Текст книги "Дочь греха"

Лариса махнула рукой и резво взяла старт. Машину она водила резко, дерзко обгоняя и подрезая другие автомобили. Я держался за ней, отмерив для себя почти десятиметровую дистанцию. Мы пролетели пару кварталов и остановились у высокого новодела. У дома ещё топорщились бесформенные кучи строительного мусора, хотя детская площадка уже была обустроена. Лариса выскочила из машины и подбежала к моей:

– Ты тут не нервничай – мне придётся немного покормить Сонюшку и, наверное, переодеть.

Я кивнул:

– И ты не волнуйся, я отъеду ненадолго за подарком для именинницы.

Молодая мама улыбнулась и убежала.

В «Детском мире» мне посоветовали купить куклу с набором кухонной и туалетной мебели. Цветы для самой Ларисы я приобрёл, слетав на площадь Звезды. Счастливая мама уже сидела в своей машине и кормила дочь яблочными дольками. Я представился и, поздравив, протянул девчонке коробку с подарком. Это было странно, но вместо того, чтобы посмотреть его, Соня полезла ко мне на руки и, обняв за шею, что-то зашептала на ухо.

– Дома наговоришься, – голос Ларисы чуть захрипел, – возвращайся в своё кресло, а дядя Юра поедет следом за нами.

Но едва я попытался усадить именинницу в её кресло, как она истошно закричала и сильнее сжала мою шею своими горячими ручонками.

– Принцесса, – я снова попытался оторвать ребёнка от своей груди, – садись на своё место, мы быстро поедем домой и начнём праздновать.

В этот раз она ещё плотнее прижалась ко мне, обхватив мою талию ногами. Лариса медленно выбралась из салона и погладила дочь по голове:

– Ты уверена, что хочешь ехать с дядей Юрой?

Маленькое тельце попыталось раствориться на моей груди:

– Да.

– Хорошо, я переставлю твоё кресло в его машину, но ты потом не кричи. Договорились?

Похоже, ребёнок не до конца поверил своей матери и, перестав кричать, вертел головой. Только когда Лариса принесла детское кресло, поставила его в мою машину и закрепила, Соня перебралась из моих рук в своё сиденье и, чуть потешно произнося слоги, негромко сказала:

– Поехали. Я покажу тебе свои игрушки…

Лифт, словно специально для проверки моего физического состояния, не работал. Именинница без всякой помощи сначала одолела расстояние от кресла до моей груди, потом перебралась ко мне за спину.

– Не свалишься?

На мой вопрос ответила Лариса:

– Она, когда её папа изволит появиться, тоже катается на его плечах. Не волнуйся – удержится.

На сверкающей чистотой кухне пыхтела, выдувая из-под крышки пар, небольшая кастрюля.

– Ну, – ссаживая девочку с плеч, удивился я, – а если бы вода залила огонь?

Хозяйка весело рассмеялась:

– У меня в спальне окно открыто – газ туда вытянуло бы. Зато, пока я ездила, ингредиенты для оливье сварились.

Мы готовили ужин, но я временами ругал себя за то, что согласился сюда приехать. Хозяйка явно проявляла ко мне особое внимание. И началось это с переодевания. На пару минут исчезнув, женщина вернулась в коротких шортиках и мужской рубашке. На ней оставались незастёгнутыми две верхние пуговицы. Этого было достаточно, чтобы высокая, налитая грудь держала мои нервы в напряжении, временами почти выпрыгивая наружу. Кухня была маленькой, и, пользуясь этим, Лариса, проходя мимо, находила такие узости, что наши тела плотно соприкасались. Это заставляло волноваться ту часть меня, которая не всегда подчинялась голове. Её кухонные хитрости были бессмысленны: женщины моих друзей и приятелей, чего бы они сами ни хотели, были для меня святым табу. Наконец мама маленькой шалуньи, то взбиравшейся на мои колени, то тащившей меня к стенному шкафу, набитому игрушками, достала из морозилки бутылку водки и наполнила спиртным две рюмашки.

– Ну, мужчина, говори.

Я взял со стола уже запотевший сосудик и произнёс длинный тост. Лариса, одним движением опрокинув в себя содержимое рюмашки, через весь стол потянулась к селёдке. Вырез её рубашки выполнил приказ своей хозяйки и чуть не уронил своё сокровище в мою тарелку.

«Надо уходить, – подумал я, – немедленно встать и откланяться».

Сонюшка, вдруг оказавшаяся рядом, решительно полезла на мои колени, и, пока я её поднимал, пузатенькая крохотная рюмашка, из которой я только что пил, сменилась стограммовым стаканом. Пил я хорошо, и, чтобы затуманить свои мозги, нужно было потрудиться. Самым смешным было то, что и хозяйка перешла на ускоренное опустошение бутылки с водкой. Стремительно покончив с первой, мы перешли ко второй. Еды было много и самой разнообразной, но я ждал курицу. Мы усадили её на бутылку с водой, которую торжественно водрузили в центр жаровни. Теперь она подрумянилась, но до готовности оставалось ещё минут десять.

Вдруг я обратил внимание, что за окном стемнело и яркие звёзды устроили передо мной конкурс красоты. Именинница с удовольствием посапывала на моих коленях. Я осторожно взял из её ручки вилочку, встал и понёс девчонку в спальню. Детская кроватка стояла в ближнем углу, притиснутая родительским лежбищем к стене.

– Тебе пора завести своих детей, – голос Ларисы наполнился многоцветьем лёгкого опьянения. Она странным образом проскользнула и оказалась прямо передо мной. Рубашка натянулась, то ли грозя, то ли обещая выбросить мне в лицо женское сокровище.

Теперь, чтобы положить спящего ребёнка в кроватку, я должен был либо лечь на Сонину маму, либо снова отодвинуться от широченного лежбища и обойти его со стороны двери. Пышущий жаром рот Ларисы украсился двумя рядами ослепительно-белых зубов и медленно выпустил наружу розовый треугольник языка. Он прополз по пухлым губам. Я, упёршись коленом в кроватную раму, положил ребёнка в кроватку. При этом мне удалось удержать дистанцию между собой и Сониной мамой.

– Ты… – Я уже был на пороге спальни, когда она попыталась что-то сказать.

Я, твёрдо решив уйти, направился на кухню за своей папкой. Бумаги, лежавшие в ней, были важны, и я не мог оставить их здесь.

– Ну, куда ты собрался? – Лариса сидела на корточках перед плитой. – Курица готова, и хозяин, чтоб у него яйца отвалились, стоит перед дверью. Сейчас будет целиться в замочную скважину.

Она поднялась и поставила в центр стола пышущую жаром и источающую волнующий аромат куриную тушку. Я обратил внимание на теперь застёгнутую под самый ворот рубашку. От двери донёсся тонкий стук металла о металл, потом послышался лёгкий скрежет.

– Смотри, попал! – Женщина рассмеялась. – Да и время не позднее.

Я оставил свою папку на подоконнике, зная наверняка, что уйти сейчас не удастся, и направился к двери.

– Вот это подарок! – Черныш шагнул через порог, поставил на стул большую картонную коробку и обнял меня. – А я уже решил, что либо ты вернулся в армию, либо в городе перевелись хорошенькие девчонки. А где мой ребёнок? Я принёс ей пожарный автомобиль.

Лариса хмыкнула:

– Посмотри на часы! Я удивляюсь, как это ты о дне рождения собственной дочери не забыл! Да и не мальчишка она. Сонюшке куклы надо дарить. Ты бы ещё экскаватор притащил!

Хозяин, не отвечая на выпады жены, открыл коробку, достал из неё большую пожарную машину и, чуть подумав, водрузил её на телевизор в комнате.

– Ты только посмотри на него! – Хозяйка всплеснула руками. – Утром ребёнок проснётся, полезет за отцовским подарком и всё это разгрохает. А телик, между прочим, японский, стоит почти штуку баксов… Папашка, твою мать…

Черныш снял машину с телевизора и поставил её в угол комнаты, потом положил левую руку на моё плечо и повёл меня на кухню:

– Ты помнишь старый анекдот? – От него несло смешанным ароматом хорошего коньяка и французских женских духов. – Холодное шампанское утром – это стопка водки под шипение супруги. – Он наполнил наши стаканчики, налил себе полный фужер водки и встал: – Ты, я вижу, не женат?

Я улыбнулся.

– И не женись. – Он в два глотка осушил свой бокал. – Помни, что это не равнозначный обмен свободы на карцер объятий жены.

Выдохнув последний звук, мой приятель стремительно опустился на стул и уставился в стол. Потом лицо Черныша сжалось, уменьшившись до размера ладони, глаза потухли, и он, не глядя и не сопротивляясь, уронил голову в тарелку. Она, предварительно выбросив в него нетронутую порцию оливье, поднялась на ребро и вертикально застыла.

Я вскочил с намерением помочь Чернышу, но тут меня хлестанул незнакомый женский голос:

– Сидеть!

Это был не крик и не шёпот. Это вообще не походило ни на что человеческое. Может быть, так шипит какой-нибудь аспид или нечто страшно ядовитое, потому что этот возглас вызвал странное чувство. Задрожала каждая клеточка моего существа, а желудок так сжался, что чуть не выдавил своё содержимое за последние лет пять.

В её глазах застыло нечто похожее на отчаяние или истерику человека, поднявшегося в атаку.

– Пошли. – Женщина решительно поднялась. – Не будем ему мешать.

Мы – она впереди, я позади – вышли в коридор. Она двинулась в сторону спальни, я решил вернуться на кухню.

– Ты куда?

– Папка… Мои бумаги… – пропищал я.

Женщина шагнула ко мне, и я удивился: рубашка на её груди была снова распахнута, и наружу выглядывали два шаловливых детских лица. Я не успел вздохнуть, как они одним прыжком укрылись у меня на груди. Для этого им хватило моего полвздоха, уместившегося в крохотное мгновение. Под моими лопатками была стена, а два тугих мяча, прижатые к груди, с невиданной силой выдавливали из меня воздух. Я, чувствуя горячую волну страсти, уже начавшую с горла свой стремительный спуск, схватил женщину за плечи и отбросил от себя. Только потом я удивился, ощутив под руками её голые плечи. Оказалось, что рубашка, только что бывшая на Ларисе, уже лежит на полу. Едва я подумал об этом, как две белые руки змеиным броском метнулись к моему горлу, но я успел отступить и скомандовал:

– Стоять!

– Ну хочешь, мы пойдём на балкон, туда, где ты чуть не час пользовал балерину?

Лариса, похоже, совершенно потеряла над собой контроль. Моя попытка не поднимая шума блокировать её и выскользнуть из квартиры не удалась. Пока я у двери возился со связкой ключей, она подошла ко мне сзади и две тёплые ладони скользнули по моим бокам. Они тоже оказались голыми, а моя футболка стыдливо висела на поясе, неизвестно как покинув согретый уют брюк.

– Идём!..

Таким приказным тоном со мной не разговаривал даже старшина в первые дни моей службы в армии.

– Не сходи с ума! – Я отодвинул почти одуревшую женщину. – Вы мои друзья. На такую подлость я не пойду.

Мой голос или моя решительность – что-то остановило её. Она опустила руки и чуть отступила от меня. Я наконец нашёл нужный ключ, но в этот миг позади меня раздался глубокий вздох и что-то ударило по стене. Я невольно оглянулся. Женский кулак снова врезался в стену.

– Ты что? – Я едва успел перехватить её руку. – В кровь разобьёшь!

Тут пухлые губы Ларисы разошлись, а из глаз хлынули слёзы. Она не кричала. Она задыхалась, и это не было игрой. Лёгкая синева кольцом очертила её рот, а появившиеся под глазами круги походили на болотные омуты.

– Воды?! – вскрикнул я, бросаясь на кухню, но едва я сделал шаг, как её тело потеряло свою упругость и потекло вниз по стене. Я успел её поймать у самого пола.

Голова Черныша по-прежнему служила опорой для стоявшей вертикально тарелки. Я положил Ларису на угловой диванчик, и она тут же открыла глаза и села. Такого слезопада я никогда не видел, поэтому схватил со стола салфетку и протянул ей.

– Шесть месяцев, семь дней и пять часов прошло с последнего нашего супружеского общения. – Я не сразу понял смысл её слов. – Я не понимаю, кто он мне. Приходит поздно, в семи случаях из семи пьян. Иногда не может даже стянуть с себя брюки. Бывает вымазан чужой губнушкой с ног до головы. Все мои попытки расшевелить в нём мужчину в лучшем случае заканчиваются коротким «Я устал». Иногда мне кажется, что он путает меня со своей домработницей.

Мокрая салфетка упала на пол, и я протянул Ларисе сухую.

– Я уже не рада ни его деньгам, ни его новой книжке, ни его появлениям дома. С таким же успехом я могла положить в свою кровать бревно. А я человек, я женщина, наконец, мне хочется, чтобы меня любили. – Её голос опустился до шёпота. – Хотя бы раз в неделю. Один раз! Сколько я могу заниматься самообладанием?

Она отбросила скомканную салфетку, поднялась и шагнула ко мне:

– Пожалей меня! Пожалей, как бабу. Ну что тебе стоит? Неужели я хуже твоих девчонок?! Я готова на всё – только скажи, чего ты хочешь? Дай мне крошечку любви. Дай хоть на секунду снова почувствовать себя женщиной.

Синева ушла с её губ. Глаза сверкали яростью.

– Мне стыдно говорить это, стыдно выпрашивать у тебя милостыню. Пойми, но я не могу стать у дороги, я не шлюха! Пока…

Позади меня раздался звон. «Тарелка упала», – подумал я, но не успел повернуться, как раздался совершенно трезвый голос Черныша:

– Пьёте? Без меня пьёте?..

* * *

«Точно, это было почти двадцать лет назад».

– Рассказывай. – Я сделал маленький глоток шампанского и снова кивнул. – Рассказывай, как ты до этого дошёл?

Черныш огляделся, сунул свои грязные пальцы в рот и, причмокивая, обсосал их.

– Хочешь помочь – пошли кого-нибудь в сквер. Там у фонтана сидит мальчишка по прозвищу Сухой. Пусть даст ему сотню и возьмёт дозу для меня. Скажет: для Черныша…

Он говорил, а я с трудом понимал его слова. Речь Черныша, казалось, тонула в каше, забившей его рот. Я во время Второй Чеченской насмотрелся на молодых наркоманов – солдат, употреблявших анашу. После выкуренного косяка одни беспричинно хохотали, другие дрожали от непонятного страха, третьи без остановки ели… Но никто из них не жевал слова.

– Вить. – Я вдруг понял, что надо делать. – Идём, я сниму номер в ближайшей гостинице, купим тебе одежду, вымоешься, приведёшь себя в порядок – тогда и поговорим.

Я решил, что после того, как он немного придёт в себя, отвезу его в наркодиспансер. Тамошний главврач мне знаком. Он положит Черныша в клинику и попытается вернуть его к жизни, а я оплачу это лечение. Но начать всё надо было с ванной и переодевания.

– Пойдём. – Я встал.

Черныш мгновенно покраснел. Острые скулы стали походить на жвалы огромного жука, изготовившегося к атаке.

– Дай сто рублей!

На миг мне показалось, что от ярости, залившей Черныша, его рот освободился от каши и теперь брызгал слюной.

– Дай стольник, нечего издеваться надо мной, скотина!

Грязная рука чуть не схватила ворот моего костюма. Следом за мной, только не назад, а вперёд шагнул оживший скелет, когда-то бывший музыкантом, поэтом и моим приятелем Виктором Чернышом.

– Издеваешься, сука!

Воздух за спиной Черныша вдруг потемнел и материализовался в Сидора Максимовича, начальника охраны фирмы «Вперёд», в которой я был совладельцем.

– Юрий Николаевич, простите, но почему здесь?! Ваш холодильник набит шампанским десятка сортов. – Тяжёлая рука бывшего пограничника придавила Черныша. Он что-то пробормотал, метнув в меня по-крысиному острый взгляд, потом чётко повторил:

– Дай сто рублей, буржуй проклятый!

Мой защитник приподнял Черныша, явно намереваясь вышвырнуть его.

– Максимыч, – я поднял руку, – это мой старый приятель, Виктор Черныш, поэт и музыкант. Сейчас он немного болен, но отмоется и поедет в больницу, лечиться.

Черныш дёрнулся и попытался выскользнуть из своего плаща, но не смог даже пошевелиться.

– Вы уверены?

Я кивнул. В этот же миг заговорил Черныш:

– Сука буржуйская, ограбил весь народ и подачкой хочешь откупиться, сука?! Дай сто рублей!

– В общем, так. – Я, обойдя стол, вплотную подошёл к Чернышу и обратился к Максимычу: – Помыть его, переодеть, вызвать нарколога и отвезти в больницу, давай…

Начальник охраны позвонил через два часа. По его словам, Черныша взяли в диспансер только благодаря моему знакомству с руководством клиники.

– Его тут хорошо знают. Он дважды здесь лечился, – негромко докладывал бывший погранец, – сам приходил, сам оплачивал своё лечение и оба раза сам же сбегал. Сейчас там всё открыто – права человека и всякое такое. Таким образом, любой больной может, когда ему вздумается, приходить и уходить из клиники. Я на всякий случай пару дней его лечения оплатил, но думаю, что он и дня здесь не выдержит. У него настоящая ломка, а тамошние медики спешить не привыкли.

– Спасибо.

«Что же могло сделать из нормального, хорошо образованного человека, как Черныш, наркомана? – Я не сразу заметил, что всё ещё держу в руке телефонную трубку. – Скорее всего, это было обычное человеческое любопытство. Я помню, он как-то говорил, что ему иногда настолько скучно, что хочется застрелиться, а скучно оттого, что всё видел и всё пробовал. Это так разозлило меня, что я в ярости выпалил: „Так наймись в армию и поезжай на Кавказ, там тебе скучно не будет!“»

Я нашёл в своём ежедневнике номер телефона главврача наркодиспансера и позвонил ему. Доктор выслушал меня и сказал:

– По словам больного, – голос моего собеседника звучал глухо, и было понятно, что он занят, а я отвлекаю его по пустякам, – он смертельно устал. Устал физически, устал морально. Может быть, нам повезло, что его желание совпало с нашим, и если он захочет, то его удастся вернуть к нормальной жизни?

– Дай бог, – ответил я и положил трубку.

Доктор перезвонил буквально через два часа после нашего разговора.

– Ваш протеже сбежал, едва сопровождающий ушёл. Да не просто сбежал, а прихватив с собой нож и вилку. Был обед – вот я и распорядился покормить новичка. На кухне кто-то ошибся и вместо пластиковых столовых приборов положил ему стальные. Похоже, он неадекватен и может наделать глупостей. Вы, пожалуйста, будьте осторожней, к вам он непременно придёт.

Я встал и подошёл к окну. День догорал, щедро окрасив небо золотом засыпающего солнца. От этого великолепия мне стало грустно. Может, я поспешил с отправкой Черныша в диспансер? Может, надо было самому отвезти его туда? Я вспомнил своё последнее посещение этого заведения. Мы сидели с главврачом и пили кофе в его кабинете.

– Днём мы лечим их от алкоголизма. – У моего собеседника была странная манера говорить. Он тянул слова, чётко выговаривая некоторые звуки, и при этом постоянно что-то перекладывал с места на место на своём столе. – А вечером они ходят в ликёро-водочный магазин у поворота, покупают спиртное и пьют. Я устал просить администрацию города либо закрыть эту торговую точку, либо перенести её куда-нибудь подальше. Чиновников больше интересует прибыль, а не здоровье сограждан. Когда диспансер походил на осаждённую крепость, наше лечение было эффективней.

– Да… – Я прикрыл глаза и, откинувшись на спинку своего кресла, вспомнил нашу первую встречу с Чернышом – тогда ещё весёлым, остроумным человеком, пышущим здоровьем. Вспомнил наш поход в общагу строителей к девчонкам и поспешное отступление по краю глубокого котлована. И его стихи. Он читал свои стихи о наёмниках. Как там?..

 
…Но мы, поднимаясь в последней атаке,
Мы верим, что люди,
Что выдюжим в драке.
Мы дикие гуси,
В сраженье выходим,
Под крик журавлиный
Мы смерти не просим…
 

Неожиданно пахнуло гниющим мясом – я открыл глаза и увидел серебристый росчерк падающего на меня сверху ножа. Я машинально откинулся и обеими ногами оттолкнулся от своего стола. Если бы подо мной был стул, то всё сработало бы как надо, но это было кресло на колёсиках, и вместо того, чтобы упасть, я лишь откатился сантиметров на тридцать. Там лежал кабель, остановивший колёсики. Нож, направленный в шею, вспорол пиджак и врезался в плечо. В следующий миг я вбил носок своего ботинка в живот напавшего на меня Черныша. Он взревел и снова поднял нож. В этот раз я уже стоял на ногах и был под властью инстинктов, вбитых войной. Левой рукой я увёл в сторону холодное оружие, а сжатые клювом пальцы правой всадил в его горло. В неожиданно упавшей на меня тишине раздался режущий уши хруст, словно я наступил на цыплёнка.

– Черныш! – крикнул я, понимая, что его рядом со мной уже нет.

Деньги

Они заполняли весь саквояж.

Деньги. Тугие банковские упаковки лежали плотными слоями, чуть прикрытые парой футболок и рубашкой. Несессер, достать который Юсуф попросил меня, потому что его багаж стоял у моих ног, выглядел на фоне этого мини-Форт-Нокса, словно нечто фантастическое. Я снова, не веря своим глазам, тронул верхнюю пачку пятидесятирублёвок. Она не исчезла и не испарилась. Деньги были деньгами. Оставалось задать себе вопрос: «Кто этот человек, с которым господин Случай свёл меня в одном номере санатория: шпион, вор или коррумпированный чиновник?»

– И чего ты замер? – его негромкий голос заставил меня вздрогнуть всем телом. – Денег не видел? Бери любую пачку, сейчас мы найдём лучший ресторан этого городишки и славно кутнём. Если повезёт, то и влюбимся на эту ночь. Влюбимся по самые уши, как двое девятнадцатилетних юнцов.

Сосед протянул через моё плечо руку и взял несессер, тронуть который я не успел.

– Вот только срублю с себя двухдневную щетину.

– Э-э-э… – Я на миг потерял способность говорить.

Он хлопнул меня по плечу:

– Госбанк спит спокойно. Его хранилища никто не потревожил. Это мои деньги. Подарок. Надеюсь, их хватит на весь отпуск. Ты не болтун, поэтому я тебе всё расскажу, но не сейчас. Хоп?

Это его узбекское «хоп» переводилось как «хорошо» или «ладно». Но в его устах оно звучало как удостоверяющая печать. Я обратил на это внимание ещё в автобусе, когда мы случайно оказались на соседних местах. Уютный пазик был так ухожен и чист, словно был не автобусом, на котором везли в санаторий Министерства обороны вновь прибывших отдыхающих, а новенькой квартирой. Особенно меня умилили шёлковые шторки, весело метавшиеся под напором ветра, явно желающего навечно поселиться в сверкающем салоне.

Сосед некоторое время боролся с занавеской, пытаясь закрепить её так, чтобы она защищала его от солнца, но ветер оказался сильнее. Незнакомец вздохнул и повернулся ко мне:

– Меня зовут Юсуф. Если вы отдыхающий, то этот месяц я буду мелькать перед вашими глазами. Хоп.

Жёсткая сухая рука сильно сдавила мою ладонь. Я обратил внимание на мышцы, которые не смогла скрыть лёгкая полотняная рубашка, и, представившись, подумал: «Десантник. По возрасту командир роты, в лучшем случае – комбат».

– Пива, холодного пива хотите? – Сосед удивил меня своим вопросом. Автобус легко бежал по горной дороге и, судя по всему, не собирался останавливаться.

Похоже, уловив мои сомнения, Юсуф улыбнулся:

– Это не фокус. Это бизнес по-азиатски. Следите за руками.

Он достал из нагрудного кармана тонкую пачку денег, отделил от неё пять рублей и пошёл к водителю. Возвращался сосед уже с четырьмя бутылками «Жигулёвского». Я вытянул из кармана свой кошелёк. Он отмахнулся:

– За вами следующая партия.

И вдруг, к моему великому удивлению, Юсуф прочёл первое четверостишье из кантаты «Весёлые нищие», да ещё на языке оригинала! Это был первостатейный оксфордский диалект. Я медленно отпил пару глотков холодного пива и ответил ему продолжением кантаты Бёрнса, с одной лишь разницей: мой английский был сленгом британского торгового флота.

– А если рядом с нами особисты, – он по-прежнему говорил на языке Шекспира, – и они решат, что мы шпионы?..

Юсуф не смог закончить фразу и рассмеялся. Волна веселья накрыла и меня. Он хохотал, держась обеими руками за спинку переднего сиденья, а я – обхватив руками свою грудь. Рана, полученная в Анголе, всё ещё болью отзывалась на любое резкое движение.

– Пуля? – выдохнул Юсуф, указывая на место, в которое впился подарочек юаровских коммандос.

Я, помня о подписках, которыми был обвешан, как Моська блохами, отрицательно помотал головой:

– Обычная бытовуха, – не моргнув глазом, соврал я, – по пьяни с управлением «Москвича» не справился. Мориса Тореза? – Я кивнул в воображаемую сторону предполагаемого института, в котором мой новый знакомый мог так хорошо овладеть английским.

– А, – он взмахнул рукой, – я жертва честолюбивых планов своих родителей. Мой горшок стоял в единственном на всю республику английском детском садике. Потом были спецшкола и МГИМО, но ни в шпионы, ни в дипломаты я не пошёл. Написал кандидатскую по столыпинской реформе в Средней Азии. – В его руке появилась непочатая бутылка пива. – Давай не сейчас, нет настроения, позже уроню пару слёз в твой жилет. Хоп? Сам-то что кончал? Санаторий-то военный.

– МГУ. – Я тоже неопределённо помахал рукой. – При случае перескажу эту сагу.

В ответ он снова расхохотался и, борясь со смехом и с трудом выговаривая слова, принялся рассказывать анекдот об английской королеве. Так мы и ехали: то перебрасывались шутками, то вспоминали анекдоты, то пили пиво. Во время регистрации Юсуф проделал нехитрую манипуляцию со своим паспортом и двумя десятирублёвыми банкнотами, и нас заселили в один номер. Здесь, во время приготовлений к ужину, я и наткнулся на его сокровищницу.

Честно говоря, это открытие заставило меня насторожиться и вспомнить всё, что должен делать офицер моего ведомства во время встречи с иностранным агентом. С одной стороны, столько денег я видел только в кино, но с другой – Юсуф ничего не скрывал, хотя это и могло быть неординарным вербовочным подходом.

– Только не беги к телефону, – сосед снова вернулся к английскому, – они не только мне, но и тебе испортят весь отдых. Я обещал, что всё расскажу. И расскажу, но после еды. Хоп?

За нашим столиком оказались две молодые машинистки из штаба местной дивизии, поэтому ужин незаметно перерос в прогулку по аллеям санатория с заходом в крохотный местный ресторан, а закончился лишь под утро. Едва я заснул, как меня разбудил стук, как мне показалось, в нашу дверь. Я вскочил с кровати и увидел, что, громко стуча каблуками, из комнаты уходят наши ночные спутницы. Похоже, они были возмущены тем, что совместное кувыркание в постелях мы закончили сном. Но пока я подбирал слова, чтобы поблагодарить девушек, сосед так храпел, что мог бы заглушить любой танк. «Как же я смог заснуть под эти рулады?..» – успел подумать я, проваливаясь в сон.

Разбудил меня аромат настоящего кофе. У крохотной тумбочки, на которой едва умещался телевизор, хлопотал мой приятель. Перед ним стояла литровая банка с кипящей водой. Юсуф улыбнулся мне и вынул из неё кипятильник:

– Ты вовремя. – Он осторожно разлил по чашкам, которые мы вечером принесли из столовой, кофе. – Прости, но у меня банка растворимого – тут, как говорится: «За неимением гербовой…»

Я отмахнулся:

– Голова раскалывается, сначала глоток кофе…

– А девушки? – Лёгкая улыбка коснулась его губ. – Ты полночи гонял по комнате атласную кобылицу?..

– Оставь Ларку в покое. – Кипящий напиток пытался вытеснить из головы саднящую боль. До ранения на Кунене её не было. Доктор в клинике Бурденко сказал, что это последствие длительного наркоза и со временем пройдёт. – Скажи лучше, что ты добавил в кофе, кроме корицы?

Он расхохотался:

– Полегчало, слава богу? Ты только что выглядел как свежевыбеленная стенка. Идём, немного пробежимся по прибрежной гальке и на завтрак, хоп?

Я, с трудом поборов в себе желание послать его ко всем чертям, натянул спортивный костюм.

– После завтрака нас ждут в медицинском корпусе – будут решать, какие клизмы нам ставить. – Ему было весело. – А может, в шортах пробежимся? Прохладный ветерок с озера выгонит из головы дурман похмелья… Или ты предпочитаешь холодное шампанское и вчерашних горячих девочек?

– Всё вместе, и вместо завтрака и врачей.

– Хоп, но это на Репербан. Здесь на тысячу метров выше уровня той ярмарки продажных тел.

Мы выскочили на улицу. С гор тянуло бодрящей ледяной прохладой. Лёгкий бег скоро согрел меня и наполнил тело свежестью. «Всё, – решил я про себя, – крепкие напитки отставляются, нечего с утра головной болью маяться». В этот миг я неожиданно для себя заметил, что вместе с дрожью ушла и пульсирующая боль, всего секунду назад терзавшая виски. Бег, кофе с ароматом африканских пустынь или горный воздух сделали со мной чудо. По жилам заструилась бодрость, тело стало лёгким, а мысли – ясными.

– Девчонок надо менять. – Предложение само собой протиснулось сквозь мои зубы. – Вчерашние были так скованны, словно отдавались нам по приказу и под лучами софитов. Похоже, что они связаны с Комитетом.

Юсуф расхохотался:

– Хоп. Только мне показалось, что всё наоборот и девицы вели себя так развязно и раскованно, словно порнозвёздочки. Особенно твоя, которая несколько раз чуть не съела тебя…

Мы выскочили на берег. Голубизна озера, ещё не разбуженного восходящим солнцем, соревновалась с чистотой утреннего неба. Высокие горы, обрамлявшие эту огромную животворную чашу, кое-где сверкали белозубыми вершинами. От воды тянуло завораживающим холодком.

– Слабо? – Я кивнул в сторону бездонной голубизны.

– А не заболеем?

Сосед запрыгал на одной ноге, снимая спортивные штаны. Влажный песок пляжа напомнил об арктической отрешённости, но я, обогнав Юсуфа, с хода кинулся в воду. Она обожгла меня и почему-то сильной болью впилась в недавно затянувшуюся рану. Я выскочил из воды и кинулся на берег. Рядом стучал зубами мой приятель. Мы мгновенно оделись и рванули в сторону спального корпуса. Бег согрел меня до пота уже на ступенях здания. На входе кто-то шарахнулся от нас, да дежурная медсестра пробормотала что-то о пьяных с утра бездельниках.

Столовая была полупуста, но наши вчерашние спутницы уже сидели на своих местах и весело щебетали о чём-то своём. Они были так свежи и привлекательны, что я на миг засомневался в правильности своего решения отказаться от романа, который мы затеяли с ними. Юсуф едва слышно ответил на их приветствие, опустился на стул и принялся стремительно поглощать завтрак. Я тоже был не весел. Девушки переглянулись и почти одновременно поднялись.

– Такого добра, – стараясь казаться насмешливой, негромко сказала Алина или Галина, я точно не помнил, – в базарный день по рублю ведро.

– Точно, – подруга поддержала её и, улыбнувшись, кивнула мне. – Спасибо за прелестный вечер.

Они уходили от нас, грациозно покачиваясь на высоких каблуках.

– А ты, похоже, прав, – сказал Юсуф, откладывая ложку, – такого поведения после столь бурной ночи я в женщинах не встречал. Эти не только умны, но и натасканы. Как же я, наученный горьким опытом, не рассмотрел в них второе дно?..

Я взмахнул рукой:

– Можно было и не прогонять их. – Огорчённое лицо Юсуфа теперь походило на рожицу обиженного пятилетнего ребёнка. – Что они могли о нас доложить, разве только о твоей «пещере Аладдина»? Но они практически не покидали своего рабочего места. Просто показалось, что через эти милые плечики на меня смотрит вся контрразведка страны. Хотя, насколько я понимаю, тут по-другому и быть не может. Нам надо знакомиться с местными девушками, а не из санатория. Они слишком молоды, чтобы отдыхать здесь, поэтому все из Комитета. Пойдём на танцы или в кино – там и встретим свою ночную судьбу.