Текст книги "Секретная миссия Рудольфа Гесса. Закулисные игры мировых держав. 1941-1945"

Глава 8
МОЛОДЫХ ОФИЦЕРОВ НЕ ПРИНЯТО ЩАДИТЬ

Гесс улетел, а его адъютант Пинтш стал терпеливо ждать, чем завершится полет шефа – успехом или неудачей. Пиль ничего не знал о тайных планах Гесса и с каждым часом все больше и больше нервничал. Была суббота, и ему хотелось поскорее уехать домой. Но время шло, Гесс не возвращался, и нетерпение Пиля сменилось тревогой. Опустился вечерний туман, и условия для посадки сильно ухудшились. У Пиля мороз пошел по коже, когда он подумал, что будет с ним, если заместитель фюрера разобьется или будет сбит вражеским самолетом. Он поделился своими опасениями с Пинтшем и немного успокоился, увидев, что молодой человек не сильно встревожился. К его удивлению, чем дальше, тем Пинтш становился спокойнее.

Вскоре после девяти часов адъютант Гесса вошел в пустой кабинет административного здания и запер за собой дверь. Он снял трубку и назвал оператору номер в Берлине, которого не было ни в одном справочнике. Когда сотрудник министерства авиации снял трубку, он произнес:

– Меня зовут Пинтш. Я адъютант штелвертретера (заместителя) Рудольфа Гесса. Соедините меня.

– Соединяю.

В трубке раздался щелчок, и Пинтш снова заговорил:

– Штелвертретер просит, чтобы из Аугсбурга в точку, расположенную в пятнадцати километрах западнее Глазго, был послан курсовой радиолуч. Вы сможете это сделать?

– Это очень трудно, капитан Пинтш. Мне кажется, даже невозможно. Мы очень заняты – обеспечиваем массированный налет на Лондон. В нем участвует пятьсот самолетов. Мы задействовали все имеющиеся у нас курсовые радиолучи.

– Вы должны послать курсовой радиолуч, – настаивал Пинтш. – Штелвертретер уже в пути. Ему без него никак не обойтись. Я нахожусь в Аугсбурге и не имею никакой возможности связаться с ним. Если он не получит радиолуч, последствия могут быть очень печальными.

– Я сделаю все, что в моих силах, – заверил его служащий министерства авиации. – Возможно, мы сумеем послать ему радиолуч в двадцать два часа, но только на один час. Если вас это не устраивает, позвоните моему начальству – пусть оно распорядится.

Пинтш не знал, что ему делать. Обратиться к руководству люфтваффе и попросить его послать Гессу радиолуч он не мог – этим он превысил бы свои полномочия. Оно, вне всякого сомнения, не станет выполнять его просьбу, пока он не объяснит, зачем это нужно. С другой стороны, Гесс уже подлетает к месту своего назначения и очень нуждается в навигационной поддержке. Пинтш с грустью вынужден был признаться себе, что ничем не может помочь шефу, и провел еще один час, с сочувствием думая о Гессе и о том, как он прокладывает себе путь в ночном небе Шотландии.

В половине одиннадцатого Пиль обратился к Пинтшу в состоянии, близком к истерике. Адъютант знал одно: Гесс, должно быть, совершил где-то в Шотландии или по пути туда вынужденную посадку, поскольку у него закончилось топливо. Делать ему в Аугсбурге было больше нечего. Пинтш успокоил Пиля, заявив, что Гесс, видимо, сел в другом месте, заверил его, что берет всю ответственность на себя, и отвез управляющего полетами домой в «Мерседесе» заместителя фюрера.

– Идите домой и хорошенько выспитесь, – посоветовал он Пилю, пожимая ему на прощание руку. – Я уже привык подолгу не спать. Мне часто приходится это делать.

И успокоенный Пиль с облегчением ушел домой. Тогда Пинтш передал шоферу и детективу приказ Гесса:

– Мы должны сохранить все в тайне. Мы не поедем на этом «Мерседесе» – его слишком хорошо знают. Заприте его в гараже, поужинайте и езжайте на небольшой машине в Гальспах. Находитесь там, пока я не пришлю за вами. Переоденьтесь в штатское и всем говорите, что вы солдаты, получившие отпуск. А теперь отвезите меня на Мюнхенский вокзал.

Приехав на вокзал, Пинтш прошел в кабинет начальника, где его хорошо знали. Он приказал подцепить к ближайшему поезду, идущему в Берхтесгаден, личный вагон Гесса.

– Сегодня ночью прямого поезда нет, господин адъютант, – сказал ему начальник вокзала. – Нам придется отцепить вагон господина Гесса во Фрайлассинге.

– А когда мы будем в Берхтесгадене?

Начальник сверился с расписанием:

– Завтра в семь утра, господин адъютант.

– Когда отправляется поезд?

– Не раньше полуночи. Вы хотите подождать отхода поезда в вагоне после того, как мы его подготовим?

– Нет, благодарю вас. Я сяду в поезд перед самым отправлением.

Пинтш мог бы поехать и в обычном вагоне, но дело у него было государственной важности, и он чувствовал, что должен вести себя с важностью и достоинством. Он провел время, оставшееся до отхода поезда, гуляя по улицам Мюнхена и посматривая отстраненным взглядом на прохожих, словно это были какие-то нереальные существа. Информация, обладателем которой он стал, но не имел права никому сообщать, давала ему ощущение собственной значимости и отделяла от всего человечества.

Без пяти двенадцать Пинтш сел в темно-зеленый вагон, в котором так часто ездил со своим шефом. Железнодорожный служащий отдал ему честь.

– Господин Гесс поедет с вами?

– Сегодня – нет.

Служащий был горд, что разговаривает с человеком, стоящим так близко к руководству рейха. Он попытался продолжить разговор:

– Господин Гесс уехал?

– Да, – коротко ответил Пинтш. – Уехал.

Этот железнодорожник был первым человеком, которому Пинтш сообщил об отъезде Гесса.

В вагоне было уютно, но слишком жарко. В нем уже несколько дней никто не ездил, и воздух был спертым. Когда поезд отошел от станции, Пинтш открыл окно. В лицо ему ударил прохладный свежий воздух, и тут он впервые ощутил, как сильно устал от пережитого нервного напряжения. Он с наслаждением растянулся на полке, закрыл глаза и через несколько минут уже спал. Рано утром в воскресенье, когда отцепляли вагон, он проснулся, но стоило только поезду двинуться в путь, как он снова уснул и уже не просыпался до самого Берхтесгадена.

Пинтш умыл лицо холодной водой, привел в порядок измятую форму и отправился к начальнику станции. Из его кабинета он позвонил Альберту Борману, адъютанту Гитлера, которого Пинтш очень хорошо знал. Дом Бормана находился рядом с домом фюрера. Услышав в трубке голос Пинтша, тот очень удивился:

– Что вы здесь делаете?

– У меня очень важное письмо от господина Гесса, которое я должен передать фюреру лично в руки.

– У вас ничего не выйдет, – сказал Борман. – День фюрера расписан по минутам. Впрочем, я постараюсь что-нибудь для вас сделать. Никуда не уходите – я пришлю за вами машину.

Вскоре небольшой серый автомобиль отвез Пинтша по крутой горной дороге, мимо ущелий, по мостам, в знаменитую на весь мир резиденцию Гитлера под названием «Орлиное гнездо».

Альберт Борман встретил его в вестибюле, пол которого был выложен мрамором.

– Почему вам нужно видеть фюрера именно сегодня утром?

– Я уже говорил вам, что должен передать ему запечатанное письмо от господина Гесса, – ответил Пинтш. – К сожалению, это государственная тайна, и мне было категорически запрещено обсуждать ее с кем-либо.

Борман не стал настаивать.

– Ну, как там Гесс? – спросил он светским тоном. – Все еще набирает часы налета?

– Да, – кратко ответил Пинтш. – Он любит летать.

– Я сделаю все, что в моих силах, – пообещал Борман и ушел.

Пинтш ждал несколько часов, меряя шагами вестибюль. Затем, впав в отчаяние, обратился к доктору Фрицу Тодту, министру вооружений, который был приглашен к фюреру на одиннадцать часов. Пинтш сказал человеку, построившему линию Зигфрида:

– Прошу прощения, доктор Тодт. Насколько я понимаю, вас вызвали к фюреру?

– Мне назначено на одиннадцать часов. Но я хотел бы увидеть его пораньше, если удастся.

Пинтш набрал в грудь побольше воздуху:

– Не могли бы вы сделать мне большое одолжение? Я приехал из Мюнхена с запечатанной депешей от Гесса, которую тот попросил меня передать фюреру лично в руки. Разрешите мне войти впереди вас, просто для того, чтобы передать это важное письмо.

Доктор Тодт не стал возражать:

– Конечно, входите.

– Я вам очень благодарен.

Пока они разговаривали, по главной лестнице спустился Гитлер. На нем была темно-серая форма и мягкие кожаные ботинки. Он работал в своем кабинете с семи часов утра и выглядел бледным и озабоченным.

Пинтш и доктор Тодт подошли к нему, щелкнули каблуками и поклонились. Гитлер кивнул. Пинтш сделал шаг вперед.

– Мой фюрер, – начал он, – у меня для вас послание от господина Гесса.

Но Гитлер протестующе поднял руки:

– Подождите, Пинтш. Доктор Тодт должен идти раньше вас. Я вызову вас позже.

Но Пинтш не хотел сдаваться:

– Мой фюрер, я объяснил доктору Тодту, насколько важно передать вам это письмо, и он согласился пропустить меня вперед.

– Ну конечно, – ледяным тоном произнес Гитлер. Он стоял выпрямившись, глядя в глаза Пинтшу, так близко, что адъютант видел крупные поры на его толстом носу.

– Он говорит правду, – спокойно подтвердил доктор Тодт.

– Ну хорошо, Пинтш, – произнес Гитлер. – Давайте сюда это письмо.

Пинтш вытащил из кармана запечатанный конверт и отдал его фюреру.

– Пойдемте в мой кабинет, – сказал Гитлер.

Слуга открыл дверь, и Пинтш прошел за Гитлером к столу. Это был огромный стол, на котором стояли гигантский глобус, настольная лампа, большой блокнот в кожаном переплете с промокательной бумагой, ваза с цветами и графин с питьевой водой. Гитлер вынул из нагрудного кармана очки, вскрыл конверт и начал читать. Проглядев несколько первых строчек, он поднял глаза на Пинтша и спросил:

– Где сейчас Гесс?

Пинтш стоял по стойке «смирно», вытянув руки по швам.

– В восемнадцать десять вчера вечером, мой фюрер, господин Гесс вылетел из Аугсбурга в Шотландию. Он намерен встретиться с герцогом Гамильтоном.

– В тот критический момент, который мы сейчас переживаем, это может быть очень опасное предприятие, – мрачно заметил Гитлер и продолжил чтение. На лбу у него появилась морщинка. Наконец он положил письмо на стол и нажал кнопку. Когда в дверях появился адъютант, Гитлер бесстрастным голосом произнес: – Я хотел бы знать, где сейчас находятся рейхcмаршал Геринг и господин фон Риббентроп.

– Сейчас узнаю, мой фюрер!

Гитлер стал медленно перечитывать письмо. Адъютант вернулся и доложил:

– Рейхсмаршал Геринг – в Нюрнберге, а господин фон Риббентроп – у себя дома, в замке Фушл.

– Немедленно вызовите их, – приказал Гитлер. – Дело не терпит отлагательств.

Гитлер снова стал читать, на этот раз вслух:

– «…и если это предприятие, которое, признаюсь, имеет очень мало шансов на успех, окончится провалом и судьба отвернется от меня, это не будет иметь печальных последствий ни для вас, ни для Германии. Вы просто объявите, что ничего не знали о моих намерениях, и сообщите всем, что я лишился рассудка».

Гитлер опустил письмо и подошел к большому окну, выходившему на горные вершины, за которыми лежал Зальцбург.

В комнате наступило молчание.

Неожиданно в дальнем конце открылась дверь, и в кабинет вошла Ева Браун, одетая в юбку из твида, шерстяной свитер и туфли без каблуков. Она неуверенно посмотрела на Пинтша и произнесла:

– Обед готов.

Гитлер кивнул, сложил письмо Гесса, сунул его в конверт и опустил в правый карман своего кителя.

Пинтш по-прежнему стоял по стойке «смирно». Его никто не отпускал, а Гитлер, по-видимому, совсем о нем забыл. Но, подходя к двери в столовую, он глянул через плечо и сказал:

– Пойдемте, Пинтш.

Это можно было истолковать только как приглашение к обеду.

Пинтш шел по коридору на приличном расстоянии от фюрера. Мартин Борман, начальник партийной канцелярии и брат Альберта, вышел из своего кабинета и пошел рядом с Пинтшем.

– Что случилось? – тихо спросил он.

Альберт сказал ему, что Пинтш приехал один, без Гесса, и оба брата были заинтригованы.

Теперь, когда Гитлер узнал, что Гесс улетел, Пинтш решил, что может сообщить об этом Борману.

– Штелвертретер улетел в Шотландию, – прошептал он.

Борман был поражен. Он понятия не имел о том, что задумал Гесс, и инстинктивно почувствовал опасность.

– Я ничего об этом не знаю, Пинтш, – сказал он, – не впутывайте меня в это дело.

Наконец они вошли в столовую, где уже собрались остальные приглашенные. Гитлер сел за стол, стоявший в центре комнаты. Рядом с ним устроилась его любовница Ева Браун, а сбоку от нее – Мартин Борман. За столом сидели также Риббентроп, министр иностранных дел, который приехал из Фушла, генерал Эрнст Удет и капитан Карлхайнц Пинтш. Еда была спартанской. Гитлер страдал от сильного расстройства желудка, и его обед состоял из овощей и йогурта. Ему даже не подали хлеба. Гости должны были довольствоваться жидким супом, небольшим куском мяса и сырыми фруктами.

Закончив есть, Гитлер встал и поцеловал руку Еве Браун. Гости отодвинули свои стулья и тоже поднялись. Часы на стене в столовой, обитой панелями, показывали половину первого.

Пинтш чувствовал неизъяснимое облегчение. Он знал, что Гитлер легко впадает в ярость, и опасался, что известие, которое он привез Гитлеру, спровоцирует приступ гнева. Но все прошло хорошо. Он даже пообедал за одним столом с фюрером, а не с прислугой. Видно было, что Гитлер доволен письмом, которое привез ему Пинтш, и было похоже, что фюрер ждал этого письма. Но Пинтш слишком рано радовался. Он был еще совсем молодым офицером – ему не исполнилось и тридцати. До того как его назначили адъютантом Гесса, он служил во Франции и еще не знал, что политики и генералы не привыкли щадить молодых офицеров. Но, когда Гитлер подошел к нему и сурово посмотрел на него, он почувствовал приближение беды. Он вытянулся по стойке «смирно». Снова он стоял лицом к лицу с фюрером, с тревогой глядя в его желтовато-бледное, сальное лицо.

Гитлер несколько секунд смотрел на него. Затем он взглянул на Мартина Бормана и кивнул.

Борман все понял. Он подошел к двери.

Пинтш стоял по стойке «смирно». Все глаза были обращены на него, а в душе у него все сжалось от тоскливого предчувствия.

Борман вернулся в сопровождении двух молодых капитанов личной охраны фюрера. Они хорошо знали Пинтша, но, когда они подошли и встали по обе стороны от него, лица их были бесстрастны.

Гитлер во время обеда проинструктировал Бормана, что надо делать. Борман прочистил горло и гаркнул:

– Карлхайнц Пинтш, вы будете находиться под домашним арестом в Оберзальцбурге, пока суд не установит, какую роль вы играли в сегодняшних событиях. Хайль Гитлер!

Пинтш вытянулся в струнку и вскинул правую руку:

– Хайль Гитлер!

Он молодцевато повернулся и зашагал строевым шагом к двери. Капитаны, шедшие по бокам, маршировали в такт ему. Только стук каблуков да скрип кожаных сапог нарушали тишину в столовой. Пинтшу показалось, что до коридора он прошел тысячу километров.

Выйдя из столовой, конвоиры и сам он расслабились и начали спускаться по мраморной лестнице на первый этаж.

– Что случилось, Пинтш? – спросил один из офицеров.

Пинтш вздохнул:

– Это долгая история. Слишком долгая, чтобы рассказывать ее сейчас.

– Когда тебе придется рассказывать ее в суде, постарайся, чтобы она звучала правдоподобно, – угрожающе произнес один из конвоиров.

Та же самая машина, что привезла Пинтша сюда, ждала его у дверей. Криво усмехнувшись, Пинтш, а за ним и его конвоиры забрались в нее. Он прибыл в Берхтесгаден почти с такой же помпой и торжественностью, с какой приезжал сюда с заместителем фюрера. А теперь, спустя всего несколько часов, он покидал это место с позором. Пинтш начал понимать, что играть незначительную роль в истории своей страны не так уж и сладко.

К счастью, Пинтш не мог знать, что его ждет. Его освободят только через три года, в конце 1944-го, и сразу же отправят на Восточный фронт. Через несколько недель он попадет в плен к русским. Солдат из его роты, которого он наказал за нарушение дисциплины, сообщит русским, что Пинтш раньше был адъютантом Гесса. Русские захотят узнать побольше о полете Гесса в Шотландию, поэтому Пинтш будет подвергнут допросам. Ему, один за другим, будут ломать пальцы, его будут избивать до потери сознания и морить голодом. И только в 1955 году, проведя в плену в России одиннадцать лет, он вернется в Германию.

Но к счастью, Пинтш, которого в тот незабываемый воскресный день мая 1941 года везли в Оберзальцбург, даже не подозревал о том, что впереди его ждут тяжелые, долгие годы испытаний.

Глава 9
«ЧЕРВЯК ВСЕГДА ЗАВОДИТСЯ В БУТОНЕ»

Примерно в то же самое время, когда Пинтш тоскливо изучал стены гауптвахты, куда его отвели по приезде, герцог Гамильтон посадил свой «Харрикейн» на аэродроме в Нортхолте. В караульном помещении, куда он явился по прибытии, его ждал офицер с запечатанным конвертом. В нем был приказ герцогу лететь на аэродром Кидлингтон, расположенный в нескольких километрах от Оксфорда.

Герцог возвратился к своему «Харрикейну», но в нем находился уже другой летчик, который, по одному ему известным причинам, заливал в карбюратор топливо ручным насосом. Мотор, еще не остывший после долгого перелета из Шотландии, никак не хотел заводиться на этой чересчур густой смеси. Через двадцать минут герцог бросил все попытки завести мотор и пошел искать дежурного офицера.

– Я должен лететь в Кидлингтон, – сказал он офицеру. – Дело не терпит отлагательств. Найдите мне самолет. Согласен на любой, лишь бы летал.

Дежурный офицер не смог найти ничего лучше крошечного учебного самолетика «Магистр», который когда-то загнали в ангар и забыли о нем. Его заправили, разогрели, и герцог сел в кабину. Менее чем через час он опустил закрылки, направил «Магистр» вниз и вскоре уже катился по взлетной полосе Кидлингтона.

Его ждала глянцевитая черная машина. Шофер отдал ему честь:

– Вы – герцог Гамильтон, сэр?

Герцог кивнул.

– Меня послали встретить вас, сэр.

Герцог уселся на заднее сиденье и с наслаждением откинулся на спинку. Когда шофер завел мотор, он подумал, как хорошо, когда на месте водителя сидишь не ты сам, а кто-нибудь другой. Последние несколько дней он почти непрерывно летал.

– Куда мы едем? – спросил он шофера.

– В Дичли-Парк, сэр.

Герцог понимающе кивнул. Дичли-Парк был загородным убежищем Уинстона Черчилля. Это поместье площадью около четырех тысяч акров находилось в нескольких милях от Бленхейма, где Черчилль родился. Дом представлял собой особняк XVIII века, построенный с большим размахом. В нем было семь залов для приемов, двадцать четыре спальни и десять ванных комнат. Он принадлежал мистеру и миссис Рональд Три, старым друзьям премьер-министра. Эту резиденцию, под именем Вудсток, прославил Вальтер Скотт, а Уинстон Черчилль в выходные дни, когда полная луна превращала Чекере в отличную мишень для немецких бомбардировщиков, использовал как свою тайную штаб-квартиру.

Среди гостей, приехавших к Уинстону Черчиллю на эти выходные, были профессор Линдеман (позже ставший лордом Червеллом), генерал Исмей (также получивший позже титул пэра) и Брендан Бракен.

Мисс Мэри Шерберн занимала небольшой кабинет рядом с вестибюлем. Она была дежурным секретарем, и в эти выходные дел у нее было по горло. В ее задачу входило отвечать на все звонки премьер-министру. Если какое-нибудь дело требовало его вмешательства, она печатала текст сообщения на пишущей машинке и относила в кабинет Черчилля. Воздушный налет на Лондон, совершенный немцами прошлой ночью, был самым мощным за всю войну, и разрушения, причиненные им, серьезно встревожили правительство. Многие районы Лондона были превращены в руины, а крупные пожары все еще не удалось потушить. Доклады о нанесенном ущербе, который мог сильно повлиять на ход войны, поступали непрерывно. Но дежурной секретарше сообщили, что герцога Гамильтона ждут, и он был сразу препровожден к премьер-министру.

Уинстон Черчилль и его гости в эту минуту заканчивали обедать. Женщины были в вечерних нарядах, а мужчины – в форме, и молодому герцогу Гамильтону стало неловко за то, что его форма сильно измята. Но Черчилль, хорошо знавший герцога с тех пор, как он был членом парламента, помог ему преодолеть смущение. Он пожал ему руку, представил гостям и усадил за стол рядом с собой.

– Ну, что там у вас стряслось? – в резком тоне спросил премьер-министр.

– Сэр, я не могу обсуждать этот вопрос на людях. Мне необходимо поговорить с вами наедине.

Черчилль задумчиво посмотрел на него и проворчал:

– Хорошо, посмотрим, удастся ли нам организовать это.

Гости вежливо удалились, и Уинстон Черчилль и сэр Арчибальд Синклер, министр авиации, остались с герцогом Гамильтоном. Когда дверь за последним гостем закрылась, премьер-министр посмотрел на герцога:

– Теперь можете говорить.

Герцог рассказал о появлении Альфреда Хорна, его желании встретиться с ним лично и его заявлении о том, что он является Рудольфом Гессом, прилетевшим, чтобы договориться о заключении мира с Великобританией. Рассказ герцога выслушали не перебивая. Сэр Арчибальд Синклер испытующе глядел на герцога, а премьер-министр попыхивал сигарой.

Когда герцог закончил свой рассказ, наступило долгое молчание. Черчилль и министр авиации обменялись взглядами. Герцогу пришло в голову, что его история кажется весьма неправдоподобной.

Наконец Уинстон Черчилль заговорил. Он вытащил изо рта сигару, посмотрел на ее кончик и резко бросил:

– Пойдемте посмотрим на братьев Маркс.

Герцог Гамильтон понял, что премьер-министр не насмехается над ним, только через несколько минут. Он прошел за Черчиллем по коридору в комнату, где уже сидели гости, которые ждали, когда премьер-министр присоединится к ним. Кинопроектор был уже заправлен, и оператор ждал момента, когда можно будет начать показ фильма «Братья Маркс идут на запад».

Уинстон Черчилль очень много работал – все государственные дела лежали на его плечах. Его работоспособность поражала, но если бы он не выговорил себе права на несколько часов отдыха, то не сумел бы выдержать такое гигантское напряжение. А лучше всего ему отдыхалось, когда он смотрел комедии.

Герцога Гамильтона усадили в удобное кресло, но фильм его не интересовал. Он закрыл глаза и уснул. В полночь, когда фильм закончился, он еще спал, и его пришлось разбудить.

К этому времени премьер-министр выглядел свежим и полным энергии. Одетый в китайский халат, на котором были вышиты красные и золотые драконы, он уединился с герцогом в своем кабинете и в течение двух часов с пристрастием расспрашивал его о Гессе.

– Вы верите, что этот человек – действительно Гесс? – спросил он.

– Да, верю, – ответил герцог. – Он упомянул имя Альбрехта Хаусхофера. Я уверен, что это мог сделать только Гесс.

Уинстон Черчилль откинулся на спинку стула, пыхнул сигарой и задумчиво сказал:

– Червь всегда заводится в бутоне.

Если этот немецкий летчик и вправду Гесс, то необходимо сделать один очень важный шаг. К нему надо подослать человека, который хорошо его знает и сможет подробно расспросить его о жизни, семье и убеждениях. Необходимо подтвердить, что это действительно заместитель фюрера.

– До утра мы все равно не сможем ничего сделать, – заключил Уинстон Черчилль, и герцог Гамильтон отправился наверх, чтобы урвать несколько часов сна, в котором он так нуждался.

К тому времени Рудольф Гесс был пленником Британии уже более суток.