Текст книги "Жнец. Швец. Игрец"

Седьмой сноп

– Свалился ты на мою голову, – ворчал Быстрицкий, поглядывая на гравископы. Вход в «кротовую нору» открыт, тридцать четыре минуты до прокола, время есть. А «хвоста» – наоборот, нету.

– А куда мне было деваться? – вскинулся Циммерман. Занимал собою соседнее кресло, вид имел встрёпанный, настроен был полемически. Слегка гнусавил, к носу прижимал тампон.

Ответить бы ему как следует, но Быстрицкий не стал. Тридцать три минуты до прокола, не поздно ещё повернуть оглобли, но глупо же, очень глупо! Ной мёртв. А вдруг нет? Этот пижон говорит, мертвей мёртвого.

– Куда мне было деваться?! – кипятился Циммерман. – Амальгадилл, вы понимаете? Такая зверюга! Бедняга Роберт…

– Ты уверен, что он… Что его…

– Уверен ли?! Вы живого амальгадилла когда-нибудь видели?

«Видел», – подумал капитан, припомнив блестящую щучью морду и надсадные вопли кибершкипа о перегрузке реактора.

– Я его и дохлым видел, – ответил он, подумавши, что дохлым-то как раз не видел, но после такой оплеухи и трижды живой сдохнет.

– Что вы там видели! – Циммерман психовал, и понятно почему: сбежал ведь. – Что вы могли отсюда видеть?.. Видели вы, как он валяет его по палубе?.. Видели вы, как он на трупе… Что я должен был?.. С голыми руками, с одной ракетницей?

– А, так это ты отстрелил вешку прямо в корпус?! – прокурорским голосом спросил Эдик Быстрицкий.

– К-какую вешку? Вы что?.. А, вот оно что. Вот почему ракетница. Нет, вы не поняли, Эдик. Роберт говорил мне… То есть, не мне, но я слышал, как он говорил: пора-де отстрелить вешку. Что-то ещё про какой-то груз. Я не понял: откуда груз в сезон ветров? А он вон откуда. Ага, значит, Ной… то есть, Роберт ставит вешку, а вы сбрасываете груз. Остроумно, ничего не скажешь. Но зачем? Или… А, я понял. Контрабанда. Кораллитовые полипы?

Быстрицкий молчал, это стоило ему больших усилий.

– Ладно, не хотите говорить – не надо, хоть всё и так понятно. Значит, ракетница. Она валялась на палубе неподалёку от тру… оттуда. Вы не думайте, я к ней даже не притрагивался. С ракетницей против веганского амальгадилла – гиблое дело. Так что вешку отстрелил не я. Это Роберт. Думаю, он до того ни разу не видел живого амальгадилла и даже не знал о нём, потому что если б знал, сразу бы понял, что не стрелять надо, а бежать.

«Ной, Ной… – с горечью думал Эдик Быстрицкий. – Как это на тебя похоже: не бежать, а стрелять. И что в результате? Ты мёртв, а этот шибздик, туристишка вшивый, жив. И надо бежать, потому как возвращаться глупо. Девятнадцать минут до прокола. Теперь даже захоти я вернуться, перехватят истребители. Странно, что нет „хвоста“. Почему? Некогда разбираться. О другом надо. Что с шибздиком делать? Слишком много знает».

– …сообщить властям, – говорил между тем много знающий Циммерман. – Потому что веганские амальгадиллы очень опасны. Откуда они взялись на Терране? Вы знаете, Эдик, они ведь пустотники. Как попали на атмосферную планету? Есть у вас связь с властями?

– С какими властями?! – загремел, сорвавшись, Быстрицкий. Потом взял себя в руки, спросил почти спокойно:

– С какими властями? С каторжным начальством?

– А, ну да, ну да… – бормотал Циммерман. – Вы же контрабандисты и… Как бы так выразиться…

Иосиф с опаской косился на Быстрицкого: «Здоровая дылда, похож на портового амбала. Чего они все наголо бреются?»

– Слушай, ты… – Быстрицкий давился словами, видно было, пытается овладеть собой. – Забыл. Как тебя?

– Циммерман, – с готовностью подсказал Циммерман. – Иосиф Циммерман. Можно просто Ёся.

– Оно и видно, – с досадой уронил Эдик. – Слушай меня, Ёся. Никому ты ничего сообщать не будешь. Альма… Короче, наши терранские гады – наше терранское дело. Наше, а не твоё.

– Но как же ваше, когда они у вас не водятся? – рискнул возразить Циммерман. – Согласно межгалактическому праву… Да, в общем-то, и без него. Я читал правила Системы Пересадочных Станций, и там написано…

– Плевать нам слюной на то, что там написано, – оборвал Быстрицкий. – В гробу мы видали и систему и её правила. Если по правилам получается, что человека надо сгноить заживо в ледяной шахте, когда он сдуру подмахнул вонючую бумажку.

– Надо читать…

– Надо, – вновь оборвал сопляка Быстрицкий. – Вот ты и читай, если тебе надо. А тебе надо. Как раз такие как ты умники начитаются правил и вкалывают потом по этим правилам, как бобики, в шахтах за просроченные визы.

– Мда-а, – протянул умный парень Ёся Циммерман, припомнив, чем лично ему грозит общение с терранской администрацией. Потом тряхнул головой и продолжил:

– Но всё-таки я бы сообщил властям. Понимаете, Эдик, веганский амальгадилл это серьёзно. Он напал на гостиницу. Есть жертва. Он напал на ваш корабль.

– На судно, – машинально поправил Быстрицкий. – Это грузовик.

– Да? Ну, пусть грузовик. Хотя я не понимаю. Если грузовик, откуда у вас «дезинто»?

– Нету у меня никакого… Слушай, э-э… Слушай, Ёся. Не зли меня, а? «Чёрное море» грузовик, вооружения на нём нет. Вообще ничего нет. Везёт кораллитовых полипов и ещё какую-то дрянь из системы эпсилон Эридана, в… туда же. Запомнил?

– Запомнил. Я понял, что вы не хотите огласки. Но всё-таки я не понял. Как амальгадилл с Веги оказался на Терране? Получается, на обитаемой планете есть пересадочная станция? Но согласно межгалактическому праву размещать пересадочные станции на обитаемых планетах запрещено!

– Запрещено, – рассеянно подтвердил капитан, следя одновременно за отсчётом и за чёрной кляксой на гравископе, изображавшей вход в «нору».

– А она есть.

– Есть.

«Три, два, один… Есть прокол», – подумал капитан. Не удержался, глянул на обзорный экран. Вот она, эпсилон Эридана. Смылись.

– Но это же вопиющее нарушение правил – пересадочная станция на обитаемой планете!

«О чём он? – расслабленно подумал Быстрицкий. – А, об этом».

– А кто тебе сказал, что Террана обитаема? – благодушно спросил он. – Каторга не в счёт, а свободных поселенцев начальство старательно не замечает.

– Свободных поселенцев?

– Так мы себя называем. Но для них мы никто, для них мы даже не двоюродные. Для них или мы, или головоногие, или щукоголовый ящер – пустое место.

– Э-э… Ящер? А, ну да, вы про амальгадилла. Но есть же ещё головоногие! Они аборигены? Я слышал, они разумны.

– Эти гады? Разумны? Да ты что, Ёся! Ты за кого вообще, за нас или за них?! Ты же человек, гражданин Земли!

Иосиф видел: дело нешуточное. Когда парень, похожий на портового амбала, с таким выражением на лице спрашивает вас, за кого вы, за тех или за этих, дело пахнет выбором жизненной позиции.

– Я гражданин Галактики, – с достоинством ответил Циммерман.

Быстрицкий почему-то не вспылил. Вздохнул, проговорил тоскливо:

– Чихать я хотел на твою галактику соплями.

Помолчал, потом негромко сообщил:

– У меня на Земле семья.

«Чего-то он скис, – подумал Иосиф. – Ну, семья и семья, очень хорошо. Привет семье». Он сказал:

– Чего вы тогда так переживаете за терранских поселенцев? Езжайте себе к семье.

– Так у меня и на Терране тоже семья, – отвернувшись, сообщил Быстрицкий.

Гражданин галактики долго молчал, переваривая это сообщение, потом отважился спросить:

– Тогда почему вы не даёте мне сообщить про амальгадилла? Если не терранской администрации, так хотя бы безопасникам. Ну, этим, службе безопасности пересадочных станций. Хотите, чтобы амальгадиллы добрались до вашей семьи на Терране?

Быстрицкий молча думал: «Он прав. Нельзя это так оставить. И сообщать нельзя. Но ведь не было меня на Терране! Я вёз вонючих полипов с эпсилон Эридана в… туда же. Стукнуть безопасникам – это же придётся выложить им всё за наши гешефты. Бозоидов сдать вместе с их червоточинами. Ну, с этих всегда взятки гладки, отбрешутся, а вот на рифе Надежды придётся поставить крест. Риф последней надежды, говорил Ной, и где теперь Ной? Там же, где будет надежда. „Чёрное море“ отберут, я загремлю по новой на шахту. Нет, это не выход».

– Что, выбираете между двумя семьями? – спросил Циммерман, откровенно следя за выражением лица капитана грузовика. – Не надо. Я всё возьму на себя.

– Что ты там возьмёшь? – с горечью осведомился Быстрицкий. Чисто риторически, ответа не ждал.

– Высадите меня на пересадочной станции… Где, говорите, вы сгрузили полипов?

– Там, – Быстрицкий ткнул в экран. – Эпсилон Эридана.

– Вот там и высадите. Скажете, подобрали меня на берегу. Вместе с креслом и парашютом.

Быстрицкий разглядывал Циммермана, не понимая. Спросил:

– И что ты будешь делать на пересадочной станции?

Ёся осклабился и произнёс с видимым удовольствием:

– Буду делать себе имидж. Кредиты тоже не помешают. Вы не переживайте, Эдик. Тут пахнет кредитами. Иосиф Циммерман никогда не бегал от прибылей. Я сам придумаю, что сказать безопасникам.

Быстрицкий посмотрел Иосифу прямо в глаза. Произнёс с расстановкой

– Смотри. Сбрешешь что не надо, не обижайся. Сбрешешь не то, пеняй на себя. Я тебя найду, и… Лучше, Ёся, тебе встретиться со щукоголовой веганской ящерицей. Ты меня понял? Или…

– Да успокойтесь, Эдик. Всё сделаю в лучшем виде. Свои же люди.

Через три с лишним часа грузовик «Чёрное море» пристыковался к пересадочной станции эпсилон Эридана. Через четыре часа кибернетический дознаватель этой станции, активированный по аварийному запросу, уже снимал показания с Иосифа Циммермана, без определённых занятий, туриста, гражданина Земли-Солнечной, подобранного на песчаном тропическом побережье шестой планеты эпсилон Эридана капитаном грузовика местного сообщения. Показания эти оказались сенсационными, кибердоз счёл нужным разослать по системе пересадочных станций закрытое циркулярное письмо. Каким образом сообщение с грифом «для служебного пользования» стало достоянием общественности, доподлинно неизвестно, однако через полтора земных часа после рассылки грянул скандал галактического масштаба, и в систему эпсилон Эридана валом повалили корреспонденты трансгалактических информационных агентств – сапиенсы самой разной телесной и душевной организации. «Иосиф Циммерман таки сделает себе имидж», – думал Эдик Быстрицкий, просматривая новости в комнате релаксации гуманоидов пересадочной станции альфы Малого Пса. Грузовик, как и обычно, бросил у портала местного сообщения эпсилон Эридана, чтобы сгонять на Землю. Обычно после рейса оставались деньги на туда и обратно, но в этот раз вышло даже лучше. Десять раз можно слетать на Землю и вернуться оттуда первым классом. «Ёся хоть и шибздик, а свой человек и слов не кидает на ветер. Поделился, отстегнул с гонорара. Как сказал, так и сделал, в лучшем виде, – Быстрицкий не выдержал, хохотнул и покрутил головой, читая новости. – Вот брехло, а! Ну, брехло… Хороший парень, надо будет затащить его в Ассоциацию».

Хорошему парню Иосифу Циммерману в это время было не до смеха, его осаждали корреспонденты разной телесной и душевной организации, желая из первых рук получить описание поединка с веганским амальгадиллом и разобраться с загадочным внепространственным перемещением отставшего от группы туриста.

Восьмой сноп

Полумрак. Оранжевые полосы света на потолке – веером. Тускнеют и загораются снова, лениво переползают с места на место – складывается и раскрывается веер. Свет из окна, шевелятся шторы. Какая-то комната. Спальня? Что-то посвистывает, как будто ветер в оконной щели. Это и есть ветер. Там, за окном спальни. Я спал, теперь проснулся. Пошевелился, что-то скрипнуло. Как мягко, тепло. Спокойно. Как хорошо – не знать где ты, зачем, почему. Не спрашивать себя, как долго ещё можно будет, ни о чём не думая, просто лежать.

Полосы света на потолке перемещались в медленном ритме – справа налево и обратно. Каждый раз, когда крайняя полоса заползала в угол, что-то негромко поскрипывало внизу. Кровать? Качает меня с боку на бок, укачивает вместе с кроватью, вместе с комнатой вместе с… Это не комната, а каюта. Как я здесь оказался? Был удар, потом меня захлестнула волна. Схлынула. Я цеплялся за трубы. От удара рёбра болели и голова. И колено. Опять я этим коленом! А сейчас боли нет. Шевельнуться? Успею. Боли не хочу, пусть будет покой. Я в каюте «Ковчега», свет в окне – значит, надводная палуба. Бакборт, если судить по тому, как лежат на потолке полосы света. Каюта второго класса, маленькая. Кто-то притащил меня. Зачем? Спускаться, таща меня… А, понятно. Там лестница, а сюда можно лифтом. Или там разрушено всё? Был удар…

Он вспомнил: дымный клубок скручивается штопором, падает под ударом чёрного хвоста мачта, сверкающая безглазая морда, пасть.. Не хочу, решил он, не надо. Это был сон. И ещё один сон – мне снилось: Эй а́тран, эй алве́нир келеа́нес – то́бе враз, то́бе… Ге́нзу келеи́р! Зо́сзе!.. Бред. Я бредил. Но почему я понимаю этот бред? Мне снились кошмары. Я болен. Долго ли я… Целую вечность. Что со мной? Попробовать…

Он пошевелил головой, попробовал приподняться. Голова побаливала и шея, ныли рёбра, болело колено. Ной, хромоногий чёрт, вспомнил он. Со стоном уронил голову на подушку: прихлынула память. Я не Ной, всё это глупости, телесная память. Просто до обидного узкий ментальный столбик, игольное ушко, бутылочное горлышко, зис ли́гон. Вот эти вот слова: «зис ли́гон» – из прошлого воплощения, извне. Память подсовывает. Правильно делает, ведь это а́кмал не́реир – головоногая память. Там нужно искать задание. Зачем я здесь? Вспоминать не хочется. Как хорошо, как приятно, когда спокойно. Лежать в тепле прислушиваться, поглядывать…

Вверх по ближней стене, перебирая коленчатыми тонкими ножками, бежал паучок. Маленький безвредный мухолов, хрупкое создание. Протянуть руку, смахнуть его – даже не заметишь, куда делся. А для него – катастрофа. Налетело огромное, придавило, сбросило… Удар! Я Жнец, вспомнил он. Всё это не кошмарные сны – убийства. Что мне глупый паук, если я тысячи тысяч раз давил, рассеивал, лишал связности, хаотизировал… Хаотизация это занятно. Кислонезависимый бестельник интересная жертва, не то что этот…

Он глянул на паучка, протянул руку, чтобы смахнуть со стены… «Не то что этот келеа́н…» К горлу подступило. Тошно. Он вспомнил задание. Отдёрнул руку. Паучок беспрепятственно карабкался по стене. Вверх, вверх…

Медленно сдавливать келе… человека щупальцами, душить его, а затем перекусить пополам. Это несложно, если ты головоногий, а человек сунулся по неосторожности в воду. Несложно и скучно, если ты Жнец. А если ты сам и есть тот самый человек, которого ты должен…

Но я не хочу умирать, возмутился Ной, ты не умрёшь, успокоил Жнец, если я справлюсь с заданием, условие будет выполнено, ты навечно останешься у меня в памяти, потому что я условно бессмертен. Я не боюсь смерти, подумал он, я… Стало душно, сердце пропустило удар, потом заколотилось как после быстрого бега. На лбу испарина, дрожат руки… Жнец вскинулся. Опасность? Он огляделся. Слабое тело, волновые способности на единицу. Хуже не бывает. Откуда опасность? Страх. Беспричинный страх? Я боюсь смерти? Тело во всём виновато. Совпал ментальный спектр, лезут эмоции. Как неудобно! Почему совпал спектр? Не может быть, чтоб моё исходное тело… Надо успокоиться. Спокойно. Тебе ничего не грозит. Прислушайся, здесь никого нет, тихо.

Он прислушался. Посвистывал за окном каюты ветер, чуть слышно шуршали шторы, сквозь стену доносилось слабое гудение… Что это? Лифт? Кто-то спускается. Собраться. Если я когда-то был в таком теле, должен помнить, что делать. Встать? Спрятаться негде. Что делать, когда войдёт? Кто кроме меня… Ной вспомнил: «Тут был ещё один человек. Циммерман. Он и приволок меня сюда, больше некому». Он расслабился, подышал, отёр со лба пот, прислушался. Шаги в коридоре, близко. «Это не Циммерман, – понял Ной. – Тот не шаркал».

Жнец вздёрнул тело, заставил его сесть. Голова кружилась. Мозг медленный. Но надо вспомнить. Как убить человека. Дверь открывается. Вот он, на пороге. Всматривается, голова седая. Старик. Он слабее. Это хорошо. Он скалит зубы. Что это значит?.. Угроза?.. Ударить вот сюда, только сразу, не дать…

– Очнулся, сынок? – с улыбкой спросил старик. – Не вставай, не надо. Тебе бы отлежаться пару дней, но я не знаю…

«Сынок? Что это значит?» Мозг работал слишком медленно, сначала всплыло головоногое слово: «кла́ни». Сынок. «Он не может быть мне отцом», – решил Жнец. «Я тебе не чёрт, ты мне не батька», – подумал Ной.

– …я не знаю, есть ли у нас эта пара дней, – сказал старик.

Это не угроза, он улыбается. Не собирается нападать, наоборот. Тон участливый.

– Ложись, сынок. Ничего, что я тебя так называю? Я думал найти здесь сына, но… Не судьба на этот раз. Никого тут больше нету.

«Как это никого? А куда Циммерман делся? Что вообще произошло? Почему волна, удар? Откуда взялся этот?»

– Кто ты такой? – спросил Ной.

– Рыбак. Спиро меня зовут. Спиридон Антониадис.

– Рыбак? «Антониадис? Ксения говорила…»

При мысли о Ксении Ной испытал какое-то странное чувство, похожее на… Досаду? Жалость? Ксения. Женское имя. Самка. Какое мне до неё дело? Это потом. Что она про старика говорила? Говорила, тронутый. Бывший каторжанин. Ищет повсюду Счастливчика Боба. Думает, что тот ему сын. Кла́ни. Всё сходится, тронутый старик – Спиро Антониадис. Как он здесь оказался?»

– Как ты сюда попал? – спросил Ной, укладываясь на спину. Припомнил: старика Спиро бояться нечего. О нём не только Ксения, все трепались, кому не лень. Шляется по побережью, путается с браконьерами и контрабандистами, но не для наживы – ищет своего… «Ираклий, так зовут его сына. Нет, такого не помню. В Ассоциации у меня точно не было никакого Ираклия, разве что поменял имя. Надо будет глянуть в каторжных списках». Память Ноя оживала, выстраивались цепочки воспоминаний. Не нужно спешить и бояться не нужно. Мозг слабый – ментальная сфера поможет. Переварит понемногу.

– Как попал? – Спиро присел на край кровати, сложил на коленях руки. Загорелые жиловатые, вены вспухли. Старческие. Узловатые пальцы.

– Как попал? – повторил Спиро с усмешкой. – Запрыгнул. Сам не знаю как. Внесло меня в ахтеркамеру, там подхватило…

– Я не об этом, – с досадой перебил Жнец. Лезли эмоции Ноя: нетерпение, досада, почему-то жалость. Кого жалеть? Старика этого? Что за глупость? Не выглядит жалким. Спрашивал я не о том.

– Я спрашиваю, как ты вообще оказался рядом с «Ковчегом»?

– Поймал твой SOS. Надеялся, это Ираклий. Мне туристы сказали, что видели на рифе Надежды обломки «Бродяги».

«Точно, тронутый, – подумал Жнец. Чувствовал себя увереннее, казалось, личностью Ноя овладел полностью. – Только тронутый может полезть на рога Альраи. Обломки на рифах? Ну, валяются какие-то обломки. Там сейчас…»

– Там сейчас глубина метров десять, – пробормотал Жнец, глядя в потолок. – Чепуха получается. Не подавал я никакого сигнала. Не успел. Был на палубе когда… Слушай, Спиро, что там, на верхней палубе?

– Это я тебя хотел спросить… Как тебя?

«Как меня что? А, он спрашивает имя. Роберт. Для него я Роберт Корк».

– Роберт Корк, – представился Жнец, всё так же глядя в потолок. Шевелить головой не хотелось, так было удобнее думать. В глазах не темнело, не кружилась голова. Хилое тело, но пусть хоть такое.

– Корк, значит… – задумчиво проговорил Спиро. – Рассказывали мне про тебя… всякое. Ладно. Так вот, Роберт Корк, тебя я и хотел спросить: что здесь у тебя происходит? Почему повалена мачта, почему снесена надстройка и кто дал SOS, если не ты?

Кровать скрипнула, Спиро поднялся – подошёл к окну.

– Был тут кроме меня ещё один тип, – сказал Жнец. – Турист, отставший от группы. Звали его… «Болтаю. Ни к чему пока ему знать, как звали Циммермана».

– Не помню, как его звали, – морщась, солгал Жнец. – Что случилось, тоже не помню. Ты хорошо смотрел?.. Он был в баре на верхней палубе. Мог выскочить. Радиорубка цела?

– Не помнишь, значит, – со странной усмешкой переспросил Спиро. Жнецу почудилась угроза. Он поднялся на кровати, оперся на локоть.

Спиро стоял возле окна, скрестивши руки, кивал головой, говорил вполголоса:

– То-то мне говорили. Отстал турист – поминай как звали. Потом его куда? На каторгу? Если строптивый – за борт?

В случае чего, свалить его пара пустяков, подумал Жнец. Ударить вот сюда… Его затошнило. От мыслей или от повреждений, полученных телом – не разобрал. Не до того было.

– За борт! – передразнил Роберт, стараясь не переиграть. – Что ты несёшь?! Сам себя послушай. Говорили тебе обо мне всякое, и ты всякому веришь. Я спросил тебя: цела радиорубка?

– Откуда я знаю, где у тебя радио? – огрызнулся Антониадис. – На верхней палубе? Бар там я нашёл.

– Рядом с баром. Дверь за углом.

– А, я понял. Там тоже смотрел, дверь нараспашку. Там никого нет.

«Ну, дверь – это я и сам мог оставить. Растяпа. Где же Циммерман? Чего Спиро на меня взъелся? То – Сыночек! Сыночек! – а теперь волком смотрит. Наговорили ему всякого».

– Мне нужно самому глянуть, – сказал Жнец, садясь на кровати. «Мутит, но не смертельно. И рёбра сносно. Доберусь как-нибудь наверх, не рассыплюсь».

– Полежать бы тебе ещё, – спохватился старик. Кинулся помогать, моментально позабыв, какие страшные вещи рассказывали про этого человека браконьеры.

– Обойдусь, – отрезал Жнец, отталкивая старикову руку. – Надо понять, что случилось с… тем типом.

Попытка установить над Антониадисом ментальный контроль провалилась. Волновые способности тела не на единицу даже. Нулевые. И постоянно мешали эмоции. Жнец вздохнул, сделал попытку встать. Старик всё-таки подхватил под руку, не дал свалиться. Эмоции, думал Жнец. Ну вот как сейчас: что это? Как разобраться в такой мешанине? Раздражение и в тоже время благодарность. Нет, телом я овладел не в полной мере. Надо собраться. Использовать надо то, что есть. К чёрту волновые способности. Что это значит – к чёрту? Эмоции, одни эмоции. Странно. Приятная мешанина. Эмоциональный коктейль. Не разбираться хочется, а пропускать через себя. Не задумываться, а… Но надо думать. Пока он ведёт меня в радиорубку, решить, что делать дальше. Что я знаю? Кто-то подал SOS; возможно, это был Циммерман. Он свидетель. Понял ли он, что увидел? Далее. Спиридон Антониадис тоже свидетель. Понял ли он, чему стал свидетелем? Кажется, нет. Надо ли убрать обоих? «Убивать, а не убирать», – подсказала память Ноя.

– Что, хуже стало, сынок? – спросил Спиро. – Постоим? Давай вот здесь, у стенки.

Жнец выцедил: «Всё в порядке». Двинулись дальше. Жнецу сильно мешало больное колено. Хорошенькое дело, думал он, убийца чувствует отвращение при одной только мысли. Про убийство. Как с таким телом работать? Убийцей Ной не был, что бы про него ни болтали. Людей не убивал. А не людей? Это возможность. Прежде чем убивать людей, убеди себя, что это нелюди. Это не из памяти Ноя, это было раньше. Мысль эту надо оставить поближе, чтоб была… под рукой. Ной вполне может убить головоногого, головоногий вполне может убить Ноя. И даже удовольствие получит. Это пригодится после того, как разберусь со свидетелями, потому что надо будет выполнить задание. Занятно: убить себя, чтобы сохранить бессмертие. Такого со мной ещё не случалось. И не просто занятно, а в высшей степени. Для истинного ценителя. Возненавидеть себя самого и с большим удовольствием наложить на себя ру… Стоп. Не руки надо наложить. Щупальца. А потом я ещё должен перекусить себя пополам. Где возьму щупальца? Разделить себя на две части – это надо обдумать. Нет так просто, но занятно и даже очень. Что это? Жнец отшатнулся, оттолкнул старика, изготовившись…

– Что? Что случилось? – удивился Спиро.

Лифт. Это обыкновенный лифт, а не западня, понял Жнец. Всё-таки очень слабый мозг, не получается быть одновременно Ноем, Жнецом и этим… головоногим. И ещё кем-то, кто был раньше.

– Ничего. Дальше я сам попробую, – буркнул Жнец. Ступил в лифт. Действительно, ходить стало легче. Если бы не проклятое колено…

– Сам так сам, – Спиро вздохнул.

Лезет с опекой, понял Жнец. Нашёл во мне замену пропавшему сыну. Эмоции к чёрту, потом помешают, если всё-таки надо будет его убрать.

Они вышли из лифта.

– Там ветер, – напомнил Спиро.

– Ничего, мне полезно проветриться.

– Я пойду первым, если что – говори сразу. Вернёмся

– Иди.

Ветер. Мешает дышать, норовит свалить с ног. Здо́рово! Что это, подумал Жнец, восторг? Сильное чувство. Если пропустить через себя. Если б можно было плюнуть на задание и пропускать через себя все чувства… Ною нравилось море. Нравился ветер, несущий водяную пыль. Может, поэтому я торчал в этом плавучем гробу? Может, поэтому и строю риф, вместо того чтобы вернуться в Оклахому? Там тоже бывает ветер, но не бывает такого неба и пыль там сухая. Я хочу здесь. Море. Не́ри. Головоногое слово. Есть во мне что-то головоногое, особенно когда ползаю вот так вот, цепляясь за леера, морду подставляю ветру, чтобы глотать водяную пыль, чтобы… Стоп! Что такое?

– Ты куда?! – проорал, отвернувшись от ветра, Спиро, когда увидел – Роберт выпустил леер, пал на четвереньки и пополз к борту, точно краб.

– Надо!.. Пос!.. Мотреть!.. – давясь ветром, ответил Роберт.

Аварийные ранцы в катапультах рядком. Одного не хватает. Раньше все были на месте. Осмотреть катапульту. Ага, отработала штатно. Вот я и выяснил, куда делся один свидетель. Мир его праху. Кел замзаурх. Жнец пополз обратно. Снова схватился за леер, поднялся.

– Что там?! – спросил Спиро.

– Потом!

Жнец махнул рукой: «Двигай дальше». Пошёл следом, размышляя: «Циммерман сбежал, в точности по инструкции сел в кресло, пристегнулся и дёрнул чеку. Тоже самоубийство. В сезон спасатели подобрали бы, а сейчас его SOS… Ага, вот и ответ на вопрос, кто сигналил. Автоматика аварийного ранца. В радиорубке делать нечего».

– Стой! – крикнул Жнец.

– Что?!

До двери считанные метры остались. Жнец хотел сказать старику, чтоб поворачивал, в рубке делать нечего, но в ту же секунду понял – нет. В рубку нужно. Представил себе, как ветер несёт аварийный парашют, как он опускается в море, как озверевший от ненависти какой-нибудь головоногий пускается в погоню за человечком в кресле-поплавке… Он его, конечно, догнал. Циммермана можно было списать со счёта, но не это главное. «Главное – я знаю, что делать с заданием», – подумал Жнец и махнул рукой, дал знак Спиро: «Заходи в рубку».