Текст книги "Черные комиссары"

17

Едва капитан привел себя в порядок, как появился вестовой: его срочно вызывал начальник курсов.

«Не может быть, чтобы этот вызов был связан с ночью, проведенной в кладовке радио-класса, – заверил себя Гродов. – Но даже если так… Это уже не имеет никакого значения».

Капитан блаженно прикрыл глаза и вновь ощутил на своих губах теплые, слегка влажноватые губы Валерии. Он с душевной тоской подумал о том, сколько ночей придется ему теперь провести, не зная ласк этой женщины. Отныне вся его жизнь словно бы делилась на два способа бытия, два психологических состояния: «с Валерией – и… без нее»; «с Валерией – и… без!..».

Береговой полковник прохаживался по своему огромному кабинету медленно, переваливаясь с ноги на ногу, словно находился на палубе во время качки. Даже заметив появление Гродова, он все еще умудрился совершить два «каботажных рейса», покачиваясь при этом на крутой прибрежной волне.

– Вот видишь, как все складывается, капитан, – наконец остановился он перед рослым плечистым, словно карлик у подножия утеса, Дмитрием. – Оставаться на курсах ты вроде бы решительно отказался, а теперь, вижу, понемногу начинаешь приживаться. Или, может, я чего-то недопонимаю, а, капитан?

– Подполковник Бекетов предложил мне пройти подготовку…

– Подполковника Бекетова со всеми его премудростями давай оставим в покое, – хитровато ухмылялся Горлов. – Не о нем речь. Ты лучше скажи: отравляться на свою береговую полевую в степях под Одессой базирующуюся батарею не передумал?

Гродов не раз замечал, что, вступая с ним в общение, приземистые люди старались держаться подальше, дабы не ощущать разницы в росте, а кое-кто – и для того, чтобы не чувствовать себя несоразмерно мизерными. Очевидно, все зависело от состояния души, настроения и темы разговора. Но в том-то и дело, что полковник всегда приближался к человеку-горе Гродову настолько рискованно, и, запрокинув голову на правое плечо, рассматривал его с такой иронической пристальностью, словно с наполеоновской гордыней пытался продемонстрировать, кто здесь действительно выше, а кто – всего лишь… длиннее.

– Так ведь все уже решено.

– Пока ты все еще находишься в подчинении командования специальных курсов, а не контр-адмирала Жукова. Вот когда доложишь ему о своем прибытии, тогда уж извини…

Гродов примирительно улыбнулся и развел руками.

– Теперь уже, товарищ полковник, все: придется докладывать адмиралу о прибытии.

Полковник вернулся за свой огромный, специально под размеры кабинета сработанный стол и, усевшись в высокое, под рост самого Горлова подогнанное кресло, задумчиво уставился в серый квадрат окна.

– Словом, даже ускоренные, я бы сказал, слишком ускоренные, курсы радистов на тебя не подействовали… – все еще не отрывал он взгляда от туманной потусторонности.

– Даже очень ускоренные курсы, – со вздохом пожал плечами Дмитрий, догадываясь, что именно, какой подтекст, скрывается за этим намеком полковника, – не подействовали.

– Странно. А могли бы. Ну да ладно. Я тебя вот еще почему пригласил… Только что звонил твой контр-адмирал Жуков. У них там ситуация на границе с румынами все больше и больше накаляется. Уже не только румынские, но и германские части в открытую подтягиваются к правым берегам Дуная и Прута, причем вместе со всей своей артиллерией и всевозможными тыловыми потрохами. К тому же есть сведения, что по Дунаю, надводным ходом, немцы перебрасывают в Черное море свои небольшие суда. И вроде бы даже субмарины, усиливая таким образом румынский подводный флот, состоящий всего из одной, да и то устаревшей, подводной лодки. Словом, самое время укреплять командование дальнобойных береговых батарей.

– И я того же мнения, – облегченно поддержал его капитан. – Сама обстановка диктует: нужно поскорее появляться на объекте.

– Поначалу я, конечно, намекнул Жукову, что здесь ты нужен не менее, чем там, да и граница у нас тут, пусть и не с германцами, но все-таки просматривается. Однако он…

– Словом, меня, последнего из курсантов недавнего выпуска, вы тоже благополучно продали, как «вояку Тутанхамона двенадцатого», – с наигранной укоризной заключил капитан.

– Ага, понятно: к тебе эта фразочка полковника Мытищина тоже прицепилась. Когда-то я целый год от нее отплевывался. Кстати, и сам начальник аэродрома, и подполковник Бекетов тобой довольны, что еще раз укрепило меня в намерении… Впрочем, – прервал самого себя береговой полковник, – об этом мы уже тоже говорили. Мытищин сказал, что в четырнадцать тридцать с его аэродрома взлетает некий «транспортник», который идет на Николаев. Как я понимаю, это в каких-нибудь ста двадцати километрах от Одессы?

– В этих пределах.

– Так вот, одно из пассажирских мест на нем, считай, забронировано. А посему, – мельком взглянул он на часы, – сейчас ты отправляешься в канцелярию, получаешь надлежащие тебе бумаги, и почти час тебе на душеспасительную беседу с полковником Бекетовым. Да-да, я не оговорился, уже с полковником, вчера его повысили в звании.

– Что ж, стоит его поздравить.

– Вот поздравлений как раз не нужно. Он терпеть не может, когда его поздравляют подчиненные. Другое дело, что в обращении следует быть педантичным, тут уж, как водится. В одиннадцать ноль-ноль у штаба будет стоять грузовичок, который подбросит тебя к аэродрому. Все, капитан, все, – решительно поднялся Горлов, упреждая какие бы то ни было проявления благодарности, – ритуальные прощания отменяются. Кругом! Шагом марш!

Прежде чем зайти в канцелярию курсов, Гродов заглянул в радио-класс. Увы, баронессы там не наблюдалось.

– Если вам нужна лейтенант Лозовская, – пришел ему на помощь ефрейтор из обслуживающего взвода – худощавый, щупленький, с личиком, похожим на крысиную мордочку, – то сегодня ее уже не будет.

– Все-то ты знаешь, ефрейтор, – проворчал Дмитрий.

– Сама велела сообщить вам. Правда, ничего, кроме этого, не сказала.

– В том-то и дело, – похлопал он ефрейтора по предплечью. – А ведь могла бы. Как считаешь?

– Что вы хотите? Женщина! – умудренно посочувствовал ему солдатик. – Это я уже так, сугубо по-мужски.

Столь откровенно смеяться, конечно, не следовало, но все же Гродов не сдержался. В устах щупленького, собственно, «никакого» паренька это «сугубо по-мужски» прозвучало как-то слишком уж по-особому. Тем не менее капитан помнил, что Валерия отзывалась об ефрейторе Красильникове с уважением дилетанта, преклоняющегося перед техническим самородком. С неменьшим уважением относились к нему и все прочие офицеры.

Молва утверждала, что этот парнишка, бывший учащийся техникума связи, умудрился создать радиопередатчик собственной конструкции, за что и был арестован агентами НКВД. Быть бы ему как «врагу народа и шпиону международного империализма» расстрелянным или замученным в лагере, если бы о нем не стало известно Бекетову. Каким-то образом ему удалось вырвать этого «Кулибина» из рук чекистов, чтобы оставить под опекой контрразведки флота. Пока он служил здесь, приписанный к радиоклассу, командование присматривалось к нему, размышляя над тем, как использовать этого красноармейца в будущем или хотя бы как его уберечь от повторного ареста.

– Слух до меня дошел, что ты вновь пытаешься сконструировать какой-то принципиально новый радиопередатчик. Уже второй в твоем конструкторском списке. – Никакого слуха до Дмитрия не доходило, это была чистая провокация, однако паренек обязательно должен был на нее клюнуть. – Что, в самом деле изобретаешь?

– Пытаюсь, – спокойно ответил ефрейтор. – Правда, что-то не очень получается. Нужны деньги, детали, нужно проводить испытания… – Он положил на стол перед Гродовым несколько листов ватмана, аккуратно исчерченных какими-то схемами и видами приборов. Объяснив, где находятся те или иные узлы передатчика, приемника и какой-то оригинальной конструкции усиленной антенны, он вопросительно взглянул на капитана.

– Разочарую: выступать в роли консультанта я не готов, – сдался Гродов.

– Главное, что интересуетесь, потому что многим это вообще не интересно.

– Возможно, потому, что их мечты и порывы занимают совершенно другие науки, увлечения, потребности. Не допускаешь?

– Уже сейчас, – не придал значения его словам Красильников, – существуют радиомаяки, способные наводить суда и самолеты на цель. Кроме того, появились всевозможные автоматические механизмы. Я же хочу создать такие радиопередатчики, которые бы автоматически передавали заложенные в их память большие тексты, без участия радиста, возможно, через несколько часов или даже суток после его гибели. А еще хочу, чтобы эти радиопередатчики были очень маленькими, помещались в нагрудном кармане или в небольшом ременном подсумке.

– Полковник Бекетов об этом твоем радиопередатчике знает?

– Нет, – испуганно покачал головой Красильников. – Я докладывать подполковнику, ну, то есть теперь уже полковнику, боюсь, а сам он не спрашивает.

– Но ведь над такими устройствами работать подпольно нельзя, тем более – в армии. Неужели арест ничему не научил тебя?

– Научил, товарищ капитан. Я все понял. Я тогда сразу пытался выйти в эфир, на связь с зарубежными радиолюбителями, а делать этого нельзя.

– Чему ж ты научился, если мне, случайному в этой истории человеку, сразу же выложил все свои чертежи?

– Вы не можете быть случайным, товарищ капитан. Разве вы не знаете, что лейтенант Лозовская как может помогает мне? К слову, она уже научила меня по-настоящему работать радио-ключом. Поэтому и вы не чужой, не случайный.

Капитан вздохнул, потрепал его по плечу, мол, держись старина, и вышел.

К полковнику Гродов только потому и не торопился, что опасался, как бы тот не свел разговор к точно такому же, сугубо мужскому взаимопониманию. А вот реакция Красильникова ему нравилась. И вообще, было в этом человеке нечто такое, что сразу же призывало зачислить его к лику непризнанных и гонимых.

18

Никаких намеков на тему разговора из уст полковника не последовало. Капитан уже несколько минут стоял у стола, а Бекетов все никак не мог оторваться от расстеленной на нем карты, причем Дмитрий успел обратить внимание, что это была карта черноморского побережья Украины.

– О том, что к южным берегам вылетаешь уже сегодня, ты знаешь. Поскольку теперь ты находишься под покровительством контрразведки, то на аэродроме в Николаеве тебя встретит наш сотрудник, который позаботится о твоей переброске в Одессу. Переночуешь, как водится, в гарнизонной гостинице, а завтра явишься в штаб военно-морской базы, чтобы выслушать приказ о назначении. Словом, не о каждом генерале так заботятся, как о тебе. Согласен?

– Так точно, товарищ полковник.

– О «полковнике», конечно же, Горлов успел предупредить, – повел подбородком Бекетов, намекая на то, что знаки различия заменить пока что не успел. – Чтобы ты не оплошал, а я не обиделся. Вот такой он жук! В любой армейской разведке мира ценился бы… правда, всего лишь в качестве «языка». Но разговор сейчас не о нем. Пребывая на своей береговой службе, ты одновременно должен помнить, что являешься офицером контрразведки. В штате или пока еще вне штата – это значения не имеет. Ты находишься на военной службе. А по какому ведомству тебе выплачивают жалованье, вопрос десятый.

– Именно так я все и воспринимаю, – сурово подтвердил Гродов.

– А теперь слушай меня внимательно. Если я все правильно понимаю, батарея твоя расположена вот здесь, – ткнул он пальцем в карту, между двумя лиманами, – в овраге посреди голой степи. Все вспомогательные службы достаточно хорошо врыты в землю, но орудия-то находятся на поверхности, причем никакой оборонительной линии, никакого укрепрайона впереди нет. Об этом наши стратеги, к сожалению, не позаботились.

– Предполагается, что воевать-то мы будем только на территории врага.

– Если собираются воевать на территории врага, за сотни километров от границы такие полуподземные артиллерийские комплексы не создают, – резко осадил его Бекетов. – И вообще, когда говорят, что войну проведут «на территории врага», то подразумеваться может только одно: что войну эту с германцами развяжем мы сами. Но поскольку мы к этому не стремимся, то и похваляться «чужой территорией да малой кровью» не стоит: дай бог, на своей устоять да отбиться. Конечно, с бойцами на эту тему разглагольствовать не советую, не то время. Но и воспринимать подобные стратегические убеждения всерьез тоже было бы наивно. – Полковник взглянул на Гродова и, уловив на его лице некоторую растерянность, уточнил: – От кого бы они ни исходили. Меняется мощь противостоящих нам армий, меняется международная ситуация, а в ответе за безопасность страны всегда остаемся мы, военные. Последуют возражения?

– Никак нет. Нужно готовиться к отражению любого натиска.

– То-то же! Поэтому-то командование всячески усиливает сейчас недавно созданный Одесский военный округ[16]16
  Теперь уже мало кто помнит, что Одесский военный округ начал создаваться лишь в октябре 1939 года. До этого существовала еще после Гражданской войны сформированная Черноморская группа Украинского военного округа. В связи с обострением международной обстановки 11 октября 1939 года было принято решение сформировать Одесский военный округ из войск Харьковского военного округа и соединений Украинского военного округа (фронта).


[Закрыть] кадрами всех уровней. Орудия там мощные, уникальные; коммуникации и казарма защищены бетонными подземельями. Понятно, что именно на этом участке румынские и немецкие войска попытаются прорвать цепи нашей пехоты в первую очередь. Причем они не будут стремиться разбомбить батарею, орудия им понадобятся целыми, чтобы взламывать ими оборону Одессы и держать под обстрелом подступы не только к Одесскому порту, но и к портам Днепровского лимана в районе Очакова и Николаева.

– Теоретически так оно и должно быть, – осторожно отреагировал Гродов на очередной вопросительный взгляд заместителя начальника контрразведки флота.

– Да нет, это уже не теоретически. К таким ситуациям следует готовиться практически, с максимальной ответственностью. Парадокс батареи в том и заключается, что в качестве береговой она эффективнее может служить румынам, а не нам, поскольку флот у них, прямо скажем, слабый, а значит, использовать они его рассчитывают только для обороны своих собственных портов, собственного побережья от натиска нашего флота. Словом, на сухопутном фронте эта батарея им очень пригодилась бы. Но, коль так, значит, жди, что и разведка противника землю рыть будет на подходе к твоей батарее; и десанты противника – скорее всего воздушные – именно на нее нацелены будут. Поэтому в первую очередь готовь своих бойцов к отражению десантной атаки.

– Попытаюсь учитывать и это обстоятельство, – неуверенно ответил комбат. – Ну а конкретнее сориентируюсь на местности.

– Нет, что касается окрестностей батареи, то очистить подступы к ней от вражеской агентуры мы попытаемся заранее. По личному составу батареи и приданным ей подразделениям тоже нужно будет пройтись. Наши сотрудники свяжутся с тобой. Не исключено, что и меня тоже вскоре туда, на юг, перебросят, во всяком случае, посыл к подобным размышлениям уже прозвучал. Если это произойдет на самом деле, тогда уж работать будем в полном контакте. Кстати, как только все утрясется, подумаем о твоем переводе в штат контрразведки. Ничего не поделаешь: – решительно поднялся Бекетов, пожимая капитану руку, – вся жизнь военного – это всего лишь приготовление к войне. Станешь возражать?

Однако напрасно Гродов решил, что полковник обошелся без намеков на его отношения с Лозовской. Как только он подошел к крытому грузовичку, так называемой «полуторке», из кабины его вместе с водителем вышла… Валерия.

– Лейтенант Лозовская, – представилась она, поправив берет и одернув гимнастерку. – Как старшей машины приказано сопровождать вас до посадки в самолет.

– Это приказ полковника Бекетова?

– Так точно, подполковника…

– Отстаете от жизни, лейтенант, – пытался сохранить почти свирепую строгость на лице Гродов, – уже полковника.

– Что, он действительно уже полковник?! – чисто по-женски, пренебрегая уставной формой общения, удивилась Валерия и тут же устремила взгляд куда-то в сторону и вверх. Оглянувшись, Дмитрий увидел в открытом окне улыбающегося Бекетова.

– Передаю капитана Гродова под вашу строгую отчетность! – прокричал ей полковник. – Можно считать, по описи! А посему – доставить в целости и сохранности.

– Есть доставить в целости, товарищ полковник! – настолько озорно улыбнулась Валерия командиру, что Дмитрий поневоле приревновал. – Сохранность, правда, не гарантирую.

– Но в любом случае бережно, бережно…

Полковник широко улыбнулся, по-отцовски погрозился пальцем и закрыл окно.

– Поскольку оба мы давно демаскированы, – все так же озорно скомандовала Валерия, – то и скрываться больше нечего.

– Назло всем снайперам.

Они забрались в кузов и, отделенные от мира спасительным брезентом, почти всю дорогу до аэродрома просидели в обнимку друг с другом, лишь изредка обмениваясь несколькими фразами. Посреди какого-то лесного хутора на семь-восемь усадеб, водитель – степенный, кряжистый младший сержант – остановил машину у колодца, объяснив, что ему нужно залить в радиатор воду и повозиться с мотором.

– В вашем распоряжении, товарищи офицеры, двадцать минут, – скомандовал он таким тоном, каким обычно разрешают короткий привал, – и вон та заброшенная хижина, – кивнул в сторону некоего деревянного строения, уже оставшегося без оконных рам, но еще сохранившего крышу и даже перекосившееся крыльцо. – К вылету поспеваем. Километра четыре осталось – не больше.

– Это по-нашенски, – похвалила Валерия шофера теми словами, которые должен был бы произнести капитан. И первой ступила на тропинку, с трудом пробивающуюся сквозь высокие лесные травы.

Едва оказавшись в тесных сенцах дома, они набросились друг на друга с такой отчаянной страстью, словно только что встретились после многолетней разлуки. Словно те двадцать минут, которыми осчастливил их водитель, были последними из отмеренных им судьбой для нежности, любви, самой жизни.

– Только ты не отрекайся от меня, – шептала Валерия, впиваясь пальцами в затылок мужчины и ощущая, как все тело ее пронизывает пленительная сладость. – Понимаю, можешь увлечься другой, поскольку жизнь есть жизнь, на какое-то время забыть, не в этом дело. Главное, не отрекайся.

– Уже не смогу, даже если очень захотел бы этого.

– И все же не отрекайся. Слишком много ты для меня теперь значишь.

– Как и ты для меня, – едва слышно проговорил Дмитрий, искренне осознавая, что все те женщины, с которыми сводила его судьба на танцплощадках и курсантских вечерах отдыха, растворяются в каких-то смутных воспоминаниях, в призрачном небытии.

– Это будет непростительной ошибкой, если мы не сумеем снова найти друг друга, не сумеем каким-то образом воссоединиться, – решительно покачала она головой, обволакивая при этом лицо мужчины пьянящей пышностью волос.

– Ее-то мы и постараемся избежать. Только и ты тоже… Делай все возможное. Вопреки обстоятельствам.

– «Вопреки каким бы то ни было обстоятельствам», – словно заклинание, повторила она.

Лишь после настойчивого гудка они наконец сумели оторваться друг от друга и вспомнили о машине, водителе и самолете, который вряд ли станет терять из-за них хотя бы одну стартовую минуту. В порядок Валерия приводила себя уже на ходу, прячась за спиной капитана и все приговаривая: «Представляю себе, какой у меня, старой греховодницы, вид! Какой ужасный вид!».

– Думаешь, опаздываем? – встревоженно спросил Гродов водителя, дожидавшегося их на ступеньке кабины.

– Пока что не должны, – спокойно ответил тот, стараясь не смотреть на Валерию.

– Чего же торопил?

– Святую армейскую заповедь забыли, товарищ капитан: с каким бы делом ты в армии ни торопился, всегда припаси двадцать минут на разгильдяйство – подчиненных, начальства и свое собственное.

– Чудная заповедь: «Двадцать минут на разгильдяйство» – покачал Гродов головой, думая о том, что обязательно нужно придерживаться ее там, на батарее. На своей батарее. – Постараюсь запомнить, младший сержант.

Но, едва забравшись в кузов, он вновь попал в объятия женщины. Лучшей – теперь ему уже хотелось свято верить в это – из всех, какими способна наделить его судьба. И если бы еще не эта чертова тряска, которая, мало того что всю душу из них вытряхивала, так еще и поцеловаться толком не позволяла…

В двух километрах от аэродрома машина застряла в болотисто-песчанной колее, и они втроем с большим трудом «откопали» ее, чтобы вывести на ровную дорогу. А затем ворвались на взлетное поле уже в ту минуту, когда пилот запускал двигатели.

– Теперь вы понимаете, чего стоит моя тактика – «двадцать минут на разгильдяйство»? – успел крикнуть водитель спрыгнувшему с машины капитану.

– Еще бы! Это само воплощение армейской мудрости!

– Язвите-язвите! – прокричал он вслед бегущему к самолету офицеру.

– Какая уж тут язвительность?

– Если бы не эти минуты, мы бы точно опоздали! Так что, в самом деле, советую запомнить!

– На всю жизнь, младший сержант! – на ходу ответил Дмитрий, оглядываясь на несмело потянувшуюся вслед за ним Валерию. – На всю жизнь!