Текст книги "Иосиф Сталин в личинах и масках человека, вождя, ученого"

Сталин, страшась своей же собственной мысли, демонстрирует рисунком свое понимание полной свободы. Это свобода от любых последствий своих поступков, чем бы они ни порождались – его разумом (человеческим) или его чувствами (божественным). Сталкиваясь в реальности, они взаимно уничтожаются, как электрические заряды. Поэтому незачем и не на кого оглядываться: ни на Бога, ни на человечество. Абсолютно свободен! От добра и зла, от чувства вины за то и другое. Все, что он делал, вся его жизнь была посвящена достижению, а затем удержанию абсолютной личной свободы. Конечно, не все так прямолинейно и просто.

Полностью освободиться от чувства вины и раскаяний, как и любому человеку, ему не удастся никогда. Так же как освободиться от Бога. И тому мы найдем немало отчетливых свидетельств.

В августе 1942 года в разговоре с Черчиллем, который напомнил о Гражданской войне, Сталин, вздохнув, ответил: «Все это относится к прошлому, а прошлое принадлежит Богу». Тогда он бессознательно соврал Черчиллю, как постоянно врал не только другим, но и самому себе. Не дожидаясь конца войны, он уже в 1944 году вновь вернулся к затеянному еще в 1930-х годах грандиозному плану перекраивания истории, то есть того самого «принадлежащего Богу прошлого». Он сам и большинство советских историков упорно продолжали переписывать заново все обозримое прошлое – от его собственной биографии и до всемирной истории. Став правителем, он во всем – и в прошлом, и в настоящем – чувствовал себя абсолютно свободным и господствовал и там и тут безраздельно, при этом не до конца отрицая присутствие Бога. Возможно, в его мире Бог был необходим для полноценного ощущения истинного масштаба своего земного могущества?

Очень хочется указать на Ницше как на сталинский первоисточник с его знаменитым высказыванием о сверхчеловеке, шагнувшем по ту сторону добра и зла. Но среди книг с пометами Сталина произведений Ницше я пока не обнаружил. Дуновение же ницшеанства вполне ощутимо[69]69
  Как утверждают некоторые мемуаристы, Сталин всю Гражданскую войну проходил с томиком Ницше в кармане. Как и в случае с Макиавелли, сам факт знакомства с теми или иными идеями ничего не доказывает до тех пор, пока не обнаруживается прямая реакция на них.


[Закрыть]. Впрочем, пусть косвенные, но неоспоримые признаки его знакомства с ницшеанством мне все же удалось отыскать. Выступая на XIII конференции РКП(б) в январе 1924 года, Сталин так характеризовал Троцкого: «Ошибка Троцкого в том и состоит, что он противопоставил себя ЦК и возомнил себя сверхчеловеком, стоящим над ЦК, над его законами, над его решениями…»[70]70
  Сталин И. В. Соч. Т. 6. М.,1947. С. 11.


[Закрыть] Как всегда, он обвинял врагов в том, чем был грешен сам.

Пройдут годы, и уже после кровавой Отечественной войны рука Сталина вновь потянется начертать похожую анаграмму. Сталин читает книгу Г. Александрова «Философские предшественники марксизма». На одной из страниц автор излагает философскую систему Фихте, в которой решается диалектическое противоречие между «Я» и «не-Я». По Фихте, как результат разрешения этого противоречия в сознании, как диалектический синтез рождается человеческая личность.

Точно так же, как на страницах книги Анатоля Франса, Сталин и здесь вновь взрывается аккуратной надписью и знакомым рисунком на полях: «Это же чудесно!.. “Я” и “не-Я”. Это же !»[71]71
  РГА СПИ. Ф. 558. Оп. 3. Ед. хр. 358. Л. 76.


[Закрыть], то есть – ноль, ничто. И если в книге Франса он написал: «Это ужасно!», то здесь он уже восхищен: «Это же чудесно!»

* * *

Родные, находясь слишком близко, как правило, плохо понимают рядом живущего человека. Нет дистанции, а потому не разобрать – что крупно, а что мелко и пустяково. Дочь Сталина Светлана Аллилуева, повзрослев, резко отдалилась от отца, когда поняла, что он был «монстром»[72]72
  Аллилуева С. Только один год. М., 1990. С. 316.


[Закрыть]. Но возникшая дистанция, кажется, позволила и ей подметить в отце некую фундаментальную точку. Будучи уже немолодой, она неожиданно призналась: «…вся жизнь моего отца возникла передо мною, как отречение от Разума и Добра во имя честолюбия, как полное отдание себя во власть зла»[73]73
  Указ. соч. С. 151.


[Закрыть].

Впрочем, дело может быть не в отдаленности дочери от отца и появившейся у нее в связи с этим ретроспективе. Были годы, когда дочь была чуть ли не единственным человеком, кому Сталин позволял брать книги из домашней библиотеки в Кремле. На некоторых из них сохранились сделанные детским почерком карандашные каракули, так похожие на отцовские буквы: «Сета», «Светланка», или следы подготовки к экзаменам в вузе. Может быть, ей, уже студентке, попались книга Франса или другие книги с характерными пометами? Даже если это и так, дочь все же до конца не поняла отца. Несмотря на то что он был темпераментным и страстным человеком, его отношение к категориям типа добро, зло, разум, чувство было сугубо рассудочным. И конечно, он никогда не делал сознательного выбора «зла». Да и кто в принципе способен сделать такого рода выбор? Даже Дьявол выбрал зло как добро для себя и присных.

Скорее всего, Сталин с какого-то момента жизни оказался душевно пустым, или, что то же, душевно омертвел, и потому делал все так, как считал нужным, невзирая на мораль. Хотя разумом холодно и рационально осознавал, где моральный плюс, а где – минус. Душевная смерть никого не настигает сразу, от рождения. Нам еще предстоит констатировать моменты его душевного умирания, а затем и признаки разложения. Верил ли он сам в наличие души и в ее бессмертие? Скорее всего, да, но как-то по-особому, не церковно. В книге Франса подчеркнул: «Душа, по взгляду Наполеона, состоит из флюидов, которые после смерти возвращаются “в эфир и поглощаются другими мозгами”»[74]74
  РГА СПИ. Оп. 3. Ед. хр. 370. Л. 36.


[Закрыть]. Вслед за Наполеоном он пытался «закольцевать» жизнь и смерть души в механическом круговороте бессмертия, как в физике закольцован закон сохранения материи. Когда останки сталинской души окончательно в нем истлели, он, как ницшеанский герой, действительно оказался за гранью…

Пометы Сталина на книге А. Франса «Последние страницы. Диалоги под розой». Петербург, б. г. изд.

Пометы Сталина на книге Г. Александрова «Философские предшественники марксизма». Политиздат, 1940

  – такова первая опорная точка будущего портрета. Вторую опорную точку обозначим его самым любимым эпитетом – «УЧИТЕЛЬ».

Работая с архивом и библиотекой Сталина, я наткнулся на редкое издание пьесы Алексея Толстого «Иван Грозный». На одной из страниц сталинской рукой написано: «Учитель». Невольно мелькнула мысль – Сталин называет деспота Грозного своим учителем… Однако вскоре стало ясно – поторопился. За этой сталинской пометой стоит нечто большее, чем прямое указание на средневекового кровавого царя как на учителя. Да и помета выглядит не совсем обычно. В свое время так же поторопился драматург Эдвард Радзинский, заявивший в телевизионном выступлении о том, что Сталин называл Грозного учителем. Вскоре об этом, как о достоверном факте, стали рассказывать школьникам учителя истории. На самом же деле к Ивану Грозному эта помета Сталина не имеет никакого отношения.

Во-первых, в книге много других сталинских надписей, как на обложках, так и на странице со списком действующих в драме лиц, не имеющих никакого отношения к Грозному. Слово «учитель» повторяется несколько раз в окружении десятков других помет и причудливых карандашных обводов, отражающих разнообразие присущей Сталину моторики. В руки Сталина пьеса попала в самый разгар второго года войны, скорее всего летом-осенью 1942 года. Толстой начал над ней работать в октябре 1941 года, а издана она была на правах рукописи уже в июне 1942 года. Книга вышла тиражом всего 200 экземпляров.

Как известно, военная обстановка летом-осенью 1942 года была очень тяжелой. Наверное, поэтому написанные Сталиным слова звучат как заклинания, обращенные к самому себе, а возможно, и к кому-то только ему тогда известному: «Выдержим», «Не могу? = Помогу!», «Я помогу». В другом месте напоминает сам себе: «Поговорить с Шапошн.» (Шапошников – начальник Генштаба. – Б. И.), «Нитроглиц.(ериновый) завод» и др., а вперемежку – какие-то цифры, «скрипичные» ключи и много раз: «Учитель», а к нему снизу ведет росчерк в виде заглавной прописной буквы «Г»[75]75
  РГА СПИ. Ед. хр. 350.


[Закрыть]. Последнее совсем уже непонятно – почему такое странное сочетание?

Во-вторых, когда просмотрел наудачу еще с десяток других книг из библиотеки Сталина, то убедился, что на очень многих из них есть подобные записи. Поэтому я внимательнейшим образом изучил всю сохранившуюся часть сталинской библиотеки с точки зрения характера надписей. И вновь чуть не попал в ту же ловушку, что и раньше, обнаружив сначала на полях нескольких книг Ленина знакомые слова, а затем на одной из книг Троцкого тот же намек в виде прописной буквы «Г»[76]76
  РГА СПИ. Ед. хр. 121. С. 537. Ед. хр. 132. С. 138. Ед. хр. 158. С. 34.


[Закрыть]. То, что Сталин мог считать своими идейными учителями Ленина, Троцкого и Грозного одновременно, как бы особенно не противоречило всему тому, что несет в себе для нас современный образ Сталина. «Прогрессивный» опричный царь, «Гениальный Вождь», «Иудушка Троцкий» уже давно причудливо совмещаются в нашем сознании благодаря «учительскому» гению Сталина и отечественным преподавателям истории. Но когда такие же надписи я увидел и на других книгах, не имеющих никакого отношения ни к вождям, ни к царям, ни к особым эпохам и изданных к тому же задолго до того, как Сталин хотя бы в мыслях посмел себя отождествлять с царем Иваном, пришлось отказаться от слишком прямолинейных аналогий. Отношение Сталина к некоторым своим царственным предшественникам и историческим героям было совсем не таким простым, как это сейчас нам рисуется с легкой руки литераторов и журналистов.

Присутствуя на заседаниях, работая в кабинете над документами или читая книгу на даче, Сталин, как и всякий человек, время от времени отвлекался от окружающего и в задумчивости машинально что-то писал или чертил на том, что у него было под рукой. Если это было на заседаниях правительства или Политбюро, то он, по давней генсековской привычке, что-то помечал на память себе в блокнот. Соратники, подозрительные, как и сам вождь, а главное, до крайности запуганные им, думали, что он что-то фиксирует на их счет. Наверное, иногда так и было.

Об особенностях сталинской памяти пишут многие. В большинстве своем (чаще – военачальники) отмечают феноменальную способность Сталина запоминать детали, имена, цифры. Возможно, что, как у большинства занимающихся умственным трудом людей, она у него была очень избирательна. Наверняка он сам способствовал распространению завышенной оценки своих мнемонических способностей. Он хорошо знал, что историческая традиция приписывает уникальную память древнеримскому императору Гаю Цезарю, Наполеону Бонапарту, Петру I и целому ряду других исторических личностей. Отсюда истоки легенды и о феноменальной сталинской памяти. Но те, кто знал его особенно близко и оставил свои воспоминания, в частности Молотов, Хрущев, Микоян, отмечают странности памяти вождя, особенно в послевоенный период. С одной стороны, он был явно забывчив и мог в один момент запамятовать фамилию собеседника, своего старого соратника. Однажды он забыл фамилию Булганина в его присутствии[77]77
  Микоян Анастас. Так было. Размышления о минувшем. М.: Вагриус, 1999. С. 356.


[Закрыть]. В то же время, когда это ему очень было надо, вспоминал события многолетней давности. Вот как эту особенность отметил, например, Микоян: «В последние годы жизни память Сталина сильно ослабла – раньше у него была очень хорошая память, поэтому я удивился, что он запомнил это предложение Молотова (повысить цены на хлеб. – Б. И.), высказанное им в моем присутствии Сталину в конце 1946 г. или в начале 1947 г., то есть шесть лет тому назад»[78]78
  Микоян Анастас. Указ. соч. С. 576.


[Закрыть].

В 1923 году, когда ему было всего 43 года, он в первый раз пожаловался врачам на сильное ослабление памяти. А это еще самое начало его государственной карьеры. Позже эта жалоба повторялась. Учитывая недостатки памяти, а также огромный поток информации, который он замыкал на себя, доведя идею централизации управления государством до полного абсурда, ему приходилось многое фиксировать «на память» в особом блокноте или тетради. В тех самых, которые, как считают некоторые современные исследователи, бесследно исчезли из кабинета Сталина в Кремле сразу после его смерти[79]79
  Волкогонов Д. Сталин. Политический портрет. Кн. 2. 4-е изд. М., 1996. С. 446.


[Закрыть]. На самом же деле они до сих пор хранятся в архиве Сталина, хотя, возможно, и не все.

Автографы Сталина на книге А. Толстого «Иван Грозный». Изд-во «Искусство», 1940

Но помимо записей «на память», в этих блокнотах, на отдельных листах бумаги (они также сохранились) и, совершенно достоверно, на обложках читанных им книг он часто бессознательно рисовал привычные карандашные обводы, а внутри их писал почти одни и те же слова и аббревиатуры. Чаще всего это были те самые, бегло написанные с большой буквы слова: «Учитель», «Учительствовать», соединенные снизу уже знакомым нам единым росчерком с каким-то сокращенным, может быть, именем или названием «Тр», «ТИФ…». Иногда, но уже в более кратком виде эти сочетания встречаются и на полях книг, заменяя знак NB.

Интересное наблюдение на этот счет содержится в книге воспоминаний А. Бармина: «На партийных мероприятиях и деловых совещаниях он обычно молча слушает, курит трубку или папиросу. Слушая, рисует бессмысленные узоры на листе своего блокнота. Два личных секретаря Сталина, Поскребышев и Двинский, однажды писали в “Правде”, что иногда в таких случаях Сталин пишет в своем блокноте: “Ленин – учитель – друг”. Они утверждали: “В конце рабочего дня мы находили у него на столе листки бумаги с этими словами”. Нельзя исключить, – замечает Бармин, – что Сталин сам инспирирует подобные рекламные трюки, но это совсем не значит, что нам следует верить в его сентиментальность»[80]80
  Бармин А. Соколы Троцкого. М., 1997. С. 305.


[Закрыть].

Я отыскал эту статью секретарей Сталина, приуроченную к его шестидесятилетию. Примечательно озаглавив ее «Учитель и друг человечества», они действительно писали: «О Ленине он (Сталин. – Б. И.) думает всегда, и даже тогда, когда мысли его погружены в проблемы, подлежащие разрешению, рука его машинально, автоматически чертит на листке бумаги “Ленин – учитель… друг…” Как часто после рабочего дня уносили мы с его стола исчерченные этими словами вдоль и поперек листочки»[81]81
  К шестидесятилетию со дня рождения И. В. Сталина. М., 1940. С. 177.


[Закрыть].

Бармин прав, Сталин, скорее всего, рационально использовал свой въедливый синдром, действительно сознательно оставляя для секретарей исписанные бумажки. Но в надписях на книгах упоминания имени Ленина нет, а вот любимое словечко «Учитель» мы встречаем несколько раз на вклеенной карте и на последней обложке учебника С. Г. Лозинского «История Древнего мира. Греция и Рим» (Пг., 1923), на обложках книги Н. Н. Попова «Мелкобуржуазные антисоветские партии» (М., 1924), на странноватой брошюре А. Львова «Кинематографическая язва излечима» (М., 1924)[82]82
  РГА СПИ. Ед. хр. 188, 266, 183.


[Закрыть]. Особенно красиво он расписался на обложке непрочитанной им книги А. Гастева «Плановые предпосылки» (М., 1926), на макете учебника «История Древнего мира. Т. 1», подготовленного в 1937 году коллективом авторов. Даже на полях книги французского генерала Эрра «Артиллерия в прошлом, настоящем и будущем» (1925 г.), пробуя перо, написал, а затем перечеркнул обводами все то же – «Учитель»[83]83
  Там же. Ед. хр. 380. С. 278.


[Закрыть]. Нет нужды продолжать перечислять другие книги. Отметим только, что хронологически они охватывают почти весь период сталинского правления, не имеют почти никакого отношения к смыслу напечатанного в книге и, скорее всего, через моторику сталинской руки отражают его глубинную психологическую установку.

Автографы Сталина на книге А. Гастева «Плановые предпосылки». Изд-во НКРКИ СССР, 1921

Учитель сродни проповеднику. Если бы Сталин закончил духовную семинарию, то у него было бы две дороги: принять посвящение в духовный сан или стать школьным учителем. И в том и другом случае он должен был проповедовать и учительствовать. Так и не став православным проповедником, он всю жизнь с упоением учил, поучал, вдалбливал. Недаром на многочисленных съездах и конференциях, на собраниях ударников труда, передовых колхозников, выпускников военных училищ и т. д. кинокамера и фотоаппарат запечатлевали его в поучающей аудиторию позе (а с ней и всю страну) – с наклонившимся вперед туловищем и с поднятым вверх или направленным на аудиторию указательным пальцем правой руки.

Я не задавался целью специально проанализировать статистику употребления в сталинской пропаганде слов «учитель», «учение». Но всякий, кто хоть чуть-чуть помнит его эпоху или знаком с ней по печатным источникам, прекрасно знает, по отношению к кому и как часто употреблялся этот эпитет. Пропагандистские клише «вождь и учитель», «учитель народов», «гениальное учение» употреблялись в первую очередь по отношению к самому Сталину. Но иногда первое из них употреблялось и по отношению к Ленину. Совершенно замечательный намек на разгадку пристрастия Сталина к слову «учитель» дает, как мне представляется, его «Краткая биография».

Во втором (и последнем) издании биографии, тщательно отредактированной самим Сталиным[84]84
  И. В. Сталин сам о себе. Редакционная правка собственной биографии // Известия ЦК КПСС. 1990. № 9. С. 113–128.


[Закрыть], в первый раз говорится под 1902 годом, что «батумские рабочие уже тогда называли (его. – Б. И.) учителем рабочих»[85]85
  И. В. Сталин. Краткая биография. С. 18.


[Закрыть]. Сталину – 23 года. Но затем уже «учителем и другом», «учителем и воспитателем» Сталина называется Ленин. И так до самой смерти последнего в 1924 году[86]86
  Указ. соч. С. 65, 92, 93, 95; И. В. Сталин сам о себе. С. 127.


[Закрыть]. Как известно, вождь не страдал ложной скромностью и поэтому собственной рукой вставил во второе издание: «…Сталин – выдающийся ученик Ленина»[87]87
  И. В. Сталин сам о себе. С. 117.


[Закрыть]. Ленин умер, и «биография» цитирует странный опус Сталина, написанный в стиле церковной гомилетики, особого рода ритмической прозы, им самим вставленный во второе издание: «Помните, любите, изучайте Ильича, нашего учителя, нашего вождя»[88]88
  И. В. Сталин. Краткая биография. С. 96; РГА СПИ. Ф. 71. Оп. 10. Ед. хр. 261. Л. 93.


[Закрыть]. Необычно и в то же время как-то очень знакомо звучит призыв «любить» того, которого именуют «учителем». Затем уже только к Сталину применимы все эти и другие превосходные эпитеты с ключевыми понятиями типа «учитель миллионных масс», «учитель народов»[89]89
  И. В. Сталин. Краткая биография. С. 118, 131, 162, 238, 242.


[Закрыть].

В истории человечества «Учителями» народов называли не очень многих, главным образом пророков, и в особенности первенствующего из них – Иисуса из Назарета. Согласно евангельской традиции Иисуса, как только он приступил в 33 года к своей проповеднической деятельности, стали именовать «Учителем» («реббе» на древнееврейском языке) простых людей. Затем он прошел обряд посвящения у Иоанна Предтечи, как Сталин у Ленина. Надеюсь, мне простится столь кощунственное сравнение, но оно лежит на поверхности. Так же как «Учитель из Назарета», будучи во времени вторым после Иоанна Крестителя, стал в силу своей божественной благодати первенствующим, так и «Учитель из Тифлиса» возвысил себя над всеми, в том числе и над своим великим предшественником. Та самая таинственная аббревиатура, о которой говорилось раньше: «Т», «Тиф…», в ряде сталинских помет вполне отчетливо расшифровывается как «Тифлис». Ныне всем нам известен только один «Учитель из Тифлиса».

Такова вторая опорная точка будущего сталинского портрета.

Всю жизнь человек меняется, оставаясь самим собой. Но и оставаясь собой, изменяться можно по-разному. Можно резко менять «плюс» на «минус» или всю жизнь подниматься на огромную интеллектуальную высоту и одновременно – падать в духовную пропасть. Человек не знает пределов ни в разломах своей собственной сущности, ни в перепаде высот: вместе с Моисеем или Христом можно бесконечно подниматься к вершинам «Синая» и «Нагорной проповеди» или в паре с дьяволом низвергаться в гипнотически завораживающую бездну. Причем и в том и другом случае человек и на земле может испытывать несказанную радость всего лишь от ощущения свободы выбора. От того выбора, который мы делаем каждое мгновение своего бытия. Мы свободны в выборе, но никто и никогда не даст нам свободы не выбирать. И как бы человек, возгордившись, ни старался вскарабкаться выше Бога или пасть ниже дьявола, – тщетно. Два полюса бесконечно удалены, а мы обречены метаться между ними в меру своего разума и ярости чувств. Житейское большинство обычно совершает слабые колебательные и хаотичные движения то в сторону «плюса», то в сторону «минуса». Но никому и никогда не удалось еще вырваться в ницшеанское «ничто», оставив за своей спиной и божественное, и дьявольское. Того же, кто пытается это сделать, поражают интеллектуальные и духовные видения и галлюцинации. На протяжении своей генсековской жизни Сталин испытывал множество подобных галлюцинаций. Вот одна из них.

Перед войной, в 1939 году, вышла очередным отдельным изданием книга Ленина «Материализм и эмпириокритицизм», которую Сталин в который раз трижды перечитал с карандашами различных цветов в руке. На чистых листах в конце книги и на внутренней стороне последней обложки изложил не столько размышления по поводу книги, сколько свои затаенные мысли. Одна из страниц выглядит так:

«1) слабость

2) лень

3) глупость

единственное, что может быть

названо пороком.

Все остальное – при отсутствии

вышесказанного – составляет,

несомненно, добродетель.

NB! Если человек

1) силен (духовно)

2) деятелен

3) умен (или способен) -

– то он хороший, независимый

от любых иных “пороков”.

(1) и (3) дают = (2)

Увы, увы!

И что же видим мы?

……»

Оказывается, Сталин задавался классически житейским вопросом: «Что значит быть хорошим человеком?» Оказывается, он между шестьдесят первым и шестьдесят третьим годами жизни задавался классически богословским вопросом: «А кто он, добродетельный человек?» И отвечал сам себе по-юношески задорно: слабость, лень, глупость – это признаки порока, а добродетельный, хороший человек – духовно сильный, деятельный, умный. Как думал он о себе сам и как об этом твердили окружающие, именно последние три качества были представлены в характере вождя с избытком. Поэтому здесь «вождь и учитель» для себя и под собственный образ разработал удобненькую формулу «добродетельного», «хорошего» человека. Оказывается, если ты: «1) слабый» и «3) глупый», значит – «2) ленивый». Если же ты: «1) сильный» и «3) умный», значит – «2) деятельный». Первая триада – это формула «порока», вторая – «добродетели». Перед нами простенькое, как бы математическое решение тысячелетних задачек, стоящих перед человечеством. А как же жестокость, коварство, предательство, ложь, растление, убийство?.. Все эти качества, без сомнения, требуют высокой активности от человека, то есть – деятельности и, конечно же, недюжинного ума и наличия силы. И всегда ли слабый человек порочен и глуп?

Две последние, «романсные» строчки: «Увы, увы! И что же видим мы?…» – скорее всего обращены к себе же. Подтрунивал сильный духом, умный и деятельный вождь над рудиментами своих слабостей, небольшой ленью и в чем-то малозначительным и глупостью. «Увы, увы…» – все же не Бог и не дьявол, а человек.