Текст книги "Свинцовый шторм"

– Мы собрали его из обрывков. – Он нахмурился, стараясь выразиться яснее. – Просто взяли и соединили их безо всякой увязки. – Мэттью, нервный мужчина лет тридцати, был директором фильма. Его прислал Беннистер. С момента своего появления в доме он беспрестанно, одну за другой, курил сигареты.

– К тому же он еще не дублирован, – решительно добавила Анжела Уэстмакот.

– Дублирован?.. – тупо повторил я.

– Звук еще не сделан, – ответил за нее Мэттью. – Сейчас фильм длится десять минут. В окончательном варианте он будет идти минут шестьдесят.

– Или девяносто, – уточнила Анжела. – Но тут мы рискуем. – Она говорила, не глядя в мою сторону, и я, пользуясь этим, без зазрения совести пялился на нее. Когда Беннистер звонил мне из Лондона, он забыл упомянуть о девушке. Если бы он это сделал, я, возможно, отнесся бы к нашей встрече с большим энтузиазмом. Анжела была высокой воздушной блондинкой, такой тонкой и неимоверно хрупкой, что, едва она вошла в комнату, мне тут же захотелось ее от чего-нибудь защитить. Ее волосы удерживались уймой гребенок и шпилек, но отдельные пряди все-таки выбивались, как светло-золотистые перышки. На ней был бесформенный бело-розовый жакет, со множеством петель, поясков и застежек, и мешковатые белые брюки, заправленные в розовые сапоги по колено. Она была по моде неряшлива и разорительно, волнующе красива.

Два года в больнице обострили у меня аппетит именно этого рода, превратив его в зверский голод. Я не мог отвести глаз от ее лица, такого утонченного и ранимого в этом облаке золотого беспорядка. Я заметил, что она не носит ни обручального кольца, ни кольца, символизирующего помолвку. Ее продуманно небрежная одежда была явно дорогой. Увидев Анжелу в первый раз, я решил, что она – комментатор на телевидении. Я сказал ей об этом, но она отрицательно покачала головой. А сейчас вдруг мне пришла в голову мысль, что телекомпания Беннистера подослала ее мне в качестве приманки. Ну что ж, в таком случае они не ошиблись.

– Мы рискуем, – повторила Анжела, – поскольку без вашего согласия вся отснятая основа фильма пойдет в корзину.

– Уже отснятая? – озадаченно спросил я.

– В основном, – объяснил Мэттью. – Тони говорил, что вам будет приятно увидеть, что мы собираемся сделать.

Мы сидели в доме Беннистера в новой гостиной. Дом был полностью перестроен и моему отцу очень понравился бы. Новая комната была длинной, футов семьдесят пять, и с любого места открывался восхитительный вид на реку, которая, извиваясь, бежала внизу. Три ковровые ступеньки вели к возвышению, где тихо плескались воды шестидесятифутового бассейна. Между ступеньками и окнами был сложен камин, увенчанный массивным медным колпаком. По обе стороны от него в беспорядке стояли белые кожаные диваны, а северную сторону занимали музыкальный и видеоцентр. Там были радиоприемники, кассетный плеер, плеер для компакт-дисков, магнитофоны, динамики, видеодискплееры, видеомагнитофоны и огромный телевизор, самый большой в доме. На его экране Беннистер и планировал просмотр отснятого материала. Он желал сделать фильм о моей жизни, моем ранении и моем выздоровлении, а я должен был выступать в качестве консультанта. Мэттью Купер вынул видеокассету из «дипломата» и предложил:

– Давайте посмотрим.

Я перешел к окну и увидел яхту с алюминиевым корпусом, шедшую под гротом и кливером к причалу выше по течению. На палубе стоял человек в черной вязаной шапочке, и я восхитился тем удивительным мастерством, с которым он подхватил причальный канат. Со стороны казалось, что это очень легко, но навстречу весенней приливной волне дул предательский порывистый ветер, и я знал, что передо мной – пример великолепного морского искусства. Я наблюдал за яхтой, чтобы скрыть свою заинтересованность Анжелой. Я считал, что несправедливо мучиться из-за столь небрежной красоты.

– Вы готовы? – настаивал Мэттью.

– Это французское судно, – проговорил я, будто не слыша вопроса. – Первое, что я вижу в этом году. Наверное, из Шербура. Яхта хороша, очень хороша.

– Видеолента? – осведомилась Анжела.

Теперь я пришел к выводу, что она ассистентка Мэттью, и строил догадки по поводу их взаимоотношений. Эти мысли будили во мне чувство ревности.

Мэттью вставил кассету.

– Все это весьма приблизительно, – заметил он, как бы извиняясь.

– Прекрасно. – Я говорил так, словно выражал согласие, но на самом деле старался скрыть раздражение. Целые месяцы я избегал прессы, и вот теперь Беннистер пытается поставить меня в центр телевизионного фильма. Во время своего визита в больницу Беннистер предложил мне все, что мне было нужно: прибежище, безопасность и средства на починку «Сикоракс». Я должен был понять, какая цена будет всему этому, когда на следующий день все газеты трубили о щедрости Беннистера. «Тони с ТВ спасает героя, награжденного Крестом Виктории». О Фанни Мульдере никто не упоминал. Одна из газет сообщала, что я стал жертвой вандалов, а другая прямо заявила, что нападавшие неизвестны.

И никто не связал имя Энтони с нападением. Беннистер вышел из всей истории абсолютно незапятнанным. Какая-то неприятность случилась в его эллинге, пока он был в отъезде, но теперь он все приводит в порядок. Сразу же после выписки я был приглашен к нему домой и за три прошедшие недели стал быстро приходить в норму. Меня наблюдали врачи Беннистера, я купался в бассейне Беннистера, и меня кормил управляющий Беннистера. «Сикоракс» вытащили из зарослей и поставили на лужайке перед домом. Были заказаны все необходимые материалы, и, будьте уверены, они были лучшего качества: красное дерево, тик, зрелый дуб, хвойная древесина и орегонская сосна. Тони выступал в роли доброго волшебника, и вот наступило время расплачиваться за эту доброту.

– Смотрите же! – резко сказала Анжела, обиженная моим недостаточным вниманием к происходящему на экране. А там закончился отсчет цифр и появилась новая картинка – дикий, открытый всем ветрам ландшафт, с нависшей над ним сумеречной тьмой, и только у самого края неба пробивалась розовая полоска. Под заунывную музыку на экране возникло название: «История солдата», фильм А. Уэстмакот". Я удивленно взглянул на нее. Да, неправильно я понял расстановку сил, считая, что Мэттью тут главный.

– Это рабочее название. – Мэттью посчитал мой взгляд слишком критичным.

– Просто предварительный набросок. – Анжела была недовольна его вмешательством.

Титры прошли, и на экране появилось ночное небо. Трассирующие пули посверкивали слева направо, образуя дуги в нарочито замедленном темпе. Вдали прогремел взрыв, и я тотчас же узнал вспышку от белого фосфора. Я вспомнил, как наш сто пятый вел огонь с горы Вернет. А может, это была зажигательная смесь?

Минометный обстрел фосфорными снарядами. Ужасная и кровавая штука.

Я отвернулся.

«Фолкленды, – голос Беннистера был четким, с подкупающей искренностью и теплотой, – четырнадцатое июля 1982 года. Британские войска окружили Стенли, битвы при Гуз-Грин и в горах были позади, и в холодном воздухе Южной Атлантики витало ощущение близкой победы. Капитан Ник Сендмен был одним из тех, кто...»

Я встал.

– Не возражаете, если я не стану смотреть?

Им нечего было сказать. Прихрамывая, я подошел к окну и взглянул на «Сикоракс», стоящую на подставке. Из нее вычерпали воду, ее вычистили и вырезали из кормы прогнившие участки. Старую медную обшивку, которая совсем окислилась и стала тонкой, как папиросная бумага, сорвали, а дырки от гвоздей забили сосновыми щепками. Обломки мачт вырвали, словно гнилые зубы, остатки крыши убрали. Яхта стояла, замотанная в брезент, и ждала, когда ее корму залатают и обошьют новыми досками.

Я взглянул вверх по течению на французскую яхту. Как раз в этот момент шкипер снял шапку, и оказалось, что это женщина. Она встряхнула своими черными волосами и пошла в носовую часть зачехлять паруса. Я завидовал ей. Я еще помнил то сладостное ощущение, когда приплываешь на рассвете и знаешь, что, после того как разделаешься с делами, у тебя останется время пропустить стаканчик, пока не начался прилив. А позади меня мелодичный голос Беннистера рассказывал мою историю. Я сделал попытку отключиться, но не смог. Сам того не желая, я обернулся и увидел на экране свою физиономию. Эта пятилетней давности фотография когда-то стояла на туалетном столике моей жены. Я удивился, каким образом этим телевизионщикам удалось ее переснять. Я совершенно не был похож на себя, по крайней мере мне так показалось. Мои вечно торчащие волосы мышиного цвета были непривычно аккуратно причесаны, и создавалось впечатление, что я просто натянул дешевый парик на свою башку с выдающейся челюстью.

– Мы, конечно, заменим эти снимки на фильм, – сказала Анжела, увидев, что я смотрю на экран.

– Снимки?

– Фотографию. Вместо нее пойдет фильм.

Вслед за мной на экране появился сержант Терри Фебровер. В военной форме он выглядел отвратительным и жестоким недомерком. Его засняли на одном из учебных полигонов в Суррее, и дым от пиротехнических взрывов на заднем плане создавал иллюзию военной обстановки. Перед камерой Терри постарался убрать свой акцент и облагородить лексику, в результате чего перед зрителем предстал вполне вежливый и узнаваемый образ раненого офицера. При этом возникало такое ощущение нереальности, как будто читаешь собственный некролог. Я вспомнил, что у Терри остался мой ящичек с инструментами. Будет время, я их заберу. Он описывал ту операцию, в которой я был ранен и за которую награжден орденом. Я не узнавал того, о чем он говорил. Я чувствовал себя не героем, а просто глупцом, и мне казалось, что вместо ордена я заслуживаю выговор за нарушение инструкций.

Затем весь экран заполнила поросячья физиономия доктора Мейтленда. «Просто удивительно, что он вообще остался жив! Выдержать такой шок! Ник был очень сильно искалечен, но ведь это наше призвание – поднимать людей из могилы».

Теперь на экране был физиотерапевтический кабинет.

– Здесь пойдет уайлдтрек, – сказала Анжела. – Там будут рассказывать, как вас лечили.

– Уайлдтрек, – пришел на помощь Мэттью, – это голос за кадром. Невидимый.

– Как Господь Бог?

– Точно.

Появилась доктор Плант и заявила, что я был излишне драчлив, что свойственно скорее преступнику, нежели солдату. Очевидно, именно благодаря моей неуживчивости мне удалось доказать окружающим их неправоту и начать ходить, но отчего-то это не звучало как комплимент. Доктор еще добавила, что моя воинственность смягчалась такими, знаете ли, старомодными понятиями о чести и правде, и это тоже прозвучало осуждающе. Я обратил внимание, что Мэттью с Анжелой смотрят фильм не отрываясь. Они смахивали на церковных прислужников у алтаря. Что ж, это была их работа, грубо сработанный фильм о том, как я был списан – безнадежная жертва горькой маленькой войны на затерянном острове в Атлантическом океане. Сестра, родом из Вест-Индии, делилась своими впечатлениями о том, с какой болью она наблюдала за моими попытками встать на ноги.

– Прекрасный этнический момент, – пробормотал Мэттью, и Анжела кивнула в знак согласия.

«Бедняжку всего скрутило, – говорила сестра, – и я-то знаю, какая это была боль. Но он не сдавался».

«Ник Сендмен не сдастся, – снова прорезался голос Беннистера, – потому что у него есть мечта. – На экране появилась „Сикоракс“ – такая, какой я впервые увидел ее: заброшенная, лежащая среди деревьев. – У него была яхта „Сикоракс“, и на ней он мечтает вновь отправиться на Фолкленды. Туда, куда Ник приходил с мечом, он приплывет с миром».

– О Боже! – возмутился я. – Кто придумал всю эту чушь?

– Мы можем внести изменения, – с готовностью отозвалась Анжела. – Мы только хотим дать вам представление о том, каким может быть фильм.

На экране рассказывалось о том, как у «Сикоракс» истерлись тросы и волны выбросили ее на песок.

– Но это же ложь, черт побери! – с негодованием воскликнул я. – Беннистеру нужна была моя стоянка, и он приказал своему буру вышвырнуть мою яхту.

– Но мы же не можем это сказать. – Анжела нажала «паузу», и ее интонация говорила о том, что я необоснованно надоедлив. – Случившееся весьма прискорбно, и Тони старается загладить свою вину. – Она отпустила кнопку, и на экране возник подъемный кран и вытащил «Сикоракс» из зарослей.

«Человек и яхта, – вещал за кадром Тони, – будут вылечены одновременно, и этому посвящается наш фильм».

Экран погас. То, что они отсняли, длилось десять ужасных минут, а теперь они хотели с моей помощью доделать фильм до конца.

– Итак, – Анжела выключила телевизор, – правда, совсем не больно? – Она проговорила это с отвратительной интонацией больничной сиделки.

– Больно, – в гневе я забыл о ее привлекательности, – получить пулю в спину, а это – ерунда. – Я махнул рукой в сторону телевизора. – Дерьмо. Беннистер присвоил мою яхту и мою стоянку, а теперь, когда его имидж под угрозой, он пытается накормить публику этим дерьмом!..

– Тони оформил аренду Лайм-Уорф с согласия вашей жены, – сказала Анжела официальным тоном.

– Моей бывшей жены, – поправил я, – юридические права которой закончились, как только мы развелись и она снюхалась с этим нудным членом парламента.

– Но Тони не знал об этом. И согласитесь, он делает все возможное, чтобы исправить положение, не скупясь, между прочим, на расходы.

– Слава Богу, в вашем идиотском фильме не упоминается мой отец, – заявил я.

– Мы как раз собирались обсудить этот вопрос. – Мэттью, явно нервничавший из-за нашей перепалки, прикурил новую сигарету от старой.

– Черт побери. – Я выглянул в окно, но француженка уже спустилась в каюту. Хромая, я отошел в глубину комнаты, где Беннистер развесил уйму фотографий своей погибшей жены – Надежна в море, Надежна в Риме, Надежна с братом на Кейп-Коде, Надежна и Беннистер в Сиднее, Надежна в дождевике, Надежна на маскараде. Надежна была очень красива. У нее были темные глаза и радостная улыбка человека, которого никто не принуждает стать звездой телеэкрана. Я повернулся к Мэттью и Анжеле:

– Так, ради любопытства, а кто именно платит за ремонт «Сикоракс»?

Анжела в этот момент наливала себе «Перрье». Она выдержала многозначительную паузу, прежде чем смерить меня ледяным взглядом.

– Конечно мы.

Мои ребра под повязкой пронзила боль. «Мы»?

– Это в порядке вещей, господин Сендмен. Если программе нужен фильм о ремонте яхты, средства на ремонт изыскиваются из бюджета программы.

Стало быть, сам Беннистер не потратил на «Сикоракс» ни копейки! Он приказал отбуксировать ее к берегу, напустил на нее эту тварь, своего бура, а теперь телевизионная компания платит за то, чтобы все вернуть на место! Поразительно! Такая ловкость восхитила бы моего отца, но не меня.

– Нет, – решительно сказал я, – не пойдет.

– Нет? – осторожно переспросила Анжела.

– Беннистер разрушил мою яхту, и Беннистер должен приводить ее в порядок. Почему, черт побери, я должен участвовать в вашем спектакле из-за того, что он натворил?!

– Ник, а не выпить ли вам виски? – вкрадчиво спросила Анжела.

Я не обратил внимания на ее попытку к примирению. 66

– Два года я стараюсь избегать огласки. Вы можете это понять? Я не собираюсь до конца своих дней оставаться человеком с медалью. Я не герой, я просто чертов дурак, в которого стреляли, и не желаю, чтобы из меня делали то, чем я не являюсь. Я не хочу делать деньги на том, чего не заслужил. И я не буду участвовать в вашем фильме. Так что забирайте свою несчастную пленку и передайте Беннистеру, чтобы он прислал мне чек на большую сумму.

На несколько минут в комнате воцарилось молчание, потом Анжела встала и подошла к окну.

– Взгляните-ка на ситуацию с другой стороны, голубчик. – Последние слова она произнесла с отвратительной интонацией. – Вы пользуетесь гостеприимством Тони. Ваша яхта стоит на его лужайке. Первые десять минут фильма уже отсняты. Вы полагаете, суд решит, что все это сделано без вашего согласия? И вот это тоже? – Она широким жестом обвела всю роскошную комнату с бассейном, камином и электроникой. – Конечно, вы можете подать иск, господин Сендмен. Вы можете заявить, что и раньше собирались подать на Тони в суд, но предварительно решили воспользоваться его гостеприимством. – Она насмешливо посмотрела на меня. – И вы надеетесь выиграть?

– Он разбил мою яхту!

– Не будьте занудой! Его уверили, что яхта брошена.

Я постепенно склонялся к мысли, что это изящное и красивое существо имеет жало скорпиона. Во взгляде ее сквозила усмешка.

– Ваша жена заверила Тони, что яхта никому не нужна. Это был доверительный разговор. Чрезвычайно доверительный.

Интересно, как Мелисса познакомилась с Беннистером? Наверняка когда тот собрался арендовать мою стоянку. Представляю, как Мелисса рвалась пополнить свой послужной список еще и такой знаменитостью.

– Итак? – холодно поинтересовалась Анжела.

– Что «итак»?

– Итак, каков ваш ответ, Ник? – Она назвала меня по имени не из дружеских побуждений, а с какой-то снисходительностью. Поскольку я молчал, она вернулась к столу и взяла из пачки Мэттью сигарету. Тот услужливо чиркнул зажигалкой, и она выдохнула дым в мою сторону. – Ник, мы хотим сделать фильм. Это будет фильм о человеке, достигшем чего-то высокого. Он расскажет о победе над болью, о победе мечты над отчаянием. Он даст лучик надежды тем, кто страдает. – Теперь ее голос звучал увещевающе. – В то же время он позволит вам восстановить здоровье и получить отремонтированную яхту. Мне кажется, вам очень хочется, чтобы «Сикоракс» отремонтировали.

– Черт возьми, вы и так это прекрасно знаете.

– Тогда вы должны усвоить, что пока вы не подпишете контракт, материалы для ремонта завозиться не будут. – В ее холодном взгляде был вызов.

– И мы заплатим вам за съемки, – ободряюще добавил Мэттью.

– Мэттью, заткнись! – Анжела продолжала смотреть на меня не отрываясь.

Я повернулся и еще раз взглянул на «Сикоракс». Мне было больно видеть ее на суше.

– Так. Давайте расставим все по местам, – сказал я. – Беннистер вытащил мою яхту на берег, так как думал, что я не вернусь?

– Да, ему так сказали, – подтвердила Анжела.

– И Мелисса согласилась сдать в аренду мою стоянку, хотя и не имела на это права?

– Все, как вы говорите. – Анжела была начеку.

– И этот его ублюдок избил меня?

– Но это произошло без ведома Тони. Фанни решил, что вы хотите угнать лодку. Но мы согласны с тем, что он перестарался.

– Я так и понял, что два сломанных ребра – это от излишнего усердия. – Но моя ирония не достигла цели. – Кстати, а где он сейчас?

– По правде говоря, мы не знаем, – вздохнула Анжела.

Беннистер божился, что разыщет Мульдера и заставит его вернуть медаль, но тот как в воду канул. Ко всему прочему, Тони уговаривал меня снять обвинения против Мульдера, дескать, в этом случае он скорее объявится, но я отказался. Мульдер нанес «Сикоракс» ущерб, и я хотел припереть его к стенке.

Но одно дело – припереть Мульдера к стенке, и совсем другое – починить «Сикоракс», и, как я понял, единственно возможный к этому путь – сотрудничать с Анжелой в создании этого чертова фильма. Я так и сказал Анжеле, и та возмутилась.

– Я бы не стала называть этот фильм «чертовым», – заметила она резко. – Это будет очень честная и очень трогательная история жизни.

– Какие у меня есть права?

– Права?

– Ну да, например, право выкинуть оттуда всю вашу ложь. Я не хочу, чтобы в фильме говорилось, будто я собираюсь вернуться на Фолкленды. Не потому, что я боюсь, а просто это не входит в мои планы. Я хочу отправиться в Новую Зеландию.

– Вы имеете в виду редакторскую правку? – спокойно уточнила Анжела. – Я вам сейчас объясню. Вы хороший солдат, Ник, но вряд ли сойдете за знающего продюсера. Вы должны хорошенько понять, что подготовить информацию и представить ее публике – наша работа. Мы научились делать ее очень хорошо и никому не передаем право контроля над ней. Если мы пойдем на это, нам придется всю жизнь потакать капризам любого политика или специалиста по связям с общественностью, желающего утаить правду. А мы говорим только правду. Поэтому вы не получите права на редакционную правку. Вы правдиво изложите нам факты, а мы передадим их всему миру.

Здесь мне нечего было добавить.

– Ясно...

Анжела затушила наполовину докуренную сигарету.

– Ну так что, вы подпишете контракт? – Она открыла сумку и вытащила оттуда внушительную пачку бумаг. – Вот он. – С этими словами она положила на стол по три экземпляра каждого документа. – Это контракт с фирмой «Беннистер продакшнз лтд», которая будет непосредственно заниматься производством фильма. А это страховой договор о неразглашении, оговаривающий, что вы не имеете права вести переговоры с любой другой фирмой или газетой, пока фильм находится в производстве. И наконец, медицинская форма. – Она положила последний документ и протянула мне ручку. – Поставьте свою подпись там, где я пометила крестиком, а затем подпишите каждую страницу обоих контрактов.

Я взял ручку и сел, пытаясь следовать хорошему совету: прежде чем подписывать что-нибудь, внимательно прочитай. Но контракты представляли из себя убористо напечатанные страницы с уймой подпунктов о правах синдиката и кредитах.

– Это стандартные контракты. – Казалось, Анжела была разочарована моими колебаниями. – Я оставлю вам ваши экземпляры.

– Конечно, – сказал я. По правде говоря, мне было неловко заставлять людей ждать, пока я прочту мелко напечатанные страницы. Все казалось ненадежным, к тому же я всегда плохо разбирался в юридических формулировках. Я поставил три подписи, а затем – свои инициалы на каждой странице. – А теперь привезут доски?

– Они прибудут на следующей неделе. – Анжела пододвинула документы Мэттью, чтобы тот заверил их. – Ваш первый вызов, – обратилась она ко мне, – в следующий вторник, в полдень. Вам надо быть у городского причала. Вы знаете, где это?

– Я там вырос.

– Вы хорошо поняли, что подписали, капитан Сендмен?

– Участвовать в создании фильма.

– Всегда быть в пределах досягаемости и помогать в создании фильма. – Анжела отложила мои экземпляры и протянула их мне. – Это значит, что я буду вам чрезвычайно признательна, если вы постараетесь ставить меня в известность о вашем местопребывании.

– Завтра я буду в Лондоне, – ответил я. – Навешу детей. Это разрешено, мадам?

Анжела не обратила внимания на мой неуклюжий сарказм.

– До вторника, – сказала она. – У нас будет морская прогулка. Вам нужна непромокаемая одежда?

– Нет, у меня есть своя.

– Надеюсь на успешное сотрудничество, – холодно произнесла она. – И смею рекомендовать вашему вниманию сегодняшнее вечернее шоу Тони. Провожать нас не надо. До вторника, капитан Сендмен.

– Лучше «господин». Я уже не в армии.

Анжела остановилась. Ее голубые глаза оценивающе пробежались по мне, и стало очевидно, что на «господина» я не тяну.

– До вторника, Ник. Ты готов, Мэттью?

Они ушли, а я почувствовал себя, как генерал Менендес в Порт-Стэнли – жестоко исполосованный, и не к кому обратиться за помощью.

И во всем виноват только я.

Вечером я смотрел передачу «Шоу Тони Беннистера». Я испытывал сильную боль. По какой-то причине боли в спине как раз обострились, а правая нога, хотя я постоянно убеждал себя, что она заживает, онемела, и в ней ощущалась какая-то слабость. Один-одинешенек в этом роскошном доме, я едва удерживался от отчаяния, понимая, что никогда не буду ходить нормально. Я проглотил четыре таблетки аспирина, запив их двумя большими порциями ирландского виски, но это не помогло. Тогда я решил отвлечься от самосожаления и включил программу Беннистера.

Это была ежевечерняя передача, которую крутили с осени до весны. Обычно она шла после поздних вечерних новостей. За то время, пока я гостил у Беннистера, я уже видел несколько его программ, и они мне не очень понравились.

Это шоу завершало цикл. В его основе лежала стандартная схема – несколько знаменитостей-гостей, рок-группа и возбужденная аудитория. Я смотрел телевизор, лежа на диване в огромной гостиной, и потихоньку уговаривал себя, что слабость в правой ноге мне только кажется. Окна я раскрыл настежь, чтобы проветрить комнату от сигаретного дыма.

Первым гостем Беннистера была американская актриса. Потом ее сменил английский политик, оказавшийся куда коварнее любой акулы темного бизнеса. Пока слух терзала рок-группа, я убавил громкость, чтобы не слышать их кошачьих криков, а затем снова сделал погромче – послушать комика, сыпавшего своими остротами со скоростью пулемета.

В общем-то это была обычная передача-беседа. Я бы даже сказал, средненькая передача, но был в ней один весьма специфический участник – сам Тони Беннистер. Не надо было быть большим поклонником телевидения, чтобы понять, как хорошо он знает свое дело. Наделенный природным обаянием, невероятно остроумный, одним своим присутствием он создавал атмосферу спокойствия и уверенности. Он являлся идеальным посредником между аудиторией и высокопоставленными знаменитостями, его гостями. Он выглядел таким надежным, и я не мог понять недовольства им Анжелы Уэстмакот. Пока я смотрел передачу, мое чувство симпатии к нему и гордости оттого, что я знаком с ним, значительно окрепло. Черт побери, он мне нравился. Я обратил внимание, насколько моложе он выглядит с экрана. Когда он приходил в больницу, я дал бы ему лет сорок, а сегодня он выглядел не больше чем на тридцать.

В конце передачи Беннистер рассказал о фильмах, которые будут сниматься этим летом. Мне говорили, что он снимает фильмы только летом, и каждый добавляет что-нибудь новое к его уверенному и в то же время мягкому образу. В этих своих лентах Беннистер либо покорял вершины, либо нырял к останкам затонувших кораблей, либо тренировался вместе с солдатами Иностранного легиона. Фильмы этого года, все того же типа, будут посвящены его борьбе за приз в Сен-Пьере. Он с большим достоинством говорил о своей погибшей жене и, вспоминая случившееся, обещал, что в этом году в память о ней постарается привести свой «Уайлдтрек» к победе. Пока он говорил, на экране демонстрировался сам «Уайлдтрек» – гоночный катер типа «Фарли-64», английского производства, который очень полюбился состоятельным заказчикам всего мира. Я часто проплывал мимо дока Фарли и видел, как они испытывают свои холеные суда. Это был типичный современный катер длиной шестьдесят четыре фута, самая крупная модель «Фарли», клиновидный, с плоской кормой и со сверкающей, похожей на рыбий плавник, килевой полосой. Эти катера, безусловно, очень быстроходны, но я не хотел бы оказаться на них в Атлантике во время настоящего шторма. Я скорее согласился бы на тяжелый катер с глубокой посадкой, вроде «Сикоракс», который, может, и уступал им в скорости, зато мог выдержать любой шторм.

На экране опять был Беннистер, теперь уже у себя в студии. «Этим летом я также собираюсь снять еще один, весьма необычный фильм, – говорил он. – Фильм о мужестве и выздоровлении. Фильм о человеке, который со свойственной ему скромностью отказался извлечь какую-либо выгоду из своей славы, доставшейся ему так трудно». Теперь я понял, почему Анжела советовала мне посмотреть эту передачу, и съежился на диване.

«Действительно, – продолжал Беннистер, – человек, который до сих пор старался держаться в тени, наконец согласился поведать нам свою историю, чтобы воодушевить всех тех, кто также испытывает на себе превратности судьбы. – На экране появилась моя фотография. Я сидел в инвалидном кресле, одетый в военную форму. Снимок был сделан, по всей видимости, в тот день, когда я получал орден. – Осенью мы представим вам подлинную историю самого скромного британского героя войны на Фолклендах, капитана Николаса Сендмена, награжденного Крестом Виктории». Аудитория зааплодировала.

Боль пронзила мне спину, когда я рывком вскочил с дивана, чтобы выключить телевизор. Задыхаясь от гнева, в гнетущей тишине я вновь повалился на диван. О Господи, ну зачем я только согласился участвовать в этом треклятом фильме?! Ну конечно, только из-за «Сикоракс». Но каким же дураком я себя при этом чувствовал! С реки донесся звук фалов и отозвался во мне чувством страха и одиночества. Черт побери! Я открыл бутылку виски.

Неожиданно зазвонил телефон. Мне пришлось бросить бутылку и снять трубку.

– Так вот почему ты это сделал? – Это был инспектор Гарри Эббот, и в его голосе звучала насмешка.

Я зажмурился от тупой и непроходящей боли в позвоночнике.

– Почему сделал что, Гарри?

– Я тебе говорил, что Беннистер заботится о своих друзьях, а ты теперь друг этого великого человека. Будешь телезвездой, ведь так? Но вспомни при этом о тайной вечере, Ник.

– Что же я сделал, Гарри?

Он немного помолчал, очевидно оценивая мою наивность.

– Ты забрал свои обвинения против Мульдера, Ник, вот что.

– Но я не делал этого.

– Тогда почему же адвокат компании звонил нам в участок?

– И что он сказал?

– Что ты, естественно, снимаешь свои обвинения. Он направил к нам этих писак. Он утверждает, что у него есть твоя подпись. Но, я вижу, ты первый раз об этом слышишь?

– Черт побери, – прошептал я, вспомнив те страницы, на которых я расписался, даже не прочитав их. – Теперь я все понял.

– Слишком поздно, парень, слишком поздно, – вздохнул Гарри. – Твоя медаль все еще у него?

– Да.

– К твоему сведению, Ник, этот тип скрывается в доме Беннистера в Лондоне. Скорее всего, он был там с самого начала.

– Если ты знал об этом, – сказал я с ненавистью, – то почему никто не арестовал этого ублюдка?

Эббот помолчал.

– Я говорил тебе, Ник, я больше не занимаюсь криминальными делами.

– А чем, Гарри?

– Спокойной ночи, Ник.

Я положил трубку. Затем отыскал свой экземпляр контракта и, конечно же, обнаружил там статью, гласящую, что я полностью отказываюсь от любых требований, исков или процессуальных действий, находящихся в судопроизводстве, в адрес любого члена компании, выпускающей телефильм. Я перелистнул несколько страниц и узнал, что Френсис Мульдер состоит в компании на должности капитана катера и отвечает за своевременное предоставление и исправное состояние всех плавучих средств, участвующих в съемках фильма.

И все это время Беннистер утверждал, что не знает, где Мульдер. Все время.

Хромая, я подошел к окну, стараясь при этом максимально опираться на правую ногу, одновременно убеждая себя, что она не подогнется. Таким образом я пытался доказать себе, что у меня достаточно сил для одиночного плавания в никуда. Стоя у окна, я смотрел в темноту и размышлял об искусстве втягивать в драку людей, желающих этого менее всего. Вы заманиваете их, посулив легкую победу, а затем избиваете со всей злостью, которая была скрыта в вас.

И вот сейчас меня избили.

* * *

Узнать лондонский адрес Беннистера не составляло труда – достаточно было просмотреть бумаги в его кабинете. Я хотел позвонить ему, но передумал, ибо предупрежденный враг – это враг во всеоружии.