Текст книги "Свинцовый шторм"

Утром я сел на первый лондонский поезд, но все равно доехал до Ричмонд-Грин только к одиннадцати, а в двенадцать уже должен был забрать детей у черного входа в дом Мелиссы в Кенсингтоне. Времени было в обрез, и я торопился. Спина по-прежнему болела, но не так сильно, как вчера, может быть, сказывалась погода: стоял чудесный весенний день, теплый, напоенный ароматами цветения. Весь сад перед домом Беннистера устилали лепестки вишни. Дом был дорогой, о чем свидетельствовала сигнализация, установленная по его внушительному фасаду. Окна первого этажа были наглухо закрыты ставнями.

Я поднялся по ступенькам и позвонил. Молоко и газеты все еще лежали на площадке. Я еще раз надавил кнопку звонка и не отпускал ее до тех пор, пока не услышал грохот отодвигаемых засовов и цепочки. Мне отворил худой лысеющий мужчина в черных брюках и жилетке. С оскорбленным видом он открыл было рот, но я не дал ему времени на возмущение.

– Господин Беннистер дома? – резко спросил я.

Прежде чем ответить, он оглядел меня с ног до головы. Мой вид не производил должного впечатления: на мне были старые джинсы, дырявые туфли и поношенная охотничья куртка.

– Господин Беннистер еще не проснулся, сэр.

Он говорил с надменной сдержанностью хорошо вышколенного слуги, и, хотя и обратился ко мне «сэр», рука его потянулась к потайной кнопке, оповещающей полицию о том, что незваный гость, обманув его доверие, проник в дом через парадную дверь.

– Я – капитан Николас Сендмен, кавалер ордена Крест Виктории. – Говоря всю эту чушь, я придал голосу самый блестящий акцент, и это сработало – дворецкий убрал руку с кнопки. – Вообще-то я хотел бы увидеть Фанни Мульдера.

– К господину Мульдеру можно пройти через гараж.

– Но ведь я уже здесь, – возразил я, – так что пришлите его сюда. Где я могу подождать?

– Конечно, сэр. – Он проводил меня в комнату с высоким потолком, раздвинул занавески на окнах и распахнул ставни. – Я думаю, господин Мульдер тоже еще спит, сэр. Вам придется немного подождать. Кофе?

– Большую чашку, пожалуйста, с молоком и без сахара.

– Я сообщу господину Мульдеру, что вы здесь, сэр. – Изобразив намек на поклон, дворецкий удалился.

Я осмотрелся. Комната была великолепно обставлена. Над камином висела чудесная картина какого-то импрессиониста, а противоположную стену сплошь покрывали акварели. На столике стояла прелестная фотография Надежны, а за ней – всякая электроника, вроде той, что я видел у Беннистера в Девоне. Перед камином расположился дорогой кофейный столик со стеклянной крышкой размером не меньше двенадцати футов. Стекло было дымчатым, с очень изящной фаской по краям. В ожидании кофе я просмотрел вчерашнюю газету, лежавшую на столике. Уже месяц длилась забастовка горняков, и полиция вступила в решающую схватку с забастовщиками у коксохранилищ и шахт.

– Ваш кофе, сэр. – Слуга поставил на стол большой серебряный кувшин-термос. – Я сообщил господину Мульдеру о вашем приходе, сэр, и он скоро выйдет к вам. Не хотите ли сегодняшнюю газету?

– Нет. А у вас здесь есть задняя калитка?

Он заколебался, но все же отрицательно покачал головой. Значит, если Мульдер захочет избежать нашей встречи, ему придется воспользоваться передней калиткой и я непременно увижу его. В этом случае я позвоню в полицию.

Но Мульдер не пытался сбежать. Он заставил меня ждать десять минут и наконец явился, одетый в джинсы и спортивный свитер с крупной надписью «Уайлдтрек». Он навис надо мной, мрачный и огромный, как скала. Руки его напоминали мельничные жернова, а лицо было обветрено морскими ветрами и обожжено солнцем. Он держался уверенно, под стать своим гигантским габаритам.

– В чем дело? – отрывисто поинтересовался он.

– Ты слышал, Фанни, что я забрал свой иск против тебя?

– Да, – подозрительно ответил он.

– Но ты должен извиниться передо мной.

На его лице промелькнуло чувство ущемленного самолюбия, затем он слегка пожал плечами.

– Я не знал, что ты калека, парень.

Очевидно, с его точки зрения, это и было извинение. Наверное, если бы он знал, что я калека, я отделался бы только одним ребром. Я улыбнулся.

– И то, что мне нужно, все еще у тебя, Фанни.

Он ничего не ответил и заинтересованно уставился на дверной проем.

– Ты слышал, Фанни, у тебя осталось кое-что, нужное мне. Или ты уже нашел покупателя на орден?

Фанни сделал попытку нагло все отрицать:

– Какой орден?

Я пересек комнату, подошел к стеклянному столику, поднял серебряный термос-кувшин и сильно ударил им по крышке. Дымчатое стекло оказалось к тому же и закаленным, и на нем осталась лишь трещина, зато кувшин весь покрылся зазубринами. Я размахнулся посильнее и еще раз хватил им по столу. На этот раз дорогое стекло разлетелось вдребезги, и все журналы, засушенные цветы и пепельницы оказались в одной куче с осколками. Я снова лучезарно улыбнулся Фанни.

– Так, ублюдок, у тебя есть две минуты, чтобы найти мою медаль, иначе я разнесу весь дом.

Фанни был ошеломлен видом разбитого стекла.

– Ты сумасшедший.

– Одна минута пятьдесят секунд.

– О Боже! – На секунду мне показалось, что сейчас он бросится на меня, но шкипер неподвижно застыл у двери.

Я отвернул крышку термоса и опрокинул его. На роскошный ковер пролился дождь из кофе и осколков разбитой колбы.

– Одна минута сорок секунд. Потом очередь картины над камином.

– Я принесу, парень! Я принесу! – Он предостерегающе протянул ко мне руки. – Ничего больше не трогай! Я принесу.

Через минуту он вернулся с орденом. Сразу же после того, как он сунул мне в руки небольшую коробочку, в дверях возник сам Беннистер. В цветастом халате, он в ужасе уставился на месиво, бывшее когда-то его кофейным столиком, затем ошарашено перевел взгляд на меня.

– Капитан Сендмен?

– Доброе утро, – вежливо поздоровался я. – Я пришел сюда, чтобы забрать свою медаль. Господин Мульдер с явной неохотой подтвердил, что она все еще у него. – Открыв коробочку, я посмотрел на этот безжизненный крест на темно-красной ленте. – Прошу прощения, что мне пришлось прибегнуть к таким методам – вы ведь не приложили к этому никаких усилий.

– Э...

Кроме шелкового халата, на Беннистере, очевидно, ничего не было. Казалось, он никак не может собраться с мыслями.

– А говорили, что не знаете, где Фанни, – укоризненно заметил я.

– Я...

– Но, как видите, мне удалось его разыскать, – с этими словами я положил медаль в карман.

– Я все объясню, Ник. – К Беннистеру вернулось его обаяние, и он старался воспользоваться им как можно быстрее. – Фанни приехал только вчера вечером. Я как раз собирался поговорить с тобой о нем, конечно...

– Я очень тороплюсь, – отрезал я, – но тоже хочу объяснить вам, что не собираюсь принимать никакого участия в вашем фильме. Я попрошу своего адвоката прислать вам счет за восстановление «Сикоракс». Или, может быть, вы желаете выписать мне чек прямо сейчас?

– Ник! – Оскорбленный тон Беннистера говорил, что его ужасно обидели. – Это будет хороший фильм, очень хороший!

– Я предпочел бы получить чек, – сказал я.

– Но вы подписали контракт, – с этими словами в комнату вошла Анжела Уэстмакот. До сих пор инициатива принадлежала мне, но ее появление ошеломило меня, и я умолк. – Вы подписали контракт, – продолжала она, – и, я надеюсь, выполните его. – Как и Беннистер, она была в шелковом халате, под которым, очевидно, тоже не было ничего. Распущенные волосы золотым каскадом ниспадали ей на плечи. Без всякой косметики, она тем не менее выглядела прекрасно. Теперь я понял, откуда взялась эта ее властная манера. Они с Беннистером были любовниками, и, попав к нему в постель, она тут же переняла его властность. Анжела с отвращением оглядела результат моей деятельности. – Итак, вы пытаетесь сообщить нам, что планируете расторгнуть контракт, господин Сендмен?

– Я буду обсуждать этот вопрос с моим адвокатом в понедельник.

– Да, пожалуйста. Но раз вы уже потратили его время и свои деньги, я все-таки жду вас во вторник, в полдень. – Тон ее был крайне язвителен, и слова били, как удары хлыста. – Фанни, убирайся! – резко бросила она Мульдеру, и тот мгновенно исчез.

– Мне нужен Фанни, Ник, – беспомощно проговорил Беннистер.

– Вы собираетесь разбить что-нибудь еще? – Судя по всему, Анжела признавала только наступление. – Я верно расслышала, что вы очень торопитесь, господин Сендмен?

– Да, я тороплюсь.

– В таком случае мы вас не задерживаем. – Она отступила от двери, чтобы дать мне пройти. – Если во вторник вас не окажется в порту, я буду рассматривать это как разрыв контракта. Ваш адвокат, конечно же, проинформирует вас о наших средствах судебной защиты. Всего хорошего, господин Сендмен.

Я вышел на солнце и спустился с крыльца. Неожиданно я поймал себя на том, что ревную к Беннистеру. Анжела была настоящей ведьмой, мошенницей и лгуньей, и все-таки я ревновал ее. К черту всю эту биологию, подумал я, но ревность не проходила.

* * *

Я благополучно доставил детей няне-шведке как раз к чаю. Мелисса, услышав наши голоса на кухне, милостиво согласилась побеседовать со мной. Она позволила мне налить ей мартини, а себе – виски и скорчила гримасу при виде моей одежды.

– Надеюсь, дети не шарахались от тебя? Прохожие не приняли тебя за похитителя-маньяка?

Голос Мелиссы напоминал звук, возникающий при шлифовке бриллианта. Мне он никогда не нравился, но это не помешало мне жениться на ней.

– Я не хочу тратить деньги на одежду, – ответил я. – Да к тому же у меня их и нет.

– Надеюсь, ты не настолько зануден, чтобы рассказывать мне о своих денежных проблемах?

– Мои денежные проблемы тебя не касаются.

– Напротив. Они меня очень касаются, дорогой, – проворковала она. – Плата за школу. Или ты забыл?

– Плата за школу, – передразнил я.

– Ты что же, полагаешь, что Мандс и Пип будут посещать государственную школу? Будь разумным, Ник. – От прозвищ, которыми Мелисса наградила наших детей, меня передергивало. Старшей, Аманде, было уже шесть, а Пьеру только четыре. Когда родилась Аманда, я находился в Белфасте, а когда на свет появился Пьер – в Германии, так что не мог повлиять на выбор имен для них. Мелисса взяла пилочку и слегка прошлась ею по кончикам ногтей. – Или ты хочешь, Ник, чтобы наши дети стали коммунистическими извращенцами? В лондонских школах больше ничему не учат.

– Я готов оплачивать школьные счета, – сказал я, – и банку дано соответствующее распоряжение.

– Но, Ник, через несколько лет Мандс захочется посещать приличную школу-интернат, а Пьер пойдет служить в артиллерию. Затем, конечно, Итон, и нечего рассчитывать, что достопочтенный Джон будет платить, это же не его дети.

– Но достопочтенный Джон очень богат, – сказал я, как будто это было самое весомое возражение.

Мелисса вздохнула.

– Мамочка и папочка тоже не станут раскошеливаться. – Мелисса всегда так называла своих родителей. Представляю, какое облегчение испытали мамочка и папочка, когда их дочь наконец отделалась от сына висельника и вышла замуж за достопочтенного Джона. Мелисса была самой симпатичной крысой и абсолютно вовремя покинула тонущий корабль. Кроме того, она была и самой умной крысой, хотя и тщательно это скрывала. Куда умней меня. – Папочка не даст ни копейки, пока ты жив, – проговорила она.

Я приложил два пальца к виску: «Бац!»

– Ник, если ты истратишь все на ремонт своей дурацкой яхты, тебе нечем будет оплачивать школу, ведь так? И мне опять придется предъявлять тебе иск, а это все ужасно нудно.

– Иисус проливает слезы. – Я подошел к окну. – У тебя есть эта моя чертова пенсия, чтобы оплачивать эти чертовы школьные счета, и это проклятущее пособие, из которого ты оплачиваешь их проживание в этом дворце. Чего же тебе еще? Пинту моей крови? Или мои почки им на завтрак?

– Я вижу, выписка из больницы дурно повлияла на твой характер. – Мелисса нахмурилась и снова принялась за ногти, но остановилась, посчитав, видимо, что они в порядке. Она улыбнулась, очевидно, довольная своей победой и готовая теперь пойти на перемирие. – Я видела твою фотографию в вечерней газете. Думаю, было бы здорово посмотреть про тебя хороший фильм. Как ты думаешь, они возьмут у меня интервью?

– Спроси об этом своего друга Тони. Своего очень близкого друга Тони.

Мелисса угрожающе зыркнула на меня. Она, конечно, красавица, и я, поддавшись глупой похоти, женился на ней исключительно из-за ее красоты. Ее же соблазнили денежки моего папаши, и, как только те уплыли, она тут же подала на развод. Я к тому времени уже был на больничной койке.

– Это что, ревность? – поинтересовалась она сладким голосом.

– Да.

Мелисса улыбнулась. Ответ ей явно понравился.

– Да, я очень хорошо знаю Тони. – На слове «очень» ее голос благоразумно понизился, придавая ему особый смысл. – Он довольно жесткий торговец, как ты считаешь? Но, конечно, женился он очень удачно.

– Жесткий торговец? Мне он показался, наоборот, мягким...

– Я имела в виду, что он не главный, Ник. Так же, как и ты. Кроме того, он ведь тоже моряк? Тебе не кажется, что у меня явная слабость к морякам?

– Одно я знаю точно, – злобно ответил я, – что у твоего Тони явная слабость к этому его буру, гнусной твари!

– Ну, это неудивительно! Когда такой отвратительный человек угрожает тебе, то возьмешь в телохранители даже бура.

Я пораженно уставился на нее. Я так говорил исключительно от злости, припомнив тот трюк с контрактами, но мои слова, очевидно, произвели эффект гранаты в лисьей норе, и в результате было получено тело. Лисьей норой в данном случае была уникальная память моей супруги на всякие сплетни.

– Кто ему угрожает? – поинтересовался я.

Ее длинные ресницы вспорхнули вверх, а голубые глаза с подозрением уставились на меня. Сплетни для Мелиссы были драгоценной монетой, которую нельзя разменивать по пустякам. Обронив замечание о том, что кто-то угрожает Беннистеру, она считала, что я тоже знаю об этом, но теперь, видя мою неосведомленность, она пыталась просчитать, что может выгадать, сказав больше.

– Кто? – настаивал я.

Мелисса положила пилочку для ногтей, очевидно придя к выводу, что рассказывать больше не имеет смысла.

– Как вы провели время с детьми?

– Мы были в Голландском парке.

– Замечательно, но, надеюсь, ты не пичкал их всякими жирбургерами, Ник?

– Мы ели рыбу и чипсы. Пьер съел три порции.

– Это очень безответственно с твоей стороны.

– А что я должен делать? Кормить их муссом из авокадо? Рыба и чипсы – это единственное, что я мог себе позволить. – Я сердито взглянул на отражение дома в зеркальной витрине напротив. Лондонское обиталище достопочтенного Джона и миссис Макинз было высоким и красивым зданием. Достопочтенный Джон жаловался, что Кенсингтон находится слишком далеко от Палаты общин, но я-то знал, что Мелисса обожает этот дорогой дом. Сейчас, весной, дорога к нему была усыпана лепестками, летом побелка поражала белизной, а зимой окна источали мягкое сияние богатых интерьеров высоких гостиных. – Кстати, о деньгах, – повернулся я. – Когда ты вернешь мне арендную плату за причал?

– Ник, не будь смешным. – В голосе Мелиссы прозвучала еле заметная нотка обеспокоенности.

Я подошел к ней вплотную:

– Ты сдала в аренду мой причал, не имея на это никакого права, и у тебя не было никакой необходимости это делать.

– Мне пора привыкнуть, что, когда я приглашаю тебя для небольшого разговора, ты становишься надоедливым. – Мелисса разжала ладони, как кошка, выпускающая когти. Она внимательно изучала свои ногти. – На самом деле, я вынуждена была так поступить.

– Да что ты говоришь? Наверное, достопочтенный Джон неудачно вложил один из своих миллионов?

Достопочтенный Джон намыливался получить место в Совете торгового банка. Каким-то образом ему удалось убедить отборочный комитет разрешить ему баллотироваться кандидатом от графства и заполучить таким образом теплое местечко. Короче говоря, достопочтенный Джон сидел прочно, ему уже давали взятки как будущему министру, и, поскольку до сих пор никто не поймал его танцующим с двумя проститутками по Уайтхоллу, он неумолимо двигался вперед к посту Госсекретаря по напыщенности, затем к титулу лорда и, наконец, многоуважаемому усопшему. Кем бы ни был достопочтенный Джон, жестким торговцем его не назовешь.

– Это же не его дети, Ник, – сказала Мелисса, – а Мандс и Пипу нужны пони, и я, право, не могу брать деньги с личного счета достопочтенного Джона, чтобы платить за вещи, необходимые твоим детям.

– А почему бы тебе просто не попросить у меня денег?

– А у тебя есть? – В ней мгновенно проснулся интерес.

– Я мог бы заложить медаль.

Я пытался защитить свой фланг. У меня было немного денег, но их хватит только на содержание отремонтированной «Сикоракс». Мне вовсе не хотелось, чтобы Мелисса растратила их по мелочам на губную помаду.

– У тебя есть медаль? – нетерпеливо спросила она.

– В общем, да.

– Дай посмотреть, Ник, пожалуйста!

Я дал ей медаль. Она повертела ее в руках, затем приложила к левой стороне груди, как будто прикидывала, сойдет ли та за брошку.

– А она дорогая?

– Это раритет. – Я протянул руку. Но Мелисса не отдавала медаль.

– Она должна принадлежать Пипу, Ник.

– После моей смерти – да.

– Если ты собираешься вести нищенское существование, то, возможно, она будет сохраннее у меня?

– Верни ее мне, пожалуйста.

Мелисса зажала медаль в кулаке.

– Подумай, Ник. По справедливости, она должна перейти к твоему сыну, так ведь? Я имею в виду, что ты можешь в любое время прийти сюда и посмотреть на нее, но у меня она будет гораздо сохраннее.

Хромая, я подошел к буфету, на котором стояла фарфоровая пастушка в окружении сентиментальных барашков. Я подозревал, что статуэтка куплена в магазине, торгующем бракованными изделиями, но на вид она казалась ценной. В Ричмонде моя тактика оказалась весьма успешной, и я уже примеривался, как бы половчее запустить пастушкой в одно из больших окон.

– Ник! – Мелисса сокрушенно протянула мне медаль, а я нежно и аккуратно поставил статуэтку на прежнее место. – Я же только спросила, – сказал Мелисса уязвленным тоном.

– И все же я повторяю свой вопрос, дорогая. – Я убрал медаль обратно в карман. – Зачем ты сдала в аренду мой причал?

– Ты был искалечен, ведь так? Этот ужасный толстяк уверял, что ты больше не сможешь ходить, и я решила, что тебе вряд ли когда-нибудь понадобится яхта, не говоря уже об этом вонючем причале. Да и яхта твоя, Ник, честно говоря, была просто грудой хлама. Она вся была разбита! Никто за ней не присматривал.

– Присматривал Джимми Николе, пока не заболел.

– Но делал это плохо! – резко сказала Мелисса. – И вообще, Ник, я подумала, что тебе не повредят лишние деньги. На детей, конечно. На самом деле, Ник, ты должен поблагодарить меня. Я делала только то, что считала нужным, и потратила на это уйму времени и хлопот.

Очевидно, мне следовало восхититься, и я подумал, что если бы регистрационные бумаги на «Сикоракс» лежали не в сейфе моего адвоката, то Мелисса запросто продала бы ее, чтобы купить себе новую шляпку для скачек в Аскоте.

– Сколько же тебе платит твой любовник?

– Не груби, Ник.

Я встретился с ней взглядом и подумал, сколько же раз она изменяла мне, пока мы были женаты.

– Сколько? – повторил я свой вопрос.

Открылась дверь, и, спасая Мелиссу от необходимости отвечать, в комнату вплыл достопочтенный Джон. Все в его облике говорило о богатстве. Достопочтенный Джон был высокого роста, в костюме в тонкую полоску, его прилизанные блестящие черные волосы плотно лежали на узкой, но красивой голове. Увидев меня, он остановился.

– А я и не знал, что у нас Ник. Я слышал, тебя будут показывать по телевизору?

– Они хотят, чтобы я воодушевил нацию на новые свершения.

– Великолепно, великолепно! – сказал он, как бы паря над нами. – Как идет выздоровление?

– В основном неплохо, – радостно проговорил я, – но иногда пробки летят и я начинаю буйствовать. На прошлой неделе убил брокера. Доктора считают, что вид костюма в полоску приводит меня в неистовство.

– Прекрасно, прекрасно! – Достопочтенный Джон чувствовал себя со мной как-то неуютно, и в этом не было его вины. Наверное, это правильно, что мужчина должен нервничать, встречаясь с бывшим мужем своей жены, которому он наставил рога. – Я просто зашел, – объяснил он Мелиссе, – чтобы забрать отчет по броколли для Общего рынка.

– Дорогой, он в секретере, вместе с прочими твоими триллерами. Ник очень надоедлив со своим причалом.

– И он прав. Я тебе говорил, что ты не имеешь права сдавать его в аренду. – Достопочтенный Джон сразу вырос в моих глазах.

Мелисса свирепо посмотрела на мужа.

– Я сделала это ради Мандс и Пипа, – сообщила она.

– Это похоже на продажу с аукциона моих гольф-клубов. Я думаю, еще не родился тот ребенок, который стоил бы этого. – Он рылся в бумагах на столе и наконец нашел то, что искал. – Я удаляюсь на деловую встречу.

– Ты не останешься пообедать, дорогой?

– Нет, – сказал он.

Не обращая на меня внимания, они поцеловались, и достопочтенный Джон удалился.

– Не слушай его, – сказала Мелисса. – На самом деле он очень любит Мандс и Пипа.

– Он знает об Энтони? – спросил я.

Она изогнулась, словно потревоженная кошка.

– Не переходи границы, Ник.

Я пристально посмотрел на нее. Ее физиономия клинообразно сужалась к подбородку. Как говаривал мой папаша, вот лицо, где все черты – неправильные. Нос слишком длинный, глаза слишком широко расставлены, ротик чересчур маленький, и тем не менее все это вместе заставляло мужиков оборачиваться на улице.

Неужели я был женат на этой бледной и нежной красавице?

– Кто, – спросил я, возвращаясь к тому вопросу, ответа на который Мелисса старалась избежать, – кто угрожает Энтони Беннистеру?

Связав этот вопрос с предыдущим, Мелисса почувствовала возможность шантажа.

– Ник, я очень счастлива в браке. Достопочтенный Джон и я – мы оба взрослые люди, – проговорила она потеплевшим голосом.

– Надеюсь, ваш брак и впредь останется счастливым, – заметил я с интонацией заядлого шантажиста, в то же время сгорая от любопытства услышать, что же Мелисса извлечет из своей обширной памяти.

– Это только разговоры.

Открыв коробочку из оникса, Мелисса достала сигарету и ждала, пока я протяну ей зажигалку.

Я не двинулся с места, и ей ничего не оставалось, как зажечь сигарету самой.

– Я имею в виду, что вокруг таких замечательных людей вечно возникают всякие разговоры. – Она помолчала и выпустила дым. Над камином было понатыкано множество пригласительных билетов, и среди них я заметил и свою старую карточку. Благословенна такая преданность! – Но ты нигде не должен об этом распространяться, Ник, – сказала она покорно.

– Конечно нет, обещаю.

– Это все связано с Надежной, его недавней утратой. Ужасное имя, не правда ли? Напоминает одну из тех русских балерин, которые, едва завидев колготки или дезодорант, тут же сбегают на Запад. Ну ты хоть знаешь, что она умерла в прошлом году?

– Да, знаю.

– Люди, конечно, сочувствовали, но, знаешь ли, ходили слухи, что он сам хотел убрать ее с дороги. – Мелисса внимательно наблюдала за моей реакцией. – Это ведь идеальное убийство, да? Я имею в виду – кто знает?

– За борт, – сказал я.

– Именно так. Один всплеск – и даже не надо покупать гроб, ведь так? Может, именно поэтому я никогда и не плавала с тобой. – Она улыбнулась, чтобы смягчить свои слова. – К тому же все случилось ночью, и на палубе при этом был только один человек.

– Бур?

– Ну да.

– Но зачем Беннистеру это понадобилось?

Мелисса возвела глаза к потолку.

– Да затем, что она хотела бросить его! Все так говорят. Она бы раздела его до нитки. Подумай об алиментах! – Голос Мелиссы зазвучал с неожиданным энтузиазмом: – И я уверена, Тони имел дело не с ночной пташкой. У него есть многочисленные заморские компании и тайные счета. Надежна вывела бы его на чистую воду!

– Но у него, наверное, есть и хорошие адвокаты, – засомневался я, – а разводы в его среде – не такая уж невидаль.

– Просто, как кокаин, – поправила меня Мелисса. – Ее адвокаты были гораздо лучше. У нее денег куры не клевали. И потом, гордость не позволяла Тони упустить такую добычу.

– А что, она была добычей?

– Она единственная дочь Кассули. – Тон, которым Мелисса произнесла эти слова, показывал, как сильно она презирает меня за неведение. – Ну же, Ник! Даже ты должен был слышать о Яссире Кассули.

Конечно, я слышал о нем. Его имя стояло в одном ряду с именами Гетти, Рокфеллера, Креза. Яссир Кассули был владельцем судов, нефтяных компаний и различных производств по всему миру. Родом из Ливана, он женился на американке и принял американское гражданство. О нем говорили, что он богаче Господа Бога.

– Его деньги, – продолжала Мелисса, – должны отойти сыну, но не могла же Надежна умереть нищей? Она была настоящей американской принцессой.

– И настоящая красавица, – заметил я, вспомнив фотографию в Девоне.

– Если тебе нравятся крупные загорелые женщины с глазами, как в «Герл-Гайд», то – да. – Мелиссу передернуло. – В этой смешанной крови есть что-то жутковатое. Она вышла за Тони в состоянии депрессии, и Кассули никогда не мог примириться с ее браком. Она надула его. И Яссир никогда не простит Тони гибели своей дочери. А ты можешь себе представить, что значит иметь такого врага. Он не станет посылать уведомления через адвокатов, а сунет кобру тебе в постель, и все дела. – Мелисса засмеялась.

– Стало быть, Беннистер убил Надежну?

– Я этого не говорила.

– Ты думаешь, бур столкнул ее за борт? – наседал я.

На лице Мелиссы появилось выражение оскорбленной невинности.

– Я просто изложила тебе наиболее злостные слухи и всегда буду отрицать, что упоминала в разговоре с тобой имя Тони. – Она стряхнула пепел в хрустальную пепельницу. – Но на твой вопрос, Ник, кто может угрожать Тони, я отвечу: Яссир Кассули. В последнее время поговаривают, он поклялся, что Тони не выиграет соревнования в Сен-Пьере.

– Так вот почему Беннистер так цепляется за эту тварь, своего бура!

– Ты медленно соображаешь, Ник. Именно так. – Мелисса затушила сигарету, давая понять, что разговор окончен. – И какие у тебя планы?

– Я приеду навестить детей через пару недель.

– Я имела в виду не это. Как ты собираешься жить дальше?

– А! Отремонтирую «Сикоракс» и уплыву в Новую Зеландию. Я прилечу сюда, чтобы повидать детей.

– Ты думаешь, деньги растут на деревьях?

– Это мое дело.

Она опять взяла пилочку для ногтей:

– Лучше найди работу, Ник. Я понимаю, ты очень смелый, но твое путешествие абсолютно нереально. Достопочтенный Джон поможет тебе. У него куча друзей, которые с радостью примут на работу кавалера Креста Виктории. Ты наконец сможешь купить себе приличный костюм и работать по связям с общественностью.

– Я все равно совершу кругосветное путешествие.

Мелисса пожала плечами:

– Мне потребуются твои гарантии, Ник. Я имею в виду, что ты не можешь так просто обречь своих детей на нищету, пока ты будешь шататься по южным морям.

– А почему бы и нет?

– Я должна буду предупредить своих адвокатов, что ты планируешь сбежать. Мне очень не хочется этого делать, поверь, но у меня нет другого выхода.

Я улыбнулся.

– Дорогая Мелисса. Деньги, деньги, и еще раз деньги. Кто присмотрит за детьми, если я не смогу? Няня? – Я поцеловал ее в щеку. – Увидимся через две недели.

– До свидания, Ник. Служанка тебя проводит. – И Мелисса потянула за шнурок звонка.

Я ушел ни с чем, но, по правде говоря, я мало надеялся получить эти деньги за аренду.

С другой стороны, я и не ожидал, что все эти слухи о преступлении и наказании подтвердятся. Хромая, ступал я по опавшим лепесткам и вспоминал лицо Надежны Беннистер. Она была такой хорошенькой и счастливой, и вот теперь лежит под огромной толщей воды, и ее тело гниет и медленно перемещается в темноте.

И прошел слушок, не более чем мелкая рябь на спокойной поверхности океана, что она была убита...

А Беннистер явно оберегает этого бура...

Стоп, сказал я себе, это не мое дело. Совсем не мое...

Дело было не мое, но я не мог выбросить его из головы.

Вернувшись в Девон, я поискал в журналах Беннистера статью о несчастном случае, в результате которого погибла его жена, но нашел кое-что получше. В коричневой папке на столе лежала копия отчета о результатах расследования причин гибели Надежны.

В нем излагалась простая история. «Уайлдтрек» возвращался с соревнований в Сен-Пьере и находился в пятистах милях от канадского побережья. Дело было ночью. Штормило, ветер достигал шести-семи баллов, а в отдельные порывы – и восьми. На палубе, кроме Надежны, был только Фанни Мульдер – в деле он именовался штурманом. Это меня насторожило. Во-первых, я слышал, что Фанни был профессиональным шкипером, а потом, зачем штурману стоять ночную вахту как простому матросу?

В показаниях Мульдера говорилось, что после полуночи поднялся сильный ветер, но Надежна наотрез отказалась уменьшить парусность. В прошлых соревнованиях при шквалистом ветре паруса на яхте всегда приспускали, но на этот раз ради победы они шли на все. По словам Мульдера, скорость была очень большой. Около двух часов ночи Надежне показалось, что гик слишком высоко задрался, и она попросила Фанни пойти и проверить оттяжку гика. Он пошел вперед. На нем был страховочный пояс, и Фанни утверждал, что у Надежны, стоявшей у штурвала в кормовом кокпите, был такой же. Он вспоминал, как по пути подумал, что шторм усиливается и становится все опаснее. Мульдер обнаружил, что отвязался строп якоря. Когда Фанни заново привязывал его к D-образному кольцу у основания грот-мачты, гигантский вал захлестнул «Уайлдтрек». Огромная волна, самая большая за эту ночь, обрушилась на корму. Яхта вздрогнула, почти наполовину погрузившись в воду, и Фанни живописно рассказывал, как его бросило вперед потоком ледяной воды. Пока он приходил в себя, «Уайлдтрек» вышел на более спокойное пространство, и Мульдер обнаружил, что Надежна исчезла. Гюйс-штоки, поплавки, поручни и спасательные пояса – все снесло с кормы волной.

Беннистер, проходивший по делу в качестве шкипера, первым выскочил на палубу. За ним последовала вся команда. Они убрали паруса, завели мотор и белым прожектором стали обыскивать море. Занималось утро, а они все еще искали, хотя к тому времени это уже потеряло всякий смысл – ведь на Надежне не было даже спасательного жилета, только страховочный пояс... На рассвете американский поисковый самолет обследовал поверхность моря. К полудню не осталось даже надежды на чудо. Тела девушки так и не нашли.

Следователь отметил, что паруса на «Уайлдтреке» Не были спущены, и критически оценил поведение яхтсменов, которые ради эфемерной победы шли на такой риск. Но дальше критических замечаний дело не пошло. Следователь указал на то обстоятельство, что решение не уменьшать парусность исходило от самой погибшей, чья смелость и мастерство управления яхтой не ставились под сомнение. Это был трагический случай, и суд выразил соболезнования господину Энтони Беннистеру и отцу Надежны, господину Яссиру Кассули, прилетевшему из Америки для оказания помощи следствию.