Текст книги "Somniator"

Глава 7

В этом полусумасшедшем депрессивном состоянии я выходил из лицея, находясь мыслями весь в себе, и со всей дури влетел в человека посреди дверей. То была девушка. Я достаточно грубо протаранил входящую в школу девушку всем корпусом, и ожидал, что сейчас начнутся отвратительные классические девичьи вопли вроде: «Дебил, смотри, куда идешь!», но этого не произошло. Сразу после толчка я, испугавшись, аккуратно схватил девушку под локти, боясь, что она упадет, и начал трепетно извиняться:

– Прости, пожалуйста, я не хотел тебя задеть.

– Да ладно, я не понимаю, что ли, что это было не нарочно? – улыбнулась она. – Но теперь ты от меня не отделаешься – я требую извинений.

Мы отошли, чтобы не стоять на проходе, продвинувшись в глубь фойе.

– Я же уже извинился, – виновато сказал я.

– Подожди, – лукаво улыбаясь, произнесла она, – тебя не удивляет, что вы все выходите, а я иду обратно? Значит, я кое-что забыла. А забыла я лыжи. Ну а ты поможешь мне их дотащить: вот тогда я тебя и прощу, – после этих слов девушка довольно заулыбалась.

Я засмеялся.

– Может быть, ты специально под меня подлезла, чтобы я донес твои лыжи? – и чтобы она не восприняла мои слова всерьез, добавил сразу же. – Где они, пойдем тебя провожать.

Она указала на свою, а теперь уже мою ношу, мы вышли на улицу и похрустели по снегу прочь со двора. Я начал рассматривать «хозяйку». Она была одета в короткую темную курточку с мехом и обтягивающие брюки, ее длинные каштановые прямые волосы свободно свисали на спину, собирая на себе снег. Девушка была красивая. Да, она определенно была красивая.

– Разрешите Вашему рабу узнать имя хозяйки? – спросил я, не поспевая за ней и семеня, как слуга.

– Белла.

– Вау, да мне везет на экзотические имена. Как я понимаю, это Изабелла?

– Именно так, – улыбнулась она.

– Ты теперь будешь ассоциироваться у меня с вином. Наверное, с годами становишься только лучше?

Белла рассмеялась.

– Время покажет. А как тебя зовут?

И снова мне пришлось бороться с улыбкой.

– Наполеон. Только давай без лишних вопросов – я от них устал. Меня правда так зовут.

– Забавно, – мило усмехнулась она, – в каком классе учишься?

– В девятом, математическом, а ты?

– Я выпускница, – радостно проговорила Белла, – французский класс.

– Здорово…

– А вот и мой дом. Зайдешь на чай погреться?

Старый добрый удар адреналина по надпочечникам и темнота в глазах.

– Э… нет, мы же договаривались только на то, что я донесу лыжи, а вообще я спешу домой.

– Ну ладно, – сказала Белла, забрав ношу, – я тебя прощаю, Наполеон. Встретимся в лицее.

Она улыбнулась, развернулась и начала подниматься по ступенькам, ведущим к двери подъезда. Я смотрел на ягодицы, упруго обтянутые брюками, и понял, что они восхитительны. Не брюки, конечно. Белла оглянулась и уловила направление моего взгляда, ухмыльнулась и зашла в дверь, словно виляя хвостом.

Кокетка. Я чувствовал себя в западне, и старые знакомые эмоции начали вливаться внутрь меня. Придя домой, я подошел к портрету, над которым работал буквально сегодня утром.

– Что ж, Кристина, оказывается, и тебя можно затмить в моем сердце, – сказал я и задернул шторы над картиной.

Потом я по своему обыкновению лег на кровать и стал думать, почему же я такой лопух. И такой влюбчивый. А потом я резко перевернулся на живот и стал с досадой кусать подушку: зачем я отказался зайти на чай.

– Идиот, – обозвал я себя.

Ну, ничего, все впереди. Я уселся за компьютер с тем, чтобы по прошествии нескольких часов лечь спать в сладком предвкушении нового дня. Впервые я не чувствовал себя виноватым, мечтая о другой женщине, а не о Кристине. Опять одиннадцатиклассница.

Я решил больше не повторять старых ошибок и не пускать все на самотек. На следующий день я посмотрел в расписании, сколько у Беллы уроков, и стал ждать ее около школы. Почти час я мерз на холоде, глотая ртом снежинки, пока девчонка не вышла. Дрожа, я улыбнулся и вразвалку, пряча руки в карманах куртки, подошел к ней.

– Привет, – довольно протянула Белла, увидев меня.

– У тебя с собой лыжи? – пошутил я.

– Как видишь, нет, – продолжая улыбаться, ответила Изабелла.

– Опять забыла?

Улыбка.

– Хм… ну позволь помочь донести тебе хотя бы воображаемые, – сказал я и, как мим, сделал вид, что взял у нее лыжи и переложил в другую руку, – пойдем?

– Ты хочешь меня провести? Это так мило.

– Да я вообще милый, – как бы между прочим обронил я.

Мы пошли по вчерашней дороге и первое время молчали.

– Ты всего немного побыла на улице, а уже вся голова в снегу, – сказал я и начал аккуратно стряхивать хлопья с ее волос. Даже замерзшими руками я почувствовал то, что сразу произнес, – они у тебя очень мягкие.

– Да ладно тебе, это от снега, они просто мокрые.

– Изабелла, а можно я буду называть тебя Изя?

Белла начала истерично хохотать.

– Ты хочешь считать меня евреем, да еще и мужчиной? Таки нет! – засмеялась она.

– Мы дошли до ее подъезда, и Белла сказала:

– Раз уж ты вчера отказался зайти на чай, сегодня звать тебя не буду, я обижена.

– Только сегодня я замерз больше… Что ж, держи свои лыжи, – я протянул воображаемый предмет в руки Белле, попрощался и ушел.

Я стал ждать ее каждый день. Она была не против. Мы пересекались в школе, общались, беседовали, ели в столовой за одним столом, если Белла была не в компании друзей. Через две недели в среду сразу после школы я поехал к отцу на работу, поэтому не встречал Изабеллу, а на следующий день снова дождался ее.

– Эй, где ты был вчера? – мило спросила она, потрепав меня рукой в варежке по голове, – я уже так привыкла к нашим прогулкам, что вчера чувствовала себя очень одиноко.

У меня внутри разлилось теплое чувство: она ко мне привыкает. Что может быть лучше? Я смотрел на то, как ветер развевает ее волосы, блестящие, темные, как локоны скользят по загоревшему в солярии лицу, на большие карие глаза, стройное тело и понял, что я никуда не делся от Кристины. Да, Изабелла была другим человеком, не похожим на мою первую любовь, но все же общий типаж был очень близок – цвет и структура волос, фигура, некоторые черты лица, большие глаза и высокий рост.

Когда мы подошли к ее дому, Изабелла как-то замялась и произнесла:

– Наполеон, ты мог бы не провожать меня завтра? Меня встретит мой молодой человек.

– У тебя есть парень? – удивился я.

– Да, мы уже три года вместе.

Внутри меня все упало. Даже не помню, как мы попрощались, знаю только, что я обреченно шаркал ногами по снегу и грустил.

Такое странное это чувство, когда мечта уплывает прямо из рук. В этих прогулках я находил покой, утешение, радость и источник для строительства грез. Дорога домой казалась мне невероятно долгой – я шел не спеша, весь погруженный в свои мысли. Мне сразу вспомнились многие слова Беллы: «С тобой так интересно», «я давно не чувствовала себя ни с кем так легко и расслабленно», «ты мне нравишься, Наполеон, определенно нравишься». Ну и, конечно, сегодняшнее: «Я уже так привыкла к нашим прогулкам».

И вот на основе всех этих фраз, разных моментов, жестов, взглядов я построил новую мечту, позволившую почти полностью вытеснить из моей головы Кристину. Снова пустив в ход свое горячее сердце, я сказал себе: «Я люблю!» Помню, как, когда мы пересекались в школе, Белла любила показать мне язык или отправить воздушный поцелуй. Меня это дико заводило, и я мог весь оставшийся день улыбаться и мечтать о том, как воздушный поцелуй превратится в настоящий. Я никогда еще так сильно не верил в свою мечту, никогда не приближал ее так сильно к себе и реальности. И вот, когда я уже был готов воплотить все в жизнь, мою фантазию вытащили у меня прямо из-под носа. Повторюсь, это очень странное чувство. Я ощущал себя собакой на привязи, к носу которой поднесли кусок мяса, поводили им, а потом бросили в миску соседнему псу, до которого моя цепь не позволяет доползти всего сантиметров десять. И от злости я со всей дури рву привязь, но она выдерживает, я лаю, но тот пес все равно ест мое мясо и даже не обращает внимания на мой гнев.

Я не видел ее парня, но уже ненавидел его. А через день, когда я был все время, как на иголках, усиливая своей фантазией незнание того, чем эта парочка занимается без меня, моя милая Элизабет, которая обо всем знала, доложила мне:

– Я их видела вчера. Она так радостно выбежала из школы и с визгом бросилась, запрыгнула на него, обхватив ногами, и они долго-долго целовались. Дальше на эту муть я смотреть не стала.

От Лизы не скрылся мой печальный взгляд.

– Ну что же ты, мой хороший, – сказала она, запустив пальцы мне в волосы и поглаживая мою голову, – почему ты каждый раз так несчастен? Зачем выбираешь все самое красивое и недоступное?

Я не знал, что ответить.

– Меня тянет к совершенству…

– Да, но что-то пока совершенство не тянуло к тебе, – ухмыльнулась моя подруга, – и ты ограничиваешься только внешней красотой.

Я лишь тяжело вздохнул.

На выходных я отправился к отцу на работу и по пути к метро я увидел вдали знакомый силуэт. Мы шли по разные стороны одной дороги. Она слушала музыку через наушники, думала о чем-то своем и не могла видеть меня. Я немного отстал, чтобы Белле не удалось меня заметить, потом пересек улицу и стал приближаться. С удовольствием я наблюдал за грациозной походкой девушки. Эту поступь я всегда могу без труда воспроизвести в памяти. При каждом шаге волосы Изабеллы не подпрыгивали, а мерно раскачивались. Эти длинные, шелковистые локоны…

Бедро влево, бедро вправо… Мы шли вместе довольно долго, а я все не хотел подходить.

«Привет, как ты?» – это я ей скажу, а что дальше? Все наше общение строилось на свежих ощущениях после учебного дня в лицее, а о чем говорить вот так, на улице, в обычный день, да еще и после не самой приятной для меня беседы, я не знал. Слишком уж много несуществующих диалогов между нами я проводил только с самим собой.

Мы все шли. Совершенно неожиданно Изабелла повернулась лицом к дороге и собралась переходить на ту сторону, с которой пришел я. Не сняв наушники и не смотря по сторонам, она сделала первый шаг и приостановилась. Я встал сзади. Мое дыхание колыхало ее волосы, но она не чувствовала. Я был весь в возбуждении, но не плотском, а моральном. Именно сейчас стоило сказать что-то оригинальное и хорошим началом превратить эту встречу в шедевр. Но фразы не приходили в голову – я просто стоял и все быстрее дышал ей в покрытый моими любимыми волосами затылок.

Она рванулась вперед. Я пошел за ней и по привычке посмотрел влево. Прямо на нас на огромной скорости неслась роскошная и шустрая спортивная машина, которая явно не собиралась останавливаться. Мы были не на пешеходном переходе и даже не рядом – до ближайшего было метров двести.

В эту секунду я перестал быть человеком: остались одни рефлексы. Даже не мозгом, а чем-то глубоко внутри груди я осознал, что еще один шаг – и моя любимая девочка столкнется с машиной. И это будет последний шаг в жизни этого совершенства. Девочки, конечно – не машины. Изабелла уже занесла ногу для того, чтобы сделать шаг, и в этот миг я рванулся вперед, обхватил талию Изабеллы обеими руками и, что было сил, прижал ее к себе. Буквально через доли секунды мимо нас пролетел тот самый автомобиль, принеся с собой бешеной силы ветровой поток, который растрепал нам волосы. Я не переставал стискивать эту тонкую талию; автомобиль пронесся в миллиметрах от моих рук, сходящихся спереди в крепкий замок.

Моя любимая тряслась и рыдала. Маленькие динамики вылетели из ее ушей, а я, нагнувшись и периодически случайно касаясь губами мочки, шептал:

– Мы вместе, и мы живы.

Так и стояла наша пара на краю дороги, вблизи безумного дорожного движения. Белла обеими руками обхватила мои предплечья и крепко прижала их к себе. Наконец-то она была со мной. И больше не нужно было никаких слов, ничего, над чем я думал, пока пытался заговорить. Мы были «вместе», были «живы», и я знал, что хоть она ни разу не повернулась, Изабелла узнала шепчущий ей на ухо мой мягкий и любящий голос…

Была ли эта история настоящей? Разумеется, нет! Но для меня она была. Я же, мечтатель, настолько ушел в мир грез, что плохо отличал реальность от фантазий. На самом деле я шел по заснеженной дороге один, смотрел в небо или на едущие рядом машины и думал об Изабелле.

В последнее время я постоянно грезил о ней. О моей девочке, которая на самом деле была чужой, с которой говорил лишь иногда и понятия не имел, где и с кем она проводит время… да и всю жизнь… А эту историю я выдумал от тоски, и содержание ее не шибко-то удивительно для мечтательного девятиклассника. Мир фантазий тянул меня все сильнее, затягивал словно омут, и порой мне казалось, что я был бы больше рад навсегда выключиться из настоящей жизни и рухнуть в свои грезы, в которых я всегда был счастлив. А она была бы вечно со мной. В эти моменты особенно больно осознавать, что все происходящее на самом деле – реально и ни капли не похоже на то, о чем я мечтал. Мы были так далеко друг от друга, хоть и жили неподалеку, а мое влечение было полностью односторонним. Меня спасали только сны.

Прошли выходные, и я, унылый, отправился в лицей. Господи, как же я устал от того, что уныние стало моим постоянным состоянием. Я сидел в столовой один с ложкой в руках и медленно переливал суп, не особо желая его есть. Совершенно неожиданно рядом со мной очутилось что-то теплое, и до моего носа донесся приятный запах женских духов.

– Эй, – радостно сказала Изабелла, – совсем не замечаешь меня?

Она поставила свой поднос рядом с моим.

– Да, прости, я не видел тебя, – рассеянно ответил я и натянуто улыбнулся.

Мы сидели молча. Я продолжал бессмысленно плюхать свой суп в тарелке, а Изабелла, нахмурив брови, смотрела на меня.

– Ты его любишь? – спросил я неожиданно, посмотрев ей прямо в глаза.

Белла как-то растерялась.

– Э… да, наверное, да… – замялась она, – конечно, да, если мы уже три года вместе!

– И чувства не остыли, и все у вас до сих пор серьезно?

– Да, у нас все серьезно, – уже уверенно ответила девушка.

– Ясно, – ответил я, встал, отнес посуду и вышел из столовой.

Больше Изабеллу я не встречал после уроков, пока через неделю-две, выйдя из лицея, я не увидел ее, стоящей у порога школы в короткой юбке, кутающейся в воротник и периодически отряхивающей снег с волос. Я растерялся, хотел было пройти мимо, но Изабелла подбежала ко мне и радостно сказала:

– Так вот каково ждать меня целый лишний урок – холодно, однако. Я соскучилась.

У меня внутри потеплело. Если честно, я устал быть эдаким утюгом – постоянно нагреваться и остывать. Я подумал, что беспокоился зря.

– Ты можешь по мне скучать?

– Я всегда по тебе скучаю, родной.

Что происходило? Я не верил своим ушам.

– А как же твой парень? Ты его больше не любишь?

– Не знаю, может быть, мы скоро расстанемся.

Мы шли по дороге рядом, и я снова чувствовал себя уютно.

– Расскажи о нем.

– Да что рассказывать, обычная история – подошел ко мне на улице, познакомился, понравился. Время шло – влюбилась по уши, отдалась ему первый раз в жизни, хотя зря спешила так рано, дура.

Внутри меня все вскипело. Так странно, что женщины могут настолько быстро менять мое душевное состояние – прямо калейдоскоп страстей. Теперь я знал, что они спали, более того, что он у нее первый.

– Я много с кем встречалась раньше, но лечь в постель решилась только с ним. Тебя не смущают такие подробности? Привыкай, я свободно общаюсь с теми, кому доверяю.

Белла сделала небольшую паузу.

– А у тебя было много девушек?

– Ни одной, – честно ответил я.

– Правда? – удивилась Изабелла.

– Это как-то принижает меня в твоих глазах?

– Нет, что ты. Знаешь, это даже здорово, ведь ты еще не догадываешься о тех ощущениях, которые дают отношения: прикосновения к чужому телу и тому подобное. Я даже завидую – тебе предстоит узнать все это в первый раз.

Я посмотрел на Изабеллу.

– Ты такая красивая, – сказал я, погладив ее волосы. Белла не убрала мою руку.

– Спасибо, – скромно ответила она.

– Мы стояли уже около ее подъезда. Я плавно убрал руку с лица девушки, слегка коснувшись ее щеки, и тут же сказал:

– Ладно, Изя, мне пора идти, – спокойно развернулся и ушел.

И все началось по-старому. Только теперь мы общались еще больше, а темы стали шире и более откровенными. Я дарил подарки, не стеснялся в признаниях. В отношениях Изабеллы с ее парнем были периоды подъема и спада. Иногда она говорила, что они на грани разрыва, а периодически, что любит его больше жизни. Пару раз я видел их вместе. Гнев, ненависть – вот те эмоции, которые принесла мне такая встреча. Это всегда было издалека, и Белла не знала о том, что я их замечал. Я ненавидел ее парня всей своей сущностью – уродливый, высокомерный, мне было неясно, за что его можно любить и почему Белла с ним.

Время шло, и ничего не менялось. Я уже привык находиться в состоянии постоянной меланхолии и дезориентации, потому что не знал, кем меня считают, и чем все это кончится. Школа – это глупая цикличность, поэтому все снова свелось к выпускному – уже третьему важному празднику такого рода на моих глазах. Я успешно сдал экзамены, а у Беллы, как у одиннадцатиклассницы, оставалось еще несколько дней до окончательного прощания со школой. В те дни она находила время и для меня. Мы часто говорили о том, что нас больше не будет связывать школа, встречи после уроков и совместные приемы пищи.

– Мне будет очень сильно тебя не хватать, – как-то раз сказала мне Изабелла, – я буду скучать по тебе, это точно.

Потом был выпускной, банальный и неинтересный. Среди всей суеты я так и не смог попрощаться с Изей, а потом снова настало лето, в смысле, настоящее лето – без учебы и занятости. Я сильно тосковал, и в середине июля позвонил Белле.

– Алло? – взяла она трубку.

– Привет, моя хорошая, это Наполеон.

– Какой Наполеон?

Я опешил.

– Что значит, какой? Я, Наполеон Мрия.

– Я не знаю таких.

– Изабелла, это ты?

– Да, я.

– Изя, это же я! Тот, который встречал тебя каждый день после школы! Тот, по которому ты обещала скучать!

– Ах, Наполеон, да! – льстиво протянула она. – Привет, как дела?

– Кто это? – услышал я в трубке мужской голос, – скажи ему, чтобы больше никогда не звонил!

– Слушай, Наполеон, – сказала мне Изабелла, – все, что я тебе говорила, было ложью. Нам не стоит сотрясать воздух больше.

Я бросил трубку. Что ж, было ясно, что Белла говорила со мной так исключительно потому, что ее парень был рядом, но это уже не имело никакого значения…

Глава 8

К тому времени мне было уже пятнадцать с небольшим. Все, что я к ней испытывал, я смог перенести через границу своего пятнадцатилетия, заболев ею до дня рождения и продолжая болеть после.

Страшный был день. Как сейчас помню – один из тех очередных пустых, наполнявших мои летние каникулы. И так было бы уместно, чтобы тогда шел ливень или град, громыхал гром, и сверкала молния, но, как назло, слепило ненавистное, яркое утреннее солнце и пели птицы. Я смотрел на календарь: ровно полгода прошло с тех пор, как мы познакомились, с того времени, когда я впервые посмотрел ей в глаза и понял, что ничего красивее не видел после Кристины. Полгода… Шесть месяцев придуманной мною самим боли, мук и отчаяния.

То, что было у нас, мне хотелось называть флиртом, но даже это слово было слишком громким для наших отношений. Она любила меня. Я видел это, понимал по радостно расширяющимся глазам, встречающим меня там, на учебе. Любила таким, какой я есть, того, кого я на самом деле из себя представлял. Но это было совершенно ненужное мне чувство. Ее тянуло к человеку, той смеси характера, поведения, которые были во мне.

Белла дорожила мною. Даже не как другом, а по-особенному, но во всем том, что я перечислил, не было самого главного: как мужчина я был совершенно ей не нужен. Ни трепета, ни вожделения, ни романтичного восприятия, ни страсти – ничего из этого не родилось в ее сердце ни разу за все то время, что мы провели вместе. Она не скучала, а просто была безумно рада видеть меня каждый раз. И стойко игнорировала всю ту мою безумную влюбленность, которую я показывал ей каждый день. Изабелла знала, как держать меня при себе (потому что терять со мной связь ей, в принципе, не хотелось), но при этом не допускать моих попыток перехода на близость. Да и пытался ли я? Море слов, вылитых из моих бесконечных фантазий о ней – это все, что я делал. Белла стойко выслушивала, проглатывала – и мы продолжали жить дальше, просто проводя иногда вместе время. Она, абсолютно самодостаточная в своем образе жизни, и я, убивающийся из-за неразделенной любви.

Я ничего не придумывал заранее. Просто спустя неделю после этого глупого телефонного разговора посреди дня вышел на лестничную площадку и отключил рубильник, обесточив провода в своей квартире. Один щелчок – и люстры погасли. Я спокойно поставил стул под ту из них, которая висела в моей комнате, и начал откручивать основание, потом отодвинул защитный кожух и коснулся проводов. Я улыбнулся: тока действительно не было. Несколько минут ушло на то, чтобы раскрутить все жилы и снять люстру. Я аккуратно положил ее в угол комнаты. Теперь в потолке зияла серая дыра, из которой торчал ржавый металлический крючок. На балконе я смог найти огромной длины толстый шнур, оставшийся еще с незапамятных времен, когда мы с отцом делали провода своими руками. Завязав прочный узел с небольшим зазором, я нацепил его на крючок в потолке. Смастерив с другого конца петлю, я накинул ее на шею, несколько раз вздохнул, уставился бессмысленным взглядом в пол и оттолкнул стул…

На самом деле я сидел на диване, слушая тоскливую музыку, разрывавшую мой дом. Шнур я держал в руках и отчаянно натирал его мылом. Чем дольше я это делал, тем больше становилась амплитуда; все яростнее я осаждал щелочь с жирами на проводе, представляя, как легко он будет скользить теперь, затягиваясь на моей шее. И в этот момент, когда от скорости я почти начал сдирать кожу на ладонях, я разрыдался. Последний раз я плакал над холстом после случая с Кристиной, а теперь, столько времени спустя, опять рыдал из-за женщины. Слезы текли ручьем, как будто они копились все эти годы и теперь решили вылиться полностью. Я швырнул провод в лежащую на полу люстру, следующим, но уже в стену, с глухим хлопком полетело мыло, потом я вскочил и начал лупить руками плоскость впереди меня, покрытую обоями.

Плакал… Навзрыд! Как человек, которого бесконечно захлестнуло отчаяние. Раньше я мечтал, что Изабелла будет рыдать так же, когда узнает о моей смерти, осознав, что виной тому стало ее безразличие. Мне хотелось, чтобы нестерпимые боль и тоска накрыли ее с головой, разрывали все в груди, когда она поймет, до чего довела меня. И больше всего я мечтал, что, как в старой песне, только тогда она поймет, кого потеряла. А теперь я выл, избивая стену.

Я резко понял, что моя смерть ровным счетом ничего не изменит. Какую бы красивую записку я ни оставил после себя, это никогда не заставит мою любимую испытать хоть что-то близкое к тем мукам, которые испытывал я последние полгода. Я был рожден, чтобы никогда не быть любимым…

Тут я врал себе. В принципе, в жизни я видел влюбленные глаза, смотревшие на меня, но мне было наплевать на них: я же всегда жаждал совершенства, а те, кто любили меня, не являлись таковыми.

С каждым ударом в стену я кричал все громче:

– Умирай из-за мечты, глупый, чтобы никогда не увидеть ее исполнения!

Я рухнул на диван. Слезы просто стекали из глаз – истерика кончилась. Никогда я еще не любил кого-то так неистово и больно. Даже чувства к Кристине до сих пор оставались светлыми, а не мучительными в моей душе, но в этот раз я понял, что за всю свою жизнь не добьюсь ответного чувства. И тем более не сумею заставить Изабеллу страдать из-за меня.

«Что есть пресечение своей жизни? Высшая сила или высшая слабость? Нирвана или грех? Как бы то ни было, если в мире есть еще хоть один любящий тебя человек, самоубийство – не более, чем эгоистичный порок. А если в моей жизни когда-нибудь появится та, с которой я буду счастлив, – думал я, сквозь слезы рассматривая потолок, – самым страшным моим грехом будет обречь ее на муки потери. А наиболее печальное в этом, что и она забудет меня, смирится и будет спокойно жить дальше. Радоваться. Смеяться. Любить! Без меня…»

На протяжении всей жизни я больше никогда не думал о самоубийстве.

После этой попытки мне стало легче. Через полчаса сидения на диване и рассматривания крючка в потолке я стал мыслить спокойнее. Шнур был убран в шкаф, мыло в ванную, люстра повешена на место, электричество включено. Я вытер глаза и подошел к зеркалу. Веки были распухшие от красноты, белки полны полопавшихся сосудов. В общем, выглядел я, как несчастная девочка. Мне даже стало стыдно смотреть на это позорное отражение. После недавнего взрыва эмоций мне захотелось разбить зеркало вдребезги, но здравый смысл остановил меня. Как и было всегда. Я снова умел сдерживать свой гнев, эмоции и ярость, то есть применил один из моих самых сильных навыков, который нередко мешал мне в жизни добиваться того, чего я хотел.

В ванной мне пришлось умыться, чтобы привести в порядок свои никуда не годные глаза. Я взял валявшийся на диване радиотелефон и набрал номер, заученный наизусть.

– Привет.

– Привет, солнышко, я так рада, что ты позвонил мне! – Услышал я в трубке любимый голос.

– На самом деле рада?

– Конечно, я всегда тебе рада.

– Тогда выйди на улицу.

– Нет, прости, сейчас не могу, я…

– Просто выйди на улицу, – перебил ее я, – это ненадолго.

– Но я на самом деле занята сейчас.

– Я тебе не верю! – сказал я опустившимся голосом. – Удели мне время хотя бы один раз. Один раз из тысячи, мною предлагавшейся.

Изабелла замолчала.

– Хорошо, подойди к моему дому. Я скоро выйду.

Когда я подходил к подъезду, она уже стояла там. Увидев эту девушку, я ускорил шаг, потом перешел на бег, подбежал к Белле, накинул ей на шею тот самый шнур, на котором хотел повеситься сам и стал ее душить. Я слышал, как воздух слабо пытается проникнуть в горло девушки и понимал, что тяну удавку слишком слабо. Изабелла корчилась от мучений, а по моему телу разливалось чувство удовлетворения от того, что я мщу за это подлое безразличие, которое терпел столько времени.

– Привет еще раз, – сказал я, подойдя к своей возлюбленной. Ясное дело, что шнур остался дома, а не душил я никого и подавно.

– Ты заболел? – спросила она, увидев ненормальный цвет моих глаз.

– Скорее выздоровел, – слегка улыбнувшись, ответил я.

Она посмотрела на меня с удивлением, но не придала большого значения моим словам.

– Что у тебя такого срочного?

– Ничего. Ты помнишь, чтобы у меня когда-нибудь было что-то срочное? Я же свободен, как птица. Каникулы, отдых. Время бежит медленно, как мед из вазочки.

– Господи, ну у тебя и высокопарные выражения!

– Слово «высокопарный» тоже не самое приземленное.

– Хватит умничать. Что у тебя стряслось.

– Ответь мне на старый вопрос. Ты любишь своего парня?

Девушка явно опешила от неожиданности моего вопроса. После того раза я обычно обходил эту тему стороной, говорил фразы типа:

«У вас до сих пор все серьезно?» – намекал.

Сама же она говорила мне разные вещи об отношении к этому человеку, в зависимости от своего настроения и от силы моих домогательств.

– Больше жизни, – ответила она.

Я покраснел. Прямо почувствовал, как кровь изо всех сил четко стучит мне в лоб.

– Это все, что ты хотел узнать? – было видно, что она специально ответила на мой вопрос о любви такой сильной фразой, чтобы сбить с меня охоту приставать на протяжении этой встречи. – Наполеон, пойми, что не весь мир сходится на мне. Ты очень красивый парень, добрый, обходительный, милый, хороший, поэтому ты обязательно найдешь свою настоящую, светлую любовь. А зачем тебе такая, как я?

– Ай, заткнись! – не выдержал я. – Закрой рот и не неси эту чушь! Вы достали своими мягкими фразочками из разряда: «Ты классный, но недостаточно классный для меня. Вот для какой-нибудь дурочки ты подойдешь».

Я схватил ее за запястья и подтянул руки к ее же подбородку, плотно сблизив наши лица. Мой голос по звучанию был больше похож на проклятие.

– Я за тобой бегаю полгода, – зашипел я, глядя ей прямо в глаза и тряся ее руки, – ты не понимаешь, что мне ты одна нужна? Не осознаешь, что я не вижу ни одного из твоих недостатков, включая то, что ты спишь со своим обожаемым «больше жизни»? Что значит, не нужна такая, как ты? Да только такая и нужна!

Когда я все это говорил, у нее было настолько жалобное лицо, что если бы я не был зол, мне бы больше всего на свете захотелось ее приласкать и спросить, что стряслось.

– Если посылаешь парня, это говорить надо открыто и грубо, глупая, – продолжал я, – пока ты будешь давать ему возможности видеться с тобой, он так и будет ходить по пятам. Ты должна рождать агрессию, если человек тебе противен, так он быстрее забудет тебя.

– Но ты мне не противен, – пропищала Изабелла.

– Я тебе не нужен! – сказал я по слогам и бросил ее руки. – За что ты так любишь его?

Она смотрела мне в глаза и не узнавала меня. До сих пор я не мог сказать ей ни одного грубого слова.

– Он приезжает к тебе, когда он захочет, ты пресмыкаешься перед ним, сюсюкаешься по телефону, а в ответ слышишь только короткие обрывки фраз, выражающих все его безразличное отношение к тебе. Есть ты или нет – ему неважно. О да, я уверен, что он говорит тебе, что любит. Раз в месяц искренне, а перед сном, или в конце каждого телефонного разговора, начатого тобой, он говорит это формально, потому что ты так хочешь. Для него это признание в любви равносильно следующему за ним «спокойной ночи» или «пока». Просто так принято. Он даже не вкладывает смысл в эти слова. А что я? Сколько было моих признаний? Подарки? Да на тебя вообще кто-нибудь смотрел так, как я? Вы все хотите, чтобы Вас добивались, но на деле оказывается так, что вы сами любите добиваться. Любите, когда с вами обращаются, как с собаками, которых хозяину иногда хочется погладить после работы; в остальное же время, когда он собирается уйти, пес подходит к нему, начинает вилять хвостом и нежно трется, а хозяин говорит: «Отвали», – и закрывает дверь.

Бедная собачка садится возле входа и начинает скулить. И вы так же. Все поголовно, каждая из вас так же жалобно скулит, как эта самая псина, которую хозяин изредка погладит по головке. А самое глупое, что в тот момент, когда он это делает, вы чувствуете себя самыми счастливыми на свете. Когда мужчина привязан к вам всецело, вам становится скучно. Я ненавижу всех женщин именно за это! И тебя ненавижу!

Я потоптался на месте, набрал дыхание и продолжил, чтобы не дать Белле высказаться.