Текст книги "Рыцарь"

7

Откуда-то очень издалека в мозг пришло понимание, что мое тело куда-то несут. И дорога была неровной.

Куда это оно отправилось? – думала я в безопасном отдалении собственного мозга. – Хорошо бы там был кондиционер. И кровать. Кровать – это хорошо. И еще туалет, потому что…

– Я, кажется, сейчас сблюю.

– Черт побери, не вздумай!

Я знаю этот голос. Он похож на голос Рыцаря. Этот мрачный урод, подумала я, и тут у меня свело желудок, и глотка наполнилась кислотой.

Мои закрытые глаза внезапно обожгло ярким светом, а тело опустили на что-то вроде твердого пола. К лицу прикоснулись мозолистые пальцы, и я тут же распахнула глаза и оглядела то, что больше всего напоминало сцену где-то в аду.

Стены были покрыты пламенем, летучими мышами и голыми женщинами, держащими в руках вилы и улыбающимися мне поверх огромных торчащих сисек. Да, и там был чертов скинхед, ТРОГАЮЩИЙ МОЕ ЛИЦО!

В желудке снова заурчало, и я метнулась в сторону туалета. Из меня не вышло ничего, кроме горькой желчи, но я все равно покрепче обхватила унитаз и свесила в него голову, потому что мне было страшно смотреть на мир вокруг.

– Господи, Панк. Ну ты и набралась.

Так вот что со мной. Я набралась. Это значит, пьяная, да? Я что, пьяная?

Я никогда раньше не бывала пьяной, но думала, что это примерно так же фигово. Так что я кивнула и продолжила прятаться. В унитазе. От чертей.

– Какой дебил привел тебя сюда?

Он кажется злым.

– Ты.

«Серьезно, Би? Ты нашла время для остроумия».

Дьявол издал некий звук, который был почти похож на смех. Я отважилась взглянуть краем правого глаза, чтобы оценить обстановку, и обнаружила, что Рыцарь, ухмыляясь, сидит на корточках меньше чем в метре от меня. Верхний свет отбрасывал глубокие тени у него под глазами и носом, и даже при том, что он улыбался, выглядел этот засранец угрожающе.

Я снова зажмурилась и подавила подступающую волну желчи.

– Черт. Нам бы надо запихать в тебя хоть кусок хлеба. Когда ты в последний раз ела?

Я попыталась вспомнить, но мозг отказывался сотрудничать.

Ела ли я ужин? Хм-м-м… Обед? Нет. Завтрак?

– Ну, я думаю… кажется… вчера?

– Вставай.

– Что?

– Вставай, черт возьми!

Злость в его голосе заставила мое тело пошевелиться даже быстрее, чем я осознала смысл слов. Поднявшись, я широко раскрыла глаза. Я была в крошечной ванной с унитазом, маленькой раковиной и огромным скинхедом. Стены от пола до потолка были покрыты рисунками пин-ап-девиц и дьяволиц в тату-стиле. Эти объемистые красные дамы были жестокими – они смотрели и смеялись над моим отсутствием сисек. И бедер. И опыта. Они надо мной издевались.

– Только взгляните на эту малютку, – скалились они со стен.

– Не пора ли тебе спать, крошка? – спросила та, что над дверью, с раздвоенным хвостом.

– Может, она принесла нам пирожков? – дразнилась другая, над унитазом, с торчащими из корсета сосками.

– А мне кажется, это мальчик, – добавила блондинка над раковиной. – С таким телом трудно сказать наверняка.

– И с такой стрижкой, – хихикнула ближайшая ко мне стерва.

Может, меня убило молнией? И это настоящий Ад? И все эти дьяволицы будут теперь вечно издеваться надо мной? А скинхед Скелетон – настоящий Дьявол? Если так, дерьмово.

– Я что, умерла?

Блин. Я что, сказала это вслух?

– Умрешь, если не съешь чего-нибудь, к черту. – Рыцарь схватил меня за руку и вытащил в тускло освещенную комнату, уставленную чем-то вроде черных зубоврачебных кресел. Доволочив меня до стула в дальнем конце комнаты, он довольно грубо пихнул меня на него и исчез в коридоре, из которого мы пришли. Через несколько секунд он вернулся, держа маленькую белую коробку.

Сунув мне коробку, Рыцарь присел на подлокотник ближайшего кресла, сложил на груди руки и уставился на меня. Его бесцветные глаза светились в темноте.

– Ты должна сожрать все это до кусочка, – сказал он.

– Что это? – спросила я, пытаясь заставить свои расплывающиеся глаза сфокусироваться на пластиковом контейнере у меня на коленях.

– Это курица Бобби.

– Кто это Бобби? – спросила я.

– Хозяин лавки.

– Какой лавки?

– Этой чертовой лавки.

Оглядываясь вокруг, я попыталась понять это сама, чтобы не задавать больше дурацких вопросов, как младенец. Комната была темной и как бы крутящейся, но из коридора сюда попадало достаточно света, чтобы можно было понять хоть что-то.

Так… У нас тут зубные кресла, но в зубном кабинете не будет сортира, как в адовом борделе. Может, это парикмахерская? Нет, там все-таки другие кресла.

Наконец мои глаза настолько адаптировались, что разглядели висящие на стенах картины в рамках.

– Это тату-салон.

– Да что ты? Ешь.

Да, сэр. Черт.

Я откусила кусочек холодного, застывшего бутерброда с курицей, и мой рот тут же взорвался от счастья. Я не могла жевать еще быстрее. Я откусывала следующий кусок до того, как успевала проглотить предыдущий. Или сразу три.

Рыцарь не шевелился. Я чувствовала, что он смотрит на меня своими зомби-глазами, но мне было без разницы. У меня с этим чертовым бутербродом был новый чувственный опыт.

Я даже не понимала, насколько была голодна. Я постоянно жила с чувством голода. Если честно, мне это даже нравилось. От ощущения сосущей пустоты в желудке я чувствовала себя красивой. Могучей. Гордой собой. Если я могу преодолеть голод, я могу преодолеть все. Могу победить любого дракона.

«Видел, голод? Ты не будешь мной управлять! Я тут хозяйка, и я желаю выглядеть как Кейт Мосс!»

Но иногда, если я была без еды слишком долго, случалась вот такая фигня. Я полностью теряла контроль и поедала все, до чего могла дотянуться, как прожорливое чудовище в углеводном припадке. Иногда я потом совала два пальца в рот и выблевывала свои ошибки. Иногда сто раз взбегала по лестнице. Но этой ночью мне было вообще пофиг. На какой бы дряни я ни была, но из-за нее этот бутер казался мне сделанным из радуги и фейерверков, и я только хотела сожрать его скорее, и чтобы он остался во мне навсегда.

Когда я наконец сумела притормозить настолько, чтобы хотя бы начать жевать, до меня кое-что дошло.

– А что ты делаешь один в тату-салоне посреди ночи? – спросила я, прежде чем успела подумать.

– Я думаю, надо спросить, что ты делаешь одна в чертовой аллее на задах Литтл Файв посреди ночи?

– Я первая спросила.

«Господи, Биби. Просто заткнись».

– Я тут работаю.

– Правда? Тебе сколько лет?

«Биби, остановись. Вот правда».

– Так ты скажешь, какого черта ты делала в «Грехе»?

– «Грех»? То место так называется?

– Ты что, даже не знаешь, как называется место, где ты была? – Рыцарь резко встал и, раздув ноздри, провел рукой по стриженой голове.

Расхрабрившись от выброса глюкозы, бегущей у меня по венам, я сказала практически небрежно:

– Нет, не знаю. Нас туда привел приятель моей подружки.

– И тебя туда впустили? Это фетиш-клуб для взрослых, а тебе с виду больше шестнадцати не дать.

– Мне пятнадцать.

– Вот именно.

Рыцарь в возмущении прошелся по комнате и сел, широко расставив ноги, на высокую табуретку на колесиках. Он оттолкнулся ногой от шкафа с ящиками и проехал несколько метров, остановившись около меня.

Теперь, когда он снова сидел, он казался менее страшным. Ну или хотя бы менее злобным.

– А ты? Разве, чтобы работать в тату-салоне, не надо быть совершеннолетним?

– Только если тебе платят. – Казалось, Рыцарь сдался и перестал сопротивляться моим бесконечным вопросам, что было хорошо, потому что я явно не собиралась прекращать.

– А тебе не платят?

– Пока Бобби платит мне чернилами. И позволяет торчать тут на выходных.

– Платит чернилами? В смысле тату?

Рыцарь крутанулся на стуле так, что оказался ко мне спиной, и задрал футболку, показав черные очертания доспехов, покрывающих всю его спину. По низу щита шло слово «МакНайт», которое было вписано в развевающийся староанглийский флаг.

– Ага. Тату.

– О господи! – Наклонившись, я рассматривала узор. Тени. – Это… это очень красиво.

Рыцарь хмыкнул, что прозвучало как кашель, и опустил майку.

– Красиво, да?

Я сидела боком на тату-кресле, свесившись вперед, чтобы разглядеть поближе его спину, и тут он развернулся. И внезапно его лицо оказалось в сантиметрах от моего, и… и черт. Тату было не единственной красивой вещью у Рыцаря. Он улыбался, и с его острым носом и резкими скулами, покрытыми веснушками, был… ну… симпатичным. Я никогда раньше не замечала, какой он симпатичный. То, что мне дал Тони, судя по всему, было сильной штукой.

Сглотнув и выпрямившись, я сказала:

– Там, у тебя на тату, написано «МакНайт»[1]1
  Knight – Найт – по-английски рыцарь. – Прим. перев.


[Закрыть]. Это твоя фамилия? Поэтому тебя зовут Рыцарь?

– Да. – Рыцарь тоже выпрямился и снова стал смотреть своим адским взглядом.

– А как тебя зовут? – спросила я.

– Никак.

– Фигня. Ты что, мне так и не скажешь?

– Нет.

Фу! Это надо же, какой противный.

– А я скажу, как зовут меня, – предложила я.

– Я знаю, как тебя зовут.

– Да? И как же?

Раздраженно наклонив голову набок, Рыцарь ответил:

– Брук. Брэдли.

Что-о?

– Откуда ты знаешь?

– Все, кто ходил в Начальную Персиковую, знают, кто ты. Твоя мама вела у нас чертово рисование.

Я представила, как маленький скинхед протыкает карандашами глаза на рисунках своих одноклассников, и прыснула.

– Вот так да!

– Ага, – смягчился его голос. – Вообще-то это твоя мама научила меня рисовать. Я всегда приходил в ее класс расстроенный из-за… – Он посмотрел на меня и явно передумал говорить то, что собирался. – Ну не важно, и, вместо того чтобы посадить меня со всеми, она сажала меня за отдельный столик в углу, где стояла корзинка с…

– Господи! – заорала я, зажимая себе рот руками, потому что на меня нахлынули воспоминания о том, как я помогала маме убирать класс после уроков. – Так это был ты!

Рыцарь в удивлении поглядел на меня.

– Это я наполняла твою корзинку! Мама говорила, что у нее в одном классе есть «такой особенный мальчик», у которого талант, но он плохо ладит с другими, и поэтому она сажает его за отдельный столик, который принесла из другого класса, и просила меня, чтобы я клала для него разное рисовальное в эту корзинку. Это была я!

Уголок рта Рыцаря слегка поднялся.

– Ну, тогда это объясняет все эти блестки и наклейки с сердечками.

Мы оба рассмеялись. Ну, вернее, я смеялась, а Рыцарь покашливал. Похоже, что он не смеялся столько времени, что ему сперва нужно было выкашлять пыль.

– А теперь ты стал рисовать тату. Это просто офигенно. Как я хочу скорее рассказать маме. Она будет так тобой гордиться. И она наконец скажет мне твое настоящее имя, – поддразнила я.

Рыцарь кашлянул-хохотнул, на сей раз сильнее, и сказал:

– Черт возьми, Брук. – Я пнула его в коленку, и на сей раз он захохотал по-настоящему. И от этого звука меня окутало теплой волной.

Это было как-то очень интимно, говорить с Рыцарем о моей маме. Он ей нравился. Я вспомнила, как она рассказывала мне, какой он талантливый. Она даже сохраняла его рисунки. Там были жуткие картинки, все в кровище, и оружие, и очень детальные драконы, но она все равно вешала их на доску над своим столом. Прямо рядом с моими.

Может, он не такой уж плохой, подумал мой дурацкий обкуренный мозг. Он просто страдающий художник. Страдающий художник, который может сделать мне тату!

– Я тоже хочу! – вырвалось у меня.

– Хочешь что? – Все еще улыбаясь, Рыцарь отступил на шаг и присел на подлокотник кресла рядом с моим. Господи, да он правда симпатичный. И у него такие мощные, огромные руки, когда он складывает их на груди. И мне нравятся эти его подтяжки. Ни у кого таких нет.

– Ой, прости. Биби, соберись! Тату. Ты можешь мне сделать? – Я обвела комнату рукой, показывая, что мы же в тату-салоне. – Прямо сейчас?

И – пуф! – его улыбка исчезла.

– Ни хрена. Я не буду делать тату пьяной в жопу пятнадцатилетке.

Нет? Он только что сказал мне «нет»?

– А как насчет пирсинга? Если мне с утра не понравится, я просто выну его, и все. – Я услышала в своем голосе ноющие нотки, которые использовала для родителей, если они отказывали, но мне было не важно.

– Нет.

– А когда тебе исполнится восемнадцать? Я просто приду в этот день и заплачу, как обычный клиент, и тебе придется все сделать.

– Через месяц, но я все равно не буду это делать, потому что тебе. Только. Пятнадцать.

– Ну да, – хихикнула я. И тут меня осенило. – А что, если я принесу записку от мамы? Я слышала, что тут, в Джорджии, можно даже пожениться в пятнадцать лет, если у тебя есть записка от одного из родителей.

Рыцарь громко выдохнул и закатил свои злобные дьявольские глаза.

– Черт тебя побери.

– Ха! – закричала я, хлопая ладонями по виниловому сиденью. – Я знала! Да здравствует Джорджия!

– Но это относится только к пирсингу.

– Не важно. Увидимся через месяц, подонок. – Я победно сложила руки на груди, но в наступившей тишине поняла, как же я действительно набралась.

«Биби, заткнись. Заткнись. Рыцарь прав. Ты дико набралась».

Мне показалось, что комната начала ехать куда-то вправо, а желудок снова угрожающе свело. И на сей раз он не был пустым.

«Господи. Пожалуйста. Не дай мне сблевать прямо тут».

– Мне надо идти! – Я попыталась изящно соскользнуть со стула, но мои обтянутые джинсами бедра прилипли к виниловой обивке. Рыцарь встал, словно собираясь мне помочь, но остановился, когда я подняла в его сторону руку и отлепилась.

– Джульет, наверное, беспокоится, где я. Мне надо идти! – Схватив с полу свою сумочку, я побежала по коридору туда, где, как мне казалось, был пожарный выход. Перед выходом на улицу я задержала дыхание, чтобы от ночного воздуха меня опять не стошнило. Понимая, что без Тони я не смогу зайти обратно в клуб, я пробежала по проходу, разделяющему два здания и выбежала на парковку. К счастью, машина Тони была еще там.

Я растянулась на капоте, прижимаясь щекой к холодному металлу и держась за края, как за спасательный круг, потому что весь мир кружился вокруг меня.

Что за дрянь дал мне Тони? Надеюсь, что заблюю ему всю машину на обратном пути. Так ему и надо.

Я залезла в сумочку и вынула мобильный, но, когда я попыталась набрать Джульет, он не пискнул, не загорелся и вообще не подал признаков жизни.

Офигеть. Ладно, подожду их тут.

Я повернула голову, чтобы прижаться и другой щекой к прохладному металлу, и тут на меня упала чья-то тень.

Тони.

– Слав те оспди, – сказала я, перевернувшись на спину и щурясь от света фонаря. – Я уж думала, вы никогда…

Черт. Это не Тони.

Я собралась в кучку и села на капоте, но встать не могла, потому что меня качало. Я старалась смотреть Рыцарю в лицо, но позади него был слишком яркий свет. И я стала смотреть на его ботинки. Те самые, что пинали скейтера по почкам меньше трех недель назад.

«Соберись, детка, – говорил мой мозг. – Ты в опасности».

– Господи, да ты в говно. Видел я пьяных, но пьяные не скрежещут зубами.

Я что, скрежетала зубами?

– Ты, к черту, просто тащишься.

«Тащишься». Мне понадобилась минута, чтобы понять. «Тащишься». Это значит, я на экстази, да?

Я обхватила голову руками и заговорила с коленками Рыцаря, потому что ботинки были слишком страшными.

– Гипотетически, если бы я тащилась, – сказала я, – я бы чувствовала, что хочу вырвать, и связать самый длинный в мире шарф, и одновременно сделать кому-нибудь массаж, нет?

– Ты что, даже не знаешь, что приняла? – ударил Рыцарь руками по обеим сторонам от моих ног, отчего я подпрыгнула и закрыла лицо руками. Подсматривая сквозь щелочку между пальцами, я могла увидеть только его глаза, светящиеся в темноте. Его лицо было сантиметрах в десяти от меня. Я снова сжала пальцы, чтобы защититься и чтобы скрыть слезы, которые всегда приходили, когда на меня кто-то кричал.

– Я, я просто взяла таблетку, которую дал Тони, чтобы мне не хотелось спать.

– Вот ублюдок. Этот Тони этой ночью сдохнет, Панк. Жди тут.

Рыцарь оттолкнулся от машины и направился в сторону здания.

Черт. О черт, о черт, о черт.

Оторвав руки от лица, я позвала его:

– Рыцарь! Стой! Пожалуйста! Я в порядке! Все в порядке! Мне просто надо подождать, потому что я сказала, что буду у Джульет, и она будет меня искать, а мой телефон сдох, и…

Рыцарь развернулся и зашагал ко мне, вынув из кармана что-то длинное и черное. Он размахивал этим в воздухе, крутя в разные стороны. Мне надо было бежать, но любопытство не давало мне шевельнуться, пока я не пойму, что он такое делает. Еще один быстрый взмах рукой, и уличный свет отразился от чего-то серебряного, высунувшегося из руки Рыцаря – пятнадцатисантиметрового лезвия.

Я замерла, моргая и сглатывая (а возможно, даже скрежеща зубами), и изо всех сил постаралась прогнать из головы наркотический туман, чтобы как-то среагировать на то, что ко мне приближается скинхед с ножом.

«Биби, думай! Думай! Шевелись! Говори! Беги к черту!»

Откуда-то изнутри своего неподвижного тела я наблюдала, как Рыцарь занес нож над головой и обрушил его на капот машины Тони, прямо рядом с моей ногой. Это привело меня в движение. Я подскочила и попыталась бежать, но Рыцарь схватил меня за руку, прежде чем я успела сделать хотя бы шаг.

Черт!

Я пыталась вырваться из его хватки, но это было примерно так же эффективно, как пытаться остановить грузовик. Отчаянно оглядев парковку в безуспешных поисках Тони, я обернулась на Рыцаря. Его левая рука, держащая меня, была вытянута назад, а правой он продолжал методично поднимать и опускать нож на капот машины.

Нет!

Наверное, слово так и не прозвучало, потому что Рыцарь никак не среагировал на меня. А может, он просто был слишком занят резьбой по машине, чтобы отвечать. Я снова попыталась вырваться из его руки и тут заметила, как поднимаются мышцы на его плечах, он сжал руку сильнее.

Наверняка я на экстази, подумала я. Тони дал мне чертово экстази. Нет другой причины, почему бы я сейчас думала о мышцах на спине Рыцаря. Или про тату там же. Или о том, что он держит меня за руку. Татуированный скинхед = страшно. Темная парковка = страшно. Нож = страшно. Так почему же страшно + страшно + страшно + мышцы на спине + рука с ножом = тысяче мурашек, покалывающих все тело?

Закончив, Рыцарь закрыл и снова крутанул в руке нож, засунул его в карман и снова обратил внимание на меня. Выражение его лица снова напомнило мне, почему именно я не должна была думать обо всем этом. Он выглядел как одержимый.

– Вот. Теперь все будут знать, где ты. Пошли.

Он потащил меня за руку, и я потащилась за ним задом наперед, чтобы успеть посмотреть, что он там сделал. Там, на капоте машины Тони, вырезанная гигантскими рваными буквами, была надпись:

БИБИ У РЫЦАРЯ. УБЛЮДОК.

8

От машины, обратно по проходу, наверх по пожарной лестнице, и вот меня снова притащили в тату-салон. Захлопнув за нами дверь, Рыцарь начал расхаживать по темному коридору туда-сюда, проводя обеими руками по своей почти лысой голове. Мне больше нравилось, когда он тащил меня за руку. Стоять в дверях и смотреть, как он тут мечется, было страшновато.

Мне надо было волноваться, что машина парня моей лучшей подруги была изрезана, как праздничная индейка, но… мой мозг перемкнуло. Я была слишком занята скрежетанием зубами и попытками подавить желание сделать Рыцарю массаж, чтобы волноваться о глупостях типа изуродованного старинного «Корвета».

Думаю, Рыцарь наконец понял то, что его занимало, потому что он вдруг перестал метаться, вынул из кармана связку ключей и сказал:

– Пошли. Я отвезу тебя домой.

– Я не могу домой, – ответила я, сама удивившись, как спокойно это прозвучало. Как уверенно. Наверное, потому что так и было. Я не могла идти домой. Была середина ночи, а я, очевидно, была под кайфом.

Я думала, он начнет со мной спорить, но Рыцарь просто засунул ключи обратно в карман и сказал:

– Ну, значит, нас таких двое.

Никто из нас больше не задавал вопросов. Мы просто посмотрели друг на друга. Я еще, помню, подумала, какие красивые у него ресницы. Даже в том тусклом свете я видела – при том что они были светлыми, – какие они длинные и густые. Мне захотелось до них дотронуться.

– Ну, значит, ты останешься тут, – сказал он. Мне показалось, что в конце этой фразы прозвучала крошечная надежда. Ну, когда интонация голоса немного поднимается вместо того, чтобы опуститься. Но, может, и нет. Я все же была под кайфом.

Я кивнула и сказала:

– Наверное.

Рыцарь заметно расслабился.

– Хочешь закурить?

– Ага. Хочу.

Мы снова вышли на пожарную лестницу, и я села на ступеньку, прислонившись головой к стене, чтобы мир не так качался. Рыцарь сел рядом и закурил «Мальборо». Он предложил и мне, но я состроила гримасу, и он, засунув сигарету в рот, отыскал мою сумочку, покопался в ней и вытащил мой «Кэмел лайт». Раскурив одну сигарету, он протянул ее мне, и я взяла.

– А почему ты не хочешь идти домой? – спросила я, больше не думая о том, что за фигня выходит у меня изо рта. Все мои фильтры, а равно глубокие убеждения и внутренний барометр были в отключке.

– В другой раз, – ответил Рыцарь, выдыхая дым в сторону, по направлению к парковке.

В другой раз, подумала я, и по моим венам помчались радостные пузырики. Это будет клево. Мы сделаем все это еще раз. Только больше не будем уродовать машину Тони.

Несмотря на то что мир продолжал кружиться, я поняла, что чувствую себя очень хорошо. Тошнота прошла, я перестала скрипеть зубами, и глаза больше никуда не закатывались. Сигарета была прекрасной, и больше всего на свете мне хотелось взять этого парня за руку, посмотреть в его прекрасные глаза и задать ему тысячу и один вопрос о его детстве.

Мне казалось, что я давно его знаю.

И, похоже, отчасти так и было. Я знала о нем что-то, чего не знал больше никто. Я знала, что он любит рисовать.

– А ты покажешь мне свои рисунки тату? – спросила я, оборачиваясь к нему, но все еще не рискуя отрывать затылок от стены.

Рыцарь поглядел на меня, склонив голову набок, и кивнул. В нем открылась какая-то новая уязвимость, и это было так мило. Я решила почаще спрашивать его о рисунках.

Мы швырнули окурки вниз, и Рыцарь помог мне подняться. Внутри он зажег свет в главной комнате, и от этого мне стало легче. Рыцарь подошел к большому столу и достал из одного ящика толстенную папку. Я подошла. Рыцарь положил папку на стол. Какое-то время мы оба просто молча смотрели на нее.

В воздухе между нами было такое напряжение, что мои безволосые руки покрылись мурашками. Скинхед Скелетон снимал с себя свои доспехи. Он собирался показать мне свое мягкое, розовое подбрюшье и верил, что я его не ударю.

Я медленно раскрыла папку и начала листать. С каждой перевернутой страницей я все больше и больше теряла уверенность в своих художественных способностях и все больше и больше понимала, какую честь оказал мне Рыцарь, позволив заглянуть себе в душу. Его рисунки были сложными, мрачными и подробными. Их темой была в основном старая Англия и средневековая иконография. Замки, драконы, доспехи, щиты, мечи и рыцари, которые нравились мне больше всех.

Один такой рисунок особенно понравился мне. Это был сплошной темный силуэт рыцаря на вставшем на дыбы коне.

– Вот, – сказала я, указывая на него. – Вот твое следующее тату.

Побледнев, если такое было возможно, Рыцарь тихо спросил:

– Откуда ты знаешь?

– Это рыцарь. Ты – Рыцарь. Логично же, – ответила я, сияя от своей проницательности.

– Я собирался сделать ее, когда закончу ту, что на спине. Я только еще не придумал, где именно ее сделать.

– Ее надо сделать сбоку на шее, – воскликнула я. – Будет чертовски круто!

– Я думал об этом, – сказал Рыцарь. – Но если я сделаю ее там, меня никогда не примут на военную службу. Там не разрешают видимых татуировок.

– Пшшшс! Ты? На военную службу? – Я не выдержала и рассмеялась. – Да ты спокойно можешь делать себе тату хоть на лбу, милый, потому что уж ты скорее попадешь в тюрьму, чем в ту чертову армию.

Следующее утро началось в тумане. Я толком не помнила, как уснула и как проснулась, но помнила, что Рыцарь отвез меня к дому Джульет на очень большом, очень громком грузовике. Помню, что боялась увидеть там машину Тони, и помню свой вздох облегчения, когда ее там не оказалось. Еще помню, как робко помахала Рыцарю рукой, когда вылезла, спотыкаясь, из его монструозной машины и поднялась, покачиваясь, к Джульет на крыльцо.

Когда грузовик Рыцаря скрылся из виду и горизонт очистился, я, пошатываясь, спустилась с крыльца, прошла через двор Джульет и их соседей и вышла к торговому центру на другой стороне квартала. Я зашла в него через продуктовую лавочку, напоминая разбитое зеркало в своем серебряном платье-трубе и с размазанным макияжем, и сняла в банкомате двести долларов.

Это были почти все мои деньги. Я надеялась, что их хватит.

Вернувшись к дому Джульет, я вошла, воспользовавшись запасным ключом, который ее мама прятала в горшке с сухим папоротником. Я на цыпочках прошла через гостиную и по коридору в спальню Джульет. Ее мама еще спала, а, судя по звукам из подвала, младший брат, оставшийся без присмотра, смотрел там мультики.

Положив деньги на подушку Джульет, я написала записку.

Дорогая Джульет.

Мне ужа-а-а-а-а-асно стыдно за машину Тони. Это длинная, сложная история. Позвони, и я все объясню. Вот деньги на ремонт. Скажи Тони, если этого не хватит, я потом отдам остальное. И скажи, что я очень, очень извиняюсь.

Люблю,

ББ.

Я умылась, переоделась в свою черную майку и ровно в десять утра вышла на улицу, как раз когда моя мама приехала за мной в своем светло-бежевом «Форде Таурус».

Все полчаса поездки я провела, бодро привирая о том, как нам с Джульет было весело смотреть фильмы ужасов и весь вечер есть пиццу. Потом, когда мы уже почти приехали, я, набравшись мужества, спросила у мамы, помнит ли она мальчика, для которого мы собирали в корзинку рисовальные принадлежности, когда я была маленькой.

– Конечно, помню! – воскликнула она. – Рональд МакНайт. Никогда не забуду это имя. Этот парень был психопатом. На первом же уроке в моем классе он ткнул другого мальчика ножницами.

Ну, он вышиб почки из незнакомого мальчика в первый же день, когда я его увидела, так что в этом смысле ничего не изменилось.

– Слава богу, это были маленькие детские ножницы с круглыми концами, – продолжала мама. – Но он все равно умудрился порезать того до крови. После этого я всегда сажала его за отдельный стол, чтоб он делал там все, что хочет. – Она рассмеялась. – Я не научила его ничему, но, по крайней мере, он больше никого не покалечил.

– Ну, ты, должно быть, все равно произвела на него впечатление, – сказала я, – потому что я вчера встретила его в школе, и он сказал, что благодаря тебе стал художником по тату.

– Правда? – Казалось, мама искренне удивлена. – Я-то думала, что он уже в тюрьме. Художник по тату, надо же? – Минуту подумав, она снова рассмеялась. – Ну что ж, он был способным, и ему нравилось пырять людей, так что все логично, а?

Я нервно засмеялась в ответ.

Рональд МакНайт. Неудивительно, что он не хотел говорить, как его зовут. Бедолага. Мне бы тоже было стыдно.

Приехав домой, я быстро поздоровалась с папой, целиком проигнорировав все разговоры на тему, что и когда я ела, взбежала наверх в свою комнату, сорвала ботинки, сунула заряжать телефон и отрубилась к чертям.

Когда я проснулась, не понимая, что и где, я взглянула на телефон, чтобы понять, сколько времени, и обнаружила там примерно сто пропущенных звонков. Все они были от Джульет, и все – утром и прошлой ночью. Я прослушала их все. Ну, или попыталась. Было трудно разобрать, что она говорит, потому что позади нее орал Тони.

Черт.

Я позвонила Джульет, собираясь на работу, и снова извинилась. Она сказала, что Тони успокоился, получив деньги, которые я оставила. И что он уже уехал в гараж к своему приятелю чинить капот. Но она была уверена, что Тони все еще собирается убить Рыцаря.

Потом Джульет задала миллион вопросов о том, что случилось вечером, что со мной сделал Рыцарь, почему он оказался в том клубе и следил ли он за мной, но я сказала, что ничего не помню. Я рассказала ей какие-то подробности, но добавила, что все остальное неясно.

Я не рассказала, где работает Рыцарь.

И что я провела там с ним эту ночь.

И не сказала, какая у него машина.

И что у него тату во всю мускулистую спину.

И какой он невозможно талантливый художник.

И как он держал меня за руку, пока калечил машину ее приятеля.

Раньше я никогда ничего не скрывала от Джульет, но сейчас что-то глубоко внутри меня подсказало оставить все это в тайне. Может быть, потому, что я боялась, что Джульет расскажет Тони и кто-нибудь пострадает? А может быть, потому, что я не хотела говорить своей получерной, полувосточной подружке, что провела ночь со скинхедом.

С которым я теперь вроде как подружилась.