Текст книги "Политическая критика Вадима Цымбурского"

Наконец, можно было сделать вывод, и Цымбурский его делал, что и «островная» модель России есть лишь отражение в пространстве конкретных реалий переживаемого нами исторического периода существования нашего государства, времени ее отхода не только с западных, но и южных своих пределов. Вопреки прежнему, отставленному и преодоленному, онтологизированному подходу в своих работах после 1998–1999 годов Цымбурский явно стремился подчеркнуть зависимость геополитики от истории, зависимость конъюнктур пространства от конъюнктур времени, геополитики от хронополитики.

Он во все большей степени подчеркивал инструментальное, не научное, но проектное значение геополитики, ее принципиальную зависимость от политических замыслов своих творцов. В статье «Геополитика как мировидение и род занятий», последней большой статье, опубликованной им в «Полисе» (примерно с 1999 года и вплоть до нашего тесного сотрудничества с середины нулевых годов в АПН и «Русском журнале» основным журналом Цымбурского становится редактируемый Мариной Павловой-Сильванской Pro et Contra), Цымбурский настаивает на том, что геополитика не может быть приравнена ни к чистой глобалистике, ни к идеологически нейтральной «политической географии».

«Геополитика, по мнению Цымбурского, начинается там, где налицо – пусть в замысле или в умственной модели, – волевой политический акт, отталкивающийся от потенций, усмотренных в конкретном пространстве. И интересуют ее только такие пространственные структуры, которые мыслятся как субстраты, орудия и проводники порождаемых ею политических планов»[51]51
  См.: Цымбурский В. Л. Геополитика как мировидение и род занятий // Полис. – 1999. – № 4. – С. 7–28.


[Закрыть].

Геополитика – это вид деятельности, связанный с проекцией определенных мироустроительных установок на пространство. Цымбурский определяет геополитику как «восприятие мира в политически заряженных географических образах», а также «как специфическую деятельность, которая, вырабатывая такие образы, часто не совпадающие с границами существующих государств, имитирует процесс принятия политических решений, а иногда и прямо включается в этот процесс». Иными словами, геополитика – это созидание пространственных смыслообразов в сочетании с реальной геостратегией, это то политическое творчество, которое может осмысливаться и корректироваться политической наукой и подвергаться концептуальному осмыслению в рамках той дисциплины, в которой автор «Острова Россия» достиг, пожалуй, наибольших результатов – в геополитологии или метагеополитике. Речь идет о своего рода критической истории геополитической мысли, вскрывающей когнитивные предпосылки, историческую обусловленность и конъюнктурную релевантность тех или иных геополитических образов, мифов и метафор. Цымбурский считал, что связь между геополитикой и создаваемой им геополитологией «следует представлять не по типу отношений алхимии с химией, но наподобие той связи, которая, согласно К. Г. Юнгу, соединила алхимию с глубинной психологией XX века; а именно от геополитологии следует ждать, прежде всего, раскрытия когнитивных структур, воплощающихся в геополитическом проектировании»[52]52
  Там же.


[Закрыть].

Итак, автор «Острова Россия» вновь, пройдя через краткий период одностороннего геополитического реализма, возвращается в 1990-е годы – к прежнему критическому осмыслению политического языка и политического мышления, к политической критике. На этом направлении ему удается создать несколько филигранных по технике «интеллектуальных расследований» в области истории геополитической мысли – глубоких проникновений в истоки евразийской мысли, выявивших происхождение термина «Евразия» в работах политического географа В. П. Семенова-Тян-Шанского. Своего рода венцом этих геополитологических разработок стала блестящая работа о «первом геополитике» Хэлфорде Джоне Маккиндере – «Хэлфорд Маккиндер: трилогия харленда и призвание геополитика»[53]53
  Цымбурский В. Л. Хэлфорд Маккиндер: трилогия харленда и призвание геополитика // Космополис. – 2006. – № 2 (16).


[Закрыть]. В этой работе Цымбурский продемонстрировал, насколько ошибочными являются наши обычные представления о том, о чем в каждой из трех своих геополитических работ хотел сказать британский политический географ, насколько ошибочными оказались все сделанные конкретные прогнозы, насколько уязвимой была несколько раз переосмысленная им концепция хартленда, а также насколько все это не имеет ровным счетом никакого значения для его посмертной славы как геополитика номер один. Сила и достоинство геополитика сродни силе поэта или, как писал Цымбурский, человека, сумевшего ввести в живой оборот крылатое выражение или поговорку. Маккиндер обогатил геополитическое воображение ярчайшим образом, образом России – сердцевинной земли Евразии, и этот образ продолжает служить источником креативной энергии вне зависимости от его теоретической релевантности.

Впрочем, в той же работе Цымбурский намечает еще одну линию будущих исследований, к которой подводила его геополитическая концепция: работу в области хронополитики – «дисциплины, работающей с разнообразными версиями временных и стадиальных конъюнктур, осмысливая те шансы, которые появляются у государств и обществ в силу неоднородности исторического и политического времени, а также те ограничения, которые эта неоднородность накладывает». С конца нулевых Вадим Леонидович предполагает после завершения докторской диссертации о «Метаморфозах российской геополитики» всецело сосредоточиться на хронополитическом описании русской цивилизации, на раскрытии того глубинного конфликта, который, как он считал, составляет основной смысл текущего периода отечественной истории.

В кругу «молодых консерваторов»

Метафора «Острова Россия» оказалась исключительно эвристичной еще и по той причине, что в разное время могла быть интерпретирована по-разному. Не совсем одинаковым оказывалось и конкретное политическое значение геополитической концепции Цымбурского. Скажем, в 1994–1995 годах метафора «острова» прочитывалась в первую очередь как критика российского реинтеграционизма, как решительный отказ от стремления к воссоединению союзного государства на какой-то новой, условно говоря, евразийской, основе. В конце 1990-х Цымбурский находил в собственной теории в первую очередь теоретическое обоснование жесткого противопоставления Основного человечества и лимитрофных земель, народов – цивилизационных гегемонов и народов, располагающихся между цивилизациями. С рокового сентября 2001 года неожиданно актуальным оказался к тому времени явно маргинальный для Цымбурского оборонительно-«изоляционистский» извод «островной» идеи – представление о том, что, отказавшись от нового «похищения Европы» и интеграции в евро-атлантические структуры, ушедшая в себя Россия может оказаться вне «столкновения ислама с либерализмом <…> вообще вне распри “имущего” и “неимущего” миров». В 1990-х эти миры уже не очень-то и враждовали, скорее напротив – действовали весьма солидарно и в Чечне, и в Боснии, и в Косово. Выгоды межеумочного положения России представлялись, соответственно, довольно эфемерными.

Ситуация радикально изменилась после 11 сентября, когда президент Буш начал свой «крестовый поход» против исламского терроризма, а у путинской России возник явный соблазн вернуться в евро-атлантическую семью народов под лозунгом общей борьбы с общим врагом. Цымбурский весьма определенно высказался против этих идей, развивая отошедший в середине 1990-х на второй план изоляционистский компонент своих воззрений. Он всецело отвергал призывы, раздававшиеся из экспертного сообщества, к поддержке новых имперских поползновений «мирового цивилизованного» в его стремлении разыграть новый Армагеддон, равно как и аналогичное стремление подыграть революционным по отношению к миропорядку силам, пожертвовав ради этой задачи стратегической безопасностью России.

Еще до событий 2001 года Цымбурский выступил с идеей геополитического союза России, Китая, а также Индии, основанного не на цивилизационной близости этих стран, а на их общей озабоченности стабильностью в Центральной Азии и стремлении не допустить проникновения третьей силы, в первую очередь США, на лимитрофные территории – в Афганистан и Среднюю Азию[54]54
  См. статью: «Это твой последний геокультурный выбор, Россия?», которая была размещена на сайте журнала «Полис» в ноябрьском выпуске 2001 года в разделе «Виртуальное эссе» (http://www.politstudies.ru/universum/esse/7zmb.htm#14). В основе текста – переработанное интервью «Русскому Архипелагу» под названием «Последний геокультурный выбор России – “с краю стола богатых и сильных”» (http://archipelag.ru/geoculture/concept/interpritation/final-choice/).


[Закрыть]. И Цымбурский совершенно обоснованно выступил в 2001 году с критикой внешнеполитического разворота Кремля в сторону сближения с Америкой в рамках антитеррористической коалиции, в результате которого американцам удалось разместить военные базы в Узбекистане и Киргизии.

Интересно, что в это же время Вадим Леонидович создает собственную версию политической эсхатологии, или, как он предпочитал говорить, используя термин Григория Николаева, «геоапокалиптики». Цымбурский здесь выступает достойным продолжателем традиций русской религиозной философии, таких мыслителей, как Лев Тихомиров, Владимир Соловьев, о. Сергий Булгаков, пытавшихся переинтерпретировать современные политические события в духе образов книги Апокалипсиса. Зимой 2001 года он публикует в «Русском журнале» масштабный текст, содержащий возможную – в ключе разворачивающейся на глазах войны Запада с «мировым терроризмом» – трактовку Откровения Иоанна Богослова.

Роковой Армагеддон в его интерпретации предстает ничем иным, как войной НАТО против Югославии после кризиса в Косово (Ар-Магеддон – «горы Македонские», расшифровывает ученый). Война против Косово объединила на одной стороне «либерализм» и ислам, вторым тактом Армагеддона стало противостояние США как лидера западного мира революционному подполью человечества, нашедшему свое новое воплощение в Аль-Каиде. Любое участие в каждой из этих войн – и в той, где «либерализм» и ислам выступали как союзники, и в той, где они стали противниками, – является делом постыдным именно с религиозной точки зрения. Более того, сходство предупреждения Бога «царям ойкумены», вступившим в последнюю битву то ли между собой, то ли с общим противником, с увещеванием к осуждаемой Лаодикийской церкви (в обоих случаях говорится о «срамоте наготы»), по мнению Цымбурского, выдает явную связь «нечестивой войны» и «постхристианства» последних дней. Война на горах Македонских, переходящая последовательно в антитеррористическую кампанию в Передней Азии, есть то дело, участием в котором отошедшее от Христа западное человечество подписывает себе приговор. За этой войной зреет грядущая катастрофа великой мировой империи – империи Вавилонской Блудницы, которая, согласно пророчеству апостола, будет разрушена восставшими «десятью рогами» подчиненных ей царей. Цымбурский считает возможным прочитать это пророчество как свидетельство об имперской мощи Америки и ее грядущем – вслед за нечестивым Армагеддоном – постамериканском мире, наступление которого, впрочем, он откладывал в неопределенное будущее, не надеясь лицезреть его при своей жизни.

Существенно, что в своем геоапокалиптическом этюде Цымбурский еще раз обозначает причину отвержения современного Запада. Согласно мыслителю Запад оказался в плену своего рода секулярного хилиазма – представления о том, что его нынешняя мощь и сила «не прейдут вовек», или, как писал сам автор «Острова Россия», выдавая свое увлечение Шпенглером, что «на них нет судьбы». Самого себя Цымбурский, по-видимому, относил к людям «эсхатологического мышления», для кого «аксиомой, придающей смысл мировому процессу, является устремленность этого процесса к точке, недостижимой для него, лежащей по ту сторону времен». Тот же лейтмотив духовного опустошения современного Запада, площадной профанации его прежних религиозных образов и идей сквозит в докладе Вадима Цымбурского и Михаила Ильина «Открытое общество: от метафоры к ее рационализации»[55]55
  См.: Ильин М. В., Цымбурский В. Л. Открытое общество: от метафоры к ее рационализации. – М.: Московский научный фонд, 1997.


[Закрыть], вышедшем тремя годами ранее, в 1997 году, отдельным изданием Московского общественного научного фонда. В «открытом обществе» Джорджа Сороса и Карла Поппера Цымбурский и Ильин усматривают отголоски лишившейся всякого трансцендентного измерения концепции блаженного Августина о странствующем на Земле граде Божьем. Несоизмеримость града Божьего с градом Земным в версии «открытого общества», предложенной автором этого концепта французским философом Анри Бергсоном, оборачивается трансграничностью космополитического Града, который объединяет всех людей, готовых мыслить категориями, более глобальными, чем интересы своих национальных государств. Впоследствии термин «открытое общество» стал сначала обозначать социум, отказывающийся определять последние цели собственного существования, а потом – цивилизацию, устремленную на бесконечную экспансию. Ну и в самом худшем варианте тот же термин пришел в либеральную Россию в качестве призыва к интеллектуальному и духовному разоружению перед иными, более совершенными мирами.

Впрочем, снова возвращаясь к геоапокалиптическому циклу Цымбурского, следует сказать, что отношение русского мыслителя к Западу в целом и США как государству – лидеру этой цивилизации не было стопроцентно негативным. Ученый в своей новой роли толкователя Апокалипсиса настойчиво противопоставляет царство Вавилонской Блудницы следующему за «восстанием десяти рогов» царству Зверя. Вавилонская Блудница – не только преддверие этого последнего, Антихристова царства, но и основное препятствие для его наступления, своего рода «безблагодатный катехонт», оттягивающий наступление последнего часа земной истории. Используя описание Арнольдом Тойнби возникновения христианства – мировой религии из «куколки» мировой империи, Цымбурский прогнозирует аналогичное произрастание религии антихристианства из духовного подполья современного Рима.

«Что же нам, дивящимся свидетелям стройки планетарного империума, не призадуматься (раз Тойнби этого не сделал), какая мобилизующая вера может вызреть на его перифериях, в его трущобах, в галлюцинациях контрэлиты, в вестничестве желтых газет и желтых сайтов (“в кабаках, переулках, извивах”), чтобы духовным негативом встать над его развалинами»[56]56
  См.: Цымбурский В. Л. Остров Россия… М., 2007. – С. 530.


[Закрыть].

Думаю, что контуры этой доктрины Цымбурский представлял себе довольно отчетливо.

Эсхатологический цикл Цымбурского, опубликованный по частям в редактируемом Глебом Павловским сетевом «Русском журнале», стал для него рубежным текстом сразу в двух отношениях.

Во-первых, он окончательно определил его отношение к Западу в целом и Америке в частности: с этого времени Цымбурский не устает подчеркивать, что главное условие безопасности России – сохранение «полутораполярного мира». Термин, а точнее его концептуальное раскрытие, ученый позаимствовал у ценимого им, хотя и постоянно оспариваемого, американского политолога Самюэля Хантингтона, который в канун войны в Косово выступил в журнале Foreign Affairs с яркой статьей «Одинокая сверхдержава»[57]57
  Huntington S. P. The Lonely Superpower // Foreign Affairs. – Mar/Apr 1999. – Vol. 78. – Issue 2.


[Закрыть]. Хантингтон писал об установившейся на планете системе one-multipolar world, при которой никто не может бросить вызов США, но в одиночку те не могут решить ни одну из региональных проблем. Переход к многополярности, логически неизбежный для Хантингтона, для русского геополитика означал немедленное возникновение множества территориальных проблем с соседями России, а в конечном итоге – дестабилизацию всей Евразии, что для русского геоапокалиптика ознаменовало бы «восстание десяти рогов», которое, как мы помним, мостит дорогу Царству Зверя. Но и слом «полутораполярной модели» в пользу либерального Униполя – вполне возможный, если бы США и НАТО окончательно укрепились на Великом Лимитрофе, – также по понятым причинам невыгоден России. Так что нашей стране остается держать оборону, желательно в союзе с другими континентальными центрами мощи, но в то же время не подталкивать американоцентричный мир к окончательному краху.

Во-вторых, этот текст не мог не провести разделительную черту между Цымбурским и политологическим сообществом, миром трезвой академической политической науки. Цымбурский уже и сам чувствовал, что в этом сообществе, несмотря на безусловное признание его заслуг, он в любом случае будет почитаться оригинальным, но не вполне уравновешенным дилетантом, с явно не подобающим академическому ученому уклоном в мистику. В России к этому времени еще не сложились четкие критерии, кого можно, а кого нельзя считать настоящим политологом, но едва ли таковым мог признаваться вдохновенный толкователь Откровения Иоанна Богослова, какими бы агностическими ремарками тот ни оговаривал обращение к этой тематике. Цымбурский еще продолжал печататься в Pro et Contra и время от времени выступал с блестящими рецензиями на редактируемом мной вместе с В. В. Лапкиным сайте журнала «Полис»[58]58
  Эти рецензии вошли в сборник Вадима Цымбурского «Конъюнктуры Земли и Времени. Геополитические и хронополитические интеллектуальные расследования». – М.: Издательство «Европа», 2011.


[Закрыть], но по большому счету на рубеже 2001–2002 годов роман ученого с академической политологией явно подошел к своему концу. Цымбурский активно переключился на публикацию своих текстов в Сети, тем более что именно в это время, первоначально вокруг «Русского журнала», а впоследствии – вокруг патронируемого Станиславом Белковским сайта Агентства политических новостей, начинает складываться некое интеллектуальное сообщество, которое не просто принимает автора «Острова Россия» в свои ряды, но и открыто объявляет его одним из своих учителей.

В середине 2002 года Цымбурский сообщил мне, что под эгидой «Русского журнала» и редактора отдела политики этого издания, молодого философа Михаила Ремизова, образуется некий консервативный клуб, в который он рекомендовал и меня. В тот момент Цымбурский и я настороженно относились к путинскому режиму: отторжение вызывали демонстративно антисоциальный курс новой администрации и ее линия на сближение с консервативными кругами США с целью сплотить две державы в общей борьбе против одного, мифического, врага – «мирового терроризма». И ради этой весьма призрачной цели, с одной стороны, сделать новые геополитические уступки заокеанскому партнеру и, с другой – подавить внутренних оппонентов. Между тем продолжать сидеть в академическом подполье, ограничиваясь политически малоэффективными научными опусами, тоже было глупо. Нужно было выходить из этого подполья на свет Божий, покидать рамки академической науки в поисках сближения с возможными союзниками и единомышленниками, пусть даже и в лояльном власти лагере.

Ремизов собрал вокруг себя очень представительную группу относительно молодых публицистов, которые составили костяк «Консервативного пресс-клуба». В 2003 году, одновременно с возникновением вокруг Ремизова этого объединения, в медиасреде произошло еще одно эпохальное событие: в выходящей с 2002 года газете «Консерватор» сменилась редакция, и на место либерально-консервативного состава авторов пришли люди, занимавшие предельно критические позиции по отношению к наследию ельцинского десятилетия. И, соответственно, желавшие, чтобы новый лидер страны Владимир Путин обрезал, наконец, родовую пуповину, связывающую его с ельцинским наследием и позорными для России 1990-ми годами. В воздухе витало такое же настроение, причем было понятно, что именно в текущем году Путин, оторвавшись от ельцинского окружения, выйдет в самостоятельное плавание. Оставалось неясным только одно: под знаменем какой идеологии произойдет этот отрыв и чем из наследия 1990-х придется пожертвовать. Молодые консерваторы претендовали на то, чтобы стать идеологическим авангардом путинского президентства в тот момент, когда оно станет собственно «путинским».

В рамках этой книги нет необходимости подробно рассказывать обо всех перипетиях истории так называемого младоконсервативного движения, тем более что оно уже нашло своих историографов[59]59
  См.: Диунов М. Младоконсерватизм: его история, его значение // Русский журнал. – 12 мая 2009 года; http://www.russ.ru/pole/Mladokonservatizm.-Ego-istoriya-ego-znachenie; Андросенко Н. П. Консерватизм в современной России: теория, идеология и партийное строительство / Магистерская диссертация. Защищена в 2006 году на факультете прикладной политологии в ГУ-ВШЭ.


[Закрыть]. Моя задача состоит только в том, чтобы показать, в какой мере проект политической критики Цымбурского оказался востребованным «младоконсерваторами», и в какой степени он все-таки выбивался из этого движения, равно как и из любого другого. Недоверие ученого к путинскому режиму – отчасти оно объяснялось социальными условиями его жизни, продолжающейся нищетой и фактической невостребованностью – было более глубоким и более устойчивым, чем у кого-либо из «младоконсерваторов». Именно на этом основании в 2003 году он отверг сотрудничество с газетой «Консерватор»: апологетика нового строя, пускай и с антилиберальных позиций, вызывала в то время его активное неприятие. Самое лучшее, что он мог сказать о режиме, что тот позволяет длить затянувшуюся паузу в цивилизационном такте России, которая завершится в тот момент, когда силы, ориентирующиеся на индустриальный путь развития, столкнутся с партией сырьевой олигархии.

В конце 2003 года Цымбурский солидарно с другими представителями «младоконсервативного» движения поддержал Путина в борьбе с Ходорковским, в котором ученый видел будущего кандидата от той самой «сырьевой партии»: как он говорил, «золотого мальчика» либеральной фронды. Впрочем, за «антиходорковским» выступлением «младоконсерваторов» последовал первый кризис движения: закрытие «Консерватора» и уход Ремизова из «Русского журнала». (Полгода молодые публицисты, еще недавно претендовавшие на статус «властителей умов» и объявившие своей общей победой успех на выборах в Государственную думу партии «Родина» в декабре 2003 года, были вынуждены лишь время от времени собираться в кафе на Арбате и Пречистенке, ожидая нового выхода на политическую сцену.) Цымбурский в этих посиделках участия практически не принимал, в это время присутствие в политическом поле для него ограничивается сотрудничеством с экономистом и философом Александром Неклессой в ряде проектов в рамках созданного последним объединения «Интелрос» («Интеллектуальная Россия»)[60]60
  Один из немногих политических текстов Цымбурского того явно кризисного для его творчества времени имеет очень выразительное название: Полемическое послесловие, или Игры Большой паузы // Неклесса А.И. Homines Aeris. Люди воздуха, или кто строит мир? – М.: Институт экономических стратегий, 2005. – С. 192–212.


[Закрыть].

В моих отношениях с Цымбурским кризисным оказался 2004 год. Вообще Вадим Леонидович часто без всякого серьезного повода ссорился с людьми, надолго, если не навсегда, разрывал с ними личные связи – в начале 2004 года настал и мой черед. Думаю, глубинной причиной всех личных сложностей стала его развивающаяся болезнь, которая до 2006 года не была диагностирована врачами и, соответственно, не подлежала правильному лечению. Цымбурский заметно ослаб физически и, казалось, был обессилен, в том числе и творчески – тогда никто не мог предположить, насколько мощным окажется его дарование, что, несмотря на неуклонное, хотя и очень медленное развитие болезни, оно будет плодоносить буквально до самых последних дней его жизни. Впрочем, ссора не была долгой, и уже в начале 2005 года наше общение возобновилось и вплоть до конца жизни Вадима Леонидовича уже не прерывалось.

В середине 2004 года «младоконсерваторы» в лице Михаила Ремизова, Павла Святенкова, Юрия Солозобова и Виктора Милитарева пришли к управлению сайтом Агентства политических новостей и затем – к руководству Институтом национальной стратегии. Владелец обоих институций политолог Станислав Белковский прославился в 2003 году как автор доклада «Государство и олигархия», в котором он еще до посадки Ходорковского указывал власти на опасность нового вовлечения крупного бизнеса в политику. Казалось бы, после отставки ельцинских назначенцев, Александра Волошина и Михаила Касьянова, именно Белковскому судьба выпала стать главным идеологом «путинского» президентства. Однако в личной карьере президента ИНС что-то застопорилось, и по мере приближения конца 2004 года он все более определенно двигался в оппозиционном направлении. Поначалу это резко выделяло его на фоне «антиоранжистского» лоялизма большинства авторов финансируемого им сайта, но постепенно к оппозиционности стал склоняться и АПН в целом. Возможно, Цымбурскому и мне было легче других «младоконсерваторов» поддержать этот критический в отношении новой власти настрой. Ориентируясь на геополитические идеи Вадима Леонидовича, на тот их разворот, который нашел выражение в его текстах 2001 года, я выдвинул в противовес официальному курсу на сближение с США в рамках общей борьбы с мировым терроризмом лозунг «изоляционизма», которым называл в первую очередь линию на невовлечение как в имперские, так и впоследствии – в глобально-демократические планы Вашингтона[61]61
  См.: МежуевБ. В. Конфликт внешнеполитических идеологий // АПН. – 2004. – 8 октября; http://www.apn.ru/publications/article1130.htm


[Закрыть].

Летом 2005 года, только что став главным редактором АПН, я предложил Цымбурскому и другим авторам сайта обратиться к идеям Александра Солженицына, человека, который являлся для своего времени символом русского изоляционизма. Спор о Солженицыне и любопытнейшая статья о нем Цымбурского[62]62
  См.: Цымбурский В. Л. Александр Солженицын и русская контрреформация // Цымбурский В. Л. Остров Россия… М., 2007. – С. 475–485.


[Закрыть], где нашли отражение как его теория циклов русской геополитики[63]63
  Согласно этой концепции контрреволюционный изоляционизм Солженицына воспроизводил новый цикл рожденного в полемике со Священным Союзом Александра I восточничества декабристов.


[Закрыть], так и сформировавшаяся к тому времени в общих чертах хронополитическая концепция, вызвали совершенно неожиданный резонанс сетевой аудитории.

Вскоре изоляционизм стал восприниматься как внешнеполитическая доктрина основного крыла «младоконсерватизма», представители которого устами Михаила Ремизова впоследствии признали творчество автора «Острова Россия» главной причиной того, что «изоляционистская идея сумела обеспечить себе в нынешней России потенциал интеллектуального превосходства и неожиданную духовную энергетику»[64]64
  См.: Ремизов М. В. Предисловие // Цымбурский В. Л. Остров Россия… М., 2007. – С. 3.


[Закрыть]. Сам Цымбурский, впрочем, не очень любил, когда к его идеям прилагали эпитет «изоляционистский», – не только потому, что его концепция «Острова Россия» представлялась ему явно шире ее «изоляционистской» интерпретации, но и потому, что в последние годы жизни вектор его научных интересов в политологии явно сместился из сферы геополитики в ту область знаний, которую ученый описывал термином «хронополитика». Хронополитика Цымбурского с ее явным уклоном в шпенглерианство явилась, вероятно, наименее признанной и понятой коллегами и современниками частью творческого наследия мыслителя. Однако именно обращение к хронополитике помогло вывести мысль Цымбурского к новому концептуальному синтезу, в котором проявилась его общая философско-мировоззренческая позиция, причем в преломлении к конкретным сюжетам эпохи.