Текст книги "Автобиография духовно неправильного мистика"

Один из моих дядей, окончивший университет, сказал:

– Да с ним же говорить невозможно! Он несет какую-то ахинею: нет выбора… долг… Что ты будешь делать со всем этим в реальной жизни? На что купишь дом и станешь содержать семью? Деньги-то все равно нужны.

– Не буду я жениться, – ответил я. – Да и дом мне не нужен. И вообще я не собираюсь никого содержать!

Так и было: я никого никогда не содержал, и у меня нет собственного дома. Я самый бедный человек на свете!

Им не удалось сделать из меня ни врача, ни инженера, ни ученого, и потому они ужасно разозлились. Но когда я стал странствующим учителем, начал скитаться по стране и делать то, ради чего я учил логику и философию – на самом деле я хотел досконально изучить своего врага, – то вскоре не было ни одного философа, который осмелился бы со мною спорить. И тогда мою родню замучила совесть. Они поняли, как хорошо, что я не стал врачом, инженером или ученым. Я доказал, что они ошибались. И они начали просить у меня прощения.

– Все в порядке, – ответил я. – Я ведь не послушался ваших советов. Вы не смогли бы переубедить меня при всем желании. Я бы все равно стал философом, даже если бы весь мир был против меня. Поэтому не стоит переживать. Я ваших советов и не слушал. Я слышал, что вы говорили, но все равно не слушал. Во мне уже тогда созрело решение. Я уже видел свой путь.

В поисках бессмертия

Вопрос: Вы уверены, что будете существовать в какой-либо форме после ухода из этого мира?

Ответ: Буду существовать, но без всякой формы.

Вопрос: Вечно?

Ответ: Вечно. Я был здесь вечно и буду вечно.

Вопрос: После смерти ваше сознание сохранится?

Ответ: Да, потому что смерть не имеет отношения к сознанию.

Вопрос: Останется ли у вас после смерти та же личность?

Ответ: Никакой личности.

Из беседы с Джоном Мак-Коллом, «Сиэттл пост-интеллидженсер»

На Востоке принято обращать внимание на то, как человек умирает. Смерть отражает всю жизнь человека, то, как он жил. Если бы я увидел человека сразу после его смерти, то мог бы написать целый том его биографии, потому что жизнь концентрируется в одном этом мгновении. Смерть подобна молнии, высвечивающей все, что с человеком было.

Жалкие люди умирают со сжатыми кулаками. Они цепляются за жизнь, не желая умирать. Они никак не могут расслабиться даже в самые последние минуты. Любящие люди умирают с раскрытыми ладонями, повернутыми к миру. Им хочется поделиться всем, что у них есть, поделиться своей смертью так же, как они делились своей жизнью.

В момент смерти у человека на лице написано все. По его выражению можно понять, дышал ли он полной грудью, любил ли он эту жизнь, был ли он осознан и бдителен. Если это так, то на его лице отразится внутреннее сияние, и тело его будет слегка светиться. А подойдя к нему ближе, вы ощутите невероятный покой – не печаль, а покой, глубочайшую внутреннюю тишину. Иногда бывает даже, что если человек испытывает блаженство в момент смерти, если он благословен, то рядом с ним люди чувствуют себя счастливыми.

Я понял это еще в детстве. В моем городке умер один праведник. Я был к нему привязан. Этот почти нищий человек был священником в маленьком храме. Каждый раз, когда я проходил мимо, – а это случалось дважды в день, по дороге в школу и обратно, – он подзывал меня и угощал фруктами или сладким.

Когда он умер, я был единственным ребенком на похоронах. Весь город пришел проститься с ним. Я не мог поверить случившемуся и начал смеяться. Там был и мой отец. Ему стало ужасно стыдно: ведь на похоронах не принято смеяться. Он пытался меня остановить и постоянно твердил: «Тихо! Не смейся! Замолчи!»

Никогда прежде я не испытывал такой безудержной радости. Кстати, и после этого у меня не было подобных приступов смеха. Я хохотал так, как будто произошло настоящее чудо. Я не мог сдержаться. Я смеялся громко, а все вокруг возмущались. Меня отправили домой, а потом отец сказал мне:

– Никогда больше не пущу тебя на серьезные мероприятия! Ты всех нас опозорил. Почему ты смеялся? Что с тобой случилось? Разве можно смеяться над смертью? Это же надо – все плачут, а он хохочет во все горло!

– Да, кое-что случилось, – ответил я. – В смерти этого старика было нечто невероятно прекрасное. Он умер в экстазе.

Я, конечно, не совсем так сказал, но я пытался объяснить отцу, что для того человека смерть был приятной, она принесла ему огромное блаженство, он умер счастливым, и я хотел разделить с ним его радость. Умирая, он смеялся, и все вокруг было наполнено смехом.

Мои родственники решили, что я попросту сумасшедший. Как может человек смеяться в момент смерти? С тех пор я видел много смертей, но с такой не сталкивался больше никогда. В момент смерти у человека высвобождается вся его энергия, а вместе с ней и его жизненный опыт. Был ли он печальным, счастливым, любящим, агрессивным, страстным, умел ли он сопереживать – все это отражено в вибрациях той энергии. Быть рядом со святым человеком в момент его смерти или сразу после – вот величайший дар судьбы. Просто находиться рядом и напитываться его энергией – это неземное благословение. Вы тут же окажетесь в совершенно ином измерении. Эта энергия увлекает, манит, опьяняет. Смерть может стать полнейшим счастьем, но только при условии, что вы были счастливы в жизни.

* * *

В детстве я любил следовать за каждой похоронной процессией. Мои родители постоянно беспокоились: «Ты же не знал этого человека, ты даже не был с ним знаком, что уж говорить про дружбу. Зачем ты попусту тратишь время?» – в Индии ритуал погребения занимает три, четыре, а то и пять часов.

Сначала процессия движется за телом, которое провозят через весь город на окраину, а потом его сжигают на погребальном костре… Вы ведь знаете индийцев, у них вечно ничего не получается. Костер не разгорается, ветки едва тлеют, тело не хочет гореть, и собравшиеся начинают суетиться, потому что всем хочется поскорее покончить с этой тягостной церемонией. Но у покойников тоже есть свои хитрости. Они изо всех сил стараются задержаться тут как можно дольше.

Я как-то сказал родителям:

– Какая разница, родственник он мне или нет. Нас всех роднит смерть, и этого никто не станет отрицать. Не важно, кто умирает. Для меня это очень символично. Однажды я тоже умру и хочу понять, как живые ведут себя по отношению к мертвым, как мертвые ведут себя по отношению к живым. Как еще мне это узнать?

– Ты как-то странно рассуждаешь, – говорили родители.

А я сказал:

– Убедите меня в том, что смерть не связана со мной, что я никогда не умру. Сможете мне это доказать? – я перестану ходить на похороны. А иначе дайте мне во всем разобраться.

Но никто не осмеливался утверждать, что я никогда не умру, и потому я говорил:

– Тогда успокойтесь. Я же не заставляю вас туда ходить. Мне просто нравится наблюдать за всем, что там происходит.

Прежде всего, я заметил, что люди избегают говорить о смерти даже на похоронах. На погребальном костре сгорает чей-то отец или брат, или дядя, а может быть, чей-то лучший друг или заклятый враг. Собравшиеся были как-то связаны с ним при жизни. И теперь он мертв, а все вокруг болтают о пустяках.

Обсуждают фильмы, политику, цены на рынке – говорят о чем угодно, только не о смерти. Люди собираются небольшими группками и рассаживаются вокруг погребального костра. Я же обычно переходил от одной компании к другой – никто из них не говорил о смерти. Я понимаю, люди болтают о мелочах только для того, чтобы отвлечься и не видеть горящего тела, – потому что это и их тело тоже.

Если бы они умели хоть немного проникать в суть вещей, то поняли бы, что на этом костре горят их собственные тела. Это лишь вопрос времени. Завтра здесь будет лежать кто-то из них – люди умирают каждый день. Однажды и мое тело сожгут на костре, но что при этом будут делать собравшиеся? Люди пришли сказать умершему последнее «прости», а сами обсуждают повышение цен и девальвацию рупия – и это перед лицом смерти! Да к тому же еще и садятся спиной к костру.

Они приходят потому, что так надо, а не потому, что им этого хочется. Вот они и сидят с отсутствующим видом, просто подчиняясь общественным нормам, показывая всем, что они добропорядочные граждане. И все это только для того, чтобы потом, когда они сами умрут, их отнесли на погребальный костер, а не повезли на бесплатном грузовике от городской управы. В самом деле, раз они ходили на чужие похороны, значит, и их обязаны похоронить честь по чести. Они прекрасно знают, зачем пришли – только ради того, чтобы на их похороны тоже кто-то пришел.

Но что они там делают? Я спрашивал об этом знакомых. Один раз я встретил на похоронах школьного учителя. Вместе с другими собравшимися он обсуждал какую-то чушь вроде того, что один его приятель крутит роман с женой другого его приятеля… Я сказал ему:

– Сейчас не время говорить о чужой жене и ее похождениях. Подумали бы лучше о жене покойного. Никому и дела до нее нет. Подумайте о своей жене, что она будет делать, когда вы умрете! С кем она заведет роман? Чем будет заниматься? Вы уже готовы к собственной смерти? Вы что, не видите всю абсурдность ситуации? Перед вами смерть, а вы всячески пытаетесь ее не заметить.

Но так принято во всех религиях, и люди попросту слепо выполняют определенные ритуалы.

* * *

Мой дедушка, отец матери, рассказывал, что, когда я родился, он встречался с одним из лучших астрологов того времени. Тот должен был составить мой личный гороскоп, но, едва взглянув на него, он сказал: «Я смогу сказать что-то определенное только после того, как ребенку исполнится семь. По тому, что видно сейчас, он вряд ли протянет дольше. А у меня такое правило: я составляю натальную карту[4]4
  Натальная карта, персональный гороскоп или звездная карта рождения – это диаграмма, отражающая расположение светил на небесном своде в момент рождения человека.


[Закрыть], только если она пригодится. Если ребенок не выживет, то и гороскоп ему не нужен».

Он умер раньше, до моего седьмого дня рождения, и повторный гороскоп мне делал его сын. Однако он был озадачен не меньше своего отца. «Тут ясно видно, что ребенок не доживет до двадцати одного года. Смерть будет подстерегать его каждые семь лет». Поэтому мои родственники постоянно тревожились за мою жизнь. Как только подходил к концу очередной семилетний период, они начинали беспокоиться. Кстати, тот астролог кое в чем оказался прав. Мне удалось выжить, но в семилетнем возрасте я испытал острые переживания, связанные со смертью – только не своей, а моего дедушки по матери. Я был так сильно к нему привязан, что, когда он умирал, мне казалось, будто я умираю вместе с ним.

По-своему, по-детски, я подражал его смерти. Целых три дня я ничего не ел и не пил. Мне казалось, что это будет форменным предательством. Дедушка стал неотъемлемой частью меня самого. С рождения я купался в его любви.

Кода он умер, я почувствовал, что если буду есть, то предам его. Я тоже не хотел жить. Это было по-детски, но тот опыт привел меня к очень глубоким внутренним изменениям. Все эти три дня я пролежал в постели. Я сказал: «Теперь, когда он умер, я больше не хочу жить». Я, конечно, выжил, но те три дня стали для меня настоящим опытом смерти. В каком-то смысле я тоже умер. Именно тогда я осознал, – теперь я понимаю это отчетливо, хотя на тот момент это были всего лишь смутные догадки – я осознал, что смерти нет. Я это почувствовал.

Когда же мне исполнилось четырнадцать, моя семья вновь стала беспокоиться за мою жизнь. Но я снова выжил, однако на этот раз я все воспринимал сознательно. Я сказал им: «Если уж мне суждено умереть, как предсказывал тот астролог, то стоит к этому подготовиться. Не хочу я, чтобы смерть настигла меня неожиданно. Лучше я пойду ей навстречу, подкараулю ее на полпути. Если уж умирать, так сознательно».

И я решил отпроситься из школы на неделю. Я пошел к директору и сказал:

– Я собираюсь умереть.

– Что за бред ты несешь, – удивился он. – Ты что, хочешь покончить с собой? Что значит «собираюсь умереть»?

– В моем гороскопе сказано, что смерть будет подстерегать меня каждые семь лет, – объяснил я. – Вот я и собираюсь уединиться на семь дней и подождать смерти. Если она придет, то мне необходимо быть осознанным, я хочу, чтобы это стало моим глубочайшим переживанием.

Я пошел в храм на окраине нашего городка и договорился со священником, что никто не станет мне мешать. Это был старый полуразвалившийся храм, люди захаживали туда крайне редко. В общем, я сказал местному служителю: «Я пробуду здесь семь дней. Вы просто приносите мне еду и питье раз в день. А я буду лежать и ждать смерти».

И я прождал ее целую неделю. В эти дни я получил ценнейший опыт. Смерть так и не пришла, хотя со своей стороны я делал все, чтобы умереть. И я испытывал странные, причудливые ощущения. Со мной происходило очень много всего. Но я понял главное: если ты соглашаешься со смертью, то становишься тихим и спокойным. Тебе не о чем беспокоиться, потому что все волнения связаны с жизнью. Жизнь – вот корень всех тревог. Но зачем беспокоиться, если знаешь, что однажды все равно умрешь?

В общем, я так и лежал там, на полу храма. На третий или четвертый день в дверной проем заползла змея. Я ее заметил, но совсем не испугался. Наоборот, у меня вдруг возникли очень странные ощущения. Змея подползала все ближе и ближе, а я чувствовал себя на редкость спокойным. Страха не было, я только думал: «Ну, вот она и явилась в облике змеи. Чего тут бояться? Она уже так близко, просто дождись конца».

Змея переползла через меня и скрылась в какой-то щели. Если раньше я, может быть, еще и думал о страхе, то теперь от него не осталось и следа. Когда полностью принимаешь смерть, страха просто нет. Страшно становится, если пытаешься удержаться в этой жизни.

Мне досаждали полчища мух. Они ползали по мне, садились на лицо. Иногда меня это ужасно раздражало, мне хотелось их смахнуть, но потом я подумал: «Зачем? Рано или поздно я все равно умру, и тогда уже некому будет их отгонять. Пусть себе ползают».

Стоило мне смириться с мухами, как мое раздражение исчезло. Они так и продолжали по мне ползать, но меня это ни капли не волновало, словно они ползали не по мне, а по кому-то другому. Я будто отделился от себя. Когда принимаешь смерть, тут же возникает дистанция. Жизнь с ее проблемами и заботами остается где-то в стороне. В каком-то смысле я действительно умер, но именно тогда я понял, что в человеке есть то, что не умрет никогда. Как только принимаешь смерть целиком и полностью, то начинаешь это осознавать.

Когда же мне исполнился двадцать один год, мои родственники вновь засуетились, а я им сказал: «Чего вы еще ждете? Хватит уже. Не собираюсь я умирать».

Конечно, когда-нибудь я все-таки умру физически. Но, так или иначе, предсказание астролога сослужило мне отличную службу. Благодаря ему я очень рано понял, что такое смерть. Я медитировал, пытаясь постичь ее, ощутить ее изнутри. И это помогло мне принять ее всем существом, смириться с ее неизбежностью.

Просветление: прошлое осталось позади

Хочу рассказать вам чудесную буддийскую историю.

В одном городе неожиданно появилась прекрасная девушка. Никто не знал, кто она и откуда. Она была такой красивой и обаятельной, что никому и в голову не пришло задавать ей подобные вопросы. Однажды жители городка собрались на совет, потому что все юноши – а их там было не меньше трехсот – мечтали жениться на той девушке.

Девушка сказала:

– Послушайте, вас так много, а я одна. Я могу выйти замуж только за одного из вас. Вот мое условие: вам нужно выучить сутру о лотосе Будды. Я даю вам один день и одну ночь. Завтра я вновь приду сюда. Тот, кто сумеет повторить сутру, станет моим мужем.

Юноши бросились по домам. Позабыв о еде и сне, они всю ночь напролет учили сутру. И только десятерым из них удалось выучить ее наизусть. Наутро все вновь собрались на площади. Девушка слушала, а десять юношей поочередно декламировали сутру.

И девушка сказала:

– Прекрасно, но вас десять, а я одна. Я вновь даю вам один день и одну ночь. Я выйду замуж за того, кто сумеет разъяснить мне смысл сутры. Поймите меня правильно. Хорошо, что вы запомнили сутру, но постигли ли вы ее смысл? Может, вы повторяли ее механически.

Времени было в обрез, всего день и ночь, а сутра о лотосе очень большая. Но когда человек теряет голову от любви, он становится способным на все. Юноши разошлись по домам, а наутро вперед вышли трое. И все трое верно поняли смысл сутры.

Тогда девушка сказала:

– И все же я не могу выйти замуж сразу за троих. Раньше вас было триста, теперь осталось трое, но мне нужен только один. Вот вам еще день и ночь. На этот раз вам нужно не только понять смысл сутры, но и ощутить его всем сердцем, всей душой. Тот, кому это удастся, станет моим мужем. Объяснения, которые вы мне дали, верны, но все это вновь слова. Да, сегодня уже лучше, чем вчера, потому что вы вложили в них свое понимание, но вы поняли сутру умом, я же хочу, чтобы вы поняли ее сердцем, чтобы ощутили ее аромат, ее потрясающую тишину. Я хочу, чтобы вы сами стали лотосом, чтобы я могла чувствовать ваше неповторимое благоухание. Итак, увидимся завтра.

Наутро явился только один юноша. Он действительно постиг сутру всей душой. Девушка взяла его за руку и повела в свой дом, который находился неподалеку от города. Никогда раньше юноша не видел такого дома, настолько он был красив. О таком можно было только мечтать. У ворот их встретили родители девушки. Они обняли юношу и сказали, что очень рады его видеть.

Девушка пошла в дом, а юноша остался с родителями. Немного погодя родители сказали:

– Теперь ты можешь войти. Она ждет тебя. Вон ее комната.

Юноша открыл дверь, но там никого не было. Дверь же вела не в комнату, а в прекрасный сад. Юноша огляделся: «Может быть, девушка спряталась среди деревьев? Да, она была здесь, вот ее следы». И он пошел по ее следам. Он прошел добрую милю – сад кончился, и юноша оказался на берегу чудесной реки. Но его возлюбленной нигде не было видно, только пара золотых туфелек стояла у самой воды.

Юноша ничего не понимал. Что произошло? Он оглянулся, но не увидел ни сада, ни дома, ни родителей. Все исчезло. Он повернулся было к реке, но и река исчезла, и песок, и золотые туфли. Осталась лишь пустота. И тут он услышал звонкий веселый смех.

Юноша тоже рассмеялся. Он, наконец, понял, на чем женился.

Эта притча прекрасна. Юноша женился на пустоте, он взял в жены ничто. Это тот самый брак, которого ищут все великие святые. Так становятся невестами Христа или гопи Кришны. Исчезает все: и тропа, и сад, и дом, и женщина, и даже ее следы. Ничего не остается – только смех. Смех, исходящий из самого чрева вселенной.

* * *

С раннего детства я любил тишину. Я сидел молча, сколько хватало сил. Естественно, домашние считали меня бездельником. И они были правы! Я оказался совершенно непригодным для каких-то обычных дел, но ничуть об этом не жалею.

Доходило до того, что я мог сидеть себе, а мама подходила и говорила, например:

– Знаешь, дома никого нет, а мне нужно, чтобы кто-то сбегал на базар за овощами.

А я продолжал сидеть и отвечал:

– Если кто-то появится, я обязательно ему скажу.

И все привыкли смотреть на меня как на пустое место, и не важно, был ли я при этом или нет. Время от времени они снова пытались поручить мне какие-то дела, но быстро поняли, что лучше оставить меня в покое и не обращаться ко мне с какими-либо просьбами, все равно я их не выполнял. Как-то мать все же отправила меня за овощами. Я вернулся вечером и сказал:

– Мам, я забыл, за чем ты меня посылала, а теперь рынок уже закрыт…

– Ладно, мы сами виноваты, – сказала она. – Мы прождали целый день, но дело не в этом. Просто не нужно было тебя просить. Интересно, чем же ты сегодня занимался?

– Я вышел из дома и увидел чудесное дерево бодхи, – ответил я.

Именно под таким деревом достиг просветления Гаутама Будда. Собственно поэтому теперь эти деревья и называются бодхи. Никто уже не помнит, как они назывались раньше. Какое-то название, конечно, было, но после Будды деревья переименовали в его честь.

Возле нашего дома действительно росло красивое дерево бодхи. Оно просто манило меня к себе. Под его сенью всегда царили тишина и прохлада, и никто мне не мешал. Конечно, я просто не мог пройти мимо, чтобы не посидеть под ним несколько минут. Очень часто минуты превращались в часы, и я мог сидеть там целый день напролет.

После нескольких подобных случаев родители решили вообще меня не трогать. Они вели себя так, будто я перестал существовать совсем, и меня это безмерно радовало. Это дало мне невероятную свободу. Никто от меня ничего не требовал. А когда никто от тебя ничего не ждет, ты погружаешься в молчание. Мир принял тебя, ему больше от тебя ничего не нужно.

Когда я задерживался допоздна, они обычно искали меня в двух местах: у нани или под деревом бодхи. А поскольку они первым делом шли к дереву, то, чтобы отвязаться от них, я стал забираться на дерево и медитировать на самой верхушке. Они приходили и говорили: «Похоже, его здесь нет».

А я кивал головой и мысленно говорил: «Это точно. Меня здесь нет».

Моим первым внетелесным переживанием стало падение с дерева. Я медитировал обычно на задворках университета, на прекрасном холме с тремя высокими деревьями. Там было очень тихо, никто туда не ходил. В тот раз я сидел на одном из деревьев и медитировал. Вдруг я заметил, что сам сижу на дереве, а тело мое упало и теперь лежит на земле. Некоторое время я пытался сообразить, как же мне вернуться обратно в тело. К счастью, мимо шла женщина из соседней деревни. Она часто приносила в университет молоко. Она заметила меня и подошла ближе. Наверное, она знала, что, когда внутреннее тело отделяется от внешнего, нужно потереть человеку лоб около переносицы, там, где расположен «третий глаз», врата входа. Через них дух возвращается обратно.

И она потерла мне лоб. Я видел, как она подносит руку к моей голове, а через мгновение я уже открыл глаза, поблагодарил крестьянку и спросил, как это ей удалось.

А она сказала, что когда-то слышала об этом. Представляете, живя в малюсенькой деревушке, она знала о том, что «третий глаз» считается вратами входа и выхода из физического тела.

* * *

Я искал врата просветления, сколько я себя помню, с самого раннего детства. Должно быть, эта мечта осталась у меня еще из прошлых жизней, потому что я не помню ни дня, чтобы я не стремился к просветлению. Естественно, все считали меня не от мира сего. Я никогда не играл с другими детьми. Я не мог общаться с ровесниками. Для меня они все были какими-то глупыми, занимались странными, идиотскими вещами. Я не играл в футбол, волейбол или хоккей. Конечно, им казалось, что я сумасшедший. Но с возрастом я понял, что это не я, а весь мир вокруг сумасшедший.

Год, предшествующий моему двадцать первому дню рождения, стал периодом душевных срывов и духовных прорывов. Разумеется, все те, кто меня любил – родители, друзья и преподаватели, – отчасти понимали, что со мной происходит. Почему я так отличался от остальных подростков? Почему часами сидел с закрытыми глазами? Зачем приходил на берег реки по ночам и смотрел на звездное небо? Естественно, люди, которые не понимали подобных вещей – да я и не ждал от них никакого понимания, – считали меня сумасшедшим.

Даже мои родные с трудом замечали мое присутствие. Постепенно они и вовсе перестали со мной разговаривать, как будто меня действительно не было. Мне это очень нравилось – я превращался в ничто, в пустоту, в полное отсутствие чего-либо.

То был удивительный год. Я окутал себя пустотой. Я утратил связь с внешним миром. Если кто-нибудь напоминал мне, что пора мыться, я шел в ванную и сидел там часами. Им приходилось стучать в дверь и кричать: «Эй, выходи. Ты уже на месяц вперед намылся. Вылезай!» Ел я тоже, только когда меня звали к столу. Если же обо мне забывали, то я мог не есть несколько дней подряд. Нет, я не постился, я просто не думал о еде вообще. Мне хотелось одного: как можно глубже уйти в себя. Мне очень хотелось найти врата, они манили меня, притягивали будто магнитом – современные физики назвали бы это феноменом «черной дыры».

Говорят, что во вселенной есть «черные дыры». Если рядом случайно окажется звезда, то дыра втянет ее в себя. Сила притяжения настолько велика, что ей невозможно сопротивляться, и звезда гибнет, целиком пропадая в черной пустоте. Мы не знаем, что там, на другой стороне. Мне кажется – и однажды ученые найдут тому подтверждение, – что на другой стороне находится «белая дыра». У дыры не может быть только одной стороны – это тоннель. Я познал это на своем опыте. Возможно, так устроена и вся вселенная. Нам кажется, что звезда умирает, потому что ее больше нет. Но в тот же момент где-то рождается новое светило. Откуда оно берется? Где лоно вселенной? По-моему, не нужно быть великим ученым, чтобы понять, что черная дыра – это вселенское чрево: в нем гибнет старое и рождается новое.

Я сам пережил это, хотя я и не физик. В тот год невероятная сила тянула меня все дальше и дальше от людей. Я настолько от них отдалился, что порой не узнавал своих родителей. Иногда забывал, как меня зовут. Я изо всех сил пытался вспомнить свое имя, но ничего не получалось. Естественно, в тот год все окончательно убедились, что я сошел с ума. Но для меня это безумие было медитацией, а на самом пике сумасшествия врата наконец-то отворились.

* * *

Меня повели к вайдье, врачу-аюрведисту. Меня, на самом деле, водили к самым разным врачам, но только тот вайдья сказал отцу: «Он совершенно здоров. Вы попусту тратите время». Но меня все равно таскали то к одному специалисту, то к другому. Они выписывали мне разные средства, а я говорил отцу: «Чего ты беспокоишься? Со мной все в порядке». Однако никто мне не верил. Они только и твердили: «Помолчи. Выпей таблетку, хуже не будет». И я пил.

По-настоящему мудрым оказался только тот вайдья, а звали его Пундит Бхагхират Прасад. Теперь старик уже умер, но тогда он был редкость проницательным человеком. Он посмотрел на меня и сказал:

– Он вовсе не болен. – И заплакал.

– Я сам уже давно стремлюсь к такому состоянию, – сказал он сквозь слезы, – парнишке просто повезло. Мне уже поздно, а вот ему… Не водите его к врачам. Не стоит. Он на пути к дому.

Старик плакал от радости за меня.

Он был искателем. В своих поисках он обошел всю страну. Сама его жизнь была путешествием от одного вопроса к другому. Он неплохо представлял себе, что именно он ищет. Он стал моим покровителем, защищал меня от других врачей. Он сказал моему отцу:

– Предоставьте это дело мне. Я о нем позабочусь.

Он никогда не назначал мне никаких лекарств, а когда отец возмутился, прописал мне безвредные пилюли из сахара. Он сам мне об этом рассказал:

– Это просто сахар. Принимай их, чтобы успокоить родителей. Вреда от них не будет. Толку, правда, тоже никакого. Но тут никакие лекарства не помогут.

* * *

Когда впервые попадаешь в мир, который лежит за пределами человеческого разума, то кажется, будто ты действительно сошел с ума – наступает «темная ночь души», мрак безумия. Это отмечают все религии и поэтому настаивают на том, что прежде чем выходить за пределы ума, нужно найти себе Мастера, который и поможет тебе, и поддержит. Ты начнешь разваливаться на части, но Мастер тебя вдохновит. Он поможет тебе понять то новое, что с тобой происходит. Вот для чего нужен Мастер: он помогает понять то, что невозможно понять умом, он говорит о том, чего не выразишь словами, он показывает тебе то, что скрыто от глаз. Он всегда рядом, он изобретает новые способы и средства, которые помогут тебе идти вперед, иначе ты можешь испугаться и свернуть с пути.

И помните: сворачивать некуда. Если вы захотите сбежать, то на самом деле сойдете с ума. Вы будете одержимы. Суфии называют таких людей маста. В Индии они известны, как безумные парамахансы. Вы не можете отступить назад, все мосты уже сожжены, позади ничего нет. Но и вперед вы тоже идти не в состоянии, потому что там сплошная тьма. Вы заблудились. Вот почему Будда говорит: «Повезло тому, кто нашел Мастера».

У меня у самого Мастера не было. Я искал, но так и не нашел. Дело не в том, что я его не пытался найти, поверьте, я искал очень долго, но так и не нашел. Найти Мастера действительно тяжело. Практически невозможно отыскать существо, которое вышло за пределы существования, или обнаружить присутствие того, кого почти нет. Искатели редко находят того, кто представляет собой просто дверь к божественному – открытую дверь, через которую легко пройти. Это очень и очень трудно.

Сикхи называют свои храмы гурудварами, дверьми к Мастеру. А Мастер и есть дверь. Иисус все время повторял: «Я – врата, я – путь, я – истина. Следуйте за мной, следуйте сквозь меня. Если не пройдете сквозь меня, ничего не достигнете».

Да, порой бывает и так, что человек не находит Мастера. И если он его не нашел, то ему приходится идти в одиночку, но такой путь намного опаснее.

Целый год я был в таком состоянии, что никто не мог бы предсказать, чем все это кончится. Целый год жизнь во мне едва теплилась. Самые элементарные вещи давались мне с огромным трудом. У меня пропал аппетит. Иногда проходила целая неделя, а я так ничего и не ел. Мог не пить несколько дней. Мне приходилось заставлять себя есть и пить. Тело стало таким нечувствительным, что мне приходилось щипать себя, чтобы ощутить себя живым. Я бился головой о стену, пытаясь понять, есть ли у меня еще голова. Только боль могла ненадолго вернуть меня в тело.

По утрам и вечерам я бегал, пробегал километров по восемь, а то и по двенадцать подряд. Люди думали, что я сумасшедший. Зачем он так много бегает? Двадцать пять километров в день! Я делал это лишь для того, чтобы хоть как-то ощущать себя, чувствовать, что я еще существую, чтобы не лишиться связи с самим собой. Я ждал, пока глаза привыкнут к тому новому, что во мне зарождалось.

Я старался изо всех сил. Я ни с кем не разговаривал, потому что внутри меня все перемешалось, мысли путались так, что мне с трудом удавалось строить элементарные фразы. Бывало, я прерывался на полуслове, потому что забывал, о чем только что говорил. Я застывал посреди дороги, потому что не мог вспомнить, куда шел. Я мог сидеть с книгой, прочесть полсотни страниц, а потом вдруг спросить себя: «О чем я читал? Ничего не помню». Мое состояние было на самом деле странным… как в том анекдоте…

В кабинет психиатра врывается пациент и вопит:

– Доктор! Помогите! Я схожу с ума. Я все забываю. Я не помню, что было год назад, я даже не помню, что было вчера. Я – сумасшедший!

– Хм, – удивляется психиатр, – и давно у вас такие провалы в памяти?

– Какие провалы в памяти? – озадаченно переспрашивает пациент.