Текст книги "Восточный вал"

13

Вряд ли фельдмаршал Роммель догадывался, что в Лондоне есть столь высокопоставленный поклонник его полководческого таланта, который требовал, чтобы ему предоставляли всю имеющуюся информацию о действиях Лиса Пустыни, его характере, его переговорах, беседах и решениях. Но еще больше был бы удивлен Роммель, если бы узнал, что интерес к его личности вызван у Черчилля не из потребности познать врага, а из чисто человеческого восторга его бонапартистскими замашками. Да еще пребывая в восторге от его книги фронтовых заметок.

Мог ли он знать, что «Папка Роммеля» со всеми причастными к его личности материалами до сих пор хранилась в «литературном сейфе» Черчилля, здесь, в его личном кабинете, который с его же легкой руки действительно стали именовать «Кельей Одинокого Странника».

Уинстон еще не решил, станет ли германский фельдмаршал героем его очередной книги, однако материалы накапливал, тайно рассчитывая, что, может быть, именно Роммель окажется прототипом одного из героев его первого романа. Того, настоящего, полноценного художественного романа, о котором давно, и втайне, кажется, даже от самого себя, мечтал Черчилль-литератор.

Кстати, в этой же папке лежал и сделанный по заказу Черчилля рукописный перевод на английский язык книги Роммеля «Пехота атакует»[15]15
  Книгу «Пехота атакует» («Infanterie greift an») Эрвин Роммель создал на основании своих фронтовых, времен Первой мировой войны, дневников и издал в 1937 году. Эта книга, которой Роммель засвидетельствовал свой публицистический и командирский талант, пользовалась большой популярностью у молодых германских офицеров, проявивших себя со временем на полях сражений Второй мировой. Для многих она стала настольной книгой.


[Закрыть], к чтению которой премьер Британии обращался уже множество раз. Жалко, что уходить из жизни этому германскому Бонапарту пришлось в незавидной роли заговорщика против фюрера. Недостойно это полководца такого таланта, недостойно!

«Ты бы лучше вспомнил, – упрекнул себя Черчилль, – в какой ничтожной ипостаси униженного пленника завершал свой земной путь на далеком и диком клочке суши тот, настоящий Бонапарт, кумир твоего Роммеля! Да и твой – тоже! Каким жалким и… беспомощно гражданским он выглядел на острове Святой Елены. Именно так, «беспомощно гражданским», – понравилась Черчиллю эта явно унижающая Бонапарта словесная формулировка.

А еще в этом же скорбном списке Черчилль обнаружил имена командующего войсками рейха в Бельгии и Северной Франции, высокородного аристократа Александра фон Фалькенхаузена; командующего группой армий «Север» фельдмаршала Георга фон Кюхлера; командующего танковой группой и давнего соперника «отца бронированных армад» Манштейна; командующего танковой группой генерала Эриха Геппнера. И… кто там еще?

Ну, конечно же, как он мог забыть о таком патологическом заговорщике, как начальник оперативного управления группой армий «Центр» генерал Хённинг фон Тресков?!

В отличие от Роммеля, фронтового генерала, личность Трескова никакого чувства восхищения или хотя бы приверженности у премьера Великобритании не вызывала. И не только из-за его странноватой, на русский лад, фамилии. Просто Черчилль терпеть не мог заговорщиков, даже если заговоры эти направлены были против его, Черчилля, личных врагов. Он мог одобрить их удачное покушение на его врага, но никогда не позволил бы восторгаться самой личностью покушавшегося.

Черчилль уже знал, что этот генерал, в генеалогическом древе которого, как предполагают, действительно просматривалась и русская кровь, плел свой заговор против Гитлера давно. Существуют сведения, что он пытался убить фюрера еще весной 1942 года, когда тот посещал штаб группы армий «Центр», располагавшийся в то время в Смоленске. Причем сделать это хотел с помощью секретного технического новшества – пластиковой бомбы.

«Покушаться на фюрера во время разительных успехов его армии в войне против коммунистов и на самом пике его популярности в народе?! – и теперь тоже пожал плечами Черчилль. – На что следовало рассчитывать такому человеку, – что, простив убийство своего вождя, фанатично настроенные толпы германцев с криками «зиг хайль!» провозгласят фюрером Великой Германии его, Трескова?! Бред какой-то! И неужели еще тогда он умудрялся находить единомышленников в армейской, генеральской среде?!»

Как бы там ни было, одну хитромудрую взрывчатку с часовым механизмом фон Трескову все же удалось подсунуть в пакет с коньячными бутылками и передать офицеру, улетавшему в Берлин вместе с Гитлером. Вот только взрыватель тогда не сработал. Кого спасали в те минуты ангелы: офицера-смертника, фюрера или самого фон Трескова, сказать трудно. Но похоже на то, что какие-то высшие силы в течение событий все же вмешались. И вновь увели фюрера от гибели.

«Неужели действительно вмешались?! – в который раз предстал премьер перед давно мучившим его вопросом. – Неужто и в самом деле у фюрера существует какая-то связь с Высшими Посвященными Шамбалы, Атлантиды или чего-то там еще?!»

Нет, чисто по-человечески Черчилль, конечно, мог бы посочувствовать кое-кому из фельдмаршалов и генералов, которых фюрер только что арестовал. Однако минуты «сочувственной слабости» стареющего, примирившегося с превратностями мира сего аристократа уже проходили; наступали минуты холодного расчета непримиримого политика.

Черчилль и в самом деле постепенно отходил от сугубо человеческого восприятия того, что ему открывалось со страниц донесений английских разведчиков-нелегалов из Германии, и начинал оценивать события так, как и должен был оценивать их глава враждующей с рейхом страны. В последний раз с чем-то подобным сэр Уинстон сталкивался в тридцатые годы, когда такую же массовую резню своих офицеров устроил недоученный семинарист и бывший платный агент царской охранки Сталин, он же «Кровавый Коба».

Это сатанинское самоистребление коммунистов настолько ослабило Красную армию, что едва не поставило ее на грань краха. Впрочем, в отличие от Германии, «самоистребление» коммунистов распространялось на все слои огромного, многонационального народа России. Премьер мог поклясться, что в истории не было примеров столь массового истребления одним из правящих кланов своего собственного народа, к какому прибегли в свое время жидо-большевики в России. Причем Черчилль не раз публично утверждал, что подобное истребление собственного народа не имело прецедента и уже, очевидно, никогда в истории нынешней цивилизации не сможет повториться. Так почему же фюрер решился следовать его путем?

– Критс, – позвал он личного секретаря.

– Я – весь во внимании, сэр, – молниеносно, словно джин из бутылки, явился тот своему патрону.

– Что там говорят ваши иезуитские источники относительно кровавых репрессий, развязанных против своего собственного народа русскими коммунистами?

– «Иезуитские источники», как вы изволили выразиться, сэр, старательно собирают сведения об этих «варфоломеевских годах» русских коммунистов и внимательно их изучают.

– «Варфоломеевские годы русских коммунистов», – задумчиво повторил Черчилль, прислушиваясь к мелодике звучания этой фразы. Неплохое получилось бы название для книги.

– «Британия без коммунистов» – вот лучшее из названий книги, которую вы все еще не написали, сэр.

Черчилль помолчал, однако секретарь не сомневался, что в эти секунды он мысленно повторяет дарованное ему название.

– Вот я и хотел спросить вас, Критс: не кажется ли вам, что по числу жертв и масштабам беззакония советские жидо-большевики умудрились затмить даже иезуитскую инквизицию?

– Позволю себе напомнить, сэр, что инквизицию творил монашеский орден доминиканцев, который был создан специально для этого.

– Доминиканцев?! Кто бы мог подумать?! – иронично изумился Черчилль. – С виду – вполне безобидные монахи.

– Начиная, если мне не изменяет память, с 1232 года, именно доминиканцы, последователи монаха-богослова Доминика из Тулузы, контролировали все суды инквизиции, в составе которых было немало монахов-францисканцев. Известно также, что теоретиком инквизиции, а также «драматургом» и «режиссером» инквизиционных судов стал доминиканец Бернар Ги, член суда инквизиции в Тулузе.

– Поди ж ты! Кто бы мог подумать, что кремлевские коммунисты станут такими старательными последователями доминиканцев!

– Кстати, если отбросить свойственную вам иронию, сэр, то по численности жертв и размаху репрессий инквизиции все же далеко до коммунистов России.

– Вот видите, – не обратил внимания на этот вывод Черчилль, – странно как-то получается: суды инквизиции творили доминиканцы и францисканцы, а называют их «иезуитскими», – мрачновато улыбнулся Черчилль.

И только теперь Критс понял, что патрон в очередной раз подтрунивает над ним как воспитанником ордена иезуитов.

– В истории человечества немало подобных странностей, сэр. Среди них – даже такие, которые к иезуитам никакого отношения не имеют.

– Поэтому-то иезуиты с сугубо иезуитской дотошностью изучают каждую такую странность. В том числе и те, которые порождены кремлевскими иезуитами Москвы.

…Как бы там ни было, а премьер до сих пор держал папку с «русскими донесениями» тех времен в своем особом сейфе, в котором собирал материалы, предназначенные для работы над будущими книгами. Так вот, теперь, рядом с «Папкой Кровавого Кобы» должна была занять свое место и постепенно наполнявшаяся «Папка заговора».

14

Подземелье напоминало туннель метро, только стены его уходили в глубь горного массива уступами, каждый из которых представлял собой вооруженный орудиями и пулеметами дот. Те, кто попытается штурмовать «Регенвурмлагерь», должны будут идти по трупам своих же солдат.

«Именно так, по трупам, они и пойдут, – решительно молвил про себя комендант «СС-Франконии». – По горам трупов они должны будут пройти… к собственной гибели. Нужно только увеличить здесь склады боеприпасов и продовольствия. Особенно продовольствия».

Лично он, барон фон Риттер, предпочел бы, конечно, умереть где-нибудь там, на закате дня, под старыми, озаренными лучами угасающего солнца соснами. Но что поделаешь: если уж суждено, то суждено. Единственная надежда на то, что последует приказ увести отсюда солдат, дабы укрепить ими оборону Берлина. По крайней мере, он хотел бы, чтобы все произошло именно так.

…Схожесть этого огромного тоннеля с метро еще более усилилась после того, как «опель» бригаденфюрера фон Риттера пересек рельсы, предназначенные для электропоезда. Причем комендант уже знал, что этот, магистральный, железнодорожный тоннель действительно уводил в сторону Берлина, чтобы где-то там приблизиться к линии метро, от которой его все же будет отделять стена. А возможно, и не будет. И в архитектуре «Лагеря дождевого червя», и в его предназначении все еще оставалось много неясного. Даже для него, коменданта этого лагеря.

Причем фон Риттер понятия не имел, кто же на самом деле является реальным носителем всей правды о нем, обладателем его инженерного и военно-бытового проекта. Единственное, что ему было доподлинно известно, так это то, что настоящие владетели «Регенвурмлагеря» обитают в институте «Аненербе».

Об этом он подумал сразу же, как только узнал об одной странности. Хотя из метро в «Лагерь дождевого червя» можно будет попадать через систему ходов, известных лишь узкому кругу посвященных, тем не менее, в подземном депо, располагавшемся по ту сторону Одера, инженерная бригада железнодорожников уже собирает первый электровоз, который должен открыть движение в метрополитене Франконии. А на схеме железнодорожного сообщения фон Риттер видел ветку, уводившую куда-то к району, расположенному чуть южнее Берлина. Но куда именно?

«Не могла же кому-то прийти в голову еще одна безумная идея: соединить подземелья «СС-Франконии» с еще не созданным подземным лагерем «Альпийской крепости»! – не поверил собственным догадкам фон Риттер. – Для такой стройки понадобится полстолетия, которых ни у фюрера, ни у самого Третьего рейха уже нет!»

С этой мыслью барон и успокоился бы, если бы… Вот именно. Благословляя фон Риттера на должность коменданта «Регенвурмлагеря», Гиммлер неожиданно намекнул, что открывать его «подземку» вызвался сам фюрер и что прибыть в штаб «СС-Франконии» он возжелал по… тоннелю, начинающемуся неподалеку от Берлина[16]16
  По одной из версий, которые бытуют сейчас, фюрер якобы действительно посещал подземный лагерь СС в описываемое время по подземной железной дороге. Но был ли это сам фюрер, или же под конец войны подземелье посещал его двойник? – Прим. автора.


[Закрыть].

– Если фюрер так решил, – ответил тогда барон, – то он прибудет по этой подземке, даже если к тому времени там еще не будет ни электровоза, ни рельс, на самого тоннеля. Ибо такова воля Германии.

Поначалу Гиммлер не воспринял возвышенности его веры во всемогущество фюрера и посмотрел на фон Риттера взглядом босса, успевшего разочароваться в только что назначенном подчиненном, но затем неожиданно изрек:

– Наконец-то я слышу ответ, достойный коменданта «СС-Франконии»!

– Подобные ответы вы будете слышать всегда, – заверил его барон.

– Жаль, что ничего подобного добиться от вашего предшественника Германа Овербека мне не удавалось.

Словом, все, вроде бы, складывалось хорошо в секретном проекте «Регенвурмлагеря», если бы не катастрофическое приближение всегерманского краха, инквизиторская тень которого все беспросветнее нависала над тем, что в этих подземельях задумывалось и осуществлялось.

– Вам никогда не хотелось вырваться отсюда, как из ада, Вольраб? – спросил барон, обращаясь к сидевшему позади него адъютанту.

– У меня это уже прошло, господин бригаденфюрер.

– Неужели прошло?! – искренне удивился комендант. – Почему же у меня не проходит?

– Потому что вы все еще продолжаете спускаться в «СС-Франконию» с тем же ощущением, с которым в свое время спустились сюда впервые.

– И с каким же чувством я спустился сюда впервые, прорицатель вы наш? – въедливо поинтересовался комендант.

– С тем же, с каким спускались бы в ад. А «Регенвурмлагерь» этого не любит. И не прощает.

– Не любит и не прощает? «Регенвурмлагерь»? Не раз замечал, что вы говорите о нем, как о чем-то воодушевленном.

– Он и есть воодушевленный, господин бригаденфюрер. Здесь уже давно появляются привидения, возникают какие-то странные существа и вообще происходит черт знает что. Если позволите, подробнее об этом мы поговорим чуть позже.

– Обязательно поговорим, – взбодрился фон Риттер. – Но даже после всего сказанного… Как еще можно воспринимать это подземелье, – благодушно проворчал комендант, – если не как преддверие ада?

– Как надежное пристанище рыцарей Франконии, рыцарей-франконьеров, решивших оставаться верными Третьему рейху даже после его падения.

– … «Пристанище рыцарей-франконьеров»? – вслух повторил бригаденфюрер, вдумываясь в смысл этих слов. – Неплохо сказано. Никогда не слышал такого определения.

– Потому что оно только что появилось. Считаю, что именно так, «рыцарями-франконьерами», и следует называть всех обитателей этой подземной базы.

– Представляя в качестве адъютанта, мой предшественник назвал вас «идеологом «СС-Франконии».

– Он назвал меня именно так?! – приятно удивился Вольраб.

– Считаете, что не соответствует действительности?

– Никогда бы не мог поверить, что штандартенфюрер Овербек способен кому-либо льстить!

– Это не ответ, адъютант, – сурово предупредил его фон Риттер.

– Понятно, что я был среди тех, кто задолго до войны готовил для фюрера и рейхсканцелярии военно-экономическое и научное обоснование завершения строительства этого лагеря, замороженного еще в конце двадцатых.

– Уже кое-какие подробности.

– Можно утверждать, что я оказался самым яростным и убежденным сторонником сотворения «СС-Франконии», таким же, как гросс-адмирал Редер – сторонником возрождения германского военно-морского флота, а Геринг – возрождения люфтваффе.

– Вот теперь многое проясняется. Как я и предполагал, мы не в равных условиях, потому что всякий раз вы возвращаетесь сюда, как в свое детище. Я верно понимаю ситуацию, творец германского ада?

– Очевидно, историки рейха так и нарекут меня, – беззаботно признал Вольраб.

– А еще мой предшественник намекал, что вы могли стать комендантом «Регенвурмлагеря». Уже даже готовился приказ на присвоение вам чина штандартенфюрера.

Фон Риттер оглянулся и увидел, что губы Вольраба поджаты как нельзя плотно, а желваки поигрывают так, словно он вот-вот мог выхватить пистолет.

– Сотворяя свой июльский заговор, – хрипловато проговорил он, выдержав мыслимую в этой ситуации паузу, – генералы даже не догадывались, что они сотворяют этот заговор и против меня, поскольку с некоторыми из них судьба сводила меня очень близко. Как не догадывались и о том, что месть фюрера была и моей личной местью.

– Вас судили?!

– Нет, суду не предавали, но разжаловали до гауптштурмфюрера и спрятали подальше от гнева фюрера, то есть в это подземелье.

Вспоминая о чем-то своем, тоже связанном с «заговором генералов», барон задумчиво кивал.

– Но я не заметил, чтобы такое наказание сильно удручало вас, – наконец произнес он.

– Порой удручало, но тогда я вспоминал о тех, кто уже подвешен был на крючьях тюрьмы Плетцензее и кто еще только ждет своей страшной участь. Знаете, – мрачно осклабился он, – такие воспоминания очень быстро взбадривают и основательно отрезвляют.

– Еще бы!..

– И вообще, замечу, что, попадая на поверхность, я вдруг начинаю чувствовать себя неуютно. Мы обречены жить во чреве земли, потому что истинный рейх может быть создан только здесь, в недрах планеты, а не там, на продуваемой политическими ветрами поверхности.

А ведь действительно, мало кто из непосвященных догадывался, что Удо Вольраб является не только адъютантом, но и главным идеологом «Регенвурмлагеря». Только это обстоятельство сдерживало порой коменданта, когда он вдруг чувствовал, что гауптштурмфюрер начинает говорить с ним, как с только что загнанным в подземную «СС-Франконию» новобранцем.

– Из земли взошли и в землю вернулись, – задумчиво подтвердил теперь фон Риттер, и смуглое азиатское лицо его приобрело ту естественную твердость тибетской маски, с которой когда-то и было скопировано Всевышним.

– Истинно так.

– Однако возникает вопрос: чем вы как идеолог «СС-Франконии» мотивировали ее появление, да к тому же здесь, на правом берегу Одера?

– Позволю себе напомнить, что здесь, на правобережье Одера, «Лагерь дождевого червя» начали возводить еще в двадцатые годы, и никакого отношения к его созданию я не имел.

– А кто… имел? – поспешно поинтересовался комендант.

– Этого я не знаю.

– Нет, в самом деле, кто и зачем начинал строительство такого важного объекта в двадцатые годы?[17]17
  В то время территория, на которой начиналось строительство «Регенвурмлагеря», находилась в составе Германии и входила в историческую область Восточная Пруссия.


[Закрыть]

– Проектировать такой мощный подземный объект могли только люди, которые готовились к ведению тотальной газовой войны. Но уже тогда «Регенвурмлагерь» был строго засекреченным объектом. Теперь вы комендант и имеете право поинтересоваться архивными данными этого объекта.

– Пытался интересоваться, – резко парировал фон Риттер. – Причем очень настойчиво и у очень высокопоставленных людей. Но мне посоветовали не интересоваться тем, что меня в принципе интересовать не должно.

– Оказывается, иногда и там, в верхах, способны дать дельный совет, – не отказал себе в удовольствии съязвить главный идеолог «Регенвурмлагеря» Удо Вольраб. – Жаль, что в свое время к точно такому же совету я почему-то не прислушался.

Фон Риттер и Удо Вольраб встретились взглядами и грустновато улыбнулись, давая понять друг другу, что тема истоков «Регенвурмлагеря» отныне и навсегда закрыта.

15

Черчилль в очередной раз оторвал взгляд от залитого дождевыми струями окна и увидел у двери неслышно вошедшего, словно бы из ливневого тумана материализовавшегося, Роберта Критса.

– Генерал О’Коннел все еще здесь? – спросил премьер, не пытаясь выяснять, что заставило секретаря возникнуть на пороге Кельи Одинокого Странника.

– Я был уверен, что он вам еще понадобится, – с иезуитской смиренностью молвил личный секретарь.

– Чего бы стоила Англия без вашей иезуитской прозорливости, Критс? – вновь принялся массажировать переносицу премьер. – И чего бы стоил без этой прозорливости я?!

– Вы прекрасно помните девиз Ордена иезуитов, сэр: «Если где-то в мире появился великий человек, рядом с ним немедленно должен оказаться иезуит!»

– … Чтобы «преданно служить ему без зависти и гордыни, не завидуя, а способствуя и всячески поддерживая, и всегда находясь рядом с ним», – почти дословно процитировал Черчилль основу той иезуитской доктрины, которую в свое время изложил ему сам Роберт Критс. И этим, уже в который раз, удивил своего личного секретаря.

– Ибо таково священное правило адептов ордена иезуитов, – смиренно подтвердил Критс, воздерживаясь от похвалы. – И, видит Бог, как многотерпимо и степенно я придерживаюсь его мирских основ.

– Однако вернемся к генералу от разведки.

– Человека, способного доставлять подобные досье, – едва заметно повел подбородком Роберт Критс в сторону «Папки заговора», – вообще желательно не отпускать от себя. По крайней мере, до тех пор, пока ее содержимое не будет использовано в очередном томе ваших «Мыслей и приключений» или в книге исторических портретов «Великие современники»[18]18
  Речь идет о произведениях Уинстона Черчилля, в которых он старался откровенно подражать Юлию Цезарю, автору «Записок о галльской войне». В 1953 году, в возрасте 79 лет, Черчилль стал обладателем Нобелевской премии по литературе. Подробнее об этом читайте в романе «Субмарины уходят в вечность».


[Закрыть].

– Только том этот будет называться «Кровавые современники».

– Что с пониманием было бы воспринято многими поколениями европейцев, – благоговейно склонил голову один из достойнейших представителей иезуитского ордена. Прикажете пригласить сэра О’Коннела?

«Впредь сотрудников английских министерств следует набирать из выпускников иезуитских колледжей и богословских факультетов, тоже иезуитских, – подумал Черчилль, наблюдая как, пятясь, Критс вновь растворяется в преддверных сумерках. – Иезуитский орден – вот где кладезь истинных британских чиновников!». Он пытался вспомнить, в какой из колоний империи находится колледж, подаривший ему такого личного секретаря-иезуита, и не мог.

– Я внимательно ознакомился со списком выявленных СД и гестапо участников заговора против фюрера, генерал, – Черчилль побарабанил пальцами по «Папке заговора». – Вы всерьез считаете, что в нем участвовало такое ничтожное количество людей, какое указано в ваших списках?

– Прошу прощения, сэр, но…

– Их здесь слишком мало, генерал, – кинжально впивался премьер указательным пальцем в грубоватую кожу папки. – Непростительно мало.

О’Коннел – рослый, бурно лысеющий блондин, удивленно уставился на премьер-министра, плохо представляя себе, чем он недоволен. Черчилль просил предоставить ему «Папку заговора», и его, О’Коннела, люди подготовили его, максимально используя все имеющиеся источники и сведения: от копий судебных материалов до шифрограмм агентов и сообщений германской и итальянской прессы.

– Этот список максимально приближен к тем данным, которыми оперирует созданная рейхсфюрером СС Гиммлером Особая следственная комиссия Главного управления имперской безопасности, возглавляемая Генрихом Мюллером. Которая, как считают многие специалисты по Германии, и так слишком усердствует, истребляя невиновных.

– Кого-кого истребляя? – с трудом выкарабкивался из бездонной глубины своего огромного кресла Черчилль. – Невиновных?! И это заявляете вы, генерал «Интеллидженс сервис»?!

– Видите ли, сэр, мы стремимся к максимальной объективности сведений…

– «Невиновных» в Германии не существует, генерал, – наконец налег всей массой своего тела на угол письменного стола премьер. – Ни в штабе армии резерва, ни в штабе Верховного командования вермахтом, ни в рядах СС и гестапо, ни в рядах германского чиновничества. Для нас, англичан, невиновных в нацистской Германии не существует, поскольку в принципе существовать таковых в нынешней Германии не может.

– Но это решает Особая следственная комиссия РСХА.

– Вот как, – попыхивал сигарой Черчилль, – «особая, следственная»?! К вашей разведке они за помощью не обращались?

О’Коннел воспринял это, как очередную «премьерскую шутку», и продолжил:

– Замечу, что данная комиссия расследует причины заговора и, насколько мне известно, сейчас в ее распоряжении находятся списки основных заговорщиков. Большинство имен вам уже знакомы, – кивнул генерал в сторону «Папки заговора».

– А вам не кажется, что эта комиссия несколько подустала?

– Если наши агенты не ошибаются, – не понял его намека генерал, – в ее состав вошло более четырехсот гестаповцев и сотрудников СД. Даже трудно вообразить себе, какую массу абсолютно невинных людей способна погубить такая армия гестаповских комиссаров! И как она, подобно своре псов, станет упиваться собственной властью.

– «Способна», однако же до сих пор не погубила. Вот я и поинтересовался, не обращалась ли эта комиссия к нашей военной разведке. Потому что слишком уж мало в этом, составленном комиссией гестапо списке обреченных имен. Так почему бы агентам «Сикрет интеллидженс сервис» не помочь своим германским коллегам и не выдать всех известных им прямых заговорщиков, каким-либо образом причастных к нему, просто подозреваемых в причастности…

– Но, в таком случае, мы резко ослабим антигитлеровскую оппозицию внутри Германии, сэр.

– Несомненно.

Удивленно отшатнувшись, генерал похмельно покачал головой: он пока что ничерта не понимал!

– Получается, что мы будем сдавать Гитлеру внутренних противников режима, а значит, по существу своих союзников.

Прежде чем ответить, Черчилль долго водил над столом дымящей сигарой.

– Особая комиссия может ограничиться какими-нибудь пятью десятками казненных заговорщиков – и все! Мы же не должны допустить этого. Чем дольше германцы будут убивать друг друга – тем лучше.

– В принципе, так оно и должно быть, но высшие интересы королевства…

– Не вам, генерал, судить о высших интересах королевства, – грубовато прервал его Черчилль. – Чем больше этих германцев будет истреблено во внутренней борьбе, тем меньше останется истреблять нам. Руками самих же нацистов мы должны уничтожать не только германский нацизм, но и тот прусский милитаризм, который снова и снова провоцирует германцев на войну со своими соседями. В Первую мировую Германия не знала о существовании Гитлера и гитлеризма, однако это не помешало ей залить кровью половину Европы[19]19
  В основу этого диалога положены реальные высказывания Уинстона Черчилля, который в описываемое время уже не желал вести какие-либо переговоры ни с нацистским крылом германского милитаризма, ни с его антифашистским крылом. По его заданию Би-Би-Си и другие радиостанции Великобритании начали в буквальном смысле этого понятия «сдавать» гестапо и тех германцев, которые действительно участвовали в заговоре, и тех, кого желательно было «подставить» германским властям в качестве заговорщиков, дабы ослабить ряды нацистов и посеять в них чувство непроходящего страха.


[Закрыть].

– Вот теперь мне наконец становится понятен ход ваших мыслей, сэр.

– Сейчас, в эти дни, ваши люди, генерал, должны «рыть» во сто раз усерднее, чем люди Мюллера и Скорцени. Немедленно свяжитесь с германским отделом Би-Би-Си, с радиостанциями… – пощелкал пальцами Черчилль, пытаясь вспомнить их названия.

– Работающими на разложение германских войск, – подсказал ему О’Коннел, – то есть с «Золдатензендер Кале», «Золдатензендер Айнс» и другими.

– Составляйте для них все новые и новые списки «заговорщиков» из тех, которые действительно когда-либо проявляли себя в попытках свергнуть фюрера или хотя бы наладить связь с нами, американцами, русскими, кем бы то ни было другим; и из тех, кто никогда не имел никакого отношения к заговору, но близко знаком с кем-либо из заговорщиков, состоит с ними в родстве или служит под их началом. Тщательно отрабатывайте каждое имя, ставя под подозрение гестапо и СД все новые и новые десятки армейских и прочих чинов.

– Будет исполнено, сэр.

– Гитлер жаждет мести своим генералам-предателям? – вслух рассуждал Черчилль, вновь вальяжно откинувшись на спинку кресла и попыхивая сигарой. – Так подставляйте под его меч все новые и новые головы! Гитлер жаждет крови? Сделайте так, чтобы потоки ее в подземельях гестапо еще долго и долго не иссякали. Причем это должна быть воистину арийская, нацистская кровь древних прусских, саксонских, швабских, померанских и прочих родов!

– Мои люди проникнутся ответственностью, – растерянно и неудачно вклинился в его монолог О’Коннел.

– Гитлер откровенно заявляет о том, что жалеет, что не почистил свой офицерский корпус, как в свое время это сделал Сталин? Так помогите же ему исправить эту оплошность! Вы слышите меня, генерал, помогите. Пусть он насладится горой трупов своих офицеров и таким образом, наживет себе еще миллионы новых врагов.

– В этом мы ему поможем, сэр, – генерал постепенно поддавался его настроениям.

– Пусть он насыплет курган над массовым захоронением своих фельдмаршалов, генералов и бригаденфюреров!

– «Массовым захоронением фельдмаршалов»! – с восторгом повторил генерал. Именно в этом контексте мы и станем наращивать наши усилия, сэр.

– Так что вас сдерживает?!

– До сих пор сдерживало, – деликатно уточнил генерал.

– Хотите сказать, что в вашей стратегии и тактике что-то изменилось, – кивал Черчилль, наперед зная, что у генерала нет и не может быть аргументов, которые бы способны были развеять его скепсис.

– Как я уже объяснял, мы опасались, что неминуемо отправим на виселицу тех людей, которые действительно хотели бы наладить с нами отношения.

– А что, в Германии существуют и такие, которые этого действительно хотят? – артистично откинул руку с сигарой Черчилль.

– Есть. Они стремятся избавить Германию от Гитлера и ждут от нас помощи в борьбе с гитлеризмом.

– Понимаю, что германский генералитет хотел бы избавиться от зарвавшегося и недалекого Гитлера, но только для того, чтобы привести к власти более дальновидного, а значит, еще более коварного фюрера.

– Возможно, возможно, – стушевался О’Коннел. Его удивляло невосприятие премьером какого бы то ни было внутреннего противостояния Гитлеру. – И все же осмелюсь напомнить, что еще до начала «русской кампании» советник германского МИДа барон фон Зольц и евангелический проповедник Дитрих Бонхеффер пытались наладить с нами отношения, чтобы создать мощную оппозицию фюреру.

– Вы еще напомните мне о наскоке Карла Герделера! – взорвался благородным гневом Черчилль.

– Герделера? – поморщил лоб генерал.

– Это я при упоминании имени Герделера должен напрягать память, а не вы, генерал от разведки. Речь идет о том самом Герделере, которого заговорщики прочили в теневые канцлеры и который еще в мае сорок первого пытался связываться со мной с помощью шведских политиков. Однако моя реакция вам известна.

– Известна, – подтвердил О’Коннел.

Генерал прекрасно помнил, что она была предельно лаконичной: «Я абсолютно против даже самых незначительных контактов с этими разочаровавшимися в фюрере нацистами!»

– Так вот, моя позиция остается неизменной. Как и моя поддержка ваших усилий, генерал.

– Весьма признателен, сэр.

– Нечего передо мной расшаркиваться, – недовольно проворчал премьер-министр. – И вообще, не теряйте времени, сдавайте членам следственной комиссии гестаповского Мюллера всех германских дипломатов и конструкторов, отправляйте на виселицу эсэсовцев и сотрудников гестапо, а главное, впутывайте в этот путч как можно больше вермахтовских офицеров и генералов, не говоря уже о тайных и явных сотрудниках абвера.