Текст книги "1356. Великая битва"

– Франция богаче Шотландии.

– Подати не собираются, – уныло заметил Жоффруа. – Кто заплатит этим людям? – Он кивнул в сторону ожидающих солдат.

– Пошли их собирать подати.

– Они у них и останутся. – Француз осенил себя крестом. – Боже, сделай так, чтобы внутри Бретея оказался горшок с золотом.

– Внутри Бретея нет ничего, кроме кучки чертовых наваррцев. Нам следует идти на юг!

– Не спорю.

– Тогда почему мы не идем?

– Потому что король не дал приказа. – Жоффруа не отводил глаз от башни. – Но даст, – негромко прибавил он.

– Даст ли?

– Думаю, да, – сказал де Шарни. – Папа подталкивает его к войне, и государь понимает, что не может позволить проклятым англичанам снова разорить половину Франции. Так что да, даст.

Дугласу хотелось услышать более четкие заверения, но он ничего не сказал и вместе с французом наблюдал за тем, как башня кивает и кренится на кочках. Арбалетчики шли, равняясь по башне. Но после полусотни ярдов из замка полетели первые болты, и тогда арбалетчики выбежали вперед и принялись стрелять в ответ. Задача перед ними стояла простая: заставлять защитников укрываться за зубцами стены, пока исполинское сооружение ползет дальше. Болты свистели, цокая по камню и пробивая полощущее над зубцами огромное знамя. Выпущенные арбалетчиками болты устремлялись к цели. Затем стрелки нырнули за павезы и принялись вращать ворот, натягивая тетивы. Осажденные открыли ответный огонь. Их болты взрезали дерн или били в щиты, а вскоре замолотили и по самой башне.

Робби слышал их. Видел, как вздрагивает от ударов перекидной мост. Но мост, который в поднятом положении играл роль стены, защищающей переднюю часть платформы, был сколочен из толстых дубовых досок и обтянут кожами, и ни один из наваррских болтов не мог пробить эту защиту. Они только вонзались в цель, создавая постоянный шум, а башня под ногами раскачивалась и поскрипывала, подталкиваемая вперед. Оставалась возможность осторожно выглядывать из-за правого края моста, и Робби видел замок в двух сотнях шагов. Со стены свисали большие знамена, многие были изрешечены арбалетными болтами. Стрелы защитников осыпали башню, и обращенная к ним сторона напоминала подушечку для оперенных иголок. Стучали барабаны, ревели трубы; осадная конструкция продвинулась еще на несколько ярдов, кренясь на кочках, и болты со стен стали поражать толкающих башню крестьян. На смену убитым и раненым поставили новых работников. Воины орали на них, подгоняя бичами. Бедолаги налегли на шесты, и громадина двинулась снова, на этот раз быстрее. Настолько быстро, что Робби вытащил меч и посмотрел на канаты, удерживающие перекидной мост. Они представляли собой две пеньковые веревки, по одной с каждой из сторон. Когда башня подъедет достаточно близко, их предстоит перерезать, и тяжелый мост обрушится на парапет. Теперь уже недолго. Молодой шотландец поцеловал эфес меча, в котором укрывалась частица мощей святого Андрея.

– Твой дядя зол на тебя, – заметил Роланд де Веррек.

Башня с грохотом медленно продвигалась вперед, и болты осажденных все чаще вонзались в мост, но француз выглядел совершенно спокойным.

– Он всегда злится, – ответил Робби.

Его смущал Роланд де Веррек. Молодой гасконец был слишком собран, слишком уверен в себе; Робби же, напротив, сомневался во всех своих решениях.

– Я напомнил ему, что ты не можешь нарушить клятву, – продолжил Роланд. – Ее не вырвали у тебя силой?

– Нет.

– Что ты испытывал в душе, когда давал ее? – осведомился француз.

Робби задумался.

– Благодарность, – ответил он наконец.

– Благодарность?

– Друг излечил меня от чумы. Я должен был умереть, но не умер. Он спас мне жизнь.

– Господь спас тебе жизнь, – поправил его Роланд. – И сделал это ради особой цели. Я завидую тебе – ты избранный.

– Избранный? – переспросил Робби, ухватившись за подпорку, когда башня качнулась.

– Ты заразился чумой, но выжил. Ты по какой-то причине нужен Богу. Мое почтение. – Тут де Веррек вскинул меч в приветствии. – Я завидую тебе, – повторил он.

– Завидуешь мне? – Робби пришел в крайнее удивление.

– Я вот ищу причину, – пояснил Роланд.

И тут башня остановилась.

Это случилось так резко, что людей на площадке бросило в сторону. Одно из колес угодило в яму, достаточно большую, чтобы конструкция застряла. Никакие усилия не могли высвободить колесо, а попытки налечь только накренили башню сильнее влево.

– Хватит! – заорал кто-то. – Стой!

Осажденные глумились. Арбалетные болты рассекали тонкую завесу дождя, поражая крестьян, толкающих башню. Кровь залила траву, а люди кричали, когда толстые наконечники впивались в плоть и дробили кости.

Жоффруа де Шарни выбежал вперед. Он был в кольчуге и шлеме, но без щита.

– Рычаги! – вскричал он. – Рычаги!

Он надеялся, что подобного не случится, но французы были наготове. Группа мужчин, вооруженных крепкими дубовыми шестами, устремилась к застрявшей стороне башни. Они подложили похожие на наковальни обрезки бруса, призванные служить опорой, чтобы рычаги могли поднять левый бок конструкции и высвободить ее. Другой отряд таскал ведрами камни, чтобы засыпать яму и не дать заднему колесу засесть в ней.

Арбалетные болты градом сыпались со стен. Двое или трое работников упали. Жоффруа закричал, приказывая ближайшим щитоносцам установить павезы так, чтобы прикрыть людей, налегающих на рычаги. Все это требовало времени, а защитники, ободренные незадачей с башней, усилили поток стрел. Кое-кого из наваррцев доставали французские арбалеты, но не многих, ведь, натягивая тетиву, защитники укрывались за зубцами стены. Жоффруа де Шарни казался заговоренным, потому что хоть и не прятался за щитом и болты падали рядом, ни один не попал в него, и полководец руководил работниками, орудующими громадными дубовыми шестами, высвобождая башню.

– Давай! – гаркнул он, и крестьяне попытались приподнять исполинскую башню при помощи мощных рычагов.

В этот миг из замка прилетела первая подожженная стрела.

То был арбалетный болт, обернутый горючим материалом с защитной кожаной юбкой. Материю пропитали смолой, и после того как болт вспорхнул с парапета и со стуком вонзился в нижний ярус башни, в воздухе остался черный дымный след. Пламя вспыхнуло на миг, затем погасло, но за первой горящей стрелой последовала еще дюжина.

– Воды! Воды! – взревел Роланд де Веррек.

На верхней площадке имелось несколько кожаных бадей с водой. Рывки башни расплескали большую ее часть, но то, что осталось, воины де Веррека вылили за перекидной мост. Вода заструилась по фасаду башни, увлажняя еще прежде облитые водой шкуры. Все новые зажигательные снаряды попадали в цель, и передняя стена конструкции задымилась в десятках мест. Но то был дым от самих горящих стрел. Смоченные кожи до поры оберегали башню.

– Навались! – вскричал Жоффруа де Шарни.

Работники налегли на рычаги, те согнулись, башня заскрипела. Один из рычагов сломался, свалив с ног с полдюжины человек.

– Другой шест!

Чтобы приладить новый рычаг, потребовалось минут пять. Потом работники снова навалились на них, а крестьянам был дан приказ толкать. Часть воинов подбежала, чтобы помочь им. Арбалетные болты падали все гуще. Летели и зажигательные стрелы, на этот раз нацеленные в правый бок башни. Одна угодила под край шкур и впилась в обшивку из дуба. Никто этого не заметил. Стрела горела, и под кожаным пологом пламя украдкой распространялось между шкурами и досками, и хотя дым просачивался из-под плотно прибитых шкур, на это никто не обращал внимания – гругом было слишком дымно и без того.

Потом наваррские арбалетчики сменили тактику. Часть продолжала пускать зажигательные стрелы, а другая через бойницы в стене целила в воинов, сбившихся в левой стороне осадной башни. Остальные тем временем высоко поднимали арбалеты, так что болты со свистом устремлялись в небо, зависали на миг, а затем обрушивались на открытую верхнюю платформу. Большинство болтов пролетало мимо. Некоторые поразили работников, ожидающих приказа налечь на шесты, а несколько штук упали на площадку башни, и Роланд, опасаясь потерь, распорядился поднять щиты. Но теперь воины не могли лить воду, которую начали подавать наверх в кожаных бадьях.

Когда часть людей налегла на рычаги, а другая принялась толкать сзади, башня резко дернулась. Пахло дымом.

– Назад толкай! – посоветовал Жоффруа де Шарни лорд Дуглас.

Болт вонзился в дерн у ног шотландца, и тот раздраженного пнул его. Барабаны продолжали греметь, перекликались трубы, осажденные орали на французов, которые снова налегали на рычаги и толкали, но башня засела намертво. И вот тут наваррцы пустили в ход свое последнее оружие.

Это был спрингалд – арбалет-переросток. Его устанавливали на стену, а металлические рукоятки натягивающей тетиву лебедки вращали четыре человека.

Стрелял он болтами в три фута длиной и толщиной в руку. Осажденные приберегали его до тех пор, пока башня не приблизится на сто шагов, но замешательство среди французов побудило их прибегнуть к нему сейчас. Они стянули большой деревянный щит, укрывавший орудие, и выпустили железную стрелу.

Болт ударил в фасад башни, отчего та вздрогнула. И такова была мощь усиленного сталью лука, имеющего добрых десять футов ширину, что большой железный наконечник прошил кожу и обшивку и засел посередине башни. Взметнулись искры, одна из шкур свернулась, обнажив доски, и пока спрингалд деловито перезаряжали, три зажигательные стрелы уже вонзились в голое дерево.

– Толкайте эту чертову штуковину обратно! – рявкнул лорд Дуглас.

Возможно, башню следовало выкатить задним ходом, а не пихать вперед, после чего засыпать яму и двинуть громадину дальше к стенам.

– Веревки! – заорал Жоффруа де Шарни. – Тащите веревки!

Наблюдающие за происходящим воины теперь смолкли. Башня была слегка наклонена и окутана тонким пологом дыма, но проблему замечали только те, кто стоял рядом с застрявшей махиной. Король, все еще верхом на белом коне, подъехал немного ближе, потом натянул поводья.

– Бог ведь на нашей стороне? – спросил он у капеллана.

– Иначе и быть не может, сир.

– Тогда почему… – хотел было уточнить Иоанн, но решил, что не стоит.

Дым на правой стороне башни, куда угодил еще один болт из спрингалда, стал гуще. Один латник из приставленных к рычагам ковылял в тыл с арбалетной стрелой в бедре, а оруженосцы спешно тащили мотки веревок, но было поздно.

На среднем этаже внезапно показался огонь. Поначалу оттуда повалили густые клубы дыма, затем сквозь пелену появилось пламя. Доски правой стороны занялись, а воды для тушения не хватало.

– Господь бывает очень переменчив, – посетовал король и повернул прочь.

Кто-то на стене замка размахивал флагом, празднуя поражение французов. Барабаны и трубы смолкли. Люди в башне кричали, иные прыгали, спасаясь из огненного ада.

Роланд не подозревал о пожаре до тех пор, пока дым не потянулся из лестничного люка.

– Вниз! – заорал он. – Вниз!

Первые беглецы заспешили вниз, но ножны одного из них угодили между ступеньками, и в этот миг пламя вырвалось из дыры и застрявший человек закричал. Он поджаривался в своей кольчуге. Другой попытался проскочить мимо него, но свалился и сломал ногу. Горящий солдат теперь рыдал, и Роланд кинулся ему на помощь, сбивая огонь голыми руками. Робби не предпринимал ничего. Он проклят, подумалось ему. Все, к чему он прикасается, обращается в прах. Прежде он подвел Томаса, теперь дядю. Он женился, но жена умерла первыми же родами, и младенец вместе с ней. «Проклят», – думал Робби и не шевелился, а дым густел, и пламя лизало площадку у него под ногами. Потом вся башня вздрогнула – это третий болт спрингалда врезался в нее. На верхней платформе вместе с молодым шотландцем оставались трое, и они побуждали товарища спасаться, но тот прирос к месту. Роланд тащил раненого вниз по лестнице, и Господь, должно быть, воистину любил рыцаря-девственника, потому как в то время, когда он спускался по перекладинам, мощный порыв ветра снес огонь и дым в сторону.

– Уходим! – крикнул один из соратников Робби, но тот слишком пал духом, чтобы пошевелиться.

– Уходите вы, – сказал он им. – Оставьте меня.

Робби извлек меч, предпочитая хотя бы умереть с оружием в руках, и наблюдал, как трое пытаются сбежать с обратившегося в эшафот сооружения по открытой задней стенке. Однако яростное пламя обожгло их. Спасаясь, они спрыгнули. Лишь один долетел до земли благополучно, его падение смягчили тела солдат внизу, но двое других переломали кости. Один из четырех размещенных на башне флагов объяло пламя, и лилии обратились в тлеющие угли. Затем башня рухнула. Сначала она валилась медленно, со скрипом, разбрасывая искры, затем падение ускорилось. Исполинская конструкция накренилась, как идущий ко дну гордый корабль. Люди у ее подножия бросились врассыпную, а Робби все еще не двигался. Роланд достиг земли, и Робби остался совершенно один на объятой пламенем, рушащейся башне. Он ухватился за прочную подпорку. Громада с грохотом ударилась о грунт, подняв облако искр. Робби оторвало от бруса. Он покатился среди языков пламени и густого дыма. Двое французов заметили его и ринулись в пелену, чтобы вытащить. От сотрясения молодой человек лишился сознания, но когда ему плеснули в лицо водой и стащили кольчугу, то оказалось, что он чудесным образом избежал повреждений.

– Господь спас тебя, – сказал один из солдат.

Наваррцы на стене Бретея злорадствовали. Арбалетный болт ударил в бревно поверженной башни, обратившейся теперь в адское пекло.

– Надо уходить отсюда, – сказал спаситель Робби.

Второй человек подал Робби меч, а первый помог встать на ноги и направил к шатрам французов.

– Роланд… – промолвил шотландец. – Где Роланд?

Последний болт, пущенный наваррцами вдогонку, безвредно шлепнулся в грязь. Робби сжал меч. Он спасся, но чего ради? Ему хотелось разрыдаться, но молодой человек не смел – он ведь солдат, да вот только на службе у кого? Он шотландец, но если ему нельзя воевать против англичан, тогда какой в нем прок?

– Господь уберег тебя, друг мой, – приветствовал его Роланд де Веррек, не получивший при падении башни ни царапины. Француз протянул руку и поддержал Робби. – Тебе предначертана священная судьба.

– Турнир! – раздался язвительный возглас.

Робби, все еще не очухавшийся, увидел своего дядю, окутанного дымом от горящих обломков.

– Турнир? – переспросил Робби.

– Король возвращается в Париж и хочет устроить турнир! Турнир! Англичане отливают у него в стране под каждым кустом, а он игрушками забавляется!

– Не понимаю, – пробормотал Робби.

– Как звали малого, который играл на флейте, пока его город горел?

– Нерон, – отозвался Робби. – Вроде бы.

– Вот и мы играем в турниры, пока англичане метят каждый куст во Франции. Нет, не метят, а оставляют целые кучи зловонного дерьма по всей драгоценной земле короля Иоанна, а ему и дела нет! Ему турнир подавай! Так что седлай коня, собирай вещи и готовься к отъезду. Турнир! Лучше бы я в Шотландии остался!

Робби оглянулся в поисках Роланда. Не зная точно почему, он восхищался молодым французом, и если кто способен был истолковать причины ниспосланного Богом поражения, так только он. Но Роланд был занят оживленной беседой с человеком в незнакомой Робби накидке. На его джупоне была изображена вздыбленная зеленая лошадь на белом поле. Шотландцу никогда прежде не доводилось видеть такого герба среди воинов короля Иоанна. Чужак что-то негромко и настойчиво говорил Роланду, который, похоже, задал несколько вопросов, потом пожал собеседнику руку. И когда он повернулся к Робби, лицо его просто лучилось от счастья. Вся остальная армия короля могла горевать, потому что надежды Франции обратились в пылающий костер на сыром поле, но Роланд де Веррек просто сиял от счастья.

– Я обрел цель, – сообщил он Робби. – Подвиг!

– В Париже намечается турнир, – сказал юноша. – Там без тебя наверняка не обойдется.

– Нет, – отрезал Роланд. – Дева в беде! Негодяй похитил ее у законного супруга, увез силком, и меня просили спасти несчастную.

Робби вытаращил глаза на рыцаря-девственника. Ролан говорил совершенно серьезно, словно действительно считал себя рыцарем из тех героических песен, что распевают трубадуры.

– Вам щедро заплатят, мессир, – произнес рыцарь в зелено-белом джупоне.

– Честь совершить подвиг – сама по себе достаточная плата, – провозгласил Роланд де Веррек, но быстро спохватился. – Однако, если твой господин граф предложит небольшое вознаграждение, я, разумеется, буду счастлив.

Он поклонился Робби.

– Мы еще встретимся, – пообещал француз. – И не забывай о моих словах: ты спасен для высшей цели. Ты благословен. Как и я. Рыцарский обет!

Лорд Дуглас смотрел в спину удаляющемуся де Верреку.

– Он и вправду девственник? – В его голосе прозвучало недоверие.

– Роланд клянется, что так, – ответил Робби.

– Неудивительно, что правая рука у него такая крепкая, – пробормотал Дуглас. – Но сам он наверняка чокнутый, как чертов горностай.

Шотландец сплюнул.

Роланд де Веррек принял рыцарский обет, и Робби ему завидовал.

Часть вторая
Монпелье

Глава 4

– Прости меня, – сказал Томас.

Он не собирался говорить громко и обращался к распятию, висящему над главным алтарем церквушки Святого Сардоса, что располагалась близ замка Кастийон-д’Арбизон. Томас стоял на коленях. Он зажег шесть свечей у бокового алтаря святой Агнессы, где молодой бледный священник пересчитывал новенькие генуаны.

– Простить за что, Томас? – поинтересовался священник.

– Ему ведомо.

– А тебе нет?

– Ты просто отслужи за меня мессу, отче, – попросил Томас.

– За тебя? Или за людей, тобой убиенных?

– За мной убиенных, – подтвердил Томас. – Я дал достаточно денег?

– Ты дал мне столько, что можно новую церковь построить, – отозвался священник. – Угрызения совести – вещь дорогостоящая.

Томас едва заметно улыбнулся.

– Те люди были солдатами, отче, – напомнил он. – Они умерли, исполняя долг перед своим господином. А мой долг – обеспечить им покой в загробном мире, не так ли?

– Их сеньор был прелюбодеем, – сурово заметил отец Левонн.

Отец Меду, его предшественник, умер за год до того, и епископ Бера поставил взамен него отца Левонна. Томас подозревал, что новичок шпион, потому что епископ принадлежал к сторонникам графа Бера, который некогда владел Кастийон-д’Арбизоном и хотел вернуть город, но, судя по всему, прелат послал Левонна в расчете избавиться от помехи.

– Я язвил совесть епископа, – пояснил священник Томасу.

– Язвил?

– Проповедовал против греха, сир, – растолковал Левонн. – И епископу не нравились мои проповеди.

После того разговора отец Левонн научился обращаться к Томасу по имени, а Томас усвоил привычку приходить к молодому, искреннему священнику за советом и всякий раз, вернувшись из набега на вражескую территорию, заглядывал в церковь Святого Сардоса, исповедовался и платил за мессы, которые просил отслужить за убитых им людей.

– Выходит, раз граф де Вийон был прелюбодеем, то заслуживал кастрации и смерти? – осведомился Томас. – Отче, да в таком случае половину этого города следует предать смерти.

– Только половину? – хмыкнув, спросил Левонн. Потом продолжил: – Говори о себе. Я предпочел бы предать наказание Вийона в руки Господа, но быть может, Бог избрал тебя в качестве своего орудия?

– Я поступил неправильно?

– Это ты сам мне скажи.

– Просто отслужи мессы, отче, – сказал Томас.

– А графиня де Лабруйяд, эта закоренелая прелюбодейка, находится здесь, в замке, – продолжал отец Левонн.

– Хочешь, чтобы я убил ее?

– Бог распорядится ее судьбой, – негромко заявил священник. – Вот только граф де Лабруйяд едва ли захочет ждать так долго. Он потребует ее назад. Город процветает, Томас, и мне не хотелось бы, чтобы граф или еще кто-то нападал на него. Отошли ее прочь, и чем дальше, тем лучше.

– Лабруйяд сюда не сунется, – мстительно заметил Томас. – Это всего лишь жирный болван, и он меня боится.

– Граф Бера тоже болван, – возразил поп. – При этом богатый, храбрый и повсюду ищущий союзников для войны против тебя.

– Только потому, что я его бил всякий раз, когда он совался сюда прежде, – парировал англичанин.

Томас отобрал город и замок у графа. Тот дважды пытался вернуть утраченное и оба раза потерпел поражение. Город располагался на южной окраине графства Бера; его защищали высокие каменные стены и река, с трех сторон огибающая холм, на котором стоял город. Еще выше, на каменистой вершине холма, угнездился замок. Может, он и небольшой, зато удачно расположен и хорошо защищен. Новое надвратное укрепление, массивное, с башнями, заменило старый вход, разрушенный пушечными ядрами. Над воротами и над донжоном реял флаг графа Нортгемптонского – лев и звезды, – но все знали, что взял замок Томас из Хуктона, Бастард. Здесь располагалось логово, откуда эллекин совершал набеги на восток и на север, в неприятельские земли.

– Бера попытается снова, – предупредил Левонн. – И в этот раз ему может помочь де Лабруйяд.

– И не только Лабруйяд, – угрюмо добавил Томас.

– Наделал новых врагов? – спросил с ироничной усмешкой священник. – Я поражен.

Томас вперил тяжелый взгляд в распятие. На момент взятия города церковь Святого Сардоса была бедна, но теперь утопала в богатстве. Свежеокрашенные статуи святого были увешаны ожерельями из полудрагоценных камней. На Деве Марии красовалась серебряная корона. Подсвечники и алтарные сосуды были сплошь из серебра и позолоты, стены расписаны ликами святого Сардоса, святой Агнессы и картинами Страшного суда. Заплатил за все это Томас, как и за украшение двух других городских церквей.

– Я наделал новых врагов, – признался он, не отрывая глаз от окровавленного Христа на позолоченном кресте из бронзы. – Но сначала скажи мне, отче, какой святой изображается стоящим на коленях посреди расчищенной от снега тропы?

– Расчищенной от снега тропы? – переспросил отец Левонн, хмыкнув, но потом заметил, что его собеседник не шутит. – Быть может, это святая Евлалия?

– Евлалия?

– На нее обрушили гонения, и мучители бросили ее голой на городскую улицу, чтобы посрамить, – пояснил священник. – Но благой Господь наслал метель, чтобы укрыть ее наготу.

– Нет, речь о мужчине, – возразил Томас. – И снег словно избегает его.

– Тогда святой Вацлав? Который король. Говорят, что под его ногами снег таял.

– То был монах, – упрямился англичанин. – На картине, которую я видел, он стоял на коленях на траве, и вокруг был снег, но на нем самом – ни снежинки.

– Где эта картина?

Томас поведал ему о встрече с папой в авиньонском дворце и о древней фреске на стене.

– Тот человек был изображен не один, – закончил рассказ Томас. – Второй монах выглядывал из хижины, а святой Петр протягивал первому меч.

– А… – протянул Левонн с оттенком странного огорчения. – Меч Петра.

Тон священника заставил Томаса нахмуриться.

– Послушать тебя, так это зло. В мече кроется дурное?

Отец Левонн пропустил вопрос мимо ушей.

– Говоришь, встречался с его святейшеством? Как он?

– Плох, – ответил Томас. – И весьма милостив.

– От нас требуют молиться о его здоровье, что я и делаю, – пробормотал священник. – Это хороший человек.

– Он ненавидит нас, – заметил Томас. – Англичан, в смысле.

– Я и говорю, что он хороший человек. – Отец Левонн рассмеялся, потом снова посерьезнел и продолжил, осторожно подбирая слова: – Неудивительно, что картина с мечом Петра находится во дворце его святейшества. Быть может, ее смысл просто в том, что папство отказалось от использования меча? Фреска показывает, что если мы святы, то должны отказаться от оружия?

Томас покачал головой:

– Там кроется какой-то сюжет. Зачем иначе другому монаху выглядывать из хижины? Почему снег расчищен? Картины рассказывают истории! – Он указал на росписи, украшающие стены храма. – Зачем здесь эти изображения? Да чтобы поведать неграмотным о том, что им нужно знать.

– Тогда этой истории я не знаю, – признался отец Левонн. – Хотя о мече Петра мне слышать доводилось. – Он перекрестился.

– На той фреске у меча было расширяющееся к концу лезвие. Наподобие фальшиона.

– Малис, – едва слышно пробормотал отец Левонн.

Несколько мгновений, считая удары сердца, Томас хранил молчание.

– «Семь темных владык хранят его, – процитировал он стих, который монахи-доминиканцы разносили по всему христианскому миру, – и они прокляты. Тот, кому суждено править нами, найдет его и будет благословен».

– Меч Рыболова, – пояснил отец Левонн. – Это не просто меч, Томас, но тот самый меч. Меч, который святой Петр пустил в ход, к неудовольствию Христа, и потому утверждают, что клинок проклят.

– Расскажи!

– Я уже сказал все, что знаю! – отрезал священник. – Это всего лишь древняя легенда, но говорится в ней о том, что Малис несет на своем клинке проклятие Христа. Если это верно, то она должна обладать воистину ужасной силой. В противном случае разве носил бы меч такое имя?

– И кардинал Бессьер ее ищет, – пробормотал Томас.

– Бессьер? – Левонн пристально посмотрел на англичанина.

– И ему известно, что я тоже ее ищу.

– О Господь милосердный! Томас, у тебя дар обретать могущественных врагов.

Бастард встал с колен.

– Бессьер – это помет Сатаны, – бросил он.

– Это князь Церкви, – с ласковым упреком поправил его священник.

– Князь дерьма, – кивнул Томас. – И я убил его брата буквально в четверти мили от этого места.

– И Бессьер жаждет мести?

– Ему неизвестно, кто убийца брата. Но меня он знает, и станет преследовать, потому что думает, будто мне ведомо, где Малис.

– А это так?

– Нет, но я дал ему понять, что знаю. – Томас поклонился алтарю. – Я забросил наживку прямо ему под нос, отче. Пригласил кинуться за мной в погоню.

– Зачем?

Томас вздохнул.

– Мой сеньор, – начал он, имея в виду графа Нортгемптонского, – хочет, чтобы я нашел Малис. Бессьер, предположительно, ищет то же самое. Трудность в том, что мне неизвестно, где ее искать, отче. Поэтому я намерен быть рядом с Бессьером на случай, если тот меня опередит. Держи врагов еще ближе – разве не мудрый совет?

– Томас, Малис – это идея, – растолковывал отец Левонн. – Идея, призванная вдохновлять верующих. Сомневаюсь, что меч на самом деле существует.

– Но некогда он, надо думать, существовал, – возразил англичанин. – И откуда взялась картина со святым Петром, вручающим меч монаху? Этот монах и должен владеть им! Вот почему мне нужно знать, какой святой изображен коленопреклоненным на очищенной от снега тропе.

– Бог знает, я – нет. Быть может, это какой-то местночтимый святой? Вроде здешнего святого Сардоса. – Он махнул в сторону настенной росписи, на которой святой Сардос, пастух, отгонял волков от Божьего агнца. – Я никогда о нем не слыхал, пока сюда не приехал, и сомневаюсь, что кто-нибудь, живущий далее чем в десяти милях от этого города, что-либо знает о нем! Мир полон святых, их многие тысячи! В каждой деревне найдется святой, о котором больше никому ничего не ведомо!

– Но кто-то должен знать.

– Какой-нибудь ученый – да.

– Мне казалось, отче, что ты – ученый.

Отец Левонн грустно улыбнулся:

– Томас, я не знаю, кто твой святой, зато знаю, что, если твои враги явятся сюда, городу и его добрым жителям придется плохо. Замок, быть может, твоим недругам взять не удастся, но вот город долго не продержится.

Томас усмехнулся:

– У меня сорок два латника, отче, и семьдесят три лучника.

– Недостаточно для обороны городских стен.

– И шевалье Анри Куртуа во главе гарнизона, а его непросто побить. Да и зачем моим врагам приходить сюда? Малис ведь тут нет!

– Кардинал этого не знает. Ты ставишь под угрозу безопасность всех этих добрых людей, – сказал священник, имея в виду горожан.

– Защита этих добрых людей – моя забота и долг Анри. – Эти слова прозвучали строже, чем хотелось Томасу. – Ты молишься, я сражаюсь, отче. И еще мне надо найти Малис. Сначала я пойду на юг.

– На юг? Почему?

– Чтобы разыскать ученого, разумеется, – ответил англичанин. – Человека, которому известны истории.

– Томас, у меня такое чувство, – промолвил капеллан, – что Малис – недобрая вещь. Помнишь, что сказал Иисус, когда Петр вытащил меч?

– «Вложи в ножны меч свой», – процитировал Томас.

– Вот завет Искупителя нашего: оставить оружие! Малис снискала его неудовольствие, поэтому ее не найти нужно, а уничтожить.

– Уничтожить? – переспросил Томас, потом повернул голову, заслышав стук копыт и скрип несмазанных осей, громко доносившийся с улицы. – Мы можем обсудить это позже, отче, – бросил он, стремительно пересек неф, открыл дверь и вышел на слепящий свет весеннего солнца.

Облитые белым цветом персиковые деревья окружали колодец, возле которого собралось около дюжины женщин. Они наблюдали за неуклюжей четырехколесной повозкой, которую тянула упряжка из шести лошадей. Десятка два всадников сопровождали фургон – все это были люди Томаса, за исключением двоих чужаков. На одном из этих чужаков поверх дорогого пластинчатого доспеха был надет короткий черный джупон с вышитой на нем белой розой. Лицо его скрывалось под турнирным шлемом с плюмажем из выкрашенных черной краской перьев, а лошадь, – настоящий боевой скакун, – шла под полосатой черно-белой попоной. Сопровождал рыцаря слуга, державший штандарт в тех же цветах и эмблемой в виде белой розы.

– Эти мошенники поджидали на дороге, – объяснил конный лучник, указав большим пальцем на чужаков в накидках с белой розой.

Лучник, как и остальные, кто охранял повозку, носил эмблему эллекинов с изображением йейла[14]14
  Йейл – мифическое существо с рогами и клыками, часто встречающееся в геральдике Средних веков.


[Закрыть] с чашей.

– Всего ублюдков было восемь, но мы сказали, что в город дозволено войти только двоим.

– Томас из Хуктона! – воззвал всадник в латах. Голос его из-под шлема звучал приглушенно.

Томас не обратил на незнакомца внимания.

– Сколько бочонков? – спросил он у лучника, кивнув на фургон.

– Тридцать четыре.

– Боже правый! – негодующе выдохнул Бастард. – Всего тридцать четыре? Да нам нужно сто тридцать четыре!

Лучник пожал плечами:

– Похоже, проклятые скотты нарушили мир. У короля в Англии каждая стрела на счету.

– Если он не пришлет стрел, то лишится Гаскони, – заявил Томас.

– Томас из Хуктона! – Рыцарь подвел коня ближе к Томасу.

Тот по-прежнему делал вид, что не замечает его.

– Саймон, какие-нибудь неприятности по дороге? – осведомился он у лучника.

– Ни малейших.

Обогнув всадника, Томас подошел к большому фургону, забрался на полок и при помощи рукоятки ножа открыл крышку одного из бочонков. Внутри оказались стрелы. Уложили их не плотно, чтобы не повредить оперение, иначе стрела не полетит в цель. Томас вытащил пару и на глаз прикинул ровность ясеневого древка.

– На вид работа недурна, – неохотно признал он.

– Мы выпустили пару дюжин, – подтвердил Саймон. – Летели прямо.

– Это ты Томас из Хуктона? – Рыцарь с белой розой подвел скакуна к повозке.