Текст книги "Татьяна Виноградова-Шалевич. Жена артиста"

Татьяна Виноградова-Шалевич. Жена артиста

И сразу все стало очень просто: пусть хоть год, но буду счастлива с человеком, в котором увидела родную душу. Счастья хватило на восемь лет. Потом Вячеслав Анатольевич начал болеть – и это уже совсем другая история. Но я ни разу не пожалела, что связала с ним судьбу.

– «Пожалуй, я на вас женюсь», – решительно заявил мне Вячеслав Анатольевич. Вокруг рассмеялись: всем было понятно, что это шутка. Мы тогда только познакомились – на дне рождения актера Театра имени Вахтангова Михаила Ивановича Воронцова. Они с Шалевичем были партнерами по театру, друзьями и соавторами: вместе писали инсценировки для спектаклей. Моя мама Вера Ивановна Букунова, врач, в шестидесятые годы лечила маму Михаила Ивановича и с тех пор поддерживала приятельские отношения с семьей Воронцова. В тот вечер и меня пригласили в гости.

Конечно, Вячеслав Анатольевич тогда и не думал на мне жениться, просто привычно шутил за столом, в том числе в мой адрес, узнав, что я в разводе. Услышав, что воспитываю четырехлетнюю Лизу и шестилетнего Олега, народный артист улыбнулся: «Двоих детей, пожалуй, не потяну». На самом деле личных планов на мой счет он не имел. Знакомство было приятным, но я о нем и думать забыла, когда спустя пару месяцев Вячеслав Анатольевич разыскал мой телефон и позвонил: «Танечка, приглашаю на свой спектакль. Билеты будут ждать на служебном входе». Позже он признавался, что сам не понял, почему набрал номер.

Было это в 1998 году. Сходила на спектакль «Будьте здоровы». Никогда не была заядлой театралкой. Задолго до нашей встречи посмотрела «Коварство, деньги и любовь» по рассказам Михаила Зощенко и «Три возраста Казановы» по пьесам Марины Цветаевой, где Вячеслав Анатольевич играл роль старого ловеласа.

Признаюсь, что и поклонницей Шалевича-киноартиста тоже не была. Хотя, безусловно, любила фильмы, где он играл: и «Три тополя на Плющихе», и «Семнадцать мгновений весны», а больше всего – «Красную площадь» 1970 года, где у Славы очень фактурная роль белого офицера, который перешел на сторону красных. До середины девяностых картину показывали по телевизору не реже, чем легендарных «Офицеров». Но в ней много говорится о Ленине, и сейчас эта лента почти забыта.

После первого приглашения в театр последовали другие. Цветы Шалевич дарил нечасто, подарками не заваливал. В нашей ситуации это выглядело бы сомнительно, будто опытный мужчина пытается купить расположение молодой женщины. Мы гуляли после спектаклей, иногда до полуночи. Разговаривали. Солировал, конечно, Вячеслав Анатольевич – любил поразмышлять о театре, жизни… Стали появляться вместе в актерских компаниях. Самый сложный вопрос – почему люди оказываются вместе? Есть такое понятие – «химия отношений».

– Мама одобряла ваше общение?

– Она выступила категорически против, пилила меня страшно. Хотя в отличие от меня любила Шалевича-артиста. Но одно дело – боготворить кумира издалека и совсем другое – видеть его рядом со своей дочерью. Мне было двадцать девять, Вячеславу Анатольевичу – шестьдесят четыре. Такая разница в возрасте – не шутка. Мама звонила Воронцову и выговаривала: «Объясни уже им обоим, что они должны расстаться!» Я молчала – маме перечить не привыкла. Не скрою, у самой порой закрадывались сомнения: что нас ждет? У меня за плечами – несложившийся брак, двое детей. После развода бывший муж эмигрировал и практически не общался с Лизой и Олегом. Как дети воспримут, если в жизни их мамы появится мужчина? Вопросов у меня было много.

Слава не подталкивал к решению быть с ним, приняла его я сама, поняв, что… да, влюбилась. И сразу все стало очень просто: пусть хоть год, но буду счастлива с человеком, в котором увидела родную душу. Счастья хватило на восемь лет. Потом Вячеслав Анатольевич начал болеть – и это уже совсем другая история. Но я ни разу не пожалела, что связала с ним судьбу.

К началу наших отношений народный артист выглядел так же, как персонаж фильма «Любовь немолодого человека». Кто видел, тот поймет: когда перед тобой умный, самодостаточный, талантливый мужчина с прекрасным чувством юмора, возраст отходит на второй план. Подруги, предостерегавшие: «Зачем тебе старик?», – едва познакомившись с этим «стариком», о возрасте больше не заикались. Жизненная энергия била через край! Он лихо водил машину – уши закладывало. Но ездил так уверенно, что было не страшно. Как выяснилось позже, Слава обожал аквапарки: мы отправлялись туда чуть ли не каждые выходные. Причем выбирал самые крутые горки: «Танюш, еще вон с той горочки прокачусь? Не ругайся, я быстро», – говорил он с сияющими от восторга глазами.

Едва стали встречаться, начались звонки: «Кто ты такая? Зачем вцепилась в артиста? На квартиру заришься или на его славу?» Переживала, поначалу даже пыталась оправдываться. Я – коренная москвичка, папа был инженером, мама – врач. Сама по образованию акушер-гинеколог, работаю в поликлинике. Живу в собственной трехкомнатной квартире, есть машина и дача – наше семейное «родовое гнездо». Никакой корысти в том, что встречаюсь с народным артистом, у меня нет. Сам Вячеслав Анатольевич на разговоры за спиной внимания не обращал, отмахивался: «Ерунда, поговорят и забудут». Но я все равно переживала. Ведь у Шалевича действительно было полно поклонниц. Помню восемнадцатилетнюю, которая после каждого спектакля ждала его у служебного входа с бордовой розой – одной-единственной. Мы уже жили вместе, и я сильно расстраивалась, когда он возвращался из театра с этим цветком. Даже выговаривала:

– Почему нельзя оставить в гримерной, чего эта девица от тебя хочет?

А Слава улыбался:

– Что кипятишься? Я же с тобой!

По-моему, ему даже нравилось, что ревную.

– Как развивались отношения?

– С 1957 года Шалевич играл в Театре имени Вахтангова. А незадолго до нашего знакомства возглавил Театр имени Рубена Симонова, сменив на посту худрука Юрия Васильевича Яковлева. Театр этот создал Евгений Рубенович Симонов и назвал именем отца, который в течение почти тридцати лет занимал должность главного режиссера. Вячеслав Анатольевич по праву считал Рубена Николаевича своим учителем и чтил его память.

Помню, в департаменте культуры Славе настойчиво рекомендовали взять в труппу новых артистов с громкими именами. Как говорится, влить свежей крови. Но для этого требовалось уволить кого-то из актеров театра. Отказался наотрез: «В труппе – ученики самого Евгения Рубеновича! Пусть все останется как при создателе!»

Так вот, Театр Симонова должен был ехать на фестиваль в Авиньон. Меня тоже пригласили. Кроме Авиньона в планах были Ницца, Канны и Париж – это Слава придумал. Он впервые посетил французскую столицу в 1961 году, потом еще несколько раз, знал этот город и любил. Мы забронировали гостиницу, купили билеты на поезд и два дня провели в Париже. Это было великолепно. После возвращения Слава сказал мне: «С тобой можно жить».

По возвращении в Москву выстроился совсем иной график жизни. Ночевала я у Славы (за детьми в мое отсутствие присматривала мама), по утрам заезжала домой, отвозила их в школу и детский сад, затем мчалась на работу. После работы отводила сына в секцию карате, а дочь на танцы, забирала, кормила ужином, укладывала спать – и уезжала к Вячеславу Анатольевичу. Где-то через полгода такой сумасшедшей жизни он предложил поселиться вместе. С детьми перебрались на Арбат – без воздуха улицы своего детства Слава не мог.

Не могу сказать, что он меня излишне опекал, как часто случается у пар с большой разницей в возрасте. Наоборот, порой я даже ощущала себя старше, поскольку по характеру «мама» – мне необходимо всех накормить, обиходить. По вечерам Славу всегда ждал горячий ужин. Мы подолгу разговаривали, иногда до пяти утра. А мне к девяти – на работу в поликлинику. Конечно, не высыпалась. Но ночные беседы были настолько задушевными, ни на что бы их не променяла.

Официально мы оформили отношения тридцать первого января 2001 года. Свадьбу сыграли скромную, из гостей – мои дети и мама, которая уже смирилась, более того, полюбила зятя, называла его «трудягой». В ее устах это звучало высшей похвалой. На свадьбу она подарила мне семейную реликвию – бабушкино кольцо: в предыдущее замужество я этой чести не удостоилась. А вот Слава, кстати, колец не признавал. Носил после венчания только дня два, потом положил дома на полочку: «Артисты колец не носят. Далеко не все герои женаты, а постоянно снимать-надевать – может потеряться».

– О прежней личной жизни он вспоминал? Ведь позади были три брака и громкие романы, как например с Валентиной Титовой, которая оставила Шалевича, заставив сильно страдать.

– Вячеслав Анатольевич вечером как увидит по телевизору знакомое лицо, начинает вспоминать вслух. Никакого смущения передо мной не испытывал, я для него стала «своим парнем», которому не зазорно открыться. Даже гордился былыми победами: тот еще донжуан! Но к каждой женщине из прошлого относился с теплотой и уважением.

Первый брак Славы был студенческим, краткосрочным. Со второй женой, актрисой Натальей Упеник, родили сына (Владимир умер за год до нашего знакомства). Но это не помешало мужу уйти из семьи, когда встретил и полюбил Валентину Титову. Вячеслав Анатольевич признавался, что действительно очень переживал, когда она оставила его ради Владимира Басова. Хотя соглашался, что выбрала достойного человека и настоящего профессионала. Со временем чувства к Титовой угасли, рассказывал: «Как-то встретились – она приближается, а я вдруг понимаю, что не волнуюсь». Кстати, когда мы уже поженились, Слава с Валентиной вместе снимались в фильме «Женщин обижать не рекомендуется». Общих сцен не было, но на премьере увиделись. Поздоровались довольно сухо – я не заметила даже намека, что когда-то в их отношениях бушевал пожар.

А вот про Галину Петровну, которую Слава встретил вскоре после разрыва с Валентиной Титовой, муж вспоминал более трепетно: тридцать один год брака пролетел как один день. О ее проблемах со здоровьем много писали в прессе, не хотелось бы углубляться. Вячеслав Анатольевич любил ее. В квартире, куда я попала месяца через три после нашего знакомства (и спустя полтора года после смерти Галины Петровны), все напоминало о ней – сумка на ручке двери, туфли под шкафом… Словно человек вышел на пять минут в магазин и вот-вот вернется. Не знаю, насколько сильно Вячеслав Анатольевич держался за прошлое – по-моему, привычно спасался сценой, съемками. Помню, случайно познакомилась с женщиной, работавшей в больнице, где лечилась Галина Петровна. Она рассказала, как Шалевич ухаживал за женой, оставался ночевать в палате. Не отстранился, был рядом до конца. Поступок настоящего мужчины.

Слава чтил ее память, отмечал дни рождения и годовщины смерти. Когда приходили их общие друзья, настаивал, чтобы я тоже присутствовала. Но мне было неловко, приходилось искать отговорки. Бывать на этих мероприятиях казалось неправильным, некорректным: это его прошлое, часть жизни, к которой я не имела касательства.

– Легко ли поладил Вячеслав Анатольевич с вашими детьми?

– Несмотря на то, что, бывало, ворчал: «Вообще-то детей я не люблю!» – у них сложились теплые отношения. Дружбы он не искал, относился ровно, без сюсюканья. В первые месяцы общения поехали с компанией в Подмосковье, я взяла с собой маленькую Лизу. Она у нас девочка открытая, подошла к Славе, предложила вместе собирать грибы. Вячеслав Анатольевич объяснил, что грибы не любит – ни есть, ни собирать. Лучше просто погуляет, подышит воздухом. Разговор шел на равных!

Олег и Лиза называли отчима по имени-отчеству, но на ты, по-свойски. Сыну Славы Ивану к тому моменту было чуть за двадцать, и он уже жил отдельно. Понятно, что я не могла заменить ему мать. Были ли у него обиды на отца? Не знаю… Главным для мужа оставалась работа, все остальное, в том числе семья, было явно вторичным.

Наша Аня родилась в 2001-м. Рано утром муж уже входил в мою палату. Первым делом с напряженным лицом пересчитал все пальчики на ногах и руках малышки. Боялся: вдруг из-за его возраста у ребенка будут проблемы? К счастью, дочь родилась абсолютно здоровой. Новоиспеченный отец буквально сиял от счастья. Но все время повторял:

– Таких маленьких детей никогда близко не видел!

Я удивилась:

– Но у тебя же два сына?!

– Да, но их воспитывали мамы, меня дома почти не было. Я артист!

С коляской по Арбату не гулял, как обещал до рождения Ани, но дома, на даче, в поездках проводил с ней много времени.

Кстати, именно с Аней связана история, которая отлично характеризует мужа. Трехлетнюю дочку удалось пристроить в элитный детский сад, однако ей там отчего-то не нравилось. Хитренькая, она изо всех сил тянула время, только бы в сад опоздать, по дороге изматывала мне все нервы. Помню, в очередной раз тащила дочь в группу, она страшно раскапризничалась и терпение мое лопнуло. Привела обратно домой, вручила Вячеславу Анатольевичу, который только проснулся, говорю: «Сам ее в сад доставляй. С меня хватит!»

Муж удивился: никогда его о подобном не просили. Ушли вдвоем… Через полчаса возвращаются. Слава никогда не разрешал повышать дома голос и себе не позволял, а тут почти кричит: «Ты глаза этих теток-воспитательниц видела?» Оказалось, до садика они с дочкой благополучно добрались, но воспитательницы отцу категорически не понравились. Кипятился он долго: «Куда ты смотрела? Плевать на их систему развития, главное, я увидел, что сотрудники детей ненавидят! Как хочешь, но моя дочь туда больше ни ногой!» Вскоре мы нашли муниципальный сад, куда Аня бежала вприпрыжку.

Зная биографию Вячеслава Анатольевича, легко могу понять, почему он так разозлился. Вероятно, спустя годы заново пережил боль и отчаяние ребенка, который, будто загнанный зверек, вынужден уворачиваться от злобы и насмешек взрослых. Во время войны муж попал в детдом в Саратовской области: московских ребятишек отправляли в эвакуацию без родителей. Не раз вспоминал, как старшие дети избивали малышей, издевались над ними. Например восьмилетнему Славе сильно доставалось за «неправильную» фамилию. Однажды он отказался есть гороховый суп – не любил. «Тогда взрослый мальчик «в авторитете» заявил мне с ухмылкой, – рассказывал Вячеслав Анатольевич, – «Привередничаешь, значит – сытый. Вообще больше никакой еды не получишь!» И какое-то время у Славы отбирали все до последней крошки. Воспитатели заметили только через неделю с лишним, когда он уже падал в голодные обмороки.

Муж признавался, что сам не знает, как выжил. Ему удалось убежать из этого ада, неделю скитался, ночуя где придется, питаясь одним диким луком. При этом чувствовал себя свободным и почти счастливым. Однако начинало холодать, и пришлось вернуться в детдом: мороз показался страшнее издевательств и побоев. Уже после войны и возвращения в Москву мама однажды привезла Славу на вокзал и припугнула, мол, будешь себя плохо вести, отправлю обратно в детдом. Оставила одного и ушла. Но угроза не сработала. Он решил: «Я там был и выжил – уже не страшно». Мама, конечно, вернулась, вручила мороженое: «Хорошо подумал о своем поведении? Больше не хулигань!»

К счастью, будущего народного артиста детские обиды не озлобили. Но безусловно оставили на сердце рубцы. Порой кажется, что выбор им актерской профессии – своеобразная попытка найти другую реальность. Где все иначе, чем в жизни: и ты вроде бы не ты, и обиды ненастоящие, придуманные драматургом или сценаристом.

Тем более что до Вячеслава Анатольевича артистов в их семье не было. Разве что жили они с мамой на Старом Арбате и стена коммуналки примыкала к Театру имени Вахтангова.

Мать Елена Ивановна работала машинисткой в Министерстве обороны. У Славы висел ее портрет – красивая женщина с волевым лицом. Она умерла за десять с лишним лет до моей встречи с ее сыном. Он часто вспоминал мать, говорил, была идейной, настоящей несгибаемой большевичкой с железными принципами. В свое время обиделась на мужа Анатолия Ивановича и решительно перечеркнула брак: уехала из Минска, где они жили, к родственникам в Москву, будучи на восьмом месяце беременности. Порвала отношения навсегда. Долгие годы Вячеслав Анатольевич считал, что отец погиб на финской войне. Но когда ему было тридцать семь, он гастролировал в Бийске. Там за кулисы вдруг пришел местный житель, представившийся Анатолием Шалевичем. Они пообщались. Оказалось, отец служил в НКВД, потом был репрессирован, отсидел. Впоследствии как-то по приезде в Москву заглянул в гости к сыну. Страшно рассердился, увидев в квартире иконы, даже пытался их выбросить. Заявил, что Елена Ивановна дурно воспитала Славу. Больше они не виделись.

Крутой нрав Елена Ивановна проявляла и по отношению к сыну. Мать категорически не одобрила его выбор актерской профессии. Ни разу не пришла к Славе на спектакль, не видела его на сцене! Немного смягчилась лишь под конец жизни, когда он получил звание народного артиста РСФСР. «Когда хвалилась моим званием перед подругами, – вспоминал Вячеслав Анатольевич, – я впервые увидел на ее лице улыбку матери, которая гордится сыном». Однако никаких обид на неласковую Елену Ивановну он не накопил, принимал такой, какая есть.

Даже если переживал, вида не показывал. Не перед каждым мог распахнуть душу, у него было мало друзей. Коллег, с которыми поддерживал добрые отношения, – сколько угодно, весь Вахтанговский театр, никогда не слышала, чтобы с кем-то у него случился конфликт. А вот самых-самых, которых пустишь в душу и в дом, – единицы. Как Михаил Иванович Воронцов, Марианна Вертинская (они дружили долгие годы, и сейчас, после ухода Славы, Маша остается близким для меня человеком), Дмитрий Севастьянов – он не из актерской профессии, врач-стоматолог. При том что Шалевич – душа компании, весельчак, балагур, всегда с шутками-прибаутками – со стороны казался человеком очень легким.

– А «культ личности» народного артиста РСФСР в семье поддерживался?

– Нет, что вы, никто не ходил на цыпочках. Да и Слава никогда не вел себя будто великий и все должны падать перед ним ниц. У меня оставалась своя профессия, у него своя. Мог иногда разгневаться, так сказать, «по культурному поводу». Помню, взъелся, когда я не узнала в телевизионной передаче Цецилию Мансурову. Как девочку распекал: «Таня, как можно не узнать великую артистку?» Детей ругал за то, что недостаточно внятно говорят: «У вас каша во рту!» Это не было старческим брюзжанием, он искренне переживал, что культура языка уходит. Не уставал напоминать, что у приличного человека должны быть безупречные дикция и речь. Неслучайно на его книжной полке на самом видном месте красовался словарь правильных ударений.

В остальном дома Вячеслав Анатольевич был самым обычным человеком. Не любил, когда долго разговариваю по телефону с подругами: «Сколько можно болтать?» Ходил со мной за покупками, ему это нравилось, даже платья мне выбирали вместе. Если приобретала самостоятельно, мог и отправить назад в магазин: «Тебе не идет! Сдай!» И я сдавала.

Мы старались уважать друг друга и детей так воспитывали. Скажем, Вячеслав Анатольевич любил смотреть новости по телевизору. Приходит в комнату, а ребята включили другую передачу. Олег и Лиза тут же послушно уступали место на диване: «Вячеслав Анатольевич, тебе как всегда – новости?» Это их собственная инициатива, никто не заставлял. Если учил роль, старались помалкивать – и тоже не по приказу.

Дома муж не касался никаких дел. Ремонтом занимались рабочие – договаривалась я. На кухне вел себя скорее как гость, нежели как хозяин. Даже сахар в чашке я ему размешивала. Готовить, как оказалось, не умел, даже простую яичницу. Максимум, на что хватало его кулинарных талантов, – это разогреть что-то в микроволновке. Теперь понятно, почему, оставшись без Галины Петровны, обедал и ужинал исключительно в театре.

Я не переживала, что весь быт на мне и нет помощи. Переделать человека в принципе невозможно, тем более в таком возрасте. Принимала таким, какой есть. У мужа, как уже сказала, на первом месте всегда оставалась работа, я же занималась домом.

У меня много родственников, родной брат и его семья – самые близкие. Одна из семейных традиций – собираться на подмосковной даче в выходные и праздники на застолье с шашлыками. Вячеслав Анатольевич дачу мою долго не любил. Ворчал, что не понимает нашего рвения к земле: «Я урбанист – сугубо городской житель, мне ваши пейзажи малоинтересны». Вытаскивала его за город чуть ли не силой. Бывало, едем – я рассказываю, как хорошо летом на свежем воздухе. А он в ответ – снова о работе. Сетует например: «Как жаль, что я от Фокса отказался!»

Был такой момент в его творческой биографии – режиссер Станислав Говорухин приглашал в «Место встречи изменить нельзя». Но Вячеслав Анатольевич незадолго до того прочел роман братьев Вайнеров «Эра милосердия», по которому и собирались снимать фильм. Ознакомился со сценарием и был разочарован: историю значительно сократили. Подумал, что картина вряд ли будет удачной, отказался. И не случилось у него этой роли – сыграл Александр Белявский.

– А мог бы я. Но сам виноват, – сокрушался муж.

– Тебе грех жаловаться – более ста сорока работ в кино. А сколько в театре!

Он соглашался со мной, но все равно считал: многое не успел. Правда, будучи большим оптимистом, верил (по-моему, совершенно искренне), что лучшее всегда впереди – будут еще и хорошее кино, и удачные спектакли. С упоением и каким-то мальчишеским задором вел репертуар в Театре имени Рубена Симонова – подбирал интересные пьесы и режиссеров, искал и находил спонсоров. И меня вовлек в свою театральную жизнь. Когда умер директор Валерий Калужанов, услышала от мужа безапелляционное: «Я решил – ты уходишь из своей поликлиники и будешь у нас в театре директором!»

В тот период снова возникли пересуды за спиной – что Шалевич привел в театр жену-гинеколога. Но тут я уже не обращала внимания. Надо не слушать, а работать, везти этот воз. И мы везли. Счастливое было время – казалось, будем вместе вечно.

– Но с 2006 года Вячеслав Анатольевич начал болеть. Вашей Ане было всего пять лет…

– Недуг подкрадывался незаметно. Муж стал чуть меньше разговаривать – все чаще молча сидел перед телевизором. Изменилась походка: еще вчера почти бегал – на месте не удержишь, а тут стал шагать размеренно. Как-то вечером позвонили из Театра Вахтангова: на спектакле «Без вины виноватые», где Вячеслав Анатольевич играл Мурова, упал прямо на сцене с высоты полутора метров (согласно сценарию стоял на стойке декорации бара) и повредил лицо. Скорая увезла в больницу накладывать швы.

А ведь он так не любил болеть! Не имел даже страхового полиса, грипп переносил на ногах. Помню, прибегает из театра, весь пылает. Измерили температуру – под сорок. Спрашиваю:

– Как же ты в таком состоянии выходил на сцену?!

А он раздражается:

– Дай какую-нибудь таблетку, чтобы все поскорее прошло! – хотел сразу же бежать дальше.

Но недуг неумолимо подтачивал организм, силы утекали. Стал еще медленнее ходить – уже с палочкой, затем отнялась правая рука. Сильно ухудшилось зрение – буквы расплывались. Я долго списывала все на усталость, ведь Слава столько работал! Ему бы к врачам пораньше обратиться, но он категорически не хотел, говорил: «Ерунда! Полежу – пройдет». Однако не проходило. С трудом удалось убедить оставить хотя бы одну работу – Театр имени Рубена Симонова. Первой оттуда уволилась я – вернулась обратно в поликлинику. Вячеслав Анатольевич держался до последнего: «Как же театр без меня?» А когда все же ушел, артисты на него обиделись. Другого худрука так и не нашли, и вскоре театр сделали филиалом Вахтанговского. Многих актеров при реорганизации уволили. Жаль, что так вышло. Но не Шалевич виноват – его болезнь.

За руль муж в последний раз сел двадцать второго июня 2010 года. Уже, конечно, не лихачил. Приехал с дачи в театр, и ему стало плохо. Доктора определили предынсультное состояние, но Вячеслав Анатольевич вновь отказался от госпитализации. Мол, должен доиграть спектакль, а дальше видно будет. И вышел на сцену. Я караулила в кулисах, не понимая, что делать. Его спасать? Или бежать к маме, которая тоже болела? Хоть разорвись. Мамы не стало на следующий день – двадцать третьего июня. А Слава через месяц пересел в инвалидную коляску.

Наконец позволил отвезти себя в больницу. Выяснилось, что в прошлом перенес на ногах несколько микроинсультов – и запустил болезнь. Теперь в графе «диагноз» значилось: «хроническая ишемия головного мозга». Если перевести на простой язык, в мозг поступало недостаточно крови. Я проштудировала кучу медицинской литературы и до сих пор удивляюсь: всюду написано, что люди, страдающие этим заболеванием, в первую очередь теряют память. Но Вячеслав Анатольевич до последнего оставался в здравом рассудке. Помнил все до мелочей!

И на сцену продолжал выходить – все шесть лет, что передвигался на коляске, я исправно возила Славу на спектакли даже из больницы. Он и слышать не хотел, чтобы покинуть труппу Вахтанговского театра. Руководство пошло навстречу: для удобства Шалевича декорации сделали передвижными – в «Пристани» он выезжал на сцену, сидя за столом.

Вспомнилась смешная, насколько этот эпитет подходит к моему рассказу, история. Как-то меня вызывает главврач клиники, где лежал Вячеслав Анатольевич. Захожу в кабинет и слышу: «Татьяна Викторовна, вы меня извините, но ваш муж уверяет, будто ездит в театр на спектакли. Не знаю, что делать с его галлюцинациями». Доктор решил, что это фантазия народного артиста! Когда объяснила: муж действительно играет на сцене, доктор посмотрел на меня так, будто это я не в себе. Возвращаюсь к Славе в палату, он жалуется: «В этой больнице меня, похоже, за сумасшедшего держат – спрашивали, какой сейчас месяц, число и год». Через два дня его выписали. Лечились в Москве и Израиле, хватались за любую соломинку, даже к народным целителям обращались. Все испробовали: и инъекции стволовых клеток, и подводный массаж, и иглоукалывание. Увы, ничего не помогало.

Я утром готовила на весь день, кормила его завтраком и уходила на работу. Днем из школы приходила Аня и кормила папу обедом. Сам он, к сожалению, уже не мог поднять ложку.

При этом оставался почти прежним Славой, которого я когда-то полюбила. До последнего дня верил, что встанет на ноги. Мы даже ездили отдыхать в Италию. Подвозила его к морю, помогала сделать несколько шагов – и он плыл, тело начинало вновь слушаться. Исполнил мечту слетать в Монако. Там всюду брусчатка, с коляской пришлось тяжеловато, но справились. Слава смотрел сияющими глазами на красоты вокруг, словно пытаясь навсегда запечатлеть их в памяти. Постоянно от него слышала: «Как все же интересно жить!»

Муж даже юморил. Спрошу, чего хочет на ужин, а потом закручусь и забуду, что он ответил. Возвращаюсь:

– Извини, так что ты хотел на ужин?

– И у кого из нас двоих плохо с головой? – шутливо ворчал Слава.

Его восьмидесятилетие отмечали на даче. Собралась многочисленная родня. Под финал вечера юбиляр произнес трогательную речь, которую я записала на видео. Признался, что жизнь прошла бурно, но в последние годы успокоился, поняв: истина кроется в большой семье, потому что главная надежда – дети.

Семья у нас действительно большая. Старший сын Вячеслава Анатольевича Владимир, к сожалению, рано умер. У него осталась дочь Алена, у которой растет сын Никита, сейчас ему тринадцать – правнук Шалевича. Они конечно же тоже были на юбилее деда и прадеда. У Ивана замечательная семья – четырехлетний Павлик и жена Вера. Иван звукорежиссер, Вера – актриса Театра имени Вахтангова. У всех свои дела, и встречаться удается нечасто. Постоянно общались и продолжаем общаться с двоюродной сестрой Вячеслава Анатольевича Татьяной Никаноровной, ей восемьдесят шесть лет.

Мои дети выросли. Сын Олег – ему скоро двадцать пять – окончил мединститут, стал нейрофизиологом, сейчас повышает квалификацию в Германии. Двадцатидвухлетняя Лиза по образованию экономист. Года два назад был момент, Вячеслав Анатольевич сказал им: «Я бы очень хотел, чтоб вы были моими детьми и по крови тоже».

Аня наша заканчивает девятый класс и о будущей профессии пока не задумывалась. Она, конечно, самый большой подарок, который мне преподнес муж. Пойдет ли дочь по стопам папы, станет ли актрисой, пока сказать сложно. Сам Вячеслав Анатольевич говорил: «Только если сама захочет – настаивать нельзя ни в коем случае. Должно быть призвание». Хотя буквально за месяц до своего ухода велел Ане обязательно прочитать книгу Станиславского «Моя жизнь в искусстве». Возможно, все же увидел в ней актерские способности.

Семья семьей, однако без профессиональной востребованности жизнь мужа не могла быть счастливой. Уже после его ухода прочла где-то в Сети предположение: дескать, Шалевич работал до последнего оттого, что в семье не хватало денег. Это не так. История была не про деньги, а про великое служение профессии, на которое способны немногие. К театру муж относился как к святыне. Не дай бог опоздать на спектакль!

В «Трех возрастах Казановы» есть такой диалог:

– Да что тебе во мне?

– Потухли!..

В последние месяцы жизни я заметила, что у Вячеслава Анатольевича глаза тоже стали погасшими, уставшими. За десять лет болезни он устал бороться. Тридцатого ноября планировал, как обычно, играть в «Пристани». Весь день собирался с силами, не разговаривал. Я беспокоилась:

– Ты точно сможешь выйти на сцену? Может, позвонить в театр и попросить о замене?

Вячеслав Анатольевич тихо, но твердо ответил:

– Буду играть!

Его внучка Алена, которая работает в театре суфлером, рассказала мне: «Дед произносил текст без запинки – и вдруг резко замолчал. Подсказываю ему реплики в наушники – никакой реакции. По-моему, его сознание на несколько секунд отключилось». Но Слава пришел в себя, совсем не помнил, что произошло, и свою часть спектакля как-то доиграл. Дома я заявила ему: «Все! Хватит геройствовать, думаю, не стоит тебе больше играть!» Муж промолчал.

На следующий день разговаривала с директором Театра Вахтангова Кириллом Кроком. Он внимательно выслушал меня и резюмировал: «Лишить актера выхода на сцену – все равно что убить его. Я отказываюсь в этом участвовать. Если Вячеслав Анатольевич хочет играть, пусть играет!»

Услышав, что его не собираются отстранять от роли, что нужен театру, муж очень обрадовался. А через сутки попал в реанимацию. Потом были девятнадцать дней комы. Ездила в больницу каждый день и слышала от врачей убийственную фразу: «Состояние стабильно тяжелое». Гладила Славу по волосам, по руке, говорила, что он обязательно справится, а мы с девочками очень ждем его дома.