Текст книги "Гадкая ночь"

15. Школа

Сервас похолодел. Ему показалось, что тень, омрачившая пейзаж, накинула траурную вуаль на его мысли. Он выглянул на улицу. Там, где секунду назад стоял человек в черном пальто, не было никого, кроме прохожих.

Господи боже ты мой, кто этот мальчик?

– До прошлого года он был записан в школу Жюль Верна, – сказал мэр, как будто услышал мысленный возглас Серваса. – Но теперь его здесь нет.

– А вы, случайно, не знаете, где он? – спросила Кирстен.

Мэр ответил по-английски:

– Мне известно одно – в нашей академии его нет.

Он повернулся к Сервасу. Прищурился – его не оставило равнодушным расстроенное лицо полицейского. Чиновнику такого ранга неприятно осознавать, что он не понимает сути ситуации.

– Покажите, пожалуйста, где находится школа Жюль Верна, – попросила Кирстен, кивнув на висящий на стене план города.

Сервас внезапно «сдулся», совсем лишившись сил, и норвежка перехватила управление. Он спросил себя, откуда у нее подобная идея. Совершенно ясно, что она понимает, как мыслит Гиртман, куда лучше, чем хочет показать.

– Конечно, сейчас… – Мэр кивнул.

* * *

Длинная белая аллея между двумя рядами старых платанов, облысевших из-за ранних холодов. Толстые узловатые ветви, засыпанные снегом, напоминали ему персонажей диснеевских мультфильмов, которые он так любил в детстве. Снегоуборщик освободил середину аллеи, ведущей к школе. Они прошли мимо низенького снеговика, которого явно слепили младшие дети: голова была странной формы, и стоял он… набекрень. Просто гном какой-то, злой и уродливый.

За аллеей и порталом открывался старомодный внутренний двор, и Сервас вспомнил «Большого Мольна» [60]60
  «Большой Мольн» – роман А. Фурнье (1886–1914). Это и автобиографическое произведение, и настоящее приключение, точно передающее атмосферу, состояние души, трогательное описание местности, персонажей, чувств, пережитых автором.


[Закрыть] и собственное детство на юго-западе Франции. Сколько детей росло в этих местах, сколько личностей сформировалось и определилось, оказавшись вне кокона семьи и сделав неожиданное открытие: «оказывается, мир существует, и он многогранен!» Многие ли вышли в мир, готовые сразиться с жизнью, укротить невезение? А скольким будущим жертвам невезения предстоит вечно разрываться между случайностями и рисками бытия, не имея сил справиться с ними? Правда ли, что именно здесь все решается, как полагают некоторые? Сколько мальчишек познали тут первый опыт общественной жизни, жестокость себе подобных и проявили неподобающие чувства? Сам Сервас почти ничего не помнил о том периоде своей жизни.

Двор был пуст, дети сидели по классам. Ветер сдувал снег с деревьев, подталкивал людей в спину, мороз превращал каждый выдох в летучий султанчик. Под крытой галереей появилась женщина; обеими руками она придерживала у горла воротник пальто. Крашеная блондинка лет пятидесяти; лицо открытое, но строгое.

– Мэр предупредил о вашем приходе. Вы из полиции, так?

– Региональная служба судебной полиции Тулузы, – ответил майор, доставая удостоверение. – Это Кирстен Нигаард, полиция Норвегии.

Директриса нахмурилась. Протянула руку.

– Могу я взглянуть?

Сервас отдал ей документ.

– Не понимаю… – сказала она, изучая удостоверение. – У вас та же фамилия, что у Гюстава. Он ваш сын?

– Это совпадение, – ответил Сервас и понял, что женщина не поверила.

– Гм-гм… Что вам нужно от мальчика?

– Он исчез. Возможно, ему грозит опасность.

– Не могли бы вы сообщить подробности?

– Нет.

Директриса напряглась.

– Что вы хотите выяснить?

– Мы можем войти? Сегодня очень холодно.

* * *

Час спустя они знали о Гюставе немного больше. Собеседница нарисовала довольно точный портрет: мальчик с блестящими способностями и странными скачка́ми настроения. Меланхолик. Одиночка. У него практически не было друзей, и на переменах, во время игр во дворе, он нередко становился козлом отпущения. «К черту Руссо, – подумал Сервас, – детям не нужны другие дети, чтобы быть жестокими, злыми и лицемерными: у них это в крови, как у всего остального человечества». Происходит обратное: общаясь, иногда становишься лучше, а если повезет, будешь хорошим человеком до конца дней. Или не будешь. Сервас научился честности в десять лет, читая «Боба Морана» [61]61
  Боб Моран – герой серии романов, созданных в декабре 1953 г. бельгийским романистом Анри Верном (настоящее имя Шарль-Анри-Жан Девизм). Эти романы были впоследствии адаптированы в комиксах. Боб Моран – не герой-супермен, а просто герой, которому не чужды обычные человеческие чувства, в том числе страх, боль, растерянность, жалость и милосердие.


[Закрыть] и Жюль Верна.

Опекунами ребенка значились бабушка с дедушкой. Как и мэр, педагог нашла информацию в Ученической базе. Она объяснила, что службы мэрии утвердили запись ребенка в школу, не указав ответственных родственников, и, когда она запросила досье, пришло предупреждение.

Директриса открыла файл, и они убедились, что графа Адрес не заполнена, фигурировали только фамилии.

– Месье и мадам Малер, – прочел вслух Сервас, и ему показалось, что кровь застыла в жилах, а в ушах загрохотал водопад. Он посмотрел на Кирстен и увидел в ее глазах изумление. В рубрике, содержащей информацию о «привязанных» к ребенку взрослых, галочкой были отмечены клетки Дедушка и Бабушка.

Всё. Больше никакой информации.

– Вы говорили с этими людьми? – спросил майор хриплым от волнения голосом и откашлялся.

– Только с ним. – Женщина нахмурилась, удивленная смятением полицейского. – Я тревожилась. Гюстава неоднократно обижали одноклассники, я их разводила, но назавтра все повторялось. Он не плакал, не жаловался, представляете? – Директриса искренне переживала. – Гюстав был хилым, болезненным ребенком ростом ниже среднего. Он казался моложе ровесников и часто отсутствовал на занятиях. Болел – то грипп, то насморк, то гастрит. У деда всегда находилось убедительное объяснение. И вот еще что… Этот ребенок всегда выглядел печальным. Он никогда не улыбался. Смотреть на него на школьном дворе было ужасно огорчительно. Все мы видели: с мальчиком что-то не так, я хотела узнать, что именно, и побеседовала с дедом…

– Какое впечатление он на вас произвел?

– Впечатление?

– Что он за человек?

Директриса ответила не сразу, и Сервас понял: ее что-то тревожит.

– Любящий дедушка, это бесспорно… Мальчик всегда бежал к нему, обнимал, они были очень привязаны друг к другу. Но… – Она снова замолчала, пытаясь точно сформулировать мысль. – Не знаю… В нем было нечто… То, как он смотрел… Как только я решила выйти за рамки обычной беседы учитель – родитель… его манера держаться тут же изменилась. Я даже задалась вопросом: а чем этот человек занимался до того, как вышел на пенсию?

– Не понимаю, объясните.

– Знаете, есть люди, которых лучше не… задевать. Деду Гюстава около восьмидесяти, но если к нему вломятся грабители, плохо придется бандитам, а не старику…

Сервас вдруг облился потом. Последствия комы или куртка слишком теплая?

– Вы услышали от него объяснения насчет Гюстава?

Она кивнула.

– Да. Он сказал, что его сын часто подолгу путешествует – по работе. Мальчика это расстраивает, он все время требует, чтобы приехал папа. К счастью, тот скоро вернется и проведет с сыном много времени: у него длинный отпуск.

– Вы знаете, чем занимается отец Гюстава?

– Да-да, я как раз собиралась к этому перейти, – заторопилась директриса. – Он работает на нефтяной платформе. Кажется, в Северном море.

Кирстен и Мартен переглянулись, их собеседница это заметила и встревожилась.

– В чем дело?

– Ваши слова подтверждают некоторые наши сведения.

– Но вы, конечно, не станете посвящать меня в детали… – раздраженно откликнулась она.

– Конечно.

Лицо женщины побагровело от возмущения.

– У вас найдется адрес деда и бабушки ребенка?

– Нет.

– Бабушку вы хоть раз видели?

– Нет. Никогда. Только мужчину.

Сервас покачал головой.

– Вам придется приехать в Тулузу. Дадите показания в полиции и поможете составить словесный портрет. Спросите капитана Роксану Варен из бригады по делам несовершеннолетних.

– Когда?

– Как можно скорее. Возьмите день отпуска за свой счет. Вы задавали деду вопрос о матери мальчика?

– А вы как думаете?

– И что он рассказал?

Взгляд женщины омрачился.

– Ничего! Это был один из тех моментов, о которых я вам говорила, господин майор. Мне сразу стало понятно, что дальше лучше не лезть.

– И вы не настаивали? – удивился Сервас.

Его тон не понравился директрисе, но она нехотя призналась:

– Нет… Но… С Гюставом что-то случилось? Его нашли?..

– Успокойтесь, мадам, случись худшее, газеты оповестили бы общественность. Ребенок всего лишь исчез… – с горькой иронией сообщил Сервас. – Благодарю за сотрудничество.

Они встали и простились за руку.

– У меня к вам еще один вопрос, майор.

Сервас обернулся с порога.

– Что связывает вас с мальчиком?

Он молча смотрел на нее, пораженный внезапной ужасной догадкой.

* * *

Они вернулись к машине по платановой аллее. Снеговик лишился головы – наверное, порыв ветра смахнул уродливый снежный ком на землю. Оба полицейских «в унисон» подумали о проповедниках-исламистах, которым – при пособничестве, вольном или невольном, средств массовой информации – удалось-таки напугать европейцев. В прежние, сравнительно недавние времена ни одна редакция не поставила бы на первую полосу фотографию обезглавленного заложника, теперь это делают все. Благодаря Интернету каждый имеет доступ к любой информации. Что это – благословение или проклятие? Одному богу известно…

– Значит, он жил здесь, – дрогнувшим голосом констатировала Кирстен, выслушав пересказ разговора, состоявшегося в кабинете директрисы. – Сервас, Малер… Он все срежиссировал… Знал, что рано или поздно вы обнаружите его след. Как это возможно?

Майор молча повернул ключ в зажигании. Осторожно сдал назад – асфальт местами был покрыт тонким льдом. Повернулся к Кирстен и спросил:

– Как это ты сообразила – соединить его имя и мою фамилию?

16. Возвращение

Он молча вел машину по шоссе А61 – Пиренейскому – и думал о Кирстен. Интуиция. Она напоминала медленно действующий яд, вроде рицина или анатоксина, который распространился по телу и отравил мысли. У него она тоже сработала, когда директриса спросила: «Что связывает вас с мальчиком?»

Марсак… Клер Дьемар, преподаватель истории античной цивилизации, найдена утопленной в собственной ванне с горящим фонариком в горле. Десятки кукол раскачиваются на воде бассейна. И Марианна, позвавшая его на помощь, потому что ее сына Юго нашли у дома убитой в полной прострации. Пока шло расследование, Сервас окончательно слетел с катушек. Вернулся к прошлому, которое однажды уже разрушило его, спал с матерью главного подозреваемого, послал к черту все свои принципы. И дорого заплатил… Очень дорого. На восстановление ушли месяцы. Да и восстановился ли он? [62]62
  Подробнее об этом рассказано в романе Б. Миньера «Круг».


[Закрыть]

А что, если… что, если Марианна забеременела до того, как швейцарец ее похитил? Мартена затошнило от ужаса. Он открыл рот, словно боялся задохнуться. Нет, невозможно, это не должно было случиться. Никогда. Он не может себе позволить так волноваться; психиатр выразился недвусмысленно: «Вы еще слишком уязвимы, слишком слабы…»

Майор перевел взгляд на тяжелые грузовики, шедшие в соседнем ряду. В одном он был уверен: Гиртман уподобился Мальчику-с-пальчику и оставил им знаки – как камешки в сказке. А значит, время от времени он жил здесь. Дед сказал директрисе, что его сын работает на нефтяной платформе, отпуска у него частые и длинные, он регулярно приезжает к Гюставу. Вероятнее всего, швейцарец изменил внешность, чтобы спокойно разгуливать по Сен-Мартену. А может, просто гримировался… Но где же Марианна? Жива ли она? Сервас начал в этом сомневаться. Зачем Гиртману так долго держать мальчика при себе? Зачем убийце дополнительные трудности и финансовые траты? С другой стороны, он обязательно нашел бы способ известить своего «друга»-полицейского о том, что его любимой женщины больше нет на свете.

Черт, как болит голова!

– Эй, эй, притормози! – воскликнула сидевшая рядом Кирстен.

Сервас взглянул на спидометр – 180 километров в час! – и сбавил обороты.

– Уверен, что ты в порядке? – спросила норвежка.

Мартен молча кивнул (горло свело спазмом), посмотрел на Кирстен. Она наблюдал за ним – холодно, отстраненно, «застегнутая на все пуговицы» в прямом и переносном смысле. Идеальный пробор, идеальный маникюр. Что она прячет за этой холодностью? У них в Норвегии все такие эгоисты и спартанцы? Или это ее персональный темперамент? Характер, сформированный детством, воспитанием, образованием?

Она явно мало ценит человеческую теплоту и контактность. Ей дали на все про все пять дней; не похоже, что норвежцы всерьез рассчитывают что-нибудь накопать за такой короткий срок. А может, все дело в необходимости экономить. Тем лучше: у него больше нет сил выносить рядом с собой это янсенистское присутствие, хотя сам он тоже не душа компании и не говорун. Она все время наблюдает и оценивает, а ему это не нравится. Кирстен напоминает школьную учительницу или женщину-руководителя, стремящуюся застолбить место в мужском коллективе. Она всегда так себя ведет – или адаптируется к ситуации? Не имеет значения – чем раньше Кирстен Нигаард вернется на родину, тем лучше будет Сервасу.

– Плохо, – вдруг сказала она.

– О чем ты? Что плохо?

– Если мальчик его сын… Это плохо.

Мартен задумался. Да, Кирстен права, это плохо. Или даже больше чем плохо.

17. Следы

Туристы добрались до высокогорного приюта около шести вечера. Сгущались сумерки, температура «за бортом» опустилась до нуля. Солнце спряталось за горами, когда они шли по лесу – друг за другом, в сердце тишины, между деревьями, в меркнущем свете. Пять силуэтов в пуховых куртках с капюшонами, шерстяных шапочках, шарфах и перчатках. Лыжи скользили почти бесшумно, намечая путь. Они были одни в этой белой пустыне, день все никак не заканчивался, и разговаривать никому не хотелось. Усталые люди дышали все чаще, выдувая белый пар, как воздушные шарики.

Показавшийся дом придал туристам сил. Темная громада на заснеженной поляне подействовала, как удар хлыста на выбившуюся из сил лошадь.

Бревна, черепица, камень, высоченные сосны вокруг: к ним, раздвигая ранние сумерки, плыла почтовая открытка из Канады. Иллюзия была полной, хотя двигались, конечно, они сами. Жильбер Бельтран вспомнил «Белый клык» и «Зов предков» Джека Лондона, другие любимые с детства книги о приключениях, бескрайних просторах и свободе. В десять лет он верил, что жизнь и есть приключение и свобода. А потом узнал, что рамки возможностей очень узкие, что, выбрав направление, почти невозможно его изменить и что все далеко не так увлекательно, как могло показаться в самом начале. Ему исполнилось пятьдесят, и он расстался с подружкой, которая была вдвое моложе (вернее будет сказать – она с ним рассталась). Молодая женщина так много тратила, что почти разорила его вместе с тремя бывшими женами, а уходя, назвала болваном. Сейчас он почти выдохся, мышцы закислились, легкие горели от нехватки кислорода. Жильбер дышал, дышал, дышал, как выброшенная на песок рыба.

Он отдыхал на курорте в Сен-Мартен-де-Комменже, как и все участники похода. Приехал лечить депрессию и нарушения сна, но пока даже не начал набирать оптимальную физическую форму. В книгах и мультфильмах его детства все герои – животные и люди – были храбрыми, прямыми и честными. Сегодняшние – из сериалов и художественных фильмов – отличались мягкотелостью и лживостью, манипулировали окружающими и цинично относились к жизни. «Фантастические» ценности – прямота, физическое мужество, моральное изящество – больше не котировались.

От печальных размышлений Жильбера отвлек возглас шедшей за ним женщины:

– Сейчас сдохну…

Он обернулся. Блондинка. Высокая, стройная, на вид очень здоровая и не кривляка. Лет тридцать пять. Было бы приятно с ней покувыркаться. А почему нет? В конце концов, он такой же мужчина, как все. Нужно попробовать сегодня вечером. Ну, если условия позволят…

Он правильно определил, что внутри приют больше, чем казался снаружи. С одной стороны крыша спускалась почти до земли, где с осени скопилось сантиметров восемьдесят снега. С другой касалась высокой скалистой стены, верх которой скрывали мохнатые сосны. Между ними бархатным занавесом растекалась тень, похожая на жидкие чернила. Ночь стремительно падала на землю, и темная масса дома, выделявшаяся на фоне серо-голубого пространства, казалась не более гостеприимной, чем лес вокруг.

Внезапно Жильбер почувствовал себя маленьким мальчиком, забравшимся в постель с томиком Джека Лондона. Может, хватит жалеть себя, старина? Умиляешься, разнюнился… Да ты и вправду болван!

Проводник, блондин лет двадцати пяти, отпер дверь и повернул выключатель. На снег, затоптанный их ногами, легло желтое пятно. Перед домом и вокруг него сходились, расходились и переплетались следы лыж и снегоступов. Кто-то приходил до них. Наверняка для того, чтобы запустить генератор. Проверить, есть ли электричество, несмотря на пухлый слой снега на солнечных батареях. А может, нужно было кое-что подремонтировать по мелочи перед открытием зимнего сезона, когда дом не охраняется, как летом, пересчитать матрасы, одеяла, посуду, дрова и проверить рацию.

Но следы точно свежие…

Жильбер огляделся вокруг. Остановил взгляд на странном типе со следами ожогов вокруг рта и на левой щеке. Тот не снимал с головы капюшон, смотрел диковато. В термах кто-то говорил, что ожоги – след от удара током высокого напряжения; мужика сначала лечили в ожоговом отделении, а потом – в специальном центре реадаптации. При обычных обстоятельствах Жильбер наверняка посочувствовал бы человеку с наполовину изуродованным лицом, но от этого типа кровь стыла в жилах – как на морозе в зимнюю ночь. Может, дело в безумном, злобном взгляде?

Бельтран заметил, что турист в капюшоне исподтишка наблюдает за ним, и внутренне поежился. Он вошел в дом первым – ему было не по себе в ночном лесу.

* * *

Эмманюэль Вангю улыбнулась молодому проводнику, достала из кармана куртки пачку сигарет и закурила. Боже, как хорошо! Она два часа ждала возможности немножко подпортить чистоту окружающей природы… будь она неладна. Маню [63]63
  Уменьшительное от Эмманюэль у французов.


[Закрыть] опьянела от кислорода, которым надышалась по пути на гору.

Внезапно тишину разорвал заунывный крик, высокий и хриплый, как звук бензопилы.

– Что это было?

Проводник Матье посмотрел на деревья и пожал плечами.

– Понятия не имею. Я в птицах не разбираюсь.

– Кричала птица?

– А кто же еще? – Он протянул руку в перчатке к ее пачке. – Угостите?

– Вот уж не думала, что спортсмены курят! Бери, конечно…

Не слишком ли явно она перешла с красавчиком на «ты»? Ну и ладно, плевать.

– Это не единственный мой недостаток, – ответил блондин, глядя ей в глаза.

Она не отвела взгляд. Что это – приглашение? Или невинная игра?

Будь это ее муж, она не усомнилась бы ни на миг. В его мысленном «Скрэббле» [64]64
  «Скрэббл» – настольная игра, в которой участники соревнуются в образовании слов с использованием буквенных плиток на доске, разбитой на 225 квадратов. В русскоязычной среде более известна под названиями «Крестословица», «Эрудит» и «Словодел».


[Закрыть] слово «невинность» не приносило очка – в отличие от «адюльтера, обмана, траханья, порнографии». Предательство. Понятие, имеющее двойной смысл. Когда ваша лучшая подруга спит с вашим мужем, кого следует простить? Скотину спутника жизни? Свинью подружку? Она сделала такую глубокую затяжку, что закружилась голова.

– Ваш муж не любит лыжные прогулки?

Эмманюэль вздрогнула – он стоял сзади и произнес эти слова ей на ухо.

– Не особенно.

– А вам понравилось?

Она снова вздрогнула – на этот раз… из-за голоса. Это не проводник. Кто-то другой… Голос поскрипывал и свистел, как… Боже, это Палёный! Мужик со странным взглядом и шрамами на лице. Они были одни на улице. Блондинчик исчез. Холодный влажный воздух не мог остудить горевшие шею, щеки и промежность. От выброса адреналина мутило. Сердце толчками гнало кровь по венам, чужак дышал ей в затылок.

– Почему не приехал твой муж?

Она удивилась – придурок задал недопустимо наглый вопрос. Наступил ее черед пожимать плечами.

– Он любит удобства и уют. Ночевать в спальном мешке, в общей комнате, под храп незнакомых людей… это не для него. Да и на лыжах он ходит хреново. Предпочитает скоростной спуск. (И пощечины, подумала она.)

– Чем он занимается, пока ты тут прохлаждаешься?

Она разозлилась. Это уж слишком! (Он спит с моей лучшей подругой…) Эмманюэль еще на лыжне заметила, как урод пялился на ее сиськи и задницу. Жаль, что человек пострадал, но это не прибавляет ему обаяния.

– К чему все эти вопросы? – спросила она, глядя на изуродованное шрамами лицо.

– Да так… Просто стало любопытно. Тебе известно, какая жуткая история случилась тут десять лет назад? Кошмарная…

Женщина поежилась, и виной тому снова был его голос – низкий, вибрирующий. Возбуждающий… Не нагнетай, подруга, что за идиотские фантазии!

Легкий ветер играл с лапами сосен, и снег бесшумно осыпался вниз. Темнота стала непроглядной, и Эмманюэль захотелось в дом – к свету и людям.

– Так что за жуткая история? – спросила она.

– Здесь изнасиловали женщину. Два туриста. На глазах у ее мужа… Это продолжалось всю ночь, пока они не отвалились от усталости.

Страх скрутил внутренности Эмманюэль.

– Ужасно… – прошептала она. – Их поймали?

– Да. Через несколько дней. Оба были рецидивистами. Их посадили, а потом скостили срок – за хорошее поведение.

– Женщина умерла?

– Нет. Выкарабкалась.

– Тебе известно, что с ней стало?

Он покачал головой.

– Говорят, муж покончил с собой, но это наверняка только слухи. Местные любят сплетничать… Спасибо за сигарету. И за все остальное…

– О чем ты?

– Ну мы с тобой вдвоем… Стоим, разговариваем… Ты мне нравишься.

Мужчина приблизился практически вплотную к Эмманюэль, она подняла глаза и… испугалась.

Зрачки Палёного наполнились мраком и уподобились двум бездонным колодцам, до краев полным похотью. Чистым, беспримесным вожделением.

– Придержи коней…

– С чего бы? Ты же сама меня кадрила.

– Что?! Да вы совсем больной?

Гнев вытеснил животное желание. Мужчина насмешливо улыбнулся, открыл рот, и Эмманюэль приготовилась выслушать поток ругательств, но он только пожал плечами, развернулся на каблуках и пошел к двери.

Она посмотрела на лес и черный профиль горы. В глубине снова заулюлюкала птица, и у Маню заледенел позвоночник. Ну хватит, пора присоединиться к остальным.

* * *

Бельтран смотрел, как блондинка разувается у порога. Они с уродом простояли на улице пять минут, а она вся красная, как клетки скатерти на столе. Что-то между ними произошло, и женщине это не понравилось.

– Всё в порядке? – спросил он.

Она кивнула, но выражение лица говорило об обратном.

* * *

Эмманюэль Вангю молча разложила спальник на матрасе чуть в стороне от других. На топчанах не хватало мест; кроме того, она плохо переносила посторонние запахи, храп и – главное – не хотела спать рядом с напугавшим ее мужчиной. Шесть дней в неделю Маню работала бухгалтером. На удаленном доступе, дома, в тишине. Она впервые отправилась в поход с незнакомыми людьми и думала, что, добравшись до финиша, все слишком устанут, чтобы вести беседы, но остальные болтали друг с другом, а трое мужчин так увлеклись, что не замечали никого вокруг.

– Говоришь, они насиловали ее на глазах у мужа? – с жадным интересом спрашивал Бельтран.

– Ну да, привязали вот здесь и трахали. – Палёный ткнул пальцем в центральную балку, державшую крышу дома, и снова наполнил рюмки.

– К пыточному столбу, – с отвращением в голосе произнес проводник и выпил одним глотком, как воду.

Она подошла к печке. Ощутила животворный жар и расслабилась.

– Когда это случилось?

– Десять лет назад.

Палёный улыбнулся собеседникам, и это улыбка больше напоминала жестокий волчий оскал. Он не снял капюшон – прятал изуродованный голый череп.

– Десятого декабря.

– Сегодня десятое декабря, – дрожащим голосом произнесла Коринна, брюнетка с короткой стрижкой и загорелым лицом.

– Я пошутил… – Человек со шрамами подмигнул ей.

Никто не засмеялся, и в комнате повисла тишина.

– Откуда ты узнал эту историю? – спросил Бельтран.

– Да она всем известна.

– Мне – нет. – Коринна покачала головой. – А ведь я местная.

– Я имел в виду проводников и горцев. А ты – городская, дантистка.

– Она могла быть моей пациенткой. Как ее звали?

– Понятия не имею.

– Давайте сменим тему, – попросила Эмманюэль.

В ее голосе прозвучали раздражение и страх. Внезапно на крыше что-то загрохотало, все вздрогнули, подняли головы. Все, кроме обожженного.

– Что это было?

– О чем ты?

– Не говорите, что не слышали.

– Не слышал чего?

– Удара по крыше.

– Снег сполз под собственной тяжестью, – объяснил проводник.

– Звук был другой.

– Ну, значит, ветка сломалась и хрустнула, – небрежно сказала брюнетка, бросив на Маню снисходительно-жалостливый взгляд. – Вам-то что за дело?

Наступила тишина, только ветер свистел и задувал под крышей да огонь трещал в камине. Равнодушные звезды сверкали в небе над вершинами замерзших сосен, а они – крошечные, нелепые – напоминали первых пещерных жителей.

– Бабу не только изнасиловали, – продолжил ни с того ни с сего человек в капюшоне. – Ее и мужа пытали. Всю ночь. Решили, что они мертвы, и оставили в доме… На следующее утро их нашел проводник. Мой приятель.

Глаза брюнетки загорелись от любопытства. А еще она явно вожделела красавца-блондинчика.

– Ужас какой! – прошептала Коринна, ясно давая понять проводнику: «Трепаться и слушать страшилки рядом с тобой крайне увлекательно, но еще приятней будет спать рядышком…»

Женщине было лет сорок пять, но стильная – почти мужская – стрижка, гладкая смуглая кожа и чуть раскосые глаза орехового цвета делали ее очень привлекательной. Локтем она то и дело касалось руки парня, а он искал ногой ее ногу под прикрытием стола. Эмманюэль покраснела. Надеюсь они не станут совокупляться при всех!

– А хуже всего, – вступил в разговор проводник, – что…

– Довольно, черт бы вас побрал!

Четверо как по команде повернули головы, парень глумливо ухмыльнулся.

– Простите, сама не понимаю, что на меня нашло… – пробормотала Эмманюэль.

– Думаю, все устали, – вмешался Бельтран. – Давайте устраиваться на ночлег.

Коринна бросила на него недовольный взгляд – ей хотелось еще пофлиртовать с проводником.

– Хорошая мысль… – холодным тоном поддержал Палёный.

– Не хочешь выкурить на ночь сигаретку? – спросил блондин, бросив многозначительный взгляд на собеседницу.

Она улыбнулась и пошла за ним. «Мерзавка лет на пятнадцать старше парня, и ничего, не комплексует», – подумала Эмманюэль.

* * *

– История и вправду страшная, но он явно привирает, – сказала Коринна, как только они остались одни.

Он улыбнулся, достал пачку. Она протянула руку, но не получила сигарету: мужчина решил сам облизать фильтр, чтобы ее губы не прилипли на морозе к бумаге. Коринна не спускала глаз с красивого мужского рта, напоминающего красную ягоду в окружении курчавой рыжеватой бороды. Он щелкнул зажигалкой, не отводя от нее взгляда.

– Ты Матьё, верно?

– Угу…

– Не люблю спать одна, Матьё.

Они стояли рядом, но недостаточно близко, на ее вкус: мешали зажженные сигареты. Коринна была разведена, свободна в своих действиях и пользовалась этой свободой, когда предоставлялся случай.

– Ты не одна, – возразил проводник, – рядом с тобой три мужика…

– Я хотела сказать «одна в спальном мешке»…

Они синхронно выбросили сигареты, их лица сблизились, и Коринна почувствовала запах вина.

– Ты хочешь развлечься, потому что рядом люди. Тебя именно это заводит.

Он не спрашивал – утверждал.

– Надеюсь, хоть кто-нибудь да увидит, – ответила она.

– Может, сделаем это прямо сейчас, здесь?

– Слишком холодно.

Она смотрела в глаза собеседнику, и его пустой, лишенный всякого выражения взгляд, занимал почти все поле ее зрения, но через плечо парня она заметила у кромки зарослей движущуюся тень и почему-то испугалась.

– Что это там?

– Где?

– Я что-то видела…

Он нехотя обернулся, посмотрел на лес.

– Тебе показалось.

– Говорю тебе, я видела! Среди деревьев. – Коринна запаниковала.

– А я говорю, ничего там нет. Ветер качнул ветку, только и всего.

– Нет, тут другое! – упрямилась она.

– Ну, значит, зверь пробежал… Что за игру ты затеяла?

– Пошли в дом… – Она решительно поднялась на крыльцо.

* * *

– Я кого-то видела на улице.

Все посмотрели на брюнетку, а стоявший у нее за спиной проводник сделал большие глаза.

– Я видела! Там кто-то был.

– Тени, – вмешался проводник, присоединяясь к остальным за столом. – Тени в лесу, ветки колышутся на ветру… Никого там нет. Нужно быть полным идиотом, чтобы бродить по лесу в такой мороз! С какой целью? Украсть у нас смартфоны и лыжи?

– Повторяю: я видела, что видела! – Брюнетке расхотелось флиртовать с придурком.

– Есть фонари? – спросил Бельтран. – Пойдем и проверим.

Блондин вздохнул, достал из рюкзака два фонарика.

– Вперед! – скомандовал он.

И они решительно направились к двери.

* * *

– Я же говорил, что никого там нет.

Лучи фонарей метались между коричневыми стволами, шарили в наводящих страх глубинах леса. Ночь бездонна. Ночь подобна снегу, она все уравнивает, поглощает, скрывает.

– Здесь следы. Свежие.

Блондин нехотя приблизился и увидел следы ног – глубокие! – на опушке. В нескольких метрах от приюта странников, где было больше всего снега. Именно там, где брюнетке что-то померещилось.

– Ну и что? Кто-то проходил мимо. Вчера. Или позавчера.

Бельтран недовольно поморщился. Чужие следы поблизости от места ночлега не вызвали у него энтузиазма, но парень наверняка прав. В конце концов, рядом наверняка есть фермы и хутора. Если бы не ужастик, рассказанный уродом в капюшоне, они бы и внимания не обратили.

– Ну что, уходим? – спросил блондин.

Бельтран кивнул.

– Ладно…

– Мы ничего не видели. Договорились? Никаких следов. Незачем волновать остальных.