Текст книги "Тайна Пятой Планеты"

Борис Батыршин
Тайна Пятой Планеты

Уж очень нынче наука серьезная пошла, не то что во времена Гальвани и Рентгена. Вот так, не подумав, можно однажды открыть и способ мгновенного уничтожения Земли – с блестящим экспериментальным подтверждением.

Владимир Савченко

«Открытие себя»

Фаэтон (Phaeton, блистающий) сын Гелиоса и Климены, выпросивший у отца позволение править солнечной колесницей, но приблизился к земле, отчего она загорелась. За это был сброшен Зевсом в Эридан.

Ф.А. Брокгауз, И.А. Ефрон

«Энциклопедический словарь»

 
Бешеных молний крутой зигзаг,
Черного вихря взлет,
Злое пламя слепит глаза,
Но, если бы ты повернул назад,
Кто бы пошел вперед?
 

А. и Б. Стругацкие. «Полдень, XXII век»

Пролог

Основанием памятника служила чёрная плита с неровной, бугристой, словно изъязвленной метеорными кратерами и усыпанной каменными обломками поверхностью. На ней, ближе к переднему краю лежит фигура в скафандре – громоздком, с парой баллонов на спине и глухим шлемом. Человек упал лицом вниз; правая, вытянутая вперёд рука сжимает шест с сигнальным фонарём, левая согнута, скрюченные пальцы впились в грунт, последним предсмертным усилием передвинув человека вперёд – ещё немного, на шаг, на дюйм…

За спиной у человека отпечаталась цепочка следов. Они словно выходят из другой плиты, зеркально-чёрной, установленной вертикально. На этой плите тонкими бороздами намечены силуэты двух людей – тоже в скафандрах, лёгких, едва различимых, с прозрачными колпаками шлемов. Один указывает на лежащего своему товарищу; тот сжал кулаки, лицо искажено горем. По основанию монумента тянутся надписи на русском, английском и французском языках: «Проложившим путь к звёздам».

– Лёш, смотри! – Юлька дёрнула меня за рукав. – Наш капитан здесь!

– Как и Леонов. – сказал я. – Вон он, рядом с Волыновым. А его сосед, высоченный такой, черноволосый, – это Андрей Соколов, художник. Они с Архипычем картины пишут на космические темы. У них типа разделение труда – Леонов специализируется на реальных сюжетах, а Соколов больше по части фантастики. Кстати, мемориал создавали на основе его картины «Через сто лет».

– Точно! А я-то гадала, где я это видела? Пронзительное полотно, я даже всплакнула, когда увидела.

– Да и мемориал не хуже получился. – ответил я.

Она помолчала.

– Лёш, а у вас этого художника помнят?

«У нас» – это в моём прошлом, в двадцать первом веке, откуда я прибыл несколько лет назад. Юлька единственная, кому об этом известно. Есть, правда, ещё один человек, но на его счёт у меня уверенности нет. Очень уж таинственная личность Евгений наш Петрович, он же И.О.О. Вот и он, кстати – стоит шагах в десяти от Леонова с его спутниками, окружённый группой людей в которых я без труда узнал первых лиц советского сегмента Проекта «Великое Кольцо». А дальше, в толпе кэп Сернан, Быковский и ещё многие, каждый из которых – статья в Большой Советской энциклопедии, а все вместе – живая, история космонавтики, первый ряд когорты покорителей космоса,

…с чего это меня пробило на пафос? Сегодня такой день, что без торжественности никак. В Королёве открывается мемориал всем погибшим в Космосе, и мы в числе почётных гостей. Моя подруга, похоже, чувствует себя неловко в окружении космических волков и больших начальников – а зря, заслуг у неё не меньше, чем у иных прочих. А что года едва перевалили за девятнадцать – так времена такие, к Внеземелью надо привыкать с младых ногтей, как любит говорить всё тот же И.О. О…

Имён на плитах нет. И это правильно – счёт жертв Внеземелья за пределами нашей планеты уже сейчас идёт на сотни, а будет ещё больше. Человечество, выбравшись за пределы родной планеты, не собирается останавливаться – а значит, к спискам погибших при авариях и катастрофах будут новые и новые имена, и однажды на плитах попросту не хватит места для новых и новых имён. Но это не мешает мне – нам всем! – помнить тех, кого мы знали, с кем вместе учились, работали, делили отсеки и каюты, строили планы и мечтали – а потом выковыривали их из промороженных в вакууме скафандров или кораблей, навылет пробитых метеоритами. Память хранит галерею этих образов, и трижды справедливы слова припева нашей главной песни…

К горлу подкатил ком, глаза подозрительно увлажнились. Я торопливо отвернулся – не хватало ещё, чтобы Юлька заметила! Хотя, она и сама шмыгает носом…

Выстроившиеся перед мемориалом солдаты подняли к плечам карабины. А серенькое подмосковное небо ударил залп. Десяток мальчишек и девчонок «юниорской» форме, с красными галстуками, – вскинули ладошки в пионерском салюте. Леонов с Волыновым (оба в военной форме, со всеми положенными наградами) взяли под козырёк. Я вытянулся по стойке «смирно» к пустой голове руку, как известно, не прикладывают, – и проводил взглядом двух офицеров с огромным траурным венком. Вот они склонились – особым образом, согнув правую ногу в колене и отставив левую назад, – и утвердили венок на подставке. В облака ударил второй залп, затем третий, оркестр заиграл «Реквием Звездоплавателей» – мелодию, написанную специально к этому событию – солдаты, держа свои СКС перед собой, удалились, чеканя шаг, и я ещё долго видел тускло сверкающие штыки над головами толпы. Оркестр ещё пару раз вздохнул своей медью и умолк. Толпа задвигалась, зашуршала и медленно потекла по направлению к стоянке. А я всё стоял, крепко держа Юльку за руку, и в ушах у меня всё звучало:

 
«…Если что-то я забуду
Вряд ли звёзды примут нас…»
 

Нет, не забуду. И никто из нас не забудет.

Часть первая
Поиски и раздоры

I

– Развели, понимаешь, детский сад в космосе… недовольно пробурчал Шадрин. – И ладно бы на орбите Земли, туда кто не шастает – и туристы, и самодеятельность с концертами, скоро школьные экскурсии будут возить! Но чтобы в Дальнем Внеземелье, в системе Сатурна? Куда мир катится?

Серёжа сделал вид, что сказанное к нему не относиться – вот ничуточки! – и планетолог имеет в виду кого-то другого. Хотя, кому ещё здесь адресовать эту обидную реплику? В ангаре «омаров» он один из «юниорской» группы, которую Денис Шадрин так неуважительно обозвал детским садом…

– Про детский сад – кто бы говорил? – отозвался второй планетолог. – Сам-то кто? Студент-дипломник, во Внеземелье чуть ли не в первый раз году, а туда же…

Серёжа приободрился. Леонид Андреевич Пьявко был почти вдвое старше своего коллеги. На «Лагранж» он перебрался не так давно – когда прежний экипаж станции, вымотанный годичной «робинзонадой» пришлось заменять на новый, и срочно понадобились специалисты с опытом работы на малых планетах. Таковых во Внеземелье нашлось не так уж много, и один из них – как раз Пьявко, состоявший раньше старшим селенологом лунной базы «Ловелл». На «Лагранже» он занял аналогичную должность, и как только на станции появились мальчишки и девчонки из «юниорской» программы Проекта, взял их под свою отеческую опеку. Что касается Дениса – то он всего неделю, как прибыл на «Лагранж» для прохождения преддипломной практики. К Серёжке и его одногруппникам он относился с иронией и не упускал случая поддеть, и увы, не всегда по– доброму. Вот и сегодня – в который уже раз заводит разговоры о «детском саде в космосе»… А Володя Зурлов – между прочим, куратор их группы – вместо того, чтобы заступиться за подопечного, ухмыляется и, знай себе, ковыряется в блоке маневровых двигателей…

Пьявко выдернул из манипулятора какую-то блестящую загогулину, критически осмотрел, покачал головой, и выплыл из ангара, хватаясь за прикреплённые к стенам поручни. Загогулину он прихватил с собой. Серёжа проводил ветерана тоскливым взглядом – ну вот, теперь студент снова примется за своё, а осадить его будет некому…

– Слышал, вы скоро нас покидаете? – поинтересовался Шадрин. – А говорили, что практика ваша на два месяца?

Зурлов протёр ветошкой внутренность дюзы, зачем-то дунул и кивнул

– Так и есть. Мы с Егором с Татьяной останемся на «Лагранже», а Лестев действительно отбывает. Но не то, чтобы скоро – недели через две придёт «Заря», на ней он и продолжит практику.

– За что это ему такое счастье? – удивился студент. Серёжка поморщился – не слишком приятно, когда о тебе говорят в третьем лице, да и невежливо это…

– А у Лестева там блат. – ухмыльнулся Зурлов. Он, как и Шадрин, не утруждал себя хорошими манерами. – На «Заре» командиром десантной группы Монахов – он знает Лестева, вот и затребовал его к себе на оставшуюся часть практики.

– Это какой Монахов? – Шадрин наморщил лоб. – Уж не тот ли, что на Луне олгой-хорхоев бил?

– Он самый и есть. – подтвердил куратор, и Серёжка подумал, что он, кажется, не слишком-то любит Алексея. – Он, кстати, и на «Лагранже» побывал – когда «Тихо Браге» в «обруч» затянуло.

– А потом куда? К Титану, или к Кольцам?

– Нет, что им там делать? Туда и «Гершель» может слетать. «Заря» на «Лагранже» примет на борт научников и отправится в Пояс Астероидов. Между прочим, Леонид Андреич с ними пойдёт, утром в диспетчерской говорили…

– А кто будет вместо него старшим планетологом? – спросил Шадрин, и Серёжа заметил, что при известии, что Пьявко отбывает со станции, он оживился. Ну да, он же его начальство, и отношения у них, похоже, не сложились…

Зурлов в ответ пожал плечами.

– А ты, значит, тоже в Пояс? – практикант оттолкнулся от борта «омара» и перевернулся вниз головой. – Если так – радуйся, малёк, многие тебе позавидуют…

Например, ты, мстительно подумал Серёжа. Но вслух, разумеется, говорить не стал.

– Я и радуюсь. Поскорее бы только, а то, сколько можно с кустиками возиться?

Перед тем, как отправиться в ангар, Серёжа вместе со своими одногруппниками, Егором Симоновым и Таней Пичугиной три часа проторчали в рекреационном отсеке, пересаживая в керамические горшки декоративные кустики и расстилая присланные с Земли рулоны газонной травы. Егор с Татьяной и сейчас были там; Серёжку же, как лучшего троих механика, Зурлов затребовал в ангар, готовить буксировщики к плановой вылазке на Энцелад.

– Кустики не нравится? – Зурлов ухмыльнулся. – Нет уж, курсант Лестев, будете работать, где поставили, а капризы оставьте до Земли, когда туда попадёте! И вообще: скажите спасибо, что вы трое возитесь с травой и прочей флорой здесь, а не на «Гагарине» или «Звезде КЭЦ», как прочие ваши сокурсники!

Серёжа насупился. Возразить было нечего – то, что они трое попали на практику не куда-нибудь, а в систему Сатурна, на знаменитую станцию «Лагранж», стало настоящим подарком судьбы. Который они, впрочем, честно заработали, заняв первые три строчки в списке лучших курсантов «юниорской» программы. А кустики… что ж, пусть будут кустики, и даже газонная трава. В конце концов, и на «Заре» его тоже не усадят в пилотский ложемент, а поручат какую-нибудь вспомогательную работу – возможно, тоже в рекреационном отсеке или даже на камбузе. Но это будет не так обидно. На корабле, и не каком-нибудь орбитальном грузовике, а тахионном планетолёте с лучшим во Внеземелье экипажем неважно, чем занимаешься и сколько тебе лет – всё равно ты самый настоящий космонавт…

Но «Заря» появится не завтра и даже не послезавтра – корабль пристыкуется к «Лагранжу» не раньше, через две недели. А пока придётся терпеть подколки Шадрина – и выполнять свои обязанности, какими бы они ни были, как делает это любой здесь, на станции. Серёже уже стало стыдно за свои слова насчёт кустиков – в самом деле, что за детские капризы? А ещё космонавт…

– Эй, Лестев! Ты что, заснул?

Серёжа повернулся – Зурлов закончил возиться с дюзами и теперь прикручивал на место шланг, идущий от топливного бака к блоку маневровых двигателей.

– Ключ на шестнадцать подай, не видишь, руки заняты?

Серёжа оттолкнулся от рамы «омара» и поплыл к стеллажам, где в особых ячейках хранились инструменты. Каждый их них был снабжён тонким шнурком, с карабином – во время работы его следовало прицеплять к чему-нибудь, чтобы инструменты не разлетались по всему ангару, так и норовя въехать кому-нибудь в затылок.

Передав Зурлову ключ, он устроился рядом, зацепившись ногами за раму буксировщика. Подобные мелкие работы в невесомости требовали куда больше внимания и усилий, нежели в зоне тяготения, например в жилом бублике станции. Там отвинченную гайку или снятую прокладку можно просто положить рядом с собой, а здесь, если не хочешь ловить потом по всему помещению. Так что лучше иметь под рукой помощника, готового подхватить, подержать, подать нужную вещь.

– Кстати, твой «Кондор» в порядке? – спросил Зурлов. – Давно проверял?

Серёжа насторожился – с чего это куратор вспомнил о скафандре? Их выдали «юниорам» на «Гагарине» перед отправкой в систему Сатурна. Здесь, на «Лагранже» скафандров хватает, самых разных типов – но им почему-то полагались индивидуальные, тщательно подобранные по размеру и телосложению. Может, дело в возрасте – он давно уже заметил, что к его ровесникам, «подрастающей смене», во Внеземелье относятся с особым пиететом, опекают, стараются, как могут, облегчить жизнь. Вот и со скафандрами так – стандартный «Кондор» или, скажем, «Пустельгу» не так уж сложно подогнать по себе, два часа работы, но всё же приятно, когда у тебя персональная космическая «броня». Но это и дополнительная ответственность: согласно строжайших правил техники безопасности, прикасаться к индивидуальному скафандру, обслуживать его, готовить к выходу в Пространство может только владелец – или, в их случае, куратор учебной группы, контролирующий каждый шаг своих подопечных. И правильно, между прочим – случись что, некого винить, кроме самого себя…

Но почему Зурлов спросил о Серёжкином «Кондоре» не где– нибудь, а здесь, в ангаре буксировщиков, да ещё и за час до вылета?

– Позавчера, вместе со всеми. – ответил он на вопрос куратора. – Плановый же осмотр был, вы распорядились! Скафандр в полном порядке, я в журнале сделал отметку, как полагается.

Зурлов кивнул, затянул соединение, щёлкнул тумблером течеискателя, проверяя герметичность, и повернулся к Серёже.

– А раз в порядке – чего ты ждёшь? Давай, готовь свой «Кондор» – старт через час двадцать.

– Так я что, с вами полечу? – Серёжа едва не поперхнулся от неожиданности. – В скафандре, на внешней подвеске?

Инструкции предусматривали и такой вариант – перевозку пассажиров на раме буксировщика. Серёжа, как и другие «юниоры» уже проходил инструктаж, и даже разок прокатился таким образом на «омаре» вокруг станции, в порядке тренировки. Но чтобы отправиться таким манером на Энцелад – об этом он и мечтать не смел!

Зурлов ухмыльнулся, без труда поняв, о чём думает подопечный.

– Перебьёшься. На втором сидении, внутри – решётки будут грузами забиты.

– А что мне надо будет делать?

– Вот спустимся, и узнаешь. И вот что ещё: закончишь со скафандром, ступай в каюту, собери вещи и упакуй в багажный контейнер. Имей в виду, на «Лагранж» ты вернёшься суток через трое, не раньше.

Если бы не невесомость – Серёжка сел бы там, где стоял, с размаху приложившись копчиком о пластиковое покрытие палубы.

– Я? Останусь внизу?

– У тебя со слухом плохо? – осведомился Зурлов. – Сказано же: останешься, на трое суток. Так что, будешь укладываться – лишнего не бери, только самое необходимое. Смену белья, щётку зубную, книгу можешь прихватить, хотя я бы не советовал – не до книг там будет. А вот дневник возьми обязательно, заодно проверю, как ты его ведёшь…

Серёжа кивнул. Дневник – общая тетрадь с лиловым казённым штампом Проекта на обложке, надписью «Лестев Сергей Игоревич, учебная группа 4 «Б» – следовало держать при себе до окончания внеземельной практики. В дневнике следовало ежедневно фиксировать всё происходящее; на деле же Серёжа в последний раз открывал его дня три-четыре назад. Надо, как только он устроится там, внизу, срочно исправить это упущение – с Зурлова станется вписать в дневник грозное замечание, которое будет учтено при выставлении оценок за практику. Только вот как сделать это, не попавшись куратору на глаза? Десантный балок – это вам не каюта на «Лагранже», в нём лишний раз не повернёшься, не задев друг друга локтями. Но сетовать особенно не приходится – спасибо, что есть хотя бы это, и людям, занимающимся расчисткой вмёрзшего в ледорит «обруча» не приходится каждый раз мотаться на «Лагранж» и обратно.

Балки – на самом деле, автономные жилые модули, рассчитанные на восемь обитателей, – установлены в огромной полости, образовавшейся в ходе работ. Электроэнергию подлёдное хозяйство получало по высоковольтному кабелю, протянутый по пробуренной во льду шахте от компактного ядерного реактора на стройплощадке базы «Папанин».

– Вот вы говорите – будет не до книг. – осторожно осведомился Серёжа. Ему ещё не до конца верилось, что сказанное – не какая-нибудь особо изощрённая шутка. – А можно узнать, чем мы будем заниматься?

Зурлов откинул крышку серебристого металлического ящичка, прикреплённого к «лыже» буксировщика. Внутри оказался предмет, напоминающий очень большой револьвер. Рядом выглядывали из гнёзд головки патронов – двух цветов, красные и зелёные. Примерно половину внутреннего объёма ящичка, занимал прибор, похожий на обычный монокуляр, только с непривычно большим количеством кнопок и тумблеров

– Знаешь, что это такое? Да ты возьми, не бойся, он не заряжен.

Серёжа послушно вытащил «револьвер» из гнезда. Дома, в Свердловске ему приходилось стрелять в тире – из духовушки, мелкокалиберной винтовки, спортивного пистолета Марголина, разок даже из «нагана» – и теперь он удивился, до чего неудобно сделана рукоятка этого незнакомого оружия. Слишком массивная, громоздкая, пальцами толком и не ухватишь…. Вот и предохранительной скобы нет, а на месте спускового крючка выступает из рукояти большая ярко-красная клавиша…

– Это чтобы стрелять в скафандре. – объяснил Зурлов. Обычную рукоять в перчатках «Кондор» не ухватишь, а это – милое дело!

Серёжа кивнул и продолжил вертеть револьвер в руках. Так… ствол очень толстый, а отверстие в нём наоборот, скромное, внутри что-то стеклянно поблёскивает. Барабан гладкий, без продольных канавок, и непривычно массивный, словно сделан под охотничьи патроны двенадцатого калибра.

– А как эта штука заряжается? Шторка, как у «нагана», или весь барабан вбок надо откинуть?

– Надо его переломить, как охотничье ружьё. – Зурлов забрал револьвер и клацнул металлом, демонстрируя работу механизма. Серёжа заглянул в казённик – так и есть, патроны даже крупнее, чем он думал. Гнёзд в барабане всего четыре, а вот капсюлей на донцах гильз что-то не заметно.

– Выстрел производится при помощи электроспуска. – куратор словно прочёл его мысли. – В рукоятке никель– кадмиевый аккумулятор, при необходимости его можно извлечь и заменить, вот тут, сбоку защёлка. Но это нам пока не понадобится – заряда хватает на полсотни выстрелов, а нам придётся сделать не больше двух десятков.

– Так мы будем стрелять? – с надеждой спросил Серёжа. – А куда?

– Ты ещё спроси «в кого?» – Зурлов хохотнул. – Должен тебя разочаровать – электрических червяков, вроде тех, по которым твой приятель Монахов палил на Луне, не предвидится. Это, чтоб ты понимал, самый лазерно-спектрографический комплекс, с помощью которого мы будем изучать состав льда на Энцеладе. Новая модель, только вчера прислали с Земли грузовым контейнером – вот и опробуем его в деле!

II

Транспарант над аллеей, ведущей от памятника Мальчишу-Кибальчишу белым по красному сообщал: «Привет участникам Всесоюзного слёта юных космонавтов, астрономов и планетологов!» Точно такой же висел ив холле главного корпуса Дворца над кучкой экзотических деревьев и бассейном с золотыми рыбками – здоровенными, каждая не меньше ладони в длину. Третий пункт в этом коротком перечне появился только в этом году – что ж, жизнь не стоит на месте, и стремительное движение человечества в космос требует специалистов в новых областях. Профессии, о которых предыдущее поколение знало только из фантастики, теперь прочно обосновались в графах платёжных ведомостей, в брошюрках для абитуриентов и даже в списках кружков городских, районных и областных Домов пионеров и школьников. Специализированные ВУЗы и техникумы, готовят будущих работников Внеземелья, в традиционных институтах и университетах появились «космические» факультеты – вроде недавно созданного отделения планетологии при кафедре астрофизики и звёздной астрономии физфака МГУ. Наверняка многие из мальчишек и девчонок, съехавшихся на этот слёт, задумываются о поступлении туда. И это правильно – земляне семимильными шагами движутся в космос и сбавлять темп не собираются. А мне – что ж, мне остаётся только принимать посильное участие и радоваться, что в этой реальности люди не променяли мечту о звёздах на виртуальные миры, не закуклились, как мои современники, во всепланетном цифровом коконе…

Всякий раз, оказываясь здесь, на Ленинских Горах, я принимаюсь сравнивать окружающий мир с «тем, другим», давно мною оставленным. И ничего с этим не поделаешь – ностальгия, груз всего накопленного за все эти годы, который с трудом уживается с окружающей действительностью. А ниточка между «тем» и «этим» – Бритька, моя собака, золотистый ретривер, единственное (если не считать карманного ножа-балисонга) материальное свидетельство того, что всё случившееся – не причуда воображения, не странная галлюцинация, порождённая больным разумом…

Но сейчас со мной нет ни Бритьки, ни и балисонга. Собака ждёт дома, в квартире на улице Крупской – а что до ножа, то он давно потерян во внеземельных скитаниях. Не время сегодня и для ностальгических воспоминаний, как и для сомнений в собственной вменяемости. Я приглашён на слёт в качестве почётного гостя – как же, воспитанник дворцовского Кружка Юных Космонавтов, герой Внеземелья, кавалер «Знака Звездоплавателей» и прочая и прочая и прочая… И это, кроме места в президиуме на торжественном открытии слёта и букетов от пятиклассниц в крахмальных блузках и красных галстуках означает ещё выступление на трёх, минимум, тематических семинарах.

Один из них состоится в хорошо знакомом месте – на «козырьке» над гардеробом центрального холла, где я сам когда– то сиживал на занятиях «юных космонавтов», крутился на колёсах-тренажёрах маленьких, похожих на решётчатые бочки, центрифугах. А ещё – именно здесь я впервые представил свой фантастический проект, те самые «тахионные торпеды», открывшие для меня – да и не только для меня! – дорогу в Космос…

Что ж, дело знакомое: ещё в «юниорах» я водил экскурсии по Центру Подготовки в Королёве экскурсии из провинциальных школ и окрестных пионерских лагерей. И далеко не всегда меня слушали с открытыми ртами – случались вопросы с подковырками, такие, что я не всегда мог ответить с ходу. Сегодня слушатели так же ожидались вполне подкованные – на такой съезд неучей не пришлют, – так что я готовился к серьёзному разговору.

– Алексей Геннадьевич, а «Заря» сейчас по прежнему в системе Сатурна?

Спрашивал парень из калужского Дома Пионеров, лет пятнадцати, русоволосый, крепкого сложения – не дать, не взять, Пашка Козелков из «Москвы-Кассиопеи». Сходство это вызвало в памяти первую нашу встречу с Юлькой и Витей Середой – они ведь тоже из Калуги, и даже из того самого кружка юных космонавтов. Я подумал, что стоит рассказать ребятам, как их земляки стали для Зака Авенира, автора сценария фильма прототипами киношных персонажей. Но вовремя сообразил, что калужане и сами всё знают – эти двое наверняка у них что-то вроде местной легенды.

– Это как посмотреть. Вроде, «Заря» и там, а вроде и не совсем. Частично.

Аудитория недоумённо загудела.

– Частично? – удивился калужанин. – Её что, демонтировали? Но зачем? Какая-то авария? Сообщений, вроде, не было…

– Вас, молодой человек, как зовут? – осведомился я.

– Вася… Василий Устюжанин, Алексей Геннадьевич.

Я улыбнулся.

– Давай-ка Василий, без отчеств, не настолько я тебя старше. Что до «Зари» – то нет, никакой аварии не было. Дело в том, что ещё на этапе строительства с почти готовым жилым отсеком планетолёта случилась неприятность, и пришлось срочно искать ему замену.

Я вооружился указкой и подошёл к большому, в половину стены, плакату, изображающему планетолёт в разрезе. Аудитория внимала, в задних рядах на кого-то шикали.

В нескольких словах я описал возникшую тогда ситуацию: разрушение жилого кольца в результате столкновения с орбитальным грузовиком, лихорадочные попытки исправить что-то в условиях жёсткого цейтнота – люди на «Лагранж» ожидали спасательной экспедиции, медлить было нельзя. И найденное в итоге решение в виде пристыкованного к незаконченному планетолёту «бублика» орбитальной станции малого типа, которые как раз тогда начали строить для размещения на орбитах Луны и Марса.

– …А когда «Заря» обосновалась возле Титана, нам пришла в голову простая мысль. Ни ионные маршевые двигатели, ни, тем более, тахионные торпеды орбитальной станции ни к чему, верно? Вот и решили отсоединить «бублик» от корабля и оставить на орбите. А вторую часть корабля – реакторные колонны, пусковые установки торпед, двигательный отсек – оттащили на буксире к «Энцеладу» и через батут станции «Лагранж» отправили назад, к Земле и поставили на место «бублика» новую станцию, того же типа, что и первая.

– А почему было не построить новый жилой отсек? – спросила девочка из второго ряда. – Снова не захотели возиться, да?

Я покачал головой.

– Нет, не в этом дело. Опыт с «Зарёй» изучили, проанализировали – и сочли удачным. Новый жилой отсек оснастят узлом, позволяющим быстро отделить его от остальной части корабля и снова превратить в космическую станцию. Таким образом, «Заря» – кораблю решено сохранить прежнее имя, – сможет добраться до другой планеты, оставить на орбите готовую космическую станцию с экипажем, а сама вернётся на Землю не используя тахионные торпеды, прямо через «батут». Представляете, как это ускорит освоение Солнечной системы?

Аудитория снова загудела, на этот раз восторженно.

– Классно! – одобрил калужанин Василий. – Только я вот чего не понимаю: «батут» ведь на Заре запитывался от корабельного реактора, так?

– Да, как и прочие системы. Обычно орбитальные станции снабжены собственными реакторами, но с той, что пошла на жилой отсек для «Зари», реактор при монтаже сняли.

– И как же станция без него обойдётся – теперь, когда остальную часть корабля от неё отсоединили? Нельзя ведь без энергии?

А парень толковый, отметил я. Надо бы сообщить его данные в отборочную комиссию «юниорской» программы Проекта – глядишь, и придётся ко двору. Впрочем, они здесь все такие, иначе бы сидели по домам…

– Ну, это как раз проще всего. В систему Титана перебросили корабль-энергостанцию, однотипный с «Николой Теслой», который питает энергией «Лагранж», и состыковали его с новой станцией. Кстати, она будет называться «Гюйгенс» – в честь голландского учёного, открывшего кольца Сатурна и Титан. Что до новой станции, которую сейчас стыкуют с «Зарёй», то с неё реактор снимать не будут. И когда придёт время её отсоединять – просто переведут реактор из холостого режима в «горячий», рабочий.

– Тогда да, тогда всё ясно. – калужанин солидно, по– взрослому кивнул. – А куда пойдёт обновлённая «Заря» – не секрет? Может, к Юпитеру? В «Вестнике «Великого Кольца» была недавно статья о том, что и там планируется поставить станцию…

«Вестник Великого Кольца» – это научно-популярный журнал, издаваемый в рамках Проекта, выходивший на русском, английском и французском; недавно его стали издавать на китайском и ещё десятке других языков.

– Нет, не в этот раз – хотя, конечно, дойдёт очередь и до Юпитера, и до других планет. Не так давно на Энцеладе было сделано важное открытие, заставившее нас изменить планы. Дело в том, что…

– Лёша? Монахов? Ты?

Голос – женский, звонкий, явно молодой, – показался мне знакомым. Её владелицу я тоже узнал, хотя и встречались мы мимолётно и довольно давно. Влада Штарёва, одна из тех, кто вместе с ребятами из нашей «юниорской» группы проходила психологическую акклиматизацию в подземном комплексе «Астра». Меня тогда с ними ещё не было, и, чтобы догнать группу до положенной численности в шесть человек, к нашим четверым добавили двоих из параллельной группы… уже не вспомню, 1«В» или 1«С»? Ладно, неважно; одного из них, американца Марка Лероя, сына ведущего конструктора космического филиала корпорации «Боинг», я знал ещё по смене в «Артеке», где мы были в одном отряде. Что касается второго, вернее второй, Влады – то с ней мне доводилось встречаться – в «юниорской» общаге и на семинаре по высшей математике, где она поразила всех способностью решать в уме дифференциальные уравнения. Была и другая встреча, вспоминать о которой не слишком приятно – когда она вместе с остальными выходила из подземного бункера «Астры». Результат их пребывания в комплексе оптимизма не вселял – по большинству показателей оценки колебались между «весьма посредственно» и «полная катастрофа». И во многом это случилось как раз благодаря Владе. Роковая красотка с выдающимися математическими способностями и стервозным характером постоянно служила источником ссор, склок, натянутых отношений между остальными «астровскими» сидельцами.

Результат был вполне предсказуем – Владу отчислили из Проекта, чему она не слишком-то огорчилась. А напоследок заявила, что всё равно добьётся своего и несмотря ни на что попадёт в Космос. Тогда я ей поверил – девица настырная, знает себе цену, да и с мозгами у неё полный порядок. А что до стервозности – что ж, все мы не без греха. Во Внеземелье хватает мест, где психологическая совместимость не так уж и важна, не то, что лет пять-семь назад, когда космонавтам приходилось неделями, а то и месяцами уживаться в тесных алюминиевых банках буквально на головах друг у друга. Сейчас же на крупных орбитальных станциях, особенно транзитных, вроде «Гагарина» или «Звезды КЭЦ», текучка кадров не уступит любому московскому НИИ, а что до скученности и тесноты – то их там и вовсе никогда не было.

Несколько лет, прошедших со дня нашей последней встречи, отразились на Владе весьма благотворно. Она и раньше считалась первой красавицей «юниорской» программы, а сейчас на неё и вовсе оборачивались все мужчины – от двенадцатилетних пацанов до солидных сорока– и пятидесятилетних преподавателей. Про юных космонавтов, астрономов и планетологов, перешагнувших пятнадцатилетний рубеж, я и вовсе не говорю – в просторном холле стоял костяной стук отвисших челюстей и хлюпанье слюней, обильно выделяемых половозрелыми организмами. Даже мне, человеку тёртому, способному противостоять женским чарам любой степени убойности понадобилось некое усилие, чтобы сохранить хотя бы видимость хладнокровия.