лицо на ровные прямоугольники.

– Думаю, нужно осмыслить причину такой перемены.

– Наверное, я просто вернулась к себе, – улыбается она. – И я должна вас благодарить за это.

– Правда?

– Да. Вы говорили, что честность – лучший метод, и я рассказала Дэниелу, что я чувствую. Не стала говорить, что хочу уйти от него, а сказала, что несчастна. А он сказал: я не несчастна, просто мне скучно. И я поняла, что он прав. – Она теребит крошечную серебряную букву J, которая свешивается с браслета ее «Омеги» белого золота. – Я никогда не задумывалась насчет работы: денег мне хватает. И из-за этого у меня слишком много свободного времени. Чтобы думать, замыкаться на себе. А мне нужно смотреть на других, направлять свою энергию на помощь им. И Дэниел предложил мне заняться волонтерством и уже посоветовал пару организаций. – Она смеется. – Я же говорила, он потрясающий!

– Да, это большой прогресс, – улыбаюсь я.

– Думаю, теперь можно прекратить наши встречи, – говорит она. – Я чувствую себя виноватой, что не рассказывала о них Дэниелу. Мне кажется, продолжать уже незачем. Но, с другой стороны, страшно все испортить такой резкой отменой. – Она с беспокойством поглядывает на меня: – А вы как думаете?

– Я думаю, что несколько сеансов с расслабляющими процедурами, о которых мы говорили на первой встрече, – хороший способ мягко выйти из терапии. Как вы считаете, вам бы это подошло?

Она радостно кивает:

– Определенно. Расслабляющие процедуры – это Дэниел как раз поймет.

– Прекрасно. – Ненавижу терять клиентов, когда в них уже вложено столько труда. Поглядев на часы, встаю. – У нас как раз есть время, если хотите.