Текст книги "Радость. Свобода. Храбрость"

Тогда как для любви не нужно никаких денег; любить ты можешь таким, как есть. И если ты думаешь, что для любви требуются деньги, и гонишься за деньгами, однажды, может быть, у тебя будут деньги, и тогда внезапно ты почувствуешь себя пустым – потому что все эти годы были потрачены впустую в накоплении денег… И не только потрачены впустую; более того, все эти годы были годами без любви, ты не тренировался в любви. Теперь деньги есть, но ты не умеешь любить. Ты забыл сам язык чувствования, язык любви, язык экстаза.

Да, ты можешь купить красивую женщину, но это не любовь. Ты можешь купить самую красивую женщину мира, но это не любовь. И она придет к тебе не потому, что тебя любит; она придет к тебе из-за твоего счета в банке.

Деньги – это символ. Власть, политическая власть – это символ. Респектабельность – это символ. Все это не реальные вещи, это человеческие проекции. Это не объективные вещи; в них нет никакой объективности. Их нет, это только сновидения, спроецированные несчастливым умом.

Если вы хотите быть экстатичными, вам придется выпасть из символического мира. Освободиться из символического мира – значит освободиться от общества. Освободиться от символического мира – значит стать индивидуальностью. Чтобы освободиться от символического мира, вам придется набраться храбрости и войти в реальное. И только реальное реально – символическое нереально.

Что такое экстаз? Нечто, требующее достижения? Нет. Нечто, требующее, чтобы вы его заработали? Нет. Нечто, чем вы должны стать? Нет. Экстаз есть бытие, а стремление стать кем-то есть страдание. Если вы хотите кем-то стать, то будете несчастными. Это стремление – коренная причина несчастья. Если вы хотите быть экстатичными – тогда это только сейчас, здесь-сейчас, в это самое мгновение. В это самое мгновение – никто не заграждает вам путь, вы можете быть счастливы. Счастье так очевидно и так легко. Это ваша природа. Вы уже несете его в себе. Просто дайте ему шанс расцвести, распуститься в цветок.

И экстаз не принадлежит голове, помните. Экстаз принадлежит сердцу. Экстаз не принадлежит мысли; он – из области чувствования. А вы были лишены чувствования, вы были отрезаны от чувствования. Вы не знаете, что такое чувствование. Даже когда вы говорите: «Я чувствую», вы только думаете, что чувствуете. Когда вы говорите: «Я чувствую себя счастливым», наблюдайте, анализируйте, и вы найдете, что думаете, что чувствуете себя счастливым. Даже чувствование должно преломиться сквозь призму мышления. Оно должно преодолеть цензуру мышления. Лишь когда мышление его одобряет, оно позволено. Если мышление его не одобряет, оно сбрасывается в бессознательное, в подвал вашего существа и оказывается забытым.

Переместитесь более в сердце, будьте менее в голове. Голова – это только часть вас; сердце, в смысле, в котором я использую это слово, – все ваше существо. Сердце – это ваша тотальность. Поэтому каждый раз, когда вы в чем-то тотальны, вы действуете из чувствования. Каждый раз, когда вы в чем-то частичны, вы действуете из головы.

Наблюдайте, как художник рисует, – и в этом состоит разница между настоящим художником и техником. Если художник – только техник, владеющий техникой рисования, знающий технологию, знающий о кистях, красках и холсте, получивший образование, – он будет действовать из головы. Он будет техником. Он будет рисовать, но не будет в этом тотален. Затем наблюдайте настоящего художника, который не техник. Он будет этим поглощен, пьян. Он будет рисовать не только рукой, он будет рисовать не только из головы. Он будет рисовать всем своим существом; он будет вовлечен до мозга костей – включая ноги, включая кровь и плоть, включая мозг костей, включая все, что в нем есть. Вы можете наблюдать, вы можете видеть, вы можете почувствовать, что он в этом тотален, он в этом потерян. Для него больше ничего не существует. Он пьян. В это мгновение его больше нет. Он – не делающий. Голова – это делающий. В это мгновение тотальной поглощенности он – не делающий; он – только проход, словно сквозь него рисует целое.

Когда вы сталкиваетесь с танцором – настоящим танцором, не таким, который просто исполнитель, – тогда вы увидите, что он не танцует, нет. Что-то от запредельного танцует в нем. Он в этом тотален.

Каждый раз, когда вы чем-то заняты тотально, вы экстатичны. Когда вы в чем-то частичны, то остаетесь несчастными, потому что часть вас будет двигаться отдельно от целого. Тогда сохранится разделение – расщепленность, напряжение, тревога.

Если вы любите из головы, ваша любовь не даст вам никакого экстатического опыта. Если вы медитируете из головы…

Когда-то я ходил на реку плавать, и я это очень любил. Каждый раз, когда я возвращался, один из соседей всегда на меня смотрел, и он видел, что я был очень экстатичным. Однажды он спросил:

– Что происходит? Я всегда вижу, что ты ходишь на реку, и ты остаешься там часами и плаваешь в реке. Я тоже хочу с тобой пойти, потому что ты выглядишь таким счастливым.

– Пожалуйста, не ходите, – сказал я. – Вы упустите суть, и реке будет очень грустно. Нет, не ходите, потому что сама ваша мотивация станет преградой. Вы можете плавать, но вы будете ожидать, когда же с вами случится это ощущение счастья. Оно никогда не случится – потому что оно случается, только когда вас нет.

Плавание может стать медитацией, бег может стать медитацией – что угодно может стать медитацией, если вас нет. Экстаз принадлежит сердцу, принадлежит тотальности. Под «сердцем» подразумевается ваша тотальность, органическое единство.

И танцуйте сегодня, не завтра. Пусть танец будет здесь и сейчас, и пусть он исходит из вашей тотальности. Вы покидаете самого себя; вы становитесь пьяницей.

Да, радость безумна. И только безумные люди могут ее себе позволить. Обычный здравомыслящий человек так хитер, так коварен, расчетлив, что не может позволить себе радости, потому что ее нельзя контролировать. Точно так же, как я говорил, что радостного человека не может контролировать общество, позвольте мне сказать вам еще и это: вы не можете контролировать собственную радость, не можете контролировать собственный экстаз. Если вы хотите сохранить контроль, то никогда не будете радостными; тогда вы можете быть только несчастными. Только несчастье подконтрольно – обществу или даже вам самим.

Многие люди приходят ко мне и говорят, что хотели бы выбраться из своих несчастий, но они не готовы двигаться в состояние бесконтрольности. Они хотят контролировать даже радость. Они всегда хотят сохранять контроль. Они всегда хотят оставаться хозяином, боссом. Это невозможно. Босс должен исчезнуть. Радость может извергнуться в вашем существе, только когда весь контроль удален. Радость не знает никакого контроля, она дика.

Экстаз дик, его нельзя контролировать. Вы должны потерять весь контроль. Вы должны упасть в него, в саму его бездну – а эта бездна бездонна. Вы продолжаете падать, падать и падать и никогда не достигаете дна, потому что у радости нет конца. Это бесконечный процесс, он вечен. И он так громаден – как вы можете его контролировать? Сама эта идея глупа.

Когда вы танцуете, как сумасшедший, поете, как сумасшедший, когда вы радостны без всякого контроля, без собственного присутствия, когда радость так полна, льется через край, вы наводнены ею, и весь контроль отброшен – тогда вы увидите чудо. Смерть и жизнь танцуют вместе, потому что вся двойственность исчезает. Если вы разделены, возникает двойственность. Если не разделены вы, двойственность исчезает.

Когда вы расщеплены, расщеплен весь мир. Именно ваша собственная расщепленность проецируется на экран вселенной. Когда вы в нерасщепленном состоянии – цельные, единые, органичные, оргазмичные, – тогда вся двойственность исчезает. Тогда жизнь и смерть – одно; не противоположности, но взаимодополняющие части, танцующие рука об руку. Тогда плохое и хорошее – одно; они танцуют рука об руку. Тогда материя и сознание – одно. Именно это происходит у вас внутри: душа танцует с телом, тело танцует с душой. Они – не двое. Они – одно; они – абсолютно одно, проявление единства. Тело – не что иное, как видимая душа, а душа – не что иное, как невидимое тело.

И Бог – не где-то вверху на небесах. Он здесь сейчас – в деревьях, в камнях, в вас, во мне, во всем сущем. Бог – душа существования, невидимое, глубочайшее внутреннее ядро. Внутреннее танцует с внешним. Возвышенное танцует с низменным. Священное танцует с нечестивым, и грешник танцует со святым.

Как только вы становитесь одним целым, внезапно вся двойственность исчезает.

Именно поэтому я говорю, что действительно мудрый человек также и дурак – неизбежно, потому что глупость и мудрость танцуют вместе. И действительно мудрый человек, настоящий святой, также и негодяй – неизбежно, по-другому быть не может. Бог и дьявол – не двое. Думали ли вы когда-нибудь о слове «дьявол»? Оно происходит от того же корня, что и слово «божественный»; они принадлежат к одному и тому же корню. Оба они происходят от санскритского корня дива; от него происходит дэва, от него происходит слово «божественный», от него же происходит и слово «дьявол».

Глубоко внутри дерево одно. Ветвей много, и они движутся в разных измерениях, направлениях; листьев миллионы, но, если вы идете глубоко, вы приходите к единству, к одному дереву.

Когда вы в танце, все танцует вместе с вами. Да, старая пословица верна: если ты плачешь, то плачешь один; если ты смеешься, вместе с тобой смеется весь мир. Когда вы несчастны, вы отделены.

Несчастье отделяет вас; отделенность делает вас несчастными. Эти вещи связаны друг с другом, лежат в одной упаковке. Каждый раз, когда вы несчастны, внезапно вы становитесь отделенными. Именно поэтому эго не может позволить себе быть счастливым, потому что, если вы станете счастливым, эго не сможет существовать – вы больше не отделены. Эгоистичный человек не может позволить себе быть экстатичным. Как он может позволить себе быть экстатичным? – потому что в экстазе эго не будет. Это для него чересчур. Он предпочтет оставаться несчастным. Он окружит себя тысячей и одним несчастьем, чтобы помочь сохраниться эго.

Вы не замечали? Когда вы действительно счастливы, эго исчезает. Когда вы действительно счастливы, внезапно вы чувствуете глубокое единство с целым. Когда вы несчастны, вы хотите быть в одиночестве; когда вы счастливы, вам хочется этим поделиться.

Когда Будда был несчастен, он ушел в лес, бежал от мира. Что случилось через шесть лет? Когда он стал экстатичным, он вернулся обратно в мир. Он должен был поделиться тем, чего достиг.

В страдании вы подобны семени, в экстазе вы становитесь цветком, и ваш аромат, конечно, должен быть высвобожден, чтобы его подхватили ветры.

Вы можете это наблюдать в некоторой мере и в собственной жизни. Когда вы несчастливы, вы закрываете двери, вы не хотите встречаться с друзьями. Вам не хочется никуда идти, не хочется ни в чем участвовать, вы говорите: «Оставьте меня в покое. Пожалуйста, оставьте меня в покое». Когда кто-то становится очень, очень несчастным, он совершает самоубийство. Какой в этом смысл? Что такое самоубийство? Самоубийство – это попытка уйти так далеко от мира, чтобы нельзя было вернуться. Это движение в одиночество, абсолютное, необратимое, чтобы нельзя было вернуться. Именно это и есть самоубийство.

Слышали ли вы когда-нибудь, чтобы кто-то совершил самоубийство, когда был счастлив, когда был экстатичен, когда танцевал? Нет, когда возникает танец, вы бросаетесь наружу, вы распахиваете двери, вы созываете друзей, вы созываете соседей, вы говорите: «Входите. Я собираюсь дать пир – давайте потанцуем, давайте немного повеселимся. Я так наполнен, и мне хочется поделиться с вами». И каждый, кто бы ни пришел к вашим дверям, – вы их приветствуете, встречаете с распростертыми объятиями. Вы приветствуете каждого в мгновение, когда счастливы. Когда вы несчастливы, даже те, кому вы всегда были рады, – вы им больше не рады.

Если вы танцуете, все существование становится танцем. Оно – уже танец. Индуисты называют это Рас-Лилой – Бог танцует, а вокруг Бога танцуют звезды и Луна, Земля и Солнце.

Это танец, который продолжается непрестанно, но вы его узнаете, лишь когда научитесь жизни танца, языку экстаза.

Во время Второй мировой войны один солдат бросил на поле боя свою винтовку и побежал, чтобы поднять небольшой клочок бумаги. С нетерпением прочитав его, он скорбно покачал головой, и клочок бумаги, кружась, упал на землю. Оказавшись в больнице, он хранил молчание, и его одержимость была упорной и неизлечимой. Он как потерянный бродил по психиатрическому отделению, поднимая клочки бумаги, каждый раз – с явственно различимой надеждой, за которой следовало неизбежное уныние. Будучи объявленным непригодным для службы, однажды он получил свой лист демобилизации из армии, и в то мгновение, когда он взял в руки сертификат, внезапно он обрел голос:

– Вот оно! – закричал он в экстазе. – Вот оно!

Экстаз – это предельная свобода. И тогда человек просто кричит от радости: «Вот оно! Вот оно! Эврика! Я нашел».

И ирония в том, что не нужно никуда идти, чтобы его найти. Он уже в вас. Он – само ваше ядро, само ваше существо. Если вы решитесь, то сможете его найти в это самое мгновение. Не требуется ни мгновения промедления. Интенсивная жажда может открыть эту дверь. Сильное желание может освободить вас сейчас же.

Понимание корней страдания

Почему мы не отбрасываем своих страданий, невежества и несчастья? Как человеческим существам быть счастливыми и блаженными?

Страдание способно дать вам множество вещей, которых не может дать счастье. По сути, счастье отнимает у вас эти вещи. Счастье отнимает у вас все, что вы когда-либо имели, все, чем вы когда-либо были; счастье вас разрушает. Страдание питает ваше эго, а счастье по самой своей основе представляет собой состояние отсутствия эго. В этом проблема, сама суть проблемы. Именно поэтому люди находят очень трудным быть счастливыми. Именно поэтому миллионам людей в мире приходится жить в страдании. Оно дает вам очень, очень кристаллизованное эго. Хотя и несчастные, но вы есть. Когда вы счастливы, вас нет. Страдание вас кристаллизует; в счастье вы рассеиваетесь.

Если это понять, все будет совершенно ясно. Страдание делает человека особенным. Счастье – вселенское явление, в нем нет ничего незаурядного. Деревья счастливы, животные счастливы, птицы счастливы. Счастливо все существование – кроме человека. Будучи несчастным, человек становится очень необычным, незаурядным.

Страдание придает вам способность привлекать к себе внимание. Каждый раз, когда вы несчастны, вам уделяют внимание, сочувствуют, вас любят. Каждый начинает о вас заботиться. Кто захочет обидеть несчастного человека? Кто станет испытывать ревность к несчастному человеку? Кто будет противоборствовать несчастному человеку? Это было бы слишком подло.

О несчастном человеке заботятся, его любят, ему уделяют внимание. Страдание содержит огромные капиталовложения. Если жена не несчастна, муж склонен просто забывать о ней. Если она несчастна, муж не может себе позволить ею пренебрегать. Если муж несчастен, вся семья, жена, дети окружают его, беспокоятся о нем; это приносит большое утешение. Человек чувствует, что не одинок, что у него есть семья, друзья.

Когда ты болен, в депрессии, в страдании, друзья приходят тебя навестить, успокоить, утешить. Когда ты счастлив, те же самые друзья начинают тебе завидовать. Если же ты по-настоящему счастлив, то найдешь, что весь мир обернулся против тебя.

Никому не нравится счастливый человек, потому что счастливый человек ранит эго окружающих. Люди начинают чувствовать: «Так вот что, ты стал счастливым, а мы все еще ползаем в потемках, страдании и аду. Как ты смеешь быть счастливым, когда мы все остаемся в таком страдании!»

Мир состоит из несчастных людей, и никто не храбр достаточно для того, чтобы позволить всему миру обратиться против себя; это слишком опасно, слишком рискованно. Лучше цепляться за страдание. Оно позволяет человеку оставаться частью толпы – индуистской, мусульманской, христианской, арабской, японской.

Счастье? Знаешь ли ты, что такое счастье? Индуистское ли оно, христианское или мусульманское? Счастье – это просто счастье. Человек переносится в другой мир. Он больше не часть мира, созданного человеческим умом, он больше не часть прошлого, уродливой истории. Он вообще больше не часть времени. Когда ты по-настоящему счастлив, блажен, время исчезает, пространство исчезает.

Альберт Эйнштейн сказал, что в прошлом ученые думали, что есть две реальности: время и пространство. Но он сказал, что эти две реальности – не две разные реальности – это два лица одной и той же. Поэтому он изобрел слово времепространство – слитно. Время – это не что иное, как четвертое измерение пространства. Эйнштейн не мистик, иначе он представил бы и третью реальность – трансцендентальное, ни время, ни пространство. Она тоже есть, и я называю ее «свидетелем». И если есть все три, вы получаете полную троицу. Вы получаете всю концепцию тримурти, трех лиц Бога. Тогда у вас есть все четыре измерения. Реальность четырехмерна: три измерения пространства, четвертое измерение – время.

Но есть и что-то еще, что нельзя назвать пятым измерением, потому что это не пятая реальность; это целое, это трансцендентальное. Когда вы блаженны, вы начинаете двигаться в трансцендентальное. Оно не социально, не традиционно; оно вообще не имеет ничего общего с человеческим умом.

Твой вопрос значителен: «Что есть эта привязанность к страданию?»

Есть причины. Просто загляни в собственное страдание, и ты сможешь установить, какие это причины. И затем загляни в те моменты, когда – изредка – ты позволяешь себе радость быть в радости, и отметь, каковы различия.

Ты увидишь несколько вещей: будучи несчастливым, ты остаешься конформистом. Общество это любит, люди тебя уважают, ты очень респектабелен. Ты можешь даже сделаться святым; вследствие этого все ваши святые так несчастны. Страдание написано огромными буквами у них на лицах, у них в глазах. Поскольку они несчастны сами, они против всякой радости. Они осуждают радость как гедонизм; они осуждают всякую возможность радости как грех. Они несчастны, и им хочется видеть несчастным весь мир. Фактически только в несчастном мире они могут считаться святыми! В счастливом мире их бы госпитализировали и оказали бы им психиатрическую помощь. Они патологичны.

Я видел многих святых, я рассматривал жизни ваших святых прошлого. Девяносто девять процентов из них просто ненормальные – невроз или даже психоз. Но они были почитаемы – и почитаемы за свое страдание, помните. Чем больше страдания они пережили, тем более были почитаемы. Были святые, которые каждый день стегали свое тело хлыстом, и люди собирались, чтобы увидеть эту аскетическую практику, подвижничество, эпитимью. Самым святым был тот, кто покрывал ранами все свое тело, – и эти люди считаются святыми! Были святые, которые выкалывали себе глаза, потому что именно посредством глаз человек осознает красоту, и возникает похоть. И они были почитаемы за то, что выкололи себе глаза. Глаза были им даны, чтобы видеть красоту существования, но они решили ослепнуть. Были святые, которые отрезали себе половые органы, и они были очень почитаемы, безмерно почитаемы, по той простой причине, что поступили с собой так разрушительно, насильственно. Эти люди были психологически больны.

Загляни в свое страдание, и ты найдешь определенные фундаментальные основы. Страдание приносит тебе уважение. Люди становятся к тебе дружелюбнее, сочувственнее. Если ты несчастен, у тебя будет больше друзей. Это очень странный мир, в котором в самой основе что-то неправильно. Так не должно быть – больше друзей должно быть у счастливого человека. Но будь счастливым, и люди станут тебе завидовать, они перестанут быть друзьями. Они почувствуют себя обманутыми; у тебя есть что-то, недоступное для них. Почему ты счастлив? Поэтому веками мы учились тонкому механизму подавления счастья и выражения страдания. Это стало нашей второй натурой.

Ты должен отбросить весь этот механизм. Научись быть счастливым, научись почитать счастливых людей, уделяй больше внимания счастливым людям. Тем самым ты сослужишь человечеству великую службу. Не сочувствуй слишком людям, которые несчастны. Если кто-то несчастен, помоги, но не сочувствуй. Не внушай ему идею, что страдание – это что-то стоящее. Пусть он хорошо поймет, что, хотя ты ему и помогаешь: «Это не из уважения к страданию, это просто потому, что ты несчастен». И ты не делаешь ничего, кроме как стараешься вывести этого человека из состояния страдания, потому что страдание уродливо. Пусть этот человек чувствует, что страдание уродливо, что быть несчастным – не нечто добродетельное, что он не служит человечеству никакой великой службы.

Будь счастливым, почитай счастье и помогай людям понять, что счастье – это цель жизни. Каждый раз, когда ты видишь блаженного человека, почитай его, он свят. И каждый раз, когда ты сталкиваешься с собранием, в котором чувствуешь блаженство, праздник, считай это собрание священным местом.

Мы должны научиться совершенно новому языку, и только так можно что-либо изменить в этом старом, прогнившем человечестве. Мы должны научиться языку здоровья, цельности, счастья. Это трудно, потому что наши вложения в страдание так велики.

Это один из самых фундаментальных вопросов, которые только может задать человек. С другой стороны, это странно, потому что легко должно быть отбросить страдание, боль, несчастье. В этом не должно быть ничего трудного: ты не хочешь быть несчастным, и за этим не должно стоять никаких осложнений. Но дело затрудняется тем, что с самого детства тебе не позволялось быть счастливым, блаженным, радостным.

Тебя принуждали быть серьезным, а серьезность подразумевает грусть. Тебя принуждали делать вещи, которых ты никогда не хотел делать. Ты был беспомощен, слаб, зависим от окружающих; естественно, тебе приходилось делать, что тебе говорили. И ты делал это неохотно, несчастно, с глубоким сопротивлением. Вопреки самому себе тебя принуждали делать многое, и мало-помалу тебе стало ясно одно: что все, что тебе противно, правильно, а все, что тебе не противно, обязательно оказывается неправильным. И это постоянное воспитание наполнило тебя грустью, которая не естественна.

Естественно быть радостным, естественно быть здоровым. Когда ты здоров, ты не идешь к врачу и не спрашиваешь: «Почему я здоров?» Нет надобности ни в каких вопросах о здоровье. Но когда ты болен, то тут же спрашиваешь: «Почему я болен? Какова причина, чем вызвана моя болезнь?»

Совершенно правильно спрашивать, почему ты несчастен. Неправильно было бы спрашивать, почему ты блажен. Ты был воспитан в ненормальном обществе, где блаженство без причины считается безумием. Если ты просто улыбаешься без всякой причины, люди подумают, что у тебя в голове отошли какие-то контакты, – почему ты улыбаешься? Почему ты выглядишь таким счастливым? И если ты скажешь: «Сам не знаю, я просто счастлив», такой ответ только усилит их убеждение, что с тобой что-то не в порядке.

Но если ты несчастен, никто тебя не спросит, почему ты несчастен. Быть несчастным естественно; несчастен каждый. В тебе нет ничего особенного. Ты не делаешь ничего уникального.

Бессознательно в тебе продолжает укореняться та идея, что несчастье естественно, а блаженство неестественно. Блаженство нуждается в доказательстве. Страдание не нуждается в доказательствах. Постепенно это просачивается в тебя все глубже – в саму твою кровь и плоть, проникает до мозга костей – хотя это, естественно, для тебя плохо. Таким образом, ты был принужден стать шизофреником; тебе было навязано что-то, идущее против твоей природы. Ты был уведен прочь от себя и вовлечен во что-то, что не есть ты сам.

Вот что создает все несчастье человечества – никто не там, где должен быть, никто не тот, кем должен быть. И поскольку никто не может быть там, где ему быть нужно – где быть он имеет прирожденное право, – каждый несчастен. И ты оставался в этом процессе отступления дальше и дальше от себя; ты забыл дорогу домой. И теперь, где бы ты ни был, ты считаешь это место своим домом – несчастье стало твоим домом, внутренняя боль стала твоей второй натурой. Несчастье оказалось принимаемым как здоровье, не болезнь.

И когда кто-то говорит: «Отбросьте эту несчастную жизнь, отбросьте это страдание, которые напрасно с собой носите!» – возникает очень значительный вопрос: «Но ведь это все, что у нас есть! Если мы его отбросим, то лишимся своей принадлежности. Теперь я хотя бы кто-то – кто-то несчастный, кто-то печальный, кто-то страдающий. Но если я отброшу все это, тогда возникнет вопрос: что меня определяет? Кто я такой? Я не знаю дороги домой, а ты отнимаешь лицемерную, ложную дорогу домой, созданную обществом».

Никто не хочет оказаться голым посреди улицы.

Лучше быть несчастным – у вас есть по крайней мере какое-то облачение; хотя это и несчастье… но ничего страшного, все остальные носят точно такую же одежду. У тех, кто может себе это позволить, несчастья дорогие. Те, кто не может себе этого позволить, несчастны вдвойне – им приходится жить в бедной разновидности несчастья, которой нельзя похвалиться.

Таким образом, есть богатые несчастные люди и бедные несчастные люди. И бедные несчастные люди изо всех сил стремятся достичь статуса богатых несчастных людей. Наличествуют лишь эти две категории.

Третья категория совершенно забыта. Третья категория – это ваша реальность, в которой никакого несчастья нет.

Ты спрашиваешь, почему человек не может отбросить несчастье, – по той простой причине, что это все, что у него есть. Ты хочешь сделать его еще беднее? Он уже беден. Есть богатые несчастные люди; у этого же человека есть лишь небольшое, крошечное несчастье. Он не может им хвастаться. А ты ему говоришь отбросить даже его. Тогда он будет ничтожеством; тогда он окажется пустым, обратится в ничто.

И все культуры, все общества, все религии совершили против человечества преступление: создали страх перед «ничтожеством», пустотой.

Истина в том, что «ничтожество» – это двери к богатству. «Ничтожество» – это двери к блаженству; и эта дверь не может быть ничем, кроме «ничтожества». Есть, например, стена; нельзя войти в стену, вы просто ударитесь головой, может быть, поломаете пару ребер. Почему вы не можете войти в стену? – потому что в стене нет пустоты, она твердая, она протестует[7]7
  Англ.: to object – протестовать; objective – объективный; object – объект.


[Закрыть]. Именно поэтому мы называем вещи «объектами»: они объективны, они не позволяют вам сквозь них пройти, преграждают вам путь.

Дверь обязательно должна быть не-объективной; она должна быть пустотой. Дверь означает: нет ничего, чтобы преградить вам путь. Вы можете войти.

А поскольку мы были обусловлены внушением, что пустота – это что-то плохое, ничто – это что-то плохое, эта обусловленность нам мешает отбросить несчастье, отбросить внутреннюю боль, отбросить все страдание и просто быть ничем.

Блаженство – не некая цель для достижения.

Оно уже в нас; мы с ним рождаемся.

Мы его не потеряли, мы просто ушли от него прочь, повернувшись к самим себе спиной.

Оно прямо позади нас; небольшой разворот – и огромная революция.

И для меня это не теоретический вопрос. Я просто принял пустоту, как дверь, – которую я называю медитацией, а она, в свою очередь, не что иное, как другое название пустоты… И в то мгновение, когда случается ничто, внезапно оказывается, что ты стоишь лицом к лицу с собой – и все страдание исчезает.

Первое, что ты делаешь, – это просто смеешься над собой, над тем идиотом, которым ты был. Этого страдания никогда не было; ты создавал его одной рукой, а другой пытался уничтожить – и естественно, оставался в расщепленности, в шизофреническом состоянии.

Это совершенно легко, просто.

Самая простая в существовании вещь – это быть собой.

Для этого не нужно усилия; ты – уже ты.

Лишь только вспомнить… лишь только выбраться из всех глупых идей, навязанных обществом. И это так же просто, как просто змее выскользнуть из старой кожи, чтобы никогда даже на нее не оглянуться. Это только старая кожа…

Если ты это понимаешь, это может случиться в это самое мгновение.

Потому что в это самое мгновение ты можешь увидеть, что нет никакого страдания, никакой боли.

Ты в молчании стоишь у дверей ничто; лишь еще один шаг вовнутрь – и ты нашел величайшее сокровище, ожидавшее тебя тысячи жизней.

Почему так трудно простить, перестать цепляться за обиды, как давно минувшее?

Эго живет несчастьем: чем больше несчастья, тем больше для него питания. В блаженные мгновения эго полностью исчезает, и наоборот: если эго исчезает, на тебя начинает изливаться блаженство. Если ты хочешь эго, то не можешь простить, не можешь забыть – в особенности обиды, раны, оскорбления, унижения, кошмары. И мало того что ты не можешь их забыть, но и продолжаешь их преувеличивать, подчеркивать. В тебе появится склонность забывать все, что было в твоей жизни красиво; ты прекращаешь вспоминать мгновения радости; они бесполезны в том, что касается эго. Радость для эго – как яд, страдание – как витамины.

Тебе придется понять весь механизм эго. Если ты попытаешься простить, это будет не настоящее прощение. Приложив усилие, ты только создашь подавление. Ты сможешь простить, только когда поймешь глупость всей той игры, что продолжается у тебя в уме. Полную абсурдность всего этого нужно будет увидеть ясно и насквозь, иначе ты только подавишь обиду с одной стороны, но она проявится с другой. Ты подавишь ее в одной форме, она утвердит себя в другой – иногда такой тонкой, что почти невозможно ее узнать, понять, что это та же, прежняя структура – такая обновленная, перелицованная, заново украшенная, что выглядит почти новой.

Эго питается негативным, потому что эго – это в своей основе негативное явление; оно существует, говоря «нет». «Нет» составляет душу эго. Как ты можешь сказать «нет» блаженству? Ты можешь сказать «нет» страданию, ты можешь сказать «нет» агонии жизни. Как ты можешь сказать «нет» цветам, звездам и закату, всему, что красиво, божественно? А блаженством наполнено все существование – оно полно роз – но ты продолжаешь выбирать шипы; ты многое вложил в эти шипы. С одной стороны, ты постоянно говоришь: «Нет, я не хочу этого страдания», а с другой – продолжаешь за него цепляться. И веками людям говорили, что «нужно прощать».

Но эго может жить и в прощении, оно может начать получать новое питание от идеи: «Я простил. Я простил своих врагов. Я – необычный человек». Хорошо помни, вот одно из фундаментальных правил жизни: обычный человек – это человек, считающий себя необычным. Средний человек – это человек, не считающий себя средним. В то мгновение, когда ты принимаешь свою обычность, ты становишься незаурядным. В то мгновение, когда ты принимаешь свое невежество, в твое существо вошел первый луч света, расцвел первый цветок. Значит, недалеко до весны.