Текст книги "Во сне и наяву"

Глава 9

Тут из-под кучи битого кирпича выполз червяк с ножками и щипцами на голове, хорошо, что маленький, сантиметров десять – теперь, после того гиганта под камнем, он был не очень страшный. Червяк получил пару раз тонким концом палки, но не сдох, а проворно залез под камни обратно. По стене все ползли мокрицы, на одной из них девочка еще раз испытала палку, палка еще работала. За стеной, вдалеке, снова заорали крикуны, становилось теплее. Как голос попрощался и умолк, Светлане стало одиноко, а еще с Лю ей было спокойнее, словно он оберегал ее. Тут, в развалинах, она чувствовала себя лучше, чем у камня, но Лю советовал ей найти одежду. Пусть она и с недоверием относилась к его последним пояснениям, но одежда ей нужна. И, главное, обувь. Здесь столько всего, что может повредить ноги, и живого, и неживого – в общем, придется выйти из убежища. Пока она размышляла, сами собой появились тени, и стало еще теплее – девочка заметила, что туман почти рассеялся. Да, он тут исчезал очень быстро. Света начала спускаться по лестнице, все так же аккуратно, чтобы не поранить ног. А еще она помнила, что там, внизу, в кучах ломаного бетона, кажется, еще живая, пряталась жаба. Девочка дошла до выхода из развалин. Остановилась. Все, туман закончился. Пространство вокруг заливал белый, белый, жаркий свет. С громким жужжанием прилетело и плюхнулось ей на майку, прямо на грудь, отвратительное насекомое. Вскрикнув, девочка смахнула его на землю, оно было большое и неуклюжее, похожее на крымскую цикаду. Упало, копошилось в крошеве кирпича, Света, все еще перепуганная, прижала его к земле палкой.

Кажется, палка уже высыхала, теряя свои магические возможности. Насекомое вывернулось, тяжко зажужжало, с трудом взлетело и унеслось прочь.

«Сколь же тут всяких мерзостей». Девочка перевела дух и огляделась. Камень. Ее камень был хорошо виден. «Если это двадцать восьмой дом по Гастелло, то там… проспект Гагарина, а там Фрунзе». И там, в той стороне, она видела не развалины, а хорошо сохранившиеся дома. Они были желтые и яркие в свете обжигающего солнца. Совсем как живые. В них должно найтись то, что ей нужно. Над развалинами пронеслись две птицы. Снова мимо нее басом прожужжало какое-то насекомое. Стоять тут и бояться не было смысла, в случае опасности она просто убежит. Решив так, Светлана вышла из развалин двадцать восьмого дома. Взяв свою палку двумя руками, она пошла к камню, прошла, огибая его с юга, и направилась дальше к виднеющимся впереди домам. Стоящие еще кое-где стены, горы битого кирпича она обходила, стараясь не приближаться к ним. Птица, проклятая, проорала почти над головой, напугала Свету резким кряканьем – девочка задрала голову, проводила ее недобрым взглядом. Птица еще и уродливая. Светлана снова двинулась к домам, там, за ржавыми остовами гаражей, она увидела красивый… Ковер? Нет, лужайка, которая белела на солнце. А цвет у нее был не белый, а серебристый. Когда она подошла ближе, то поняла, что серебро цвета отдает зеленью. Это… это был мох. Целая поляна серебристо-зеленого мха. Посреди которого кто-то позабыл пластиковое ведро. Ведро от времени вросло в мох, оставив на поверхности лишь круглый обод и белую ручку. Девочка, позабыв, где она находится, даже не оглядевшись толком, присела и провела рукой по серебру. Ах, как он был мягок, этот мох. В «Икее» она пробовала на ощупь некоторые покрывала, которые там продавались, из флиса, кажется; так вот, этот мох был такой же нежный. Да, именно нежный. Жаль, что нельзя лечь и полежать на нем. Погреться на солнце, которое уже печет так, что можно даже позагорать, не хуже, чем в Турции. Но нужно идти. Света поднялась и поставила ногу на серебро лужайки. Какой он все-таки мягкий, удивительно… И тут ее ступню словно обожгло. Подошва запылала в одно мгновение. Или, может, это был не огонь, а десятки, сотни иголок одновременно проткнули крепкую кожу ноги девочки.

– А-а! – От боли, а еще и от страха и неожиданности закричала Светлана и тут же попыталась убрать ногу с серебряного ковра. Но нога словно прилипла. Ей даже пришлось приложить усилие, чтобы вырвать свою ступню из этого страшного мха. Вырвала, уселась на попу, поглядела на бурый след, что остался на серебре, еще переживая боль. Бурый след! Отчего он такой? И только тут девочка рассмотрела ногу, чуть вывернув стопу к себе. О! Вся подошва от пятки и до пальцев была испещрена мелкими круглыми отверстиями, из которых сочилась кровь. Кровь стекала к пятке и большими медленными каплями падала на рыжую, уже высыхающую на солнце землю. А Света еще раз взглянула на лужайку. И ее осенило. Там, посреди лужайки вросло в мох… Никакое это не ведро. Это был не белый край ведра с белой ручкой, а ребра какого-то существа, может быть, даже… человека? Только тут у девочки заработала голова. Как можно было не заметить и другие кости, что валялись на лужайке?

«Фомина ты тупая!» Она даже чуть всплакнула, скорее от обиды, чем от боли. Ведь теперь ей придется не идти к домам для поисков, а вернуться назад, в убежище. Сейчас, когда жгучее солнце сушило слезы на щеках, а со ступни падали капли крови, она не поставила бы под сомнение ни одно слово Лю. Теперь она бы все слушала внимательно и еще переспрашивала бы, стараясь запомнить. Сны-не сны, потоки времени, трехмеры, сирены… Как было бы здорово опять услышать этот спокойный и красивый голос у себя в голове.

– Лю, вы меня слышите? – на всякий случай позвала девочка.

Голос не ответил, а сидеть тут, на открытом месте рядом с лужайкой, было нельзя. Девочка стянула с себя майку, все равно нет никого вокруг, как-то обмотала ею ногу… Майка сразу покраснела. Ну как… как можно было спутать ведро с ребрами, да еще и запах не почувствовать… Тут же смердит тухлятиной, невыносимо смердит… Как она этого не заметила или это солнце так припекло, что запах усилился? Девочка встала, теперь она старалась быть внимательной, поглядела по сторонам. Опираясь лишь на пятку раненой ноги, пошла обратно, ей очень хотелось побыстрее попасть в развалины двадцать восьмого дома, которые она уже считала своими. Солнце жгло невыносимо, оно-то и спасло девочке жизнь. Неожиданно потемнело. Свет, зной, обжигающие плечи лучи и вдруг… тенек. Света удивилась, на небе она не видела ни облачка, а тут вон как… Девочка обернулась и увидела, как со спины ее догоняют веревки-жгуты, тянущиеся с неба. Некрасивые, серые, в потеках, даже на вид липкие, а на их концах – лиловые расширения, похожие на крупные мужские ладони, только все в присосках. И летят-шевелятся эти липкие мерзости прямо на нее, летят быстро, своими «ладошками» едва не касаясь земли, еще и растопыриваясь в стороны, чтобы охват был побольше. Присоски на «ладошках» уже рассмотреть можно. И рядом уже – вот они. Вот она, «ладошка», липкая, слюнявая! Девочка и про больную ногу позабыла, чудом увернулась, вывернулась едва-едва, чтобы не коснуться жгутов. В десятке сантиметров, может, в двух десятках от ее локтя, пронесся один из жгутов. Уворачиваясь, она чуть приподняла палку, и конец палки как раз оказался на пути липкого жгута. Была палка – и нет, жгут в мгновение ока обвился вокруг нее петлей и вырвал оружие девочки с необыкновенной легкостью, поцарапав ей сучками руку выше локтя. Но было уже не до царапин и даже не до такой отличной палки, пора самой спасаться.

Даже не подняв глаз, она кинулась бегом к развалинам двадцать восьмого дома. Уже ни боли в ноге не чувствовала, ни дороги не разбирала, удлиняла шаг, увеличивала скорость, перепрыгивала кучи битого кирпича и, рискуя налететь ногами на что-нибудь острое, долетела до входа в развалины и лишь тут остановилась. Повернулась, чтобы понять, что же это было. Она догадывалась, но хотела убедиться. И ее догадка оказалась верной – там, где она недавно была, медленно и величественно парила огромная, намного больше парашюта, розовая медуза с лиловой бахромой по краям тела. Она была даже красива и, кажется, плыла в сторону девочки. Медуза стала лениво делать те сокращающиеся движения, что позволяют медузам перемещаться. Она передумала лететь прочь, двумя рывками изменила направление. Эта красота двинулась в сторону девочки, волоча к ней свои страшные жгуты-«ладошки». Глаза у нее, что ли, были?

Светлана раздумывать не стала, кинулась внутрь, за стену, и вверх по пролету лестницы в отвоеванный у жабы угол. Ей было страшно, по-настоящему страшно, ведь крыша-то отсутствовала, только стены углом и все. А вдруг эта красивая и огромная тварь скинет к ней свои липкие, похожие на мертвечину жгуты? Что делать? Девочка уже заглянула вниз. Придется бежать туда. Палка! Как ей дальше без палки? И майка, ее окровавленная майка слетела с ноги во время бега. Света стояла в своем убежище в одних трусах, с больной ногой, без палки и задрав вверх голову. Ждала, появится над ней медуза или нет. Со страхом, с замиранием сердца смотрела на угол неба, что был виден.

– Ну Света-а… Уже будильник два раза звонил. Просыпайся! – Кто-то пальцами разжимает ей веки на левом глазу. – Света-а-а…

Это может быть только один человек. Она открыла глаза. Так и есть. Колька стоит рядом с кроватью, да еще склоняется к ней, пытается говорить в ухо:

– Мы опаздываем, Света-а…

Надо бы его осадить, но Светлана находилась в каком-то непонятном состоянии. Она в оцепенении, и это от того, что между ее нынешним миром и тем, что происходило во сне, нет никакой черты. Медуза и жаба были так же реальны, как ее нудный братец. И если вчера она проснулась, почти ничего не помня, то сегодня она помнила все. Все, все, все до мельчайших подробностей. Вплоть до тактильных ощущений, которые испытывала, когда гладила серебряный мох мертвой лужайки. Она чувствовала, что на ней нет майки, она не испытывала боли, но знала, что пододеяльник прилипает к высыхающей крови на ее ноге.

– Света, нам надо идти. Мы опоздаем на завтрак, – говорит Максим, даже он волнуется.

О! Нет! Это уже серьезно. Это приводит ее в чувства. Опаздывать нельзя, или придется отдать папин завтрак близнецам.

– Вы зубы почистили? – спрашивает она, пытаясь дотянуться до стула, где висит одежда. Берет олимпийку.

– Да все мы почистили! – кричит Колька. – И умылись!

Мальчишки даже уже одеты.

– Идите обувайтесь, – говорит девочка и, позабыв про кровь, вытаскивает ноги из-под одеяла.

– Света! Смотри! Кровь! – не унимается Макс, который обычно спокойнее Кольки. – Света, ты порезалась! У тебя вся нога в крови!

– Идите уже… обувайтесь! Сказала же вам, сейчас приду! – в ответ орет она.

Сама встает и натягивает треники. Кровь на самом деле уже подсохла. Девочка быстро идет в ванную, надо ее смыть, взять носки. Хорошо, что нога почти не болит, только когда наступаешь, и то немного. В ванной она была недолго, когда вышла, мальчишки стояли в прихожей уже обутые. Стояли, молчали и смотрели на нее.

– Ну, что ждете? – говорит она, беря ключи. – Открывайте дверь.

Глава 10

Ступня не болела, пока на нее не наступали, а как Света пошла, так заныла. И хорошо, что она не поленилась надеть носок, кажется, он промок. Но девочка старалась не хромать. Рядом шли близнецы, оба серьезные, даже Колька молчал. Они поглядывали на сестру, в глазах детская, честная тревога. Максим берет ее за руку, заглядывает в лицо:

– Света.

– Чего?

– А ты не заболела?

Светлана старается улыбнуться. Обнимает брата. Прижимает его голову к себе:

– Нет, не заболела.

– Света, а почему у тебя нога в крови, ты пошла, а на полу следы? – задает следующий вопрос Коля, берет ее за другую руку и тоже заглядывает в лицо.

– Потому что порезалась, – отвечает она.

– А сейчас тебе не больно ходить? – спрашивает Максим.

– А как ты порезалась… Ночью? Обо что? – засыпает ее вопросами Николай.

– Так… Идите быстрее, опоздаете на завтрак, до обеда будете голодными, – заканчивает разговор сестра и ускоряет шаг.

Пришла домой, первым делом поглядела на носок. Он промок от крови, в кроссовке тоже чуть-чуть есть. Папа был уже дома, и девочка быстро прошла в ванную. Там, достав аптечку, нашла зеленку и смазала всю ступню. Страшно получилось, зато кровь перестала сочиться. Поискала новый носок, но почти все носки были рваные, пришлось надеть разные.

Если на «охране» папа может подремать ночью, то на «резке» спать не приходится. Он всю ночь режет продукты, упаковывает салаты, клеит этикетки, собирает салаты в ящики, каждому заказчику свой. Там он устает. Но все равно, отпустив Нафису, он не идет к себе, а садится в комнате у мамы, включает телик.

– Па, иди ложись, поспи. А я побуду с мамой, – говорит Света.

– Нет, я тут посижу, подремлю, а ты иди в школу, как вернешься, я лягу спать.

«В школу, в школу». Папа все время гонит ее в школу, а Светлане там плохо, у нее больше нет подруг, с ней никто из девочек давно не общается. Раньше, в младших классах, они приходили к ней в гости толпами, потом, когда Света стала бегать, их интересы разошлись, но они все равно хоть как-то общались в классе: уже тогда девочки ее перестали звать с собой, если собирались у кого-то в гостях. Но в те времена Светлана сошлась с девочками из команды, многие из которых были постарше ее. И они ей были интереснее одноклассниц. Ну а после беды на тренировки она стала ходить очень редко, а одноклассницы и вовсе перестали ее замечать, теперь все общение сводилось к «приветам». И вопросам типа: «Какой у нас сейчас, литература?» Ну а с пацанами она почти не общалась, все пацаны были либо уроды, типа Пахома, либо те, что на Светлану внимания не обращали. Да еще учителя. Учителя ее не очень любили, Светлана, занявшись спортом, запустила учебу. И с твердой хорошистки скатилась в троечницы.

– Па, у нас все равно уроков почти нет, в школе пусто, учителя болеют, что мне там делать? Давай я дома побуду, а ты выспишься, – предложила Света.

Нет, папа все думает, что ей нужно будет поступать в институт, он все надеется на это:

– Нет, Светка, иди. Нельзя бросать школу, понимаешь, нельзя.

Кажется, для него эта школа была тем последним делом, что связывало Светлану с нормальным миром. Хотя для себя Света давно все решила, она уже не делала уроков, не старалась на контрольных: все равно, какую оценку поставят. Она просто отбывала в школе время.

– Ладно, па… Поем и пойду.

Она собиралась долго есть, чтобы даже на второй урок не успеть.

Парк Победы в Петербурге считается местом престижным. Дорога на юг, близко до центра, на Московском проспекте много магазинов и ресторанов, дома вокруг парка – респектабельные сталинки, во дворах дорогие машины: «кайены», «мерседесы» и БМВ последних моделей, попадаются «ягуары». Публика здесь небедная. Но эта женщина бросалась в глаза даже на чистой и зеленой улице Фрунзе. Светлана остановилась на перекрестке, ожидая зеленого сигнала, смотрела по сторонам и увидела ее. Девочка и сама была немаленького роста, вторая в классе после Ксюхи. А эта дама намного выше Светы. Одета в бежевый плащ с поясом, черные замшевые сапоги до колен, что рановато для теплого сентября, и черные кожаные перчатки, которые тоже еще рано носить. На голове красный платок. Глаза прятались под большими солнцезащитными очками – это в сентябрьском Санкт-Петербурге, а нижнюю часть лица закрывала никого сейчас не удивляющая антиковидная маска черного цвета. Элегантность, тайна, опасность. Света постеснялась долго рассматривать эту даму. Или побоялась. И самым удивительным было то, что она шла за Светланой почти до самой школы. Только у школы зашла в магазинчик в доме напротив.

Но и это было еще не все: когда после уроков девочка возвращалась домой и уже свернула с улицы Ленсовета во дворы, она, случайно повернув голову в сторону, опять увидела эту женщину. Это было так странно, что Света непроизвольно ускорила шаг. А перед тем, как войти в подъезд, даже обернулась. Не идет ли женщина за ней? Нет, во дворе элегантной дамы не было.

Ну и ладно, у девочки и без того хватало забот и тревог.

Ей, например, нужно вымыть полы в квартире, так как на них остались грязные следы от ее кровоточащей ноги. О! Нога! Света позабыла про нее, так как нога не болела. Девочка уселась на свою кровать, стянула почерневший, кажется, от зеленки носок и осмотрела ногу. Ранки больше не кровоточили. Зеленка сделала свое дело. Ну и славно. Света сварила себе две сосиски и яйцо. Доширак трогать не стала, очень хотелось, но не стала. Близнецы иногда вечером не ограничиваются печеньем и молоком и просят есть. Впрочем, дешевые сосиски с яйцом, с майонезом, со «Столичным» хлебом были очень вкусны. Она бы и еще столько же съела. Последнее время есть ей хотелось почему-то больше и больше.

Весь оставшийся день она мыла полы, стирала постельное белье, а на ужин решила пожарить картошку, ведь нашелся хороший кусочек сала в морозилке. Пока суетилась, заходила к маме сказать ей что-нибудь. Мама должна слышать голоса, должна знать, что она не одна. Так доктор велел.

Еле успела до папиного пробуждения все дела поделать. Когда встал папа, она сбегала за братьями в садик и, вернувшись, сразу стала жарить картошку. Картошка у девочки получалась, папа хвалил блюдо. Светлане было приятно. Вот и сейчас он сел есть, перед этим выпив свои таблетки. Взял вилку и спрашивает:

– Светланка, ну а у тебя как дела?

От такого вопроса девочка даже растерялась. Как у нее дела? А как у нее могут быть дела, если папа инвалид, а мама уже почти год как лежит, не вставая и не приходя в сознание. А еще ей снятся странные сны, в которых она получает вполне реальные раны. И у нее есть знакомый голос по имени Лю. Он ее… наверное, друг, который помогает выживать в ужасных сновидениях. Рассказать об этом папе? Ей очень, очень хотелось поделиться с ним всем тем, что с ней происходило, но разве можно это делать?

У него, что, мало забот, чтобы еще и о ее снах и ночных голосах думать. Нет, пока она ничего ему рассказывать не будет. Это лишнее, папа и так выбивается и сил.

Светлана подошла к отцу и обняла его:

– Да все нормально, па.

– Я в том смысле, – продолжал отец, накалывая горячую, румяную картошку, – что тебе через два месяца шестнадцать исполнится. Вот думаю, что тебе подарить. Что тебе нужно? Что бы ты хотела?

Что бы она хотела? Одежду, телефон, кроссовки. Да ей просто белье нужно, носки. Все ее белье старое и изношенное, она давно из него выросла, а последнюю приличную маечку потеряла во сне, когда бежала от летающей медузы. А еще Света вспомнила, какое белье носят некоторые одноклассницы. Она видела их в раздевалке перед физкультурой. Ну, о таком она даже не мечтала. Ей бы просто новое.

– Мне нужно белье, па.

– Да я не про такой подарок, – говорит отец, – я про нормальный.

– Па… – Светлана смотрит на него. – Мне сейчас нужно только белье, ну и носки еще.

Отец молча кивает. Он такой уставший в последнее время, Светлана опять его обнимает.

Папа, как всегда, выкурив сигарету после ужина, ушел на работу. Ему нужно быть там к девяти, но он уходил в половине восьмого. Света смотрела на него из окна. Папа ходит медленно, без костылей ноги почти не слушаются, он без них только стоять может, поэтому даже до остановки на проспекте Гагарина, до которой Света добежит за минуту, ему приходится идти минут пятнадцать.

Поглядев, как отец скрылся за углом, девочка подошла к матери уже который раз за день, пожала ей руку и сказала:

– Папу я накормила, картошку пожарила. Он на работу пошел.

Кажется, мама ответила ей движением зрачков под веками.

Света села в кресло, включила телевизор. Все как всегда. Братья ругались за компьютером в своей комнате. Встать, пойти подзатыльников раздать? Нет, она сидит и нажимает кнопки на пульте, даже не пытаясь понять, что по какому каналу идет. Если честно, то ей было… немного страшно. А если быть еще честнее, то и не немного. Когда она бежала от медузы, то не испытывала страха, а вот после и сейчас… да, страх весьма реальный. Он перемешивался с чувством беспокойства и неотвратимостью нового испытания. Что уж там, она заметно тревожилась и отдавала себе в этом отчет. Аж руки вспотели. Совсем как перед ответственным забегом когда-то. Но к соревнованиям она готовилась, готовилась серьезно. Точно! Сейчас она думала о том, что ей надо подготовиться. Если ночью она снова окажется в этом сне, то ей нужно быть во всеоружии. Очень, очень не хотелось Светлане снова оказаться там, но почему-то не было и намека на сомнение, что она сегодня снова увидит вязкий желтоватый туман, а потом и обжигающее солнце.

«Да, нужно приготовиться ко сну».

Как забавно это прозвучало. Только вот смешным не показалось. Она встала, бросила на кресло пульт и, оставив маму, пошла к кладовке, где лежали ее вещи. Вытащила беговой костюм, в котором тренировалась в непогоду. Кроссовки старые, совсем рваные, но это лучше, чем босиком. Те, в которых ходила в школу, было жалко, мало ли что. Она вернулась к маме в комнату и разложила костюм с обувью на полу. Осмотрела и стала мерить. Конечно, все оказалось мало. И куртка узка, и брюки коротки, и кроссовки – пальцы впритык, она за год заметно подросла. Но ничего другого у нее не было. И пусть, перед кем ей, перед медузами красоваться или перед крикунами? Немного неудобно, но будь на ней кроссовки, даже эти рваные, серебряный мох ей ногу не раскровенил бы. Она чуть-чуть постояла, подумала. Точно! Ей нужно оружие. Пошла в костюме на кухню, нашла большой нож для резки мяса, которым не пользовалась, он казался неудобным. А вот теперь он как раз подходил. Еще она обнаружила в столе кусок капронового шнура, тоже может пригодиться. И ее опять осенило! В кладовке нашла папин ящик с инструментами. Там был молоток с красной резиновой ручкой и с загибом-гвоздодером, он с детства казался ей страшным. Она взяла его в руку. Он был удобен и теперь не казался таким тяжелым, как раньше. Светлана решила взять его с собой. Задвинула инструменты на полку и подумала, что еще может потребоваться зажигалка. У папы их было много. Она пошла в его комнату со всем, что нашла, и с ножом, и с молотком, но тут позвонили в домофон. Девочка выбирала зажигалку из тех, что лежали на тумбочке у папиной кровати, а домофон тем временем разрывался. Света, разозлилась, схватила зажигалку и выскочила в коридор.

– Мелкие уродцы, вы что, не можете открыть?

Братья, только что шумевшие, почти дравшиеся, притихли, но от компьютера не оторвались, только смотрели на нее чуть удивленно. Света открыла дверь: пришла Иванова, чтобы заступить на дежурство возле мамы на ночь.

Девочка влетела в комнату к братьям, отобрала у одного из них мышку.

– Что, тяжело оторваться от этой фигни?! – спросила Света зло. – Никто не может встать открыть дверь сиделке? А? Все я должна делать?

Мальчики молчали. Она обычно позволяла им сидеть до десяти, но тут разыгралась злость, а еще больше волнение.

– Чистить зубы и спать! Быстро! – закричала она.

– Мы еще молоко не пили, – напомнил Максим.

– Пошли на кухню, быстро попили и чистить зубы.

Она подзатыльниками и пинками погнала братьев на кухню, налила им молока, дала по одному прянику. Братья принялись торопливо есть и пить, а сами смотрели на сестру поверх стаканов, удивляясь, что она в беговом костюме, с ножом и молотком в руках. Макс сделал брату замысловатый знак, Колька понял его без слов и спросил:

– Света, а ты снова бегать будешь?

– Буду, – зло ответила девочка. – Допивайте.

– А нож тебе зачем? – не отставал Николай.

– А молоток? – присоединился к нему Макс, допивая молоко.

– А ты сейчас побежишь? – продолжал Колька.

Света ничего не хотела им объяснить.

– Допили? Все? Стаканы в мойку – и в ванную, через минуту я приду, чтобы были в постели! – закончила разговор сестра.

Мальчишки убежали, а она помыла за ними стаканы. Мыла, а у самой руки подрагивали. Сентябрь, за окном уже темнеет. Ночь скоро. Ей тоже пора ложиться. И тут ей пришла в голову мысль: а если не ложиться спать до утра? Что будет?

Эта мысль ей очень понравилась. Точно, нужно попробовать. Сейчас уложит братьев, а сама посидит в интернете, там можно зависнуть надолго. Иногда она просиживала во Всемирной паутине до утра.