Текст книги "Дыхание богов"

36. ЭНЦИКЛОПЕДИЯ: ДЭВИД БОМ

Долгие годы работая в области теоретической физики и квантовой механики, Дэвид Бом заинтересовался возможностью использовать свои теории в философии. Этот специалист по голограммам, трехмерным изображениям, полученным с помощью лазерных лучей, был вынужден покинуть Соединенные Штаты в 1950-е годы, во время антикоммунистической «охоты на ведьм». Позже сочувствующие нацистам изгнали его из Бразилии. Дэвид Бом переехал в Англию и начал преподавать в Лондонском университете. Он увлекся тибетским буддизмом и стал другом далай-ламы.

Он развивает теорию, согласно которой Вселенная всего лишь большая иллюзия, подобная объемному голографическому изображению, и открыто заявляет об этом. Вселенная устроена так же, как голограмма, – объемное изображение, каждая часть которого содержит информацию о картине в целом. Следует напомнить, что если разрушить голографическое изображение, то в каждом его фрагменте будет содержаться информация обо всем изображении.

Дэвид Бом представляет Космос как бесконечную волновую конструкцию, где все находится во взаимосвязи, где бытие и небытие, дух и материя – лишь различные проявления единого источника света, благодаря которому изображение становится объемным. Он называет этот источник света Жизнью.

Эйнштейн, сначала критически относившийся к новаторским суждениям коллеги, впоследствии живо заинтересовался открытиями Бома.

Отдалившись от научных кругов, слишком консервативных, чтобы выйти за границы очерченного круга, Дэвид Бом, не колеблясь, ссылается на индуизм или китайский даосизм, пытаясь объяснить свои представления о физике. Он не разграничивает тело и разум и считает, что существует общее сознание человечества. Чтобы увидеть его, необходимо осветить определенный слой c определенного расстояния (ибо все существующее – лишь информация, которая становится доступной при свете, подобно тому, как голограмма создает иллюзию объема лишь тогда, когда лазерный луч падает на нее под правильным углом). Бом полагал, что методами квантовой физики и медитации можно обнаружить скрытые слои реальности.

Согласно его метафизическим представлениям, смерти нет, существует лишь переход с одного энергетического уровня существования на другой. Дэвид Бом «перешел на новый энергетический уровень» в 1992 году, так и не постигнув Вселенную до конца, однако он открыл новую область исследований – на стыке науки и философии.

Эдмонд Уэллс.

«Энциклопедия относительного и абсолютного знания», том V

37. КАРТОЧНЫЙ ФОКУС

Три луны образуют идеальный равнобедренный треугольник над вершиной горы. Вместо тамтамов, звучавших в первые дни, в городе богов играет тихая музыка, скрипка и виолончель перекликаются, словно человеческие голоса.

Сегодня мы ужинаем не в Мегароне, а в Амфитеатре. Ужин накрыт на скамьях, расположенных полукругом. Нам подают лазанью, чтобы мы осознали существование различных слоев истории. Чтобы было уютнее, Времена года расставляют свечи.

Мы пробуем новые вина и пряности. Все устали от напряженной игры, говорить о ней больше не хочется. Теонавты собираются за одним столом. Жан де Лафонтен садится рядом с нами. Довольно долго мы едим в молчании.

– Покажи нам еще какой-нибудь фокус, – просит Мата Хари Жоржа Мельеса, чтобы развлечься.

– Хорошо, но мне нужны карты. Танцовщица знает, где их взять. Она выходит и возвращается с колодой, которую режиссер принимается внимательно рассматривать. Затем он раскладывает карты в четыре ряда: король, дама, валет, туз пик, под ними – король, дама, валет, туз червей, потом трефы и бубны.

Жорж Мельес объясняет:

– Это круг, и в нем – история. История четырех царств – пик, червей, треф и бубен. Они живут отдельно друг от друга.

Он показывает на четыре параллельных ряда карт.

Я представляю себе карточные царства, где червовые короли, пиковые королевы, бубновые валеты правят своими народами-тузами.

– Но со временем, с развитием дорог, когда люди начали больше путешествовать и вступать в смешанные браки, народы перемешались между собой. И вместо четырех отдельных царств возникла федерация государств, на смену которой позже пришла одна нация, образованная четырьмя народами.

Жорж Мельес собирает четыре ряда карт в одну колоду – шестнадцать карт рубашками вверх.

– Государства объединились, и для федерации наступило время небывалого расцвета. Однако слияние народов произошло слишком быстро. Новое правительство, возглавившее федерацию, поддалось коррупции. Олигархия злоупотребляла властью, возник новый слой нищих. Люди, которым не хватало жилья, начали селиться в пригородах, стали возникать ужасные трущобы, язвы на теле городов. Появилась организованная преступность. Развитие промышленности вызвало загрязнение окружающей среды, пробки на дорогах, всеобщий стресс. Росла безработица, и одновременно падал уровень безопасности. Люди больше не решались выходить из дома по вечерам. Тюрьмы были переполнены.

– Это мы уже видали, – усмехнулся Густав Эйфель.

Жорж Мельес не обращает внимания на его слова и невозмутимо продолжает:

– Политики бессильны, они не могут вывести страну из кризиса. Вернуться назад невозможно, идти вперед страшно. И тогда правительство решает обратиться к… Мишелю Пэнсону.

Фокусник протягивает мне карты.

– Только ты можешь теперь все спасти, Мишель.

Я беру карты, но не знаю, что с ними делать.

– Мишеля назначают чрезвычайным премьер-министром. Он решает немедленно принять драконовские меры, – объявляет Мельес. – Он приказывает произвести перестановку в правительстве. Давай, Мишель, разбей колоду.

– Все равно как?

Я делю колоду на две части и перекладываю нижнюю наверх.

Фокусник комментирует:

– Министр Пэнсон только что провел первую реформу, но население по-прежнему колеблется и не доверяет ему, поэтому он приступает к осуществлению следующей меры. Мишель, пожалуйста, сделай это еще раз.

Я снова разбиваю колоду пополам и перекладываю нижнюю часть наверх.

– Министр Мишель может повторить этот шаг столько раз, сколько сочтет нужным. Он – глава правительства и знает, что делать.

Семь раз я повторяю то же действие. Мельес говорит:

– Народ все время сомневается, ему постоянно нужны новые доказательства. Люди говорят: «Ну хорошо, он занимается перестановками, но чем это поможет нам?»

Я сам думаю об этом.

– Тут Мишель решает применить новую тактику. Мишель, бери всю колоду.

Я подчиняюсь.

– Клади первую карту рубашкой вверх в левый верхний угол. Вторую – справа от нее. Дальше третью и четвертую.

Я выкладываю первые четыре карты.

– Следующий ряд ниже, слева направо. Пятую карту под первой, шестую под второй и так далее. У тебя должно получиться четыре ряда карт, лежащих картинками вниз.

– И что? – ехидно спрашивает Рауль. – Что такого чудесного сделал чрезвычайный министр Мишель?

– Он предлагает нам новый порядок, – спокойно отвечает Мельес и просит Рауля открыть первый ряд карт. Четыре короля. Во втором ряду – четыре королевы, в третьем – валеты, в четвертом – тузы.

Все аплодируют. Я пытаюсь понять, в чем секрет. Ведь я сам решал, сколько раз и как именно перемешать карты. Мельес ни разу не прикоснулся к картам и сидел в стороне, показывая, что он тут вообще ни при чем. Как же вышло, что карты легли строго по значению?

Сара Бернар внимательно рассматривает карты, пытаясь найти обман. Она тоже в полном недоумении.

– Каждый толкует этот фокус как хочет. Можно, например, сделать вывод, что необходимо положить конец централизованной власти.

– Как ты это делаешь? – удивленно спрашиваю я.

– Фокусник никогда не раскрывает своих секретов, – отвечает Мельес.

Фокус произвел на меня странное впечатление. Произошли какие-то события, то ли хорошие, то ли плохие, и я был совершенно не властен над ними. Мне казалось, что мной манипулируют, как в фокусе про киви и Данию[10]10
  См. «Мы, боги», гл. 87 «Фокус» и 107 «Экспедиция в красное». (Примеч. авт.)


[Закрыть]. Я думаю, что сам делаю выбор, но это не так. Я считаю, что правлю народом дельфинов, самостоятельно принимаю решения, а на самом деле повторяю историю «Земли-1».

Поблагодарив Жоржа, я встаю и иду между скамьями. Ученики ужинают, музыканты играют, оры и Времена года разносят блюда. Чувствуют ли они то же бессилие, что и я, чувствуют ли, что нами манипулируют? Нет, они полагают, что игра движется благодаря их таланту.

Выходя из Амфитеатра, я замечаю, что за мной кто-то идет. Оборачиваюсь и вижу… маленькое сердце на ножках. Я наклоняюсь к нему, и оно робко останавливается. У него нет ни глаз, ни ушей. Еще одно чудо Эдема.

– Чего ты хочешь от меня?

Сердце подпрыгивает и дотрагивается до моих губ, оно хочет, чтобы его целовали. Трется о мои ноги, как кошка, которая просит ласки. Чего только не увидишь здесь!

Маленькая химера нетерпеливо подпрыгивает на месте. В эту минуту откуда-то сзади появляется сачок для ловли бабочек и накрывает сердце.

Тот, кто сделал это, молча появляется из темноты.

Я с трудом различаю очертания высокой фигуры. Это кто-то длинноволосый.

– Вы из тех, кто влюбляется в мою мать, – раздается гнусавый голос.

Видны только тонкие руки, освещенные лунным светом, который пробивается сквозь ветви. Они ловко извлекают сердце из сачка, кладут в банку и закрывают ее. Затем достают клок ваты, пропитывают его какой-то жидкостью и бросают в банку. Сердце начинает в панике метаться, бьется от стенки, крутится на месте, подпрыгивает и падает без движения.

– Вы убили его?

– Разумеется. И вы должны сказать мне спасибо. Влюбленное сердце, следующее за вами по пятам, может превратить вашу жизнь в ад.

– Значит, химеру можно убить?

– Это не совсем химера, – говорит фигура. – Скорее, живая игрушка. У нее нет настоящей души. Сильно любить – вот все, что она умеет. Как правило, это очень нравится детям.

Я не могу понять, кто со мной говорит – женщина или мужчина. Я смотрю на неподвижное сердце в банке. Оно лежит на спине, задрав маленькие ножки.

– Кто вы?

Незнакомец подходит ближе. Теперь я ясно вижу его. Мужчина или женщина с большой грудью, густыми усами, длинными волосами и могучими руками.

– Гермафродит. Приятно познакомиться, – говорит он насморочным голосом. – Вы Мишель Пэнсон, бог людей-дельфинов?

Это Гермафродит, сын Афродиты и Гермеса.

– Вы, конечно, захотите поговорить со мной, – говорит он.

– Ну…

– Все «они» хотят поговорить со мной. Гермафродит берет меня за руку, ведет обратно в Амфитеатр. Мы садимся за стол, банка с мертвым сердцем стоит рядом. Оры и Времена года подают еду.

– Все хотят одного и того же по одним и тем же причинам, – усмехается он с набитым ртом.

Я не понимаю, о чем он говорит.

– Ты хочешь знать, любит ли тебя моя мать и какая она на самом деле? – Гермафродит с аппетитом ест лазанью.

– Ну…

– Она сказала тебе, что «ты самый важный для нее человек», верно?

Прямой вопрос застает меня врасплох.

– То есть…

Он наливает мне стакан амброзии.

– Я тоже Младший преподаватель. Я помогаю ученикам получить степень «Почетный бог». Будем считать, что эта маленькая услуга входит в мои обязанности. Если хочешь, я удовлетворю твое любопытство. Давай же, спроси меня о чем-нибудь.

Ничего не приходит в голову.

– Тогда я сам отвечу на вопрос, который ты не задал. У меня две новости – хорошая и плохая. Хорошая – влюбившись в мою мать, ты переживаешь самые сильные чувства, какие только доступны душе.

– А плохая?

– Моя мать – королева шлюх.

Он улыбается, и в глазах его вспыхивает огонек.

– И еще одна хорошая новость. Я могу помочь тебе, но при одном условии.

Я смотрю на юношу-девушку и понимаю, что связался с дурной компанией. В то же время я чувствую, что у него действительно есть ключи от дверей, которые мне необходимо открыть. Он поглаживает усы, стряхивает крошки, наклоняется вперед и говорит, понизив голос:

– Ты должен пообещать, что если отгадаешь загадку, то не скажешь ответ моей матери.

Ничего себе.

– А что я получу взамен?

Он потряхивает сердце в банке, словно проверяя, не выберется ли оно оттуда.

– Правду о моей матери. А значит, ключ, чтобы действительно понять ее.

Любопытство пересиливает, и я принимаю предложение.

Гермафродит недоверчиво смотрит на меня, потом, сдерживая смех, пожимает мне руку.

– Значит, договорились. Итак, все, что моя мать сказала тебе, неправда. Она не богиня любви, даже если ее так называют. Она богиня соблазна. Она никогда никого не любила и никого не полюбит.

Он следит за моей реакцией. Я совершенно невозмутим.

– Она пробуждает любовь в других. Возможно, это ее главное свойство. Но сама она не способна испытывать к кому-либо хоть какую-то привязанность. Ни к мужчинам, ни к женщинам, ни к животным, ни к богам. В ее сердце засуха. Поэтому она и заводит бесчисленных любовников, детей, существ, которые ползают у ее ног и дерутся за место рядом с ней. Она никого не любит, но хочет, чтобы ее любили все. Она соблазнительница. Даже если ты переспишь с ней, ты не завоюешь ее сердца. Ты получишь только секс, а для нее это не более чем один из способов соблазна. Он усмехается.

– Я скажу тебе больше. Думаю, за всю свою долгую жизнь она ни разу не испытала оргазма. Богиня Любви не способна получить наслаждение!

Он уже открыто хохочет. Меня поражают оскорбления в адрес женщины, которую я страстно люблю. Тем более из уст ее собственного сына.

– Со мной она станет другой, – говорю я.

– Все мечтали изменить ее. Вот на это она и ловит вас.

Он встряхивает банку и показывает мне неподвижное сердечко.

– Она получает жизненную энергию, гася чужие жизни. Разве ты не заметил, что с тех пор, как влюбился в нее, у тебя возникло много проблем, ты стал слабее, не так счастлив, больше тревожишься?

Я предпочитаю не отвечать.

– Это наркотик. Признайся, не проходит и часа, чтобы ты не думал о ней.

Он прав.

– Кстати, существует наркотик, название которого говорит о многом. Героин. Афродита – твоя героиня. Она вызывает эйфорию, отравляет, но ты не можешь без нее обойтись. Ты постоянно нуждаешься в ней.

– Это любовь.

– В таком случае любовь – тяжелый наркотик. Кстати, у моей матери, как у любого наркодилера, большая клиентура. Она кружит голову тебе, но, можешь быть уверен, теми же самыми словами она обольщает других мужчин. Cпит с ними, заставляет их страдать так же, как тебя. Как паучиха, она плетет паутину и развешивает на ней живые трофеи. Ее обессилевшие жертвы кричат: «Я люблю тебя, Афродита!» Я сказал «обессилевшие»… Забавно, но, познав мою мать, многие больше не могут заниматься сексом.

Гермафродит снова покатывается со смеху. Потом умолкает и серьезно смотрит на меня. Молча ест и задумчиво вертит банку.

– Ты действительно хочешь знать, кто моя мать? Она родилась не так, как об этом рассказывают мифы. Прежде она была смертной. У нее были отец и мать, и она вовсе не вышла из морской пены.

Он делает большой глоток амброзии и со стуком опускает кубок на стол.

– Все олимпийские боги – в прошлом смертные с «Земли-1», такие же, как ты. Позже другие смертные придумали легенды, чтобы возвеличить их. Никто не спорит, Афродита родилась красавицей, но не в семье богов. Все было куда прозаичней: она появилась на свет в семье простых греческих крестьян, которые занимались сбором фиг. Ее родители были очень красивы и трудолюбивы. Мои дед и бабка по материнской линии были отличные ребята. Единственная проблема была в том, что ее отец, мой дед, был большим бабником. Однажды он сказал ее матери и моей бабке, что ему надоело жить с ней. Он выгнал ее ради более молодой и красивой темноволосой девушки, которая зарабатывала на жизнь стиркой белья. Мать ушла, а Афродита осталась с отцом и его новой женой, которая была еще моложе, чем она. Мачеха поселилась в их доме и, как часто это случается, была недовольна присутствием падчерицы. Она пилила отца, пока он не выгнал Афродиту.

Мне трудно поверить в эту историю, тем более что Афродита говорила мне, что обожала родителей.

– Отец выгоняет мать и бросает дочь ради ревнивой девчонки – можешь представить себе, что думает Афродита о семье и мужчинах.

Он жует.

– В конце концов отец потребовал, чтобы Афродита ушла от них, потому что она мешала мачехе. Моя мать осталась одна и задумала мстить. Все мужчины будут страдать так же, как ее заставил страдать отец.

Гермафродит замолчал и взглянул на меня, чтобы удостовериться, что я его хорошо понял.

– Афродита становилась все прекрасней. Она быстро поняла, что физическая красота, которой она обладала, дает ей власть над мужчинами. О, власть гормонов! Я считаю, что нет ничего сильнее. Сколько королей и президентов поддались очарованию простой секретарши или парикмахерши? Сколько погибло из-за них?

Он снова встряхивает банку, словно пытается разбудить мертвое сердце.

– Сначала она старалась соблазнить как можно больше мужчин, брала количеством. Потом стала соблазнять более умело, повышая качество. Казалось, что каждый новый любовник отдавал ей часть своей жизненной энергии. Ее охотничье мастерство росло, и она стала использовать свое обаяние, чтобы зарабатывать на жизнь.

Я встал.

– Не желаю больше слушать. Гермафродит схватил меня за руку.

– Афродита – проститутка. Моя мать была шикарной девочкой по вызову, но все-таки проституткой. Именно так она в совершенстве постигла все тайны секса. В Китае и Индии это называют красной магией. Белая магия исцеляет, черная околдовывает, а красная заставляет влюбиться. Моя мать стала великим знатоком человеческого тела. Она великолепно делает массаж, знает точки, воздействовав на которые можно заставить человека воспарить на вершины наслаждения.

С меня довольно. Я хватаю Гермафродита за шиворот.

– Я запрещаю вам оскорблять ее.

– Вот видите, вы не готовы услышать правду. Я беру себя в руки.

– Прошу прощения. Я слушаю вас.

– У моей матери разверстая рана вместо сердца. Ее предали и бросили родители, и она боится, что мужчина тоже предаст и бросит ее. Ей доставляет удовольствие наносить такие же раны мужчинам. Когда она говорит, что ты много для нее значишь или что ты «родственная душа», то дает тебе понять, что узнает себя в твоих будущих страданиях. Это ее способ любить.

– Это неправда. Не верю ни единому слову.

– Это правда. А правду часто трудно принять. Но я должен сказать еще кое-что. Не суди ее, она никогда не смогла бы полюбить тебя. Пожалей ее, она никогда никого не сможет полюбить. Подобно тому, как многие врачи становятся специалистами по лечению тех болезней, от которых страдают сами, так и она выбрала своей специальностью любовь. Насмешка судьбы заключается в том, что она никогда не сможет испытать этого чувства.

Гермафродит снова горько усмехается.

– Так часто бывает. Хромые учат других ходить. Потерпевшие неудачу рассказывают, как добиться успеха.

– НЕ МОЖЕТ БЫТЬ! – восклицаю я. – Она богиня!

– Видишь, – отвечает Гермафродит, – я говорил тебе, что ты не сможешь выслушать меня. Ты не можешь этого понять.

– Но ведь можно же как-то помочь ей!

– Ты был врачом, Мишель Пэнсон. Ты должен был изучать основы психиатрии. Ее заболевание называется «истерия». Афродита – воплощение женской истерики.

Мне становится не по себе.

– Она пережила анорексию, булимию, депрессию, попытки самоубийства, нимфоманию. Теперь она богиня любви. Вполне закономерный путь для…

– Женщины?

– Нет, для истерички. Не все женщины подвержены истерии. Мне кое-что об этом известно. Я ведь сам немного женщина, понимаешь?

Он снова смеется едким, гнусавым смехом, который мне очень не нравится. Я чувствую, как во мне поднимается глухой гнев.

– Это ложь. Афродита прекрасна. Более того, она… Я ищу слова, чтобы описать, что же меня привлекает в ней. Нет, это не красота. Что-то другое. Ага, вот! Я говорю:

– Она – сама нежность, мягкость, понимание. Впервые в жизни мне начинает казаться, что женщина действительно понимает меня.

– Бедный Мишель. Любая форма безумия чем-то уравновешивается. Параноики более бдительны. Шизофреники более изобретательны. Нимфоманки более чувственны. Истерички сильнее чувствуют чужую боль. Она увидела ТВОИ тайные шрамы. У нее необыкновенно развиты способности к постижению мужской психологии. В самой глубине твоей души она разглядела все твои раны, а ты почувствовал, что тебя понимают. Это просто манипуляция.

Он смотрит на меня с сочувствием.

– Ты решил, что тебя понимают, и «пал жертвой любви». Пал – очень точное слово. Это твоя потеря, а не приобретение. Но на самом деле ты пал жертвой всего лишь ее способности анализировать. Вот и все. Вот что легенда называет ее «волшебным поясом», который заставляет мужчин влюбляться в нее. Способность быстро проникать в тайники твоей души и находить там скрытую боль и детские страхи. А ты решил, что тебя любят.

Я опускаю голову и наливаю себе еще амброзии.

– У каждого бога есть своя грязная история, скрытая под мифами и легендами. Нервная болезнь, одержимость, насилие, преступление, потрясение, пережитое в детстве. И сопротивление на удар, благодаря которому возникает некий «дар». Дальше время приукрашивает историю, превращает ее в легенду. Мы все герои. Кажется, Геракл говорил вам об этом. Я жертва известного физиологического синдрома – третьей хромосомы. У меня две женские хромосомы и одна мужская. Поэтому я так выгляжу. Говорят, это лечится, если колоть гормоны. Но я не хочу лечиться. Я принимаю двойственность своего пола.

Гермафродит поглаживает грудь, теребит усы.

– То, что я сказал, должно успокоить тебя. Это означает, что все главные боги Олимпа были когда-то смертными. А значит, однажды и ты сможешь стать тринадцатым богом-преподавателем. Если ты одержим моей матерью, то тебе нужно добиться хотя бы этого. Тогда ты целую вечность сможешь пускать перед ней слюни, вместе с остальными, обреченными на пожизненное сексуальное рабство.

Он звонко хохочет. Я оглушен, как Теотим на ринге. Двойной хук в подбородок. Афродита – истеричка? Ее волшебство – следствие психической болезни? Эдмонд Уэллс говорил, что хорошего боксера узнаешь по тому, как он встает после нокаута. Я должен подняться. Пять, четыре, три, два… Я трясу головой, чтобы очнуться.

Не могу поверить. И в то же время мой интерес к Афродите не пропал. Какова бы ни была ее история, она сама первая жертва. Отец бросил ее мать? Это не было ее решением. И не она выбрала себе мачеху. Гермафродит открыл мне правду. И я зол. Я бы предпочел не знать ее.

Гермафродит пожимает мне руку, как хороший игрок, который ценит достойного противника.

– Любовь – это победа воображения над разумом. Не забывай этого. Запиши в свою «Энциклопедию» чтобы и другие могли воспользоваться этим знанием. Знай, однако, что я завидую тебе, Мишель. Твое воображение позволяет тебе пережить необыкновенно сильные чувства. Пусть даже и иллюзорные.

В моей голове идет работа. Я перевариваю услышанное. Сын Гермеса и Афродиты уходит, унося мертвое сердце в банке.

Я чувствую страшное одиночество. Ора приносит десерт – блинчики с творогом и изюмом. Восхитительно вкусно. Еда – вот простое, реальное удовольствие. Я меланхолично наслаждаюсь десертом.

Мой взгляд падает на сцену, где, кажется, что-то готовится. К оркестру присоединяются сатиры с флейтами Пана и кентавры, которые играют на больших волынках с кожаными мешками и глиняными трубками.

Дионис поднимается на сцену. Он объявляет, что сегодня вечером ужин подан в Амфитеатре, потому что группа активистов поставила для нас пьесу под названием «Персефона в аду».

Тут же со всех сторон к скамьям сбегаются химеры. Раздаются три удара в гонг. Свечи гаснут, сцена освещается.

Хор в трагических масках оплакивает похищение Персефоны. Появляются актеры, их лица скрыты масками, но мы узнаем наших учителей. Деметра играет Персефону, Гермес – Зевса, а Дионис успел переодеться в Гадеса.

Афродиты среди них нет. Ее имя отдается звоном в моей голове всякий раз, как я думаю о ней. А-фро-ди-та. На сцене декламируют актеры в масках. Я вспоминаю заметку по этимологии, которая попалась мне в «Энциклопедии». Словом «персона» раньше называлась маска, в которой выступал актер древнего театра. «Per sonare» – чтобы голос звучал из углубления в деревянной маске. Персона – это маска.

Пьеса идет в сопровождении пения и музыки.

Мне совершенно необходимо расслабиться.

При свете луны я листаю «Энциклопедию» и нахожу отрывок, имеющий отношение к античному театру. Я читаю, что в то время актеры были рабами и принадлежали хозяину труппы. «По окончании представления актеров выставляли на продажу, как проституток. Чем серьезней была роль, которую они исполняли, тем дороже они стоили. Нередко роль персонажа, обреченного на гибель, исполнял приговоренный к смерти. В мифе о Пенфее актриса, исполнявшая главную роль, действительно раздирала на куски своего сына. В средние века актеров, которые играли злодеев, нередко гнали с постоялых дворов; вошедшие в раж зрители часто устраивали над ними самосуд».

Рядом со мной садится Мата Хари.

– Можно? – шепотом спрашивает она. Она замечает «Энциклопедию».

– Ведь это книга знаний Эдмонда Уэллса?

– Он завещал ее мне, – отвечаю я, поглаживая переплет бесценного гримуара.

– Я хотела сказать тебе, Мишель… Я видела, как ты играешь, и считаю, что твои китодельфины очень интересны.

– Спасибо. Твои люди-волки тоже.

Вдруг мне приходит в голову мысль: маска, «персона» – per sonare, которую носят боги-ученики, – ведь это их народы. Мы таковы, какими нас представляют себе тысячи босяков, нищих, которыми, казалось бы, мы должны управлять. Мы таковы, какими должны быть по мнению тех, кто верит в нас. Более того, они выдумывают нас.

– Да, мои люди-волки путешествуют, исследуют новые земли, но им не удается ни построить большой город, ни создать научные лаборатории. Кроме того, они слишком мало думают, полагаясь скорее на инстинкты.

– Все мы таковы.

Мата Хари поворачивается спиной к сцене, чтобы лучше видеть меня в полумраке.

– Иногда мне жаль моих смертных. Мы боги, у нас есть хоть какая-то возможность для маневра. Они же там совсем увязли, они по шею в игре и ни о чем не подозревают.

Я смотрю на нее. В ней есть какое-то особое очарование, но я думаю только об Афродите, и эта всего лишь «очаровательная» девушка не может по-настоящему затронуть мое сердце. Она улыбается мне, и я вижу, что она понимает, что не привлекает меня. И еще я вижу, что она старается скрыть, что понимает это. Я кладу себе еще блинчиков с творогом. Они политы карамелью, и если как следует распробовать, то можно почувствовать вкус рома, в котором вымочен изюм.

– Чего ты хочешь? Союза волков и дельфинов?

– Не знаю. Может быть, – говорит она задумчиво. Этот диалог заставляет меня вспомнить старого друга, который каждый вечер выводил своего пса на прогулку, надеясь встретить девушку, которая бы делала то же самое. Если собаки спаривались, то он заводил с девушкой разговор. И женился четыре раза. Сейчас совокупляться должны не животные, а наши народы, и все-таки ситуация в чем-то очень напоминает ту, о которой я вспомнил. Я уклончиво отвечаю:

– Почему бы и нет?

Мне хочется одному погулять в садах. Я встаю, на сцене Дионис что-то декламирует, но я не слушаю его.

– Встречаемся после спектакля и снова в экспедицию? – спрашивает Мата Хари.

Я иду по пустынной Олимпии. Сворачиваю на большой проспект, потом налево, на маленькую улочку. Сейчас все в Амфитеатре.

Вдруг я чувствую, что за мной кто-то идет.

Я сжимаю анкх, поворачиваю колесико до упора в положение «D». Теперь он готов к стрельбе. Я прячу оружие в складках тоги и замираю.

На этот раз богоубийца не застанет жертву врасплох.