Текст книги "Посею нежность – взойдет любовь"

Берта Ландау
Посею нежность – взойдет любовь

Часть I

Ры

Высокая, стройная, длинноволосая, молодая… Дама или барышня? Сразу не поймешь, как лучше назвать. Но одно безошибочно определялось с первого взгляда даже самым не искушенным в вопросах моды и стиля случайным прохожим – неброский, но внятный шик ее облика. Таким женщинам обычно завидуют. О таких говорят, что уж у нее-то все лучше не придумаешь. Было, есть и будет. Ну пусть так себе и представляют.

Швейцарский город Люцерн в лучах заходящего летнего солнца был прекрасен. Он казался игрушечным, созданным добрым волшебником по мановению волшебной палочки: взмах – и появился крытый деревянный мост с дивными картинами на потолке и яркими цветами по бокам, ведущий к старинной башне; другой взмах – и возникли удивительные дома на берегу бескрайнего Люцернского озера, простирающегося на четыре кантона страны. Рай для любознательных туристов. То, что все сотворено людьми, их упорным многовековым трудом, понималось, впрочем, быстро: достаточно было взглянуть на окружающие город горы, на вечно заснеженные Альпы в отдалении, на мощный величественный Пилатус, у подножия которого, по преданию, был похоронен Понтий Пилат – тот самый, что не спас Иисуса Христа от распятия, хотя и мог.

По озеру плавают лебеди, десятки белых прекрасных птиц бесшумно скользят по зеленоватой воде. Глаз не оторвать от них. Мост, ведущий от вокзала в старый город, заполнен машинами и людьми. Путешественники не знают, чем любоваться в первую очередь: последними бликами уходящего солнца, глубокой водой, меняющей цвет, розоватыми вершинами гор или мощным бегом реки Ройс, именно тут и впадающей в озеро.

Никому нет дела до одинокой фигурки, застывшей в раздумье. Молодая женщина стоит на чужом мосту у чужого озера со странным предметом, переливающимся на ладони розово-фиолетово-голубыми отблесками, и пытается вспомнить то, что составляло когда-то ее счастье…

Появилась она на белый свет первой из пятерых сестер-братьев чуть больше трех десятков лет назад в городе Москве, тогдашней столице экспериментального временного государства СССР. Родители дали своему первенцу красивое имя Регина. Вполне культурные молодые родители: папа новоиспеченный хирург, мама переводчица. Поженились сразу после окончания своих престижных вузов. Думали, что по любви. Уверены были. И, естественно, возник у любви плод. Сколько же счастья было! Не описать!

Родители не могли надивиться объявившемуся в семье чуду – маленькой девочке с солнечным одуванчиковым пушком на голове. Они все не верили, что сами зародили это безукоризненно прекрасное существо, все любовались ручками-ножками, тонюсенькими пальчиками-спичками с крохотными, но совсем настоящими ноготками, по форме абсолютно папиными. Их приводили в восторг ее синие глаза, реснички, бровки… Все у девочки имелось, как и полагалось, без отклонений. И все казалось великолепным.

Потому-то и стала она Региной. Но в обиходе, с легкой руки бабушки, звалась юная королева Рыжик из-за медного отлива волосиков, быстро отросших и превратившихся уже в два года в толстую упругую косицу.

Рыжиком она так и продержалась до школы. В детсаду – Рыжик, дома – Рыжик. А в школе с меткой подачи неизменного все одиннадцать лет соседа по парте Дениски стала она зваться Рысей.

– Потому что глаза, – объяснил Денька.

Глаза, огромные, зеленые, неподвижные, если пристально во что-то всматривалась, казалось, принадлежали хищнице-рыси. Денька даже принес в школу свою любимую книгу про разных лесных зверей. Глаза большой дикой кошки и цветом, и формой точь-в-точь повторяли Регинкины.

Потом про опасную лесную зверюгу школьные сотоварищи напрочь забыли. Просто училась вместе со всеми длиннокосая девочка с крыжовенными очами по имени Рыська. Вот и все. Без всякой романтики и метафор.

До школы, однако, надо было еще дорасти. В семье постоянно происходили радостные события: один за другим рождались дети. Родителям, видно, очень понравилось рассматривать плоды любовных трудов своих и восхищаться ими. Вот они и любопытствовали – кто и какой в следующий раз появится?

К первому Рыськиному классу их, детей, было уже четверо. Сестричка Сабиночка (да-да, где Регина, там и Сабина), иначе говоря, Птича, потому что, просыпаясь раньше всех, не орала, как сирена, а кротко ворковала в своей кроватке, терпеливо ожидая, когда к ней кто-нибудь подойдет.

Родился на белый свет братик, крепкий, громадный, оручий, требовательный, с огромными кулачищами и круглым пузом. Родители назвали его Егор, а сестры позже сократили гордое имя до более сущностного – Ор. Никто и не возражал – уж очень ему подходило такое имя.

Далее возник Дай. Даниил, если официально. Но «дай» было первым его словом, первым и главным – он всегда произносил его четко, внятно и выразительно.

Затем наступило затишье. Видимо, природа предоставила возможность собраться с силами их матери и отчасти Рыське: ведь на ее плечах, сколько она себя помнила, лежали обязанности по воспитанию братьев и сестер. Старшая – значит, должна. Почему должна – она тогда спрашивать не умела. Верила на слово. Ответственность чувствовала ровно столько, сколько помнила себя. Очень хорошо понимала, что заботиться о «накормить-одеть» обязаны мама-папа, а вот «занять-научить» почему-то должна была она. Хотя чему она могла научить? Откуда брались знания, как надо и как не надо? Вообще – откуда все это берется, понимание это: хорошо – плохо, нельзя – можно? Наверное, у девчонок это в крови, в фундаменте их женской сути. Приглядеть, обезопасить, уберечь. Правда, не у всех девчонок.

У Рыси это имелось. Родителям крупно повезло. Досталась бы крикливая требовательная растрепа – вряд ли возникло бы желание продолжать в том же духе. Но им «на новеньких» попалась идеальная, понятливая и сильная духом дочка-первенец. Вот они и пользовались. Рожали себе сколько хотели. А еще интеллигентные люди. Эх, да что говорить…

Жили тогда все в нерушимом и могучем государстве, как в зоопарке: знали, что еду им подкинут в определенный час. Знали, что «клетка» обеспечена – пусть небольшая, но своя. Уверены были, что кто-то за ними и приберет, и порядок соблюдет.

Ведь зверям в зоопарке все должны – разве сами они могут что-то?

Но об этом потом. До клетки и жизни вне ее Рыська додумалась много позже. Сначала же нужно рассказать о кладовке, вернее, Кладовке. С большой буквы. Она для детей была Домом, и Защитой, и Другом, и Убежищем. И даже Храмом. Ведь в храмах люди спасают свои души. Вот они, Регина с сестренками и братишками, в кладовке и спасались. Именно там.

А спасаться было от чего, хотя жили они не в страшной сказке, а в обыденной реальности, в своей стране, в своем городе, на своей улице и все такое… Не должно, по идее, никаких волшебств случаться, если ты живешь себе спокойно, прекрасно отделяя реальное от придуманного.

Но они случались. И еще какие!

У них в семье, например, существовала страшная тайна. О ней нельзя было никому проговориться ни в коем случае. Иначе стыда не оберешься. Так говорила мама, умоляя Региночку, как самую умненькую и старшенькую, молчать и объяснять это младшим деткам.

Тайна состояла в том, что папа их умел превращаться. Он умел заботиться о них и маме, умел играть, шутить, гулять с ними, сказки рассказывать (редко, правда, но незабываемо). Он умел быть любимым, дорогим, единственным. Пока не решит вдруг превратиться.

Когда Рыська была совсем глупой и маленькой, она думала, что у папы есть такая особая заколдованная страшная мертвая вода, о которой в сказках пишут.

Она девчонкой хранила незыблемую уверенность, что папа, как Иван-царевич, однажды тоже отправился в долгий и опасный путь в поисках невесты, по ходу дела добыл где-то мертвой воды, нашел суженую (случайно повезло), после чего с этой девушкой-красавицей (их будущей мамой) и огромным запасом мертвой воды вернулся на родину, чтобы жить в реальном мире. До живой воды он не дошел, о чем тосковал, попивая мертвую воду время от времени.

Чего только ребенок не придумает, не разобравшись толком в реальном, истинном положении дел!

Правда жизни называлась очень прозаично: отец их пил.

Рыся не могла припомнить времени, когда дела обстояли иначе. Дочери впоследствии расспрашивали маму, как так получилось, что она, красивая, веселая, успешная, уверенная в себе, популярная среди друзей, умная, одаренная, связала свою жизнь с таким… человеком. Слово «Человек» произносилось с запинкой. Потому что «Человеком» отец был, выглядел и вел себя далеко не всегда. И чем дальше, тем реже.

– Я полюбила, – оправдывалась мама. – Он такой явился мне красивый. С ним всегда казалось интересно, легко, надежно. И я подумала: вот от него у меня будут дети. Красивые, умные, замечательные дети.

– И что? Ты не видела до свадьбы, какой он бывает? – не верила Рыська.

– Даже представить себе не могла. Не думала о таком. Хотя сейчас понимаю: проявлялись знаки, сигналы. Но я этих знаков не понимала, не опасалась. Хотя надо, надо было.

В их студенческие времена все пили. Поддавали, киряли, надирались, бухали, квасили – много в родном языке слов, обозначающих неприглядную вонючую сущность. Это у них считалось доблестью: собраться и напиться. Иначе скучно. А так вроде весело. И общаться легко. Программа сразу прояснялась: лихо выпить до дна, не поморщившись, а потом как-то и разговор проще складывался и – опять же – к девчонкам клеиться легче. Без лишних рефлексий. Пили если не все поголовно, то многие. С первого курса. Кого-то не очень забирало, но были такие, кто втягивался, хотя признаваться себе в этом никто не собирался. Ну, что такого, если человек в компании выпьет рюмку-другую-третью? Он что – хуже станет от этого качеством? Проспится, протрезвеет и за дела. Девчонки, кстати, тоже вполне себе позволяли. Ну правда, почему нет? Общаться – точно – легче. Многие потом выходили замуж, женились, остепенялись. Но многие, хоть и женились, остепениться уже не могли. Химическая реакция такая складывалась, что организм постоянно нуждался в алкоголе. А у некоторых полюбивших процесс вливания в себя «зеленого змия» и дополнительная опция имелась. Под названием «патологическое опьянение». Так гены у кое-кого оказывались трагически устроены.

Тут никакой не национализм или фашизм. Никаких бесчеловечных и антигуманных теорий – ни-ни-ни. Просто ученые давно установили, что представители разных народов по-разному реагируют на алкоголь, кто дольше привыкает, кто скорее, а кто и способен спиться в момент, подсесть на этот продукт так, что уж не отдерешь никоим образом.

Вот, например, малые народы Севера – все живут на алкоголе. Как машины на бензине, не могут без него, и все тут. Подсели и слезать не собираются. А и собрались бы – вряд ли бы сумели. Это такая штука – лучше не браться.

То же самое с народами угро-финской группы. Эта интересная группа представлена разнообразными и непохожими друг на друга нациями: финны, мадьяры, эстонцы, чуваши – что, казалось бы, общего? Ученые, однако, общее это нашли в устройстве их языков. А потом оказалось, что и не только в этом. К алкоголю эти народы привыкают быстрее других. И в состоянии опьянения делаются особенно непохожими на людей: буянят, теряя человеческое достоинство напрочь. И при патологическом опьянении такое вполне может начаться с одной-двух рюмок.

Там все дело в таком специальном ферменте, который нейтрализует алкоголь в крови человека. У южных народов, в странах, где растет виноград, фермент этот вырабатывается организмами местного населения в достаточном количестве. Потому в Италии, Франции и других теплых виноградных краях люди спокойно пьют на обед и ужин вино, и ничего с ними не делается.

У северных народов этот спасительный фермент не вырабатывается практически совсем. Именно поэтому если чукче, ханту, якуту три-четыре разочка нальют по рюмочке, на пятый – он, считай, уже алкоголик.

Так, бескровно, но эффективно были сведены на нет индейцы в Америке. Так – по недомыслию – уничтожены десятки народностей России, на Крайнем Севере, в Сибири, на Дальнем Востоке.

У русских, а также у народов угро-финской группы этого фермента-нейтрализатора тоже вырабатывается недостаточно. Поэтому мы – в серьезной зоне риска.

В Рыськином отце как раз имелась четвертая часть этой незащищенной от алкоголя крови: дед его по материнской линии был чувашем. Внешне наличие такой примеси пошло отцу и его потомкам на пользу: он и правда был необыкновенно хорош со своими огромными карими чуть-чуть миндалевидными глазами, слегка чингисханскими скулами и смуглотой, что неуловимо присутствовало и в облике его дочерей. И кто бы мог подумать, что, кроме красоты и того, что вполне определенно называется секс-эпил, то есть мужского его обаяния и притягательной силы, унаследована им от далеких предков роковая алкогольная непереносимость? Народы огромной страны, ни о чем таком не думая, воспитанные в идеях равенства, братства и романтического интернационализма, беззаботно перенимали привычки, традиции, установки, спаривались, производили потомство…

Все они, если разобраться, стали продуктами идеологии и великого братства всех народов. В отце соединились русская, украинская и чувашская крови. В матери – русская, польская, армянская и еврейская.

То, что дети по паспорту все равно числились русскими, никого не смущало – так в те времена и ощущали: все объединились под сенью прекрасного русского языка, мощной и глубокой русской культуры. И лишь, казалось, жизнеспособнее делалось потомство в результате братства народов, объединившихся, как когда-то и предсказывал поэт, в единую семью. Казалось даже, что распри их позабыты навеки, как великий пророк и обозначил в свое время[1]1
  Имеется в виду строчка А. С. Пушкина: «Когда народы, распри позабыв, в единую семью объединятся».


[Закрыть].

Ну как могла их будущая мать знать такое? Тогда и думать о национальных особенностях считалось делом постыдным. Кроме того, она была уверена в нескончаемой и вечной любви своего избранника. А любовь способна на многое. То есть – на все. Подумаешь – выпивки. Ради любви можно от них отказаться. Просто сказать себе: да, было дело, выпивал. А теперь – зачем? Теперь у меня другие цели и задачи. Теперь у меня на первом плане любовь, семья, полная чаша жизни – зачем мне что-то еще?

Так казалось юной студентке Калерии, Лялечке, как звали ее мама и папа, а потом и друзья, и любимый всем сердцем муж Артем.

Да, пару раз за недолгое время их жениханья случились странные вещи.

Один раз договорились встретиться по очень важному делу.

Лялечке достался пригласительный билет на два лица в Дом кино на закрытый просмотр западного шедевра. О таком везении можно было в те странные времена только мечтать.

Ляля, естественно, позвала на это эпохальное мероприятие своего жениха. Ждала его у входа до последней минуты. Потом отправилась на просмотр одна. Тёма так и не появился. И позвонил лишь на следующее утро. Мобильных же не было, да и не у всех в квартирах домашние телефоны имелись. Артем страшно извинялся, чуть не плакал. Оказалось, товарищу стало плохо на лекции, он повез его в больницу, сидел в приемном покое, ждал, пока прояснится ситуация. А сообщить не было никакой возможности.

И правда – как тут сообщишь? Случались в те времена подобные непредвиденные происшествия, что ж. А когда вернулся домой, звонить вообще не решился – было уже около полуночи. Время-табу. В такой час домашних будоражить считалось верхом неприличия.

Ужасно жалко было ему упущенного шанса. Лялечка еще и утешала. Обещала, что при первой же возможности она опять взмолится о приглашении, толковала о том, что здоровье друга в любом случае важнее любого фильма.

В тот раз у нее не промелькнуло ни тени сомнения в том, что ее любимый говорит правду. Она вообще отличалась крайней доверчивостью.

Плохого не нюхала, так думала о своей мамочке Лялечке более опытная в нюхании мерзостей жизни Рыся.

А в другой раз, почти перед самой свадьбой, сомнения все же омрачили Лялин душевный покой.

Они договорились ехать в свадебный магазин за платьем, туфлями, костюмом и рубашкой.

Все это так просто было в те времена не купить.

В загсе после подачи заявления о желании вступить в законный брак будущим новобрачным выдавали талоны в специальную торговую точку. По этим драгоценным талонам предоставлялась возможность приобрести все необходимое. Но не всегда это удавалось сделать с первого раза. Могло не оказаться, например, нужного размера или того, что хотелось купить, или вообще могло не найтись ничего, кроме странных прозрачных пеньюаров производства ГДР. Вот и приходилось несколько раз приезжать в этот магазин, торгующий белыми и черными одеждами для брачного обряда.

Кстати, белый цвет платья символизировал понятно что – невинность девушки, ее цветение и чистоту. А вот черный цвет костюма жениха на что намекал? Тут ведь в подтексте некий траур заложен, как ни крути. Конец свободы? Так ведь и у невесты ограничения наступают. А может быть, это сигнал именно для невесты: будь начеку! беги, пока не поздно! Или уж, по крайней мере, приглядись теперь к своему избраннику попристальнее.

Короче, собрались Ляля с Артемом ехать в этот особенный магазин, так как там им в прошлый раз обещали, что именно такого-то числа поступит в продажу то, о чем они мечтали.

Ляля ждала жениха у метро минут сорок. Потом отправилась в магазин одна и, хоть и пребывала в расстроенных чувствах, обнаружила там дивное белое платье до пят. Обидно, конечно, было примерять сказочные одежды в одиночестве, тем более все остальные обладатели талонов заявились парами. Но в то же время зевать и безвольно рефлексировать не полагалось: восхитительных платьев на всех могло не хватить, надо было цепко хватать, бежать в примерочную кабинку, быстренько переодеваться, любоваться, улыбаться своему отражению и торопиться на кассу оплачивать долгожданный дефицитный товар.

Ляля, разумеется, так и поступила, тем более что дивное платье сидело как влитое, словно на нее сшитое. В общем, она купила себе все необходимое, а Артем остался без костюма: как брать без примерки? Но дело даже не в свадебном костюме. Тревога поселилась у Ляли в груди.

Что с ним? Куда пропал?

Должно было что-то по-настоящему серьезное произойти, чтобы жених не пришел покупать свадебные наряды, тем более после нескольких безрезультатных поездок в магазин!

Ляля выпросила у кого-то две копейки и позвонила ему домой из омерзительной грязной телефонной будки. Но трубку никто не взял.

Неведомый доселе страх парализовал Лялю.

Дикая мысль пришла Лялечке в голову. А вдруг Тема раздумал жениться? Она еле доехала до дома со своими покупками, которые больше не приносили радость.

Дома по крайней мере можно было как следует нареветься. Она делилась своими тревогами с мамой. Но та тоже ничего не понимала, а верить в то, что Темочка вот так вот бросил Лялечку, категорически отказывалась.

Что-то случилось, решили обе и стали думать, как деликатно, не напугав зря родителей жениха, сообщить им о своих тревогах. Ничего не придумывалось. Как ни сообщай, получался один страх и ужас: человек пропал. По-настоящему и, очевидно, бесповоротно.

Так – медленно и тягуче – текло время ожидания самого ужасного ужаса. Тучи сгущались. Лялечка уже даже плакать не могла. Сидела в оцепенении и ждала непонятно чего.

И тут вдруг позвонила будущая свекровь. Она довольно сухо, даже, как показалось обалдевшей Ляле, неприязненно, сообщила, что Артему было плохо с сердцем, что он лежит дома и не может встать.

Вот это да!

Он же был здоров, никогда не говорил, что его что-то беспокоит! Он всегда хвастался силой!

– У него больное сердце? – с прорывающимися рыданиями в голосе спрашивала Лялечка у матери жениха. – Ему делали кардиограмму? Врач был? Можно я приеду?

Приезжать не стоило. Врач, да, был. Из «неотложки». Сказал, что нужен покой. И все. Ничего страшного. Хотя поначалу они испугались. Но сейчас он полежит, отдохнет. Обычное переутомление. Завтра все будет в полном порядке.

К телефону, конечно, Артем подойти не мог. Ему надо было лежать, понятное дело. Конечно, конечно!

Так все прояснилось. Зря она ревела несколько часов. Зря думала всякие глупости. Мало ли что бывает. Ну, поплохело человеку: сессия, их ежедневные встречи, любовь. Недаром свекровь говорила сердито. А костюм? Ну, есть еще время, купят они костюм. Был бы здоров ее миленький.

Вроде успокоилась. Утром Артем, свежий, красивый, сияющий, встречал ее у дверей института с цветами.

– Зачем же ты? – испугалась влюбленная невеста, просияв тем не менее от счастья встречи. – Зачем встал? Тебе надо лежать.

– Да все в порядке, ерунда. Так – кольнуло. Ну, мама врача вызвала. Пустяки.

С одной стороны, конечно, от сердца отлегло. Тревога рассеялась. Тут бы и обрадоваться и забыть.

Но почему-то Ляля забыть этот эпизод не смогла. Что-то непонятное проглядывало во всей этой ситуации. Что-то за этим таилось. Неразрешенные вопросы всегда внедряются в сознание и время от времени свербят. А вопросы возникали самые что ни на есть примитивные, а потому и нелегкие. Почему же он все-таки не предупредил? Ведь домой-то, маме Лялечкиной, позвонить мог? Если ничего серьезного, почему не позвонил потом? Мало ли, что мама его говорила, что вставать нельзя. Но он, влюбленный, столько раз делал через нельзя! Бывало – сбегал с лекций, мчался к ней в институт и – во время ее занятий – заползал, причем незаметно для профессора, увлеченно раскрывавшего тему, в аудиторию под сдерживавшийся смех Лялькиных однокурсников, оказывался у нее под столом. А потом и выныривал рядом. Садился как ни в чем не бывало с серьезным внимательным выражением своего прекрасного интеллигентного лица, стискивал ей руку, шептал: «Соскучился. Не мог больше ждать».

Было – и не раз!

А еще – сколько раз ночами ей звонил! И почти до утра они болтали, не могли распрощаться! Лялькины родители сделали даже десятиметровый шнур к телефону, чтоб дочка на ночь аппарат забирала в свою девичью светелку, а им спать не мешала.

Артем прекрасно знал, что может позвонить. И не только может, но должен. Они же почти муж и жена. Значит, самые главные люди друг для друга. Главней даже родителей.

– Так вот: почему?

В принципе, ничего страшного, трагического, непоправимого не произошло. Вообще – ерунда. Бытовая досадная мелочь. Растереть и забыть.

Но что-то, что-то очень важное по самой сути таилось в этой мелочи, не давало покоя. Чтобы настолько влюбленный человек не позвонил, не предупредил, не почувствовал ее жутчайшую тревогу… Странно все это.

Костюм они, конечно же, купили. Прямо накануне свадьбы. Выглядели оба как принц и принцесса из сказки.

Рыся любила их свадебные фото разглядывать. Мама – прекрасная фея. Во всем облике – ожидание счастья, сияние любви. Папа – взволнованный, одухотворенный, любящий. Это даже на старом фото видно, что очень-очень любящий и почти не верящий своему счастью.

Фото не лгут.

Жизнь лгала.

Ляля долго и упорно не хотела верить в открывшуюся перед ней невеселую перспективу, которая стала ясна уже на свадьбе: ее муж странно переносил алкоголь. Удивительно, так вышло, но пока они встречались, эта тема ни разу себя не обнаружила. А ведь Ляля в этом отношении была очень и очень начеку. Ей отвратительными казались пьяные люди, она не выносила запах подвыпившего человека, расхлябанные дурацкие речи, шаткую походку, утрату достоинства.

Но на самом деле: встречались они недолго, влюбились, решили связать две судьбы в одну. Семья Артема со стороны казалась более чем приличной: потомственные врачи, профессура. Само собой разумелось, что тут опасаться нечего.

Но в жизни никогда и ничего не разумеется само собой.

Да и с какой бы стати?

Влюбленного человека ждет столько ловушек – не сосчитать!

Так хитро устроено, что влюбленные хотят оказаться в объятиях друг друга. И это все, что они хотят.

И самое последнее, к чему они стремятся, – это увидеть голую правду и поверить ей.

На этом, очевидно, и держится мир. Иначе бы люди размножаться перестали. А так – они верят клятвам, обещаниям верности, любви, надежной опоры, вечного блаженства. Знают, с чужих слов, что бывает иначе. Но всегда уверены, что их случай – другой. У них все будет так, как они себе и представляют.

В общем, до свадьбы Ляля и Артем не оказывались в ситуациях, когда надо было выпить. Прогулки, театр, кино, поцелуи, объятия… Быстро подоспело его предложение руки и сердца, всеми со всех сторон одобренное. Его мама – видно было – радовалась и от всей души поздравляла. И бабушка тоже. Отец, всегда занятый на работе, будущую невестку видел мельком всего пару раз, но, конечно, против ничего не имел. Лялины родители души не чаяли в будущем зяте. Какие могли быть подозрения? Во всех отношениях – равный брак. Нашлись две половинки, совпали полностью. Что тут подозревать?..

На свадьбе случилось невообразимое.

После двух бокалов шампанского и традиционных «Горько!» Артем непостижимым образом превратился в кого-то другого – просто ужасного, чудовищного, отвратительного. В какую-то долю секунды! Ляля даже не успела заметить, как и почему…

Любимый новоиспеченный муж ее вскочил и, обращаясь к собравшимся, с чудовищной ненавистью произнес жуткую тираду, смысл которой (если он вообще имелся) сводился к тому, что ненавидит он всех здесь присутствующих лютой неизбывной ненавистью, что всех он тут очень хорошо запомнил и теперь им точно не поздоровится: всех обязательно отыщет и поодиночке каждого прикончит. Одним ударом. Поскольку рука его, хирурга во многих поколениях, не дрогнет.

Сказать, что гости оторопели – ничего не сказать. Все буквально помертвели. Потому что спич жениха был произнесен абсолютно трезво, убедительно и доходчиво. Ни в коем случае нельзя было подумать, что это слова одурманенного алкоголем человека.

Казалось, что монстр сорвал свою маску и теперь, только теперь, когда пришла пора, показал свое истинное лицо. И лицо это представилось более чем кошмарным.

Родственники и друзья невесты молча переводили взгляд с чистого личика их Лялечки на жесткий рот ее супруга, полный, казалось, кишащих червей, которых он, не переставая, выплевывал и выплевывал.

Семья жениха, напротив, отнеслась к его выразительной речевке совершенно спокойно.

– Извините, – жестко промолвила новоиспеченная свекровь, с силой рванула сына за рукав, выводя его из-за праздничного стола, и повела в ванную.

– Переволновался. Шампанское в голову ударило, – внятно пояснил вслед им свекор. – Бывает иногда при сильных стрессах.

Все как-то подуспокоились, заговорили, напряжение потихоньку спало…

Ляля тоже вышла из-за стола и отправилась на шум воды. Дверь в ванную была открыта. Молодая жена увидела, как мать мужа окунает его голову под струю, повторяя при этом:

– Ведь знал! Зачем пил? Ведь знаешь, зачем позоришься с первого дня?

– Мммммм! – мычал Артем. – Ммммма-ммма!

– Что мама? Знаешь, что с твоим патологическим опьянением нельзя ни рюмки! Мама!

Именно в этот момент Лялечка все поняла ясно-ясно. И насчет тех двух случаев с его исчезновением, и насчет «плохо с сердцем», и насчет радостной торопливости, с которой встретили известие об их намерении пожениться родные Артема. Они боялись, что он долго не продержится, проявит себя, и тогда невеста откажется от свадьбы. Они устали его стеречь и оберегать. И хотели передать его с рук на руки.

Она как-то так ясно все это прочувствовала, что даже замерзла от охватившего ее ужаса. Патологическое опьянение!

Ее подруга рассталась со своим парнем из-за этого. Не смогла терпеть, ничего не смогла поделать.

Они, помнится, вместе читали медицинскую энциклопедию, вникая в этот ужас.

Сумеречное помрачение сознания, вызванное даже небольшой дозой алкоголя, во время которого возникает искаженное, бредовое восприятие обстановки – вот что подразумевается под словами «патологическое опьянение»! Сопровождается этот ужас аффектами страха, тревоги, гнева, ярости, агрессивными действиями. Человек меняется до неузнаваемости, безобразничает, пакостит. А потом засыпает. И, проснувшись, помнит все очень смутно, а то и вообще не помнит. И не понимает, почему вчерашние друзья отшатываются от него в ужасе и прекращают дальнейшее общение с ним. Не все, конечно, делают это сразу. Но постепенно доходит до всех. И спасение при подобном диагнозе только в одном: в полном отказе от алкоголя.

Нет смысла проклинать гены, родительское наследство – что это даст? Надо думать о настоящем и о том, как выстроить свое будущее. Другого пути тут попросту нет. Но это-то и самое сложное. Человек-то ничего не помнит. Ну, выпил лишнего, перебрал. С кем не бывает? Чего все волками смотрят? Ему бы собрать волю в кулак… Не получается.

Один важный вопрос мелькал в Лялиной голове: почему никто – ни свекровь, ни весьма дружественно настроенная бабушка мужа, ни он сам ни слова ей не сказали? Не предупредили, не предоставили право выбора. Было в этом молчании что-то нечестное, подлое, жульническое. Ведь если бы она хоть раз до свадьбы увидела Артема таким, услышала бы эти угрозы, она никогда и ни за что не согласилась бы связать с ним свою жизнь.

А что изменилось сейчас? Подумаешь: штамп в паспорте! Какая-то синяя чернильная печатка – пшик!

Однако с этим «пшиком» изменилось все. Коренным образом.

Одно дело расстаться с женихом. Пусть даже на пороге загса, но с чужим человеком. Другое дело – муж. С ним надо разводиться теперь. И что все гости скажут? И подруги? Да и сама себе она что ответит на упрек в нетерпеливости? И нескольких часов не прошло, и шанса любимому не дала, и сама, своими руками все разорвала, а ногами истоптала.

Нет, сказала она себе. Не может быть, чтоб все оказалось так плохо. Это слишком несправедливо. Это недоразумение. Я поговорю с Темой. Он даст мне слово. Честное-честное. Пусть поклянется моим здоровьем, например. И тогда уж он точно не будет больше пить. Пусть то, что он сказал там гостям, забудется, как кошмарный сон. А у нас с ним после этого все-все будет хорошо. И все позавидуют нам, потому что все у нас будет лучше всех.

Вот что значит штамп в паспорте! А вы говорите.

Ляля спокойно вернулась за стол, заставила себя улыбаться. Старательно веселила гостей. Она это тогда умела.

Потом появилась свекровь, уложившая сына спать.

– Перенервничал, – объяснила мать новобрачного. – Не каждый день женится. Не привык.

И гости дружно рассмеялись, поняв и приняв.

Свадьба есть свадьба. Всякое бывает.

Вспоминали свои свадьбы. У всех, оказывается, именно в этот день случались всякие удивительные казусы, недоразумения, размолвки, дурные знаки. А потом налаживалось, да еще как! До серебряных и золотых свадеб доживали в любви и согласии.