Текст книги "О современных методах исследования греческих и русских документов XVII века. Критические заметки"

Другой работой В. Г. Ченцовой, к которой мы хотим привлечь внимание читателей, является статья, посвященная писцу большой группы греческих документов 50—70-х гг. XVII в.[28]28
  Ченцова В. Г. Музыкант Баласис – каллиграф патриархов? (Неизвестные документы о связях России с Восточной церковью во второй половине XVII в.) // ПКНО. 2004. М., 2006. С. 242–260.


[Закрыть] Подавляющее большинство грамот, текст которых написан рукой этого каллиграфа, находится в московских хранилищах[29]29
  Здесь можно добавить еще одну грамоту ГИМ – грамоту константинопольского патриарха Мефодия III московскому патриарху Иоасафу II от 8 января 1669 г. (Син. грам. 2296 / Влад. № 524).


[Закрыть], другие выявленные автором документы хранятся в собраниях Греции, Италии и Америки. Писец был тесным образом связан с многочисленными деятелями греческой церкви указанного времени, которые использовали его высокую профессиональную выучку для создания самых разных документов на протяжении трех десятилетий XVII столетия. Естественно поэтому желание исследователя узнать имя этого нотария.

Для такой цели В. Г. Ченцова прибегает к помощи палеографии, а именно к тому способу определения писцов греческих грамот XV–XVIII вв., который уже немало лет позволяет раскрывать имена писцов документального материала. Речь идет о сравнительно редкой возможности идентификации почерка текста грамоты с подписью под ним, ибо подписи, содержащие такого рода палеографическую информацию, находятся на нижнем поле документа совсем нечасто. Если же все-таки указанный способ отождествления удается, он иногда приводит к интересным и даже важным результатам[30]30
  См., например: Фонкич Б. Л. 1) Греческие рукописи европейских собраний. Палеографические и кодикологические исследования 1988–1998 гг. М., 1999. Гл. X, XIX; 2) Греческие рукописи и документы в России в XIV – начале XVIII в. М., 2003. Гл. XIX, XX, XXV–XXVII.


[Закрыть].

В процессе собирания нужного для исследования материала В. Г. Ченцовой был привлечен написанный интересующим ее писцом договор Иоанна Кариофиллиса с хлебопеками от 10 сентября 1669 г., среди пяти свидетельских подписей которого ею обнаружена подпись великого экклисиарха Великой церкви Баласиса (Библиотека Йельского университета. Ziskind № 22. Vaporis Ν. М. A study… № XII (№ 3). Р. 28–30. № VIII); сопоставив ее с письмом текста документа, автор приходит к заключению, что этот клирик, скорее всего, и являлся писцом договора (с. 248). Для подтверждения своей правоты В. Г. Ченцова публикует воспроизведение этого документа, текста и подписей (с. 249], обращая внимание на то, что решающими при предлагаемой ею идентификации являются формы μεγάλης и μάρτυς подписи, исключительно близкие к подобным формам в тексте документа (с. 248].

Определив таким образом писца многочисленных грамот и других патриарших бумаг 50—70-х гг. XVII в., В. Г. Ченцова берется за реконструкцию биографии этой важной фигуры греческой церковной истории, ибо, судя по всему, речь идет о выдающемся музыканте, который многие годы был связан с Великой церковью не только как замечательный композитор, но и как лицо, сделавшее исключительную карьеру в составе клира Константинопольской патриархии.

Нельзя не обратить внимание на то, что автор не решается высказаться относительно своей идентификации со всей определенностью и даже в заглавии статьи ставит знак вопроса, а в тексте работы излагает свои выводы с различными оговорками. Дело в том, что задача, которую пытается решить исследовательница, трудна вдвойне.

Во-первых – с точки зрения палеографии, особенно на том уровне, как понимает возможности этой дисциплины автор рецензируемого исследования: В. Г. Ченцовой оказывается достаточным встретить в подписи пару элементов, близких по своим начертаниям к исполнению отдельных слов в самом тексте документа, чтобы сделать «нужное» ей заключение. Для нее не имеет никакого значения (иначе об этом было бы сказано в статье¹¹] тот ясно выраженный наклон вправо всего почерка интересующего ее писца и отсутствие этого постоянного устремления букв и слов вперед в почерке Баласиса – как в найденном ею договоре 1669 г., так и в уже давно известной подписи одного из экземпляров «Ответов четырех вселенских патриархов о власти царской и патриаршей» 1663 г. (РГАДА. Ф. 135. Оп. 3. Рубр. 1. № 8. Л. 9], т. е. В. Г. Ченцова не принимает во внимание важнейшую особенность конкретного почерка писца-профессионала, а имеет [31]31
  См. далее: в заключительной части своей рецензии мы уделяем этому месту специальное внимание.


[Закрыть] в виду лишь распространенные в определенной среде того или иного времени формы букв и сокращений. В таком случае о каком палеографическом анализе может идти речь?

Идентификация В. Г. Ченцовой нам представляется не просто сомнительной (и тогда можно поставить знак вопроса или ввести в изложение такие слова, как «возможно», «вероятно», «скорее всего»), но ошибочной. Изучая те иллюстрации, которыми снабжена ее статья, мы бы с большим интересом – в плане палеографии – отнеслись к подписи «протонотария Великой церкви Фотиоса».

Во-вторых – с точки зрения разработанности биографии Баласиса. Все то, что мы знаем об этом музыканте второй половины XVII в. и в плане палеографии, и в плане его curriculum vitae, полностью противоречит материалам В. Г. Ченцовой (и это признает она сама – с. 252–253). На данной стадии изучения деятельности Баласиса невозможно опираться на существующие в научной литературе результаты для подтверждения наблюдений В. Г. Ченцовой. Из этого следует, что даже если бы предлагаемая исследовательницей идентификация по почерку оказалась верной, соединить палеографические наблюдения с известными фактами музыковедения было бы невозможно. Это тем более невозможно при ошибочном отождествлении.

Еще одна работа В. Г. Ченцовой представляет собой критический разбор нашей совместной с К. А. Панченко публикации грамоты антиохийского патриарха Иоакима 1594 г. из собрания РГАДА (Ф. 52. Оп. 2. № 6)[32]32
  Ченцова В. Г. Грамота антиохийского патриарха Иоакима VI 1594 г.: несколько замечаний по поводу нового издания // Palaeoslavica. XVII. 2009.1. С. 280–310.


[Закрыть]. Статья четко делится на две части: одна относится к изданию греческого текста документа и его палеографической оценке (т. е. к тому разделу за который несет ответственность автор этих строк), другая – к комментарию арабо-сирийской основы грамоты (что всецело находилось в компетенции К. А. Панченко). В своем ответе на критику В. Г. Ченцовой мы будем иметь в виду естественно, только первую часть ее статьи.

Достаточно даже первоначального знакомства с грамотой патриарха Иоакима 1594 г., чтобы понять, что этот греческий документ вышел из негреческой среды, и дело здесь не только в ряде арабских и сирийских подписей или в греческой патриаршей подписи «негреческого» облика, но прежде всего – в тексте грамоты, написанном явно негреческой, непривычной к такой графике рукой, с большим количеством разного рода ошибок. Созданный в канцелярии антиохийского патриарха, традиционно испытывавшей недостаток в грамотных писцах-греках, этот документ является типичной греческой грамотой из сиро-арабо-христианской среды Восточного Средиземноморья.

В свое время В. Э. Регель, выдающийся исследователь и издатель греческих документов византийского и поствизантийского периодов, публикуя грамоту патриарха Иоакима и столкнувшись с трудностями передачи ее текста, нашел верное решение: он привел ученую обработку этого сложного для расшифровки и понимания документа, дав в аппарате точную транскрипцию его текста[33]33
  Regel W. Analecta byzantino-russica. Petropoli, 1891. P. 116–119.


[Закрыть]. Спустя почти столетие после В. Э. Регеля греческие исследователи, встречая подобные проблемы при издании поздних источников, последовали, по сути дела, за русским ученым, давая сначала обработку публикуемых текстов, а затем в приложении – их полную транскрипцию[34]34
  См., например: Παπαστράτου Ντ. Ό Σιναΐτης Χατζηκυριάκης έκ Χώρας Βούρλα. Γράμματα-ξυλογραφίες 1688–1709. Αθήνα, 1981.


[Закрыть].

Полностью принимая эту методику, мы и издаем грамоту антиохийского патриарха Иоакима 1594 г. Небольшим отличием нашего издания от издания В. Э. Регеля является то, что мы меняем местами транскрипцию (она идет вначале) и ученую обработку текста (она следует за транскрипцией]. Как и Регель, мы стараемся избегать в транскрипции точной передачи надстрочных знаков, проставленных писцом XVI в. без каких-либо правил (не лучше ли для точного представления о документе снабдить издание его снимком, что мы и делаем?], а также не занимаемся скрупулезным указанием раскрываемых сокращений с помощью круглых скобок или прочих вторжений в текст с помощью скобок квадратных или фигурных. Если в серии «Archives de lAthos» при издании греческих документов Св. Горы византийского, по преимуществу, периода, напротив, правила такого рода неукоснительно соблюдаются (к ним В. Г. Ченцова советует нам «отнестись с особым вниманием» – С. 283, примеч. 6], то это не значит, что такой подход к материалу должен иметь место и при издании иных, более поздних документов другого происхождения и содержания, особенно потому, что в своей массе они не содержат каких-либо особенных сокращений, за которыми скрывались бы не тривиальные окончания слов или nomina sacra, а, скажем, сведения о размерах земельных участков, других владениях, имуществе и т. п.

Обратимся к передаче нами текста грамоты. Поскольку в прочтении текста документа мы следуем за В. Э. Регелем, В. Г. Ченцова отмечает, что это привело нас «к воспроизведению некоторых неверных чтений его издания» (с. 281]. И первое, на что она обращает внимание – это ошибочное, как она полагает, у Регеля и у нас прочтение начальной части титула патриарха в стк. 1. Вместо Ιωακυμ γιεροθυ(της] καιπατριάρχ(ης]… В. Г. Ченцова предлагает читать Ιωακυμ έλέω Θ(εο]ΰ πατριάρχ(ης], считая, что γιεροθ(…] передает обычную формулу «милостию Божиею» и что γιερο… можно приравнять к έλέω «с заменой ρ/λ» (с. 281].

Как мы видим, В. Г. Ченцовой даются легко не только палеографические (как в первых двух рецензируемых статьях], но и филологические упражнения, особенно если ей таким способом нужно что-либо доказать. Откуда появилась необходимость замены р на λ? Разве такое явление содержится в самом документе? Автор, правда, считает, что ее мнение подтверждается тем, что писец пишет γιερομονάχου вместо ιερομόναχου, но в действительности здесь нет никакой замены ρ/λ, а это свидетельствует лишь о том, что писец, правильно произнося ίερ…, передает это как γιερ… – и ни о чем больше.

Если принять «верное» чтение В. Г. Ченцовой, то начальная часть титула патриарха должна читаться в переводе так: «Иоаким милостию Божией и патриарх…», ибо перед πατριάρχης стоит правильно написанное и ясно различаемое κ(αί). Вот это καί в рассуждениях В. Г. Ченцовой вообще отсутствует. Мы вновь, как и в других работах рецензируемого автора, имеем дело с его «своеобразной» манерой обращения с источником – простым устранением, умолчанием того, что мешает предлагаемой В. Г. Ченцовой аргументации.

Совершенно ясно, что «Иоаким милостию Божией и патриарх…» быть не может. Следовательно, нужно не делать вид, будто καί не существует, а со всей серьезностью отнестись к прочтению В. Э. Регелем слова γιεροθύτης: оно справедливо сопровождается издателем пометкой dubium, поскольку обычно в греческих документах поствизантийского времени такого не встречается. Но раз оно написано в составе титула, его нужно не элиминировать, как это делает исследовательница, а принять и понять, что мы имеем здесь дело с несколько необычным, но вполне, по-видимому, сознательно сформулированным титулом Иоакима VI: «Иоаким священнослужитель и патриарх…».

Можно не сомневаться, что в основе рассуждения В. Г. Ченцовой относительно титула лежит ошибочное прочтение ею первой строки документа: слово γιεροθ(υτης) сокращенно написано так, как в обычных текстах сокращается…Θ(εο)υ. Этого оказалось достаточно, чтобы сразу же появилось мнение о неверном прочтении Регеля и последующих издателей. А ведь если бы автор «статьи-рецензии» (как В. Г. Ченцова называет свою работу на с. 305] охватил взглядом всю первую строку, он мог бы без труда отметить, что таким же образом, как и γιεροθ(…], сокращаются слова πατριαρχ(ης), μυαλ(ης], πωλ(εως). Почему же эти окончания не раскрываются как ου, а так, как они приведены нами выше?

По-видимому, в изучение документа опять «вмешалась» палеография, причем палеография «правильная», без учета негреческой среды происхождения документа, а значит – слабого владения со стороны писца языком и письмом официальных бумаг. Именно поэтому и дальнейший анализ В. Г. Ченцовой приводит к выявлению ряда недостатков нашего издания, в частности, путаницы, которая «наблюдается в передаче в тексте υ/ι» (с. 283). При том жестком подходе к расшифровке текста, какой мы видим у В. Г. Ченцовой, трудно всякий раз объяснить наш выбор графемы ι или о, с помощью которой писец передает звук Ϊ: для него здесь нет никакой разницы. Мы старались, естественно, следовать за подлинником, но далеко не всегда там можно с уверенностью отличить ι от о. В любом случае, ошибки в чтении здесь нет, ибо и для самого писца ι всегда равна υ и наоборот.

Пожалуй, одно из самых трудных мест для прочтения и понимания находится в стк. 10, где указываются денежные суммы, полученные от царя через Трифона Коробейникова различными церковными властями Антиохийского патриархата. Здесь после слов ετι δε καί следует пассаж, расшифрованный В. Э. Регелем как [о] υμον αρχιμανδρίτης… Это, несомненно, – трудный случай, т. к. слово αρχιμανδρίτης «нормально» (как это всегда бывает в «правильных» греческих рукописных текстах) не читается, но, если исходить из содержания грамоты, напрашивается по смыслу. На этом основании мы приняли чтение Регеля, имея в виду, помимо всего прочего, негреческое происхождение и малограмотность писца, не знавшего, как правильно сократить слово «архимандрит», и оставившего от него 4 буквы – α(ρχι)μ(α)νδ(ρίτης).

В. Г. Ченцова возражает против такого чтения, считая, что, поскольку Санданайский монастырь, о котором идет речь, был женским, в тексте должен фигурировать не архимандрит, а настоятельница, монахиня (с. 283–284). Поэтому она из слов, читавшихся Регелем как [о] υμον α(ρχι)μ(α)νδ(ρίτης), предлагает конструкцию υ μοναχη{η}. По этому поводу мы хотели бы высказать два соображения.

а. При издании текста приходится читать то, что подлежит расшифровке, и на этой основе толковать затем полученный текст, а не навязывать тексту то, что может вытекать из «посторонних» в данный момент по отношению к нему знаний, представлений и пр. Текст должен вести исследователя, а не наоборот, как это предлагается здесь В. Г. Ченцовой: ее рецепт «улучшения» текста еще сложнее и проблематичнее, чем это было у Регеля, так как ею вводится в читаемое слово χ, которого на письме просто нет, и удаляется последняя буква над строкой, которая все же зачем-то написана, но «мешает» исследователю.

б. Известно, что на Христианском Востоке женские монастыри нередко управляются назначенными архимандритами[35]35
  С. А. Моисеева обратила наше внимание на то, что Санданайский монастырь, как это видно из грамоты 1594 г., являлся в это время епископской кафедрой, из чего следует, что монастырь подчинялся епископу, который и являлся его архимандритом. Сердечно благодарим С. А. Моисееву за эту консультацию.


[Закрыть]. Если расшифровка текста грамоты В. Э. Регелем верна, то здесь мы имеем дело именно с таким явлением, и тогда не требуются никакие другие соображения для толкования этого документа.

Несмотря на ошибочность эмендаций В. Г. Ченцовой или примитивный, жесткий подход к прочтению текста грамоты 1594 г., в ее работе имеется ряд верных поправок, которые, безусловно, следует принять:

– стк. 5:… έχθρών [ό]ρατών καί αοράτων (с. 283);

– стк. 12:… άπού Πατρός, ιύ(=υίοϋ) καί Άγιου Πνεύματος (с. 284).

Несомненно, верным является замечание относительно корректурной ошибки при передаче нами транскрипции Регеля (с. 281).

Обратимся теперь к некоторым моментам палеографического анализа В.Г. Ченцовой, в частности – к подписи патриарха Иоакима. Она отмечает: «издатели… не сомневаются, что грамоту подписал сам патриарх» (с. 290). А какие тут могут быть сомнения?

Подпись патриарха в грамоте 1594 г. хотя и сделана по-гречески, но несомненно – негреческой рукой, не имеющей никакого опыта воспроизведения такого рода греческих монокондилов. Очевидно, что она выполнена в той же среде, где изготовлен и сам документ, и является неумелой имитацией греческих подписей прежних антиохийских патриархов (скорее всего, Иоакима V, греческие подписи которого сохранились), находившихся в патриаршем архиве. Едва ли можно думать, что она принадлежит кому-либо иному, кроме самого Иоакима VI, который «в благодарность» за большую помощь русского царя Антиохийскому патриархату в своем ответном послании в Москву решил подписаться не по-арабски, а по-гречески. Если бы эта подпись была не подлинной, а имитированной в Константинополе или Яссах доставившими грамоту в Россию иерусалимскими греками (как думает В. Г. Ченцова; см. далее], она, несомненно, выглядела бы не таким неумелым подражанием греческому монокондилу, а была бы более плавной, «греческой», ее элементы, скорее всего, не просто угадывались бы, но читались.

Будучи хорошо знакомыми с научным творчеством В. Г. Ченцовой, мы могли сразу же предположить, что ею, опираясь на сложность документа, неясность отдельных мест его текста и некоторые другие особенности, будет предпринята попытка доказать неподлинностъ грамоты 1594 г., ее создание в кругу не антиохийского духовенства, а других лиц, «заинтересованных» в такого рода деятельности. Так оно и случилось: пользуясь своими приемами палеографического анализа, своим умением препарировать текст, автор статьи предлагает вполне законченную картину изготовления этого документа «в среде, видимо, негрекоязычных христиан из окружения иерусалимского патриарха Софрония» (с. 304), а затем доставки сфабрикованной грамоты в Москву иерусалимскими греками – доверенными лицами как иерусалимского, так и антиохийского патриархов (с. 294–298). При этом из разного рода не столько фактов, сколько намеков формируется вывод, будто вся работа по созданию грамоты от имени Иоакима VI была проделана не на Востоке, а в Константинополе или Яссах (с. 306), несмотря на слова самого документа – «здесь, в святых местах Дамаске и Антиохии», которые в лучших традициях ее собственного «источниковедения» В. Г. Ченцовой даже не упоминаются.

Суммируя свои впечатления от обширного и разнообразного исследования В. Г. Ченцовой, мы не можем не отметить главный его недостаток – ошибочность аргументации, которая пронизывает всю работу и практически лишает ее какого-либо значения, по крайней мере, в той части, которая подлежит нашему рассмотрению.

а) «Палеографический» анализ подписи Иоакима VI и рассуждения об ее удаленности от текста документа или близости к нему, далеко заходящих на строки текста ударениях имеют лишь видимость точности наблюдений и никаким образом не могут быть обоснованы.

б) Попытка доказательства копирования подписи Иоакима VI непременно с подписи Иоакима V, находящейся в грамоте Константинопольского собора 1590 г. об основании Московского патриархата, и предположение о проведении этой работы на Балканах – не более чем фантазия автора (без труда опровергаемая хронологическими расчетами передвижения интересующих нас лиц и документов из Константинополя в Россию в 1590–1594 гг.), цель которой – «увести» грамоту 1594 г. с единственно возможного места ее возникновения, Дамаска или Антиохии, и переместить ее создание в Молдовалахию.

в) Филолого-палеографические наблюдения, приведшие автора к искажению титула антиохийского патриарха Иоакима VI, как он представлен в грамоте 1594 г., только дискредитируют данное исследование.

г) То же самое нужно сказать и о полном пренебрежении сведениями, содержащимися в тексте самой грамоты, о местонахождении Иоакима VI (Дамаск или Антиохия).

д) Вполне естественный факт доставки грамоты 1594 г. в Москву не русскими послами или людьми из непосредственного окружения Иоакима VI, а направлявшимися в Россию греками-иеросолимитами еще не свидетельствует о последних как фальсификаторах грамоты антиохийского патриарха. В любом случае, если бы кто-то из греков пытался подделать греческий монокондил Иоакима VI, он, несомненно, выглядел бы написанным более свободно, «по-гречески», а не так, как мы это видим в самом документе.

Какие же выводы можно сделать по прочтении трех работ В. Г. Ченцовой?

1. Автор рецензируемых статей, взявший лозунгом своей работы слова Л. Февра «Не так уж трудно описать то, что видишь; куда труднее увидеть то, что нужно описать» (эпиграф к третьей статье В. Г. Ченцовой, с. 280} и, по-видимому, движимый желанием обнаружить те глубинные пласты истории греческо-русских связей XVI–XVII вв., которые скрыты от обычного исследователя, избрал в качестве инструмента для своих открытий такую дисциплину, как греческая палеография. Это, несомненно, верное решение, ибо палеографическое изучение греческих документов уже не раз демонстрировало исключительные возможности, прежде всего, почерковедения при анализе документального материала, расширение представлений ученых, изучающих отношения греческого и русского миров указанного времени. Однако этот «волшебный ключик» открывает двери только тому, кто умеет им пользоваться. Если же исследователь не имеет специальной подготовки, не умеет прочесть чуть более сложный материал и поэтому не понимает титул патриарха, не усвоил самых простых понятий о соотношении обыденных и «специальных» почерков, не научился идентифицировать не то что образцы литургического минускула, но и «простые» почерки, а при этом ставит перед собой высокие цели, имеет ярко выраженное желание увидеть то, что укрыто от других, непременно «открыть Америку», то все это приводит к фальсификации источников, к фантазиям, к тем «новым находкам», которыми наполнены все три исследования В. Г. Ченцовой. К сожалению, нужно констатировать, что с точки зрения палеографии она демонстрирует отсутствие грамотной работы над текстом, профессионального умения использовать тот инструмент, который мог бы принести немало пользы.

Сказанное не исключает, однако, того, что иногда В. Г. Ченцова может делать верные палеографические наблюдения (здесь мы имеем в виду ее другие исследования), но это нетрудно объяснить: она постоянно имеет перед глазами один и тот же графический материал нескольких десятилетий конца XVI – второй трети XVII в., что время от времени и приводит к правильным сопоставлениям.

2. Подход В. Г. Ченцовой к анализу интересующих ее текстов весьма своеобразен: при той скрупулезности, какую автор демонстрирует при изучении важных для нее пассажей, она позволяет себе полностью игнорировать отдельные места текстов, делая вид, будто их вовсе не существует. Можно было бы думать, что речь идет о случайных пропусках, недосмотрах. В действительности это совсем не так – всякий раз из анализа устраняются важнейшие места, которые противоречат «концепции» автора: в первой статье исследование слов ίδια χειρί в подписи митрополита Феофана изменило бы весь смысл рассуждений автора, сделало бы вообще бесполезными соображения о создании важного документа «для Москвы» в Молдовалахии задолго до появления в русской столице главы церкви Древних Патр; наличие καί в титуле антиохийского патриарха Иоакима VI (третья статья) демонстрирует ошибочность предлагаемой В. Г. Ченцовой эмендации, а внимание к словам патриарха в грамоте «здесь… в Дамаске и Антиохии» затруднило бы новую локализацию документа 1594 г., столь необходимую для построений автора.

Казалось бы, во второй статье такого рода «промахи» отсутствуют, но это не совсем так: понимая, по-видимому, несоответствие стиля почерка интересующего В. Г. Ченцову писца многочисленных грамот и подписи Баласиса в одном из экземпляров «Ответов четырех вселенских патриархов…» в РГАДА, она не утруждает себя изучением последнего факта, а просто выражает сомнение в подлинности этой подписи (с. 248). Все предельно просто – то, что нас устраивает, мы признаем, а что не подходит – так или иначе дискредитируем.

Здесь, как это совершенно ясно, – не недосмотры, невнимательность и т. п. незначительные упущения, а сознательная фальсификация источников.

3. С помощью такого рода приемов и опираясь на преувеличенные представления о своих возможностях анализа греческого письма поствизантийского периода, В. Г. Ченцова создает новую картину истории греческо-русских связей XVI–XVII столетий, отличающуюся от всего того, что до сих пор на строго документальной основе было создано трудами А. В. Горского, А. Н. Муравьева, Η. Ф. Каптерева, Π. Ф. Николаевского, С. А. Белокурова, К. В. Харламповича и других ученых. Если на протяжении вот уже более 100 лет греческо-русские церковные, торговые, культурные связи указанного периода представлялись как двусторонние отношения, в основе которых находились большая политика и серьезная, с громадными традициями, идеология, то теперь, после весьма энергичных палеографо-историко-филологических штудий В. Г. Ченцовой, нам предлагается совсем другое понимание этого значительного культурно-исторического явления:

а) Основные деятели с греческой стороны, выдающиеся патриархи и некоторые их сподвижники, фигуры, сформулировавшие основные представления относительно существования греческого народа под османским игом и надежд на его освобождение с помощью России, много трудившиеся на этой ниве в исключительно трудных условиях и иногда даже платившие за свою деятельность собственной жизнью, отодвигаются на второй план, а вперед выводятся, главным образом, люди второго и даже третьего ряда из окружения патриархов, действующие нередко (или преимущественно) по собственной инициативе, составляющие подложные грамоты, имитирующие патриаршие подписи и использующие (почему-то) патриаршие подлинные или сфабрикованные печати.

б) Эти новые деятели, действующие иногда (но отнюдь не всегда) от имени своих греческих покровителей, создали на периферии греческого мира, в Молдовалахии, поближе к русским границам, свои опорные пункты и образовали группу авантюристов, фальсификаторов документов с целью использования России преимущественно для собственного обогащения.

в) Русской стороне – царям и патриархам, Посольскому приказу – при этом отводится пассивная роль «дойной коровы», послушно дающей просимые деньги и никак не участвующей в происходящем.

Как видим, непрофессионализм в работе с источниками, необъективное к ним отношение, избирательность в толковании текстов не заканчиваются безобидными «открытиями», но приводят к серьезным, объемным фальсификациям.

В последние годы те свои работы, где производится «переворот в науке», подлинные документы признаются фальшивыми, делаются палеографические и даже филологические «открытия», В. Г. Ченцова, как правило, завершает настойчивым призывом к тому, чтобы будущий каталог греческих документов XVI–XVII вв. московских хранилищ, потребность в котором уже давно назрела в нашей науке, стал не простым описанием материала, а базировался бы на предварительно проведенных исследованиях того типа, какие выходят из-под ее пера.

Всякий, кто имеет опыт изучения и описания рукописных памятников, книжных или документальных, знает, что любой каталог, каким бы он ни был, кратким или детальным, специальным или общим и пр., всегда в той или иной степени является исследовательским. Однако такие исследования должны служить полноте и точности описания, реконструкции истории собрания, объективности информации об изучаемых и описываемых памятниках. Ошибки составителя каталога порождают затем, как правило, ошибки будущих исследований, возвращение же к верным представлениям может потребовать многих лет.

В свете сказанного хотелось бы надеяться, что будущий каталог наших коллекций греческих документов станет компетентным описанием ценнейшего поствизантийского материала, а не основанным на имитации исследования представлением целого вороха «подделок» греческих почерков, подписей и печатей XVI–XVII вв.