Текст книги "Данэя. Жертвы прогресса"

– На Земле-2 этого не будет.

– Будет. Когда-нибудь. Там всё будет: кислород, леса, города, люди. Будут трава и цветы, будут животные и птицы, – и рыба будет в воде.

– А театры и студии?

– Конечно. И ты прилетишь и сыграешь в самом первом спектакле.

…Они лежали рядом на спине. Уже совсем стемнело, ярко светила луна, всё больше звезд появлялось на небе.

– Туда? – показала она рукой.

Он не ответил. Ночь окутывала и баюкала их; щелкали соловьи, стрекотали кузнечики.

– Дан, ты не спишь?

– Нет, Лейли.

– Жалко спать.

– Хочешь, я зажгу костер?

– Включи.

– Нет, не имитатор: настоящий. Нам дано специальное разрешение, хотя я не думал им воспользоваться.

– Костер? Огонь – настоящий? Хочу.

Дан набрал сухих веток. Они не знали, как зажечь их, пока он не догадался раскалить от батареи одну из её шпилек. Ветки затрещали, запахло дымом. Это было совершенно необычным: они смотрели на огонь, не отрываясь.

– А он жжет. И дым ест глаза.

– Он греет и светит. Как в древности.

– Лейли!

– Что, хороший мой?

«Ты хочешь и не решаешься спросить: почему не встречал меня ни разу все эти годы – где я была, что делала? Я вижу.

Жила, работала. Много, страшно много. А тебя видела лишь один раз и после этого делала всё, чтобы не встретиться с тобой.

Я ждала тебя обновленным. Ты был для меня героем легенды, которую рассказал и после много раз повторял Лал. Я узнала о твоем возвращении, когда ты выступал по всемирной трансляции в день прихода сообщения Тупака. Я тут же прилетела в Звездоград и вошла в карнавальный павильон. Но ты там смотрел только на похожую на лань рыжеволосую девушку рядом с собой и не видел ничего больше. Я поняла, что опоздала, что не нужна. И сразу же улетела.

Но я не могла не думать о тебе. Думать всегда: во время напряженной работы на репетициях, во время игры на сцене, – и ночью, оставаясь одна. Что это? Наверно, то редкое и прекрасное чувство, о котором Лал не раз говорил мне, которое когда-то называли любовью и скрывают сейчас. Это было страдание, но это же было – и огромное счастье. Было и есть! Оно раскрыло мне глаза на многое, невероятно обострило мое восприятие, углубило чувства и мысли – невообразимо много дало мне как актрисе.

Дан! Любимый! Как я тебе благодарна за всё – даже за то, что ты не мой Меджнун1212
  ЛЕЙЛИ и МЕДЖНУН – героиня и герой популярнейшей на Востоке арабской легенды о разлученных и страдающих любовниках. Эти «бедуинские Ромео и Джульетта» принадлежали к враждующим родам: Лейли выдали замуж за другого, а Кайс (прозванный «меджнуном», т. е. одержимым демоном, безумным) ушел от своего племени в пустыню и жил одиноко, слагая песни в честь Лейли. В конце концов оба погибают от тоски. Текст легенды содержит ряд любовных элегий. Впоследствии сюжет использован романтическим эпосом Персии и Турции. Сохранилось более 20 поэм на эту тему; самая прославленная – поэма персидского поэта Низами.


[Закрыть]. Я знаю, нам не быть вместе: ты надолго покинешь Землю – уже скоро».

– Лейли!

«Молчи! Молчи! Я видела вас несколько раз. Я не подходила к тебе. Среди вас троих, соединенных единой целью, не было места больше никому.

Если бы не ваш скорый отлет: я же летела, просто чтобы попрощаться с тобой и Лалом. Как я волновалась! Потому здесь, над озером, решила вдруг сесть. Чтобы успокоиться, подготовиться к встрече с тобой. Посадила на берегу аэрокар и переплыла сюда. Если бы ты оказался здесь хоть чуть позже, то меня уже не встретил – я бы уплыла обратно».

– Дан! Ты рад, что встретил здесь меня? – это было всё, что вслух сказала она ему.

– Да! Это нежданный подарок мне жизни перед отлетом. Это не забыть!

– Не забывай! Ты будешь видеть меня там: я играла почти во всех книгофильмах Лала, он наверняка возьмет их с собой. Ты – береги его там. Это слишком редкий человек. Мне не дано пока понять его до конца, но одно я точно знаю: у него гениальная способность понимать людей и любить добро. Мудрость его не только в голове: и в сердце.

Огонь начал угасать. Дан подбросил в него сучьев, и костер снова весело осветил крошечную полянку, место их неожиданного свидания. Глядя на огонь, на Дана, Лейли запела.1313
  Мария Каллас, «Самсон и Далила» Сен-Санса, ария Далилы https://yadi.sk/d/K_RJUdZV3JgNXr


[Закрыть]

Её великолепное сопрано звучало без сопровождения и производило непередаваемое впечатление, потрясая остротой чувства. Подбрасывая ветки в костер, чтобы видеть её лицо, Дан не отрывал от Лейли взгляд. А она пела ещё и ещё: арии и песни, современные и древние – на всевозможных языках, переводя ему их содержание. В ночной тишине её пение далеко разносилось над озером и где-то усиливалось эхом. Она видела, что он плачет, и пела всё чудесней.

Когда она замолчала, он поблагодарил её высшим проявлением восхищения, поцеловав ей руку. Она притянула его голову к себе на грудь, укрыла краем своего плаща.

– Усни, мой милый! – прошептала она, прижавшись щекой к его волосам. Светились угли угасающего костра.

Но заснуть они не могли. Жадно, ненасытно сплетались их тела, жгучи были ласки и поцелуи. Сердце готово было разорваться от счастья, когда он проводил рукой по её телу и волосам, губы его касались её губ, груди.

Они уснули ненадолго уже после того, как удивительно чистое солнце взошло из-за леса, рассеяв туман, появившийся перед рассветом. Начиная пригревать, оно разбудило их через пару часов. Выкупавшись, они почувствовали себя совершенно свежими и бодрыми.

Позавтракав рыбой, сели в лодку и на веслах отправились плавать между островками. Медленно плыли по узким протокам, местами сильно заросшим, рвали белые водяные лилии, поймали щуренка на дорожку. Вылезали на островках, чтобы размяться и выкупаться, рвали цветы, украшая себя венками, и отдавались друг другу на нагретой солнцем траве. И не ели ничего, кроме свежей жареной рыбы.

Они говорили почти всё время, но при этом им казалось, что они что-то недоговаривают. Потом почувствовали, что это вопрос о моменте, когда им придется расстаться. И тогда Лейли сказала:

– Солнце клонится к закату, любимый мой. Скоро вечер, как вчера. Неповторимое не повторится. Нам надо расставаться. Возьми меня – в последний раз.

Они долго не могли оторваться друг от друга. Как безумная, ласкала она Дана, покрывая его тело бесчисленными поцелуями.

Солнце коснулось горизонта, когда он сделал первый толчок веслами. Лейли стояла на берегу, подняв руки в прощальном жесте, нагая, прекрасная; она улыбалась, но из глаз её катились слезы.

Постепенно черты её становились всё менее различимы. Потом было лишь большое белое пятно её тела и темное волос. Ещё потом – только светлое пятно, – и вот она уже совсем не видна. Тогда он опустил винт-мотор. Не доходя до берега, увидел, как с него поднялся аэрокар и полетел к острову.

Лал ждал его на берегу. Каждый похвастался уловом. Уже в полете они увидели, как снялся аэрокар с острова.

– Лилит1414
  http://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9B%D0%B8%D0%BB%D0%B8%D1%82


[Закрыть]! – не совсем понятно выразился Лал.

– Кто?

– Первая жена Адама – не принесшая потомства.

– А-а!

– Но она пела сегодня ночью, как никогда ещё – для тебя, мой старший брат! – он горделиво погладил Дана по плечу.

Они летели обратно. Дан с удивлением заметил, что не испытывает грусть от того, что расстался с Лейли. Казалось, всё произошедшее лишь приснилось ему. И он был рад, что снова с Лалом, и оба они возвращаются к Эе.

…Утром, в бассейне, Эя, увидав следы страстных поцелуев на его теле, ласково провела по ним ладонью, гордясь, что Дан внушил какой-то женщине пламенную страсть.

Они снова были вместе. Н₂О или СО₂: единая молекула.

Промелькнули прощальные пиры с физиками, журналистами, писателями, артистами, биологами, с друзьями, слетевшимися со всей Земли, чтобы увидеться перед отлетом. Последний из них – пышный, как карнавал, с членами Академии и Центрального совета координации, транслировался.

В тот день – отлета – они вышли из дома рано. Шли пешком, сняв обувь, и ощущали траву босыми ногами. Ни облачка на небе. Яркая свежая зелень и бесчисленные золотые головки одуванчиков повсюду, белое марево вишен и яблонь в цвету. Стайки воробьев чирикали громко, обсев дерево. Они шли не торопясь, долго.

…И вот всё: Земля, затаив дыхание, смотрит, как они стоят на посадочной платформе, взявшись за руки и подняв их в прощальном приветствии – одетые в традиционную форму космонавтов, комбинезоны со знаком макрокосма1515
  Знаком макрокосма средневековые схоласты считали гексаграмму – шестиконечную звезду.


[Закрыть], двое мужчин и женщина с золотой короной рыжих волос.

Они летели к гиперэкспрессу на сравнительно небольшом корвете. Всё необходимое уже было на звездолете, и с собой они сейчас взяли только личные архивы да щенка, которого им недавно прислал маленький Ли.

Корвет сделал прощальный виток вокруг Земли и лег на курс, набирая скорость. Земля стремительно уменьшалась.

Началось! Теперь они надолго оторваны от Земли; может быть, даже навсегда. Астронавты летели по Солнечной системе – Ближнему космосу, освоенному, облетанному, чувствуя себя в нем уверенно и спокойно, как летчики на мощных аэролайнерах в конце ХХ века. В космос непрерывно шел их прощальный сигнал, встречные станции посылали ответные. Впереди ждал Дальний космос – межзвездное пространство, полет, подобный выходу Колумба в открытый океан. Первый подобный полет, ибо организм человека и система киборга – не одно и то же.

Все трое были напряжены, бледны от волнения, которое пытались скрыть. Три человека, крошечная часть огромного человечества – замкнутый мирок, сложившийся задолго до полета, сформировавшийся во внутренне единое и прочное целое.

Предстояло больше месяца вынужденного безделья, так как весь архив был на экспрессе. И большую часть времени они стали проводить в разговорах. Больше всего слушали Лала. В основном его темами были история и социология, которыми на Земле в период подготовки и не могли и не видели смысла заниматься. В этих областях он чувствовал себя так же уверенно, как Дан в физике и математике или Эя в экологии. Он свободно владел всеми их понятиями и категориями и умело применял, делая анализ и обобщения. Они же, как он убедился, были с этим знакомы лишь как с входящим в общие программы учебных ступеней до института.

И он повторно знакомил их с этим науками, рассказывая об основных этапах истории, социальных строях, общественных формациях. Они слушали охотно: благодаря искусству его изложения, всегда оживляемого большим количеством ярких исторических портретов. Им было интересно – град вопросов сыпался на Лала, подробно на них отвечавшего. Он разжигал в них интерес, стараясь как можно чаще вызывать дискуссии и споры.

На куполе рубки сменили друг друга планеты, мимо которых проходила траектория корвета: Марс, потом несколько астероидов, Юпитер, Сатурн. Солнце всё уменьшалось.

…Через 48 суток по бортовым часам подошли к многокилометровой громаде гиперэкспресса, вращавшегося на расстоянии десяти миллиардов километров от Солнца. Произведя введение корвета в приемную полость, они вышли к последней дежурной команде космонавтов, встречавших их.

Дан принял рапорт: всё в полном порядке, причин задержки отлета нет. Космонавты провели с ними ещё 24 часа, проводя последние контрольные включения и проверку приборов, и после прощального ужина, погрузившись в корвет, отбыли к Минерве.

Ровно через 72 часа после их отлета звездолет стартовал с гелиоцентрической орбиты к начальной точке гиперпереноса, до которой предстояло добираться на аннигиляционной тяге 30 земных суток. Старт был зафиксирован дежурной командой на корвете, обменявшейся с астронавтами последними сигналами.

Следующий этап полета был ими во многом проведен иначе, чем на корвете. На экспрессе был огромный архив и компьютер высшего порядка. Был спортзал с бассейном, баней и полным комплектом тренажеров; сад-салон, засаженный растениями, подобранными Эей. Были все условия для работы, обязательной тренировки и отдыха.

Дан не позволял пока перегружаться: сохранение хорошей физической формы было самым необходимым к моменту осуществления гиперпереноса. Так что свободного времени хватало, чтобы смотреть фильмы, слушать музыку, играть в какие-либо игры.

Но оказалось, что Лал уже успел пробудить слишком сильный интерес к социальным вопросам, и количество разговоров на эти темы не сократилось. Вдобавок у него появилась возможность подкреплять свои слова демонстрацией материалов, хранившимся в его личном архиве. Дан и Эя, уже лучше разбираясь в социологии, как губка впитывали то, что он им преподносил. Всё чаще стал он оставлять их после бесед наедине, чтобы дать обсудить услышанное, поспорить и набрать больше вопросов. Пока был ими доволен. Можно идти дальше.

И Лал стал усиленно знакомить с самой первой формой классового общества – рабовладельческим строем: его возникновением, развитием, национальными разновидностями, этикой и правом, историей упадка, сохранением остатков и частичным возрождением в более поздние эпохи. А затем сразу перешел к современной эпохе, к началу того длительного упадка, породившего большое число социальных институтов нынешнего общества; подробнейшим образом знакомил с множеством деталей. Но не проводя при этом никакого анализа: он ждал, когда они сами начнут делать какие-то выводы – не торопил, не подталкивал.

А экспресс всё набирал скорость. Солнечная система была далеко; само Солнце, видимый диаметр которого уже в момент старта был в 67 раз меньше, чем на Земле, всё уменьшалось, становясь подобным другим звездам. Гигантский корабль двигался в пространстве, где кроме киборгов ещё никто не летал. Траекторию его движения можно было видеть на путевой голограмме в рубке над самым пультом управления.

В значительной степени астронавты стремились поддерживать привычный порядок земной жизни. В ритме земных суток изменялось освещение в саду-салоне, и в том же ритме строился режим занятий, тренировок, питания и отдыха. Отличие было только в режиме сна, так как кто-то один в любое время должен был бодрствовать: всё-таки полет проходил в Дальнем космосе, где многое неожиданное было вероятно. Приборы и бортовой компьютер системы управления в большинстве случаев справлялись быстрей и надежней человека, но в слишком нетривиальных ситуациях они могли оказаться недостаточными. Собственно, дежурный мог заниматься чем угодно и находиться в любом месте – лишь бы он мог услышать сигнал тревоги раньше спящих.

Время отсчитывали часы с указателями числа и дня недели, месяца и года. Как и на Земле, утро четверга они проводили в бане: разводили пар и парились всласть, хлестали друг друга веником, плескались в бассейне. Лежали потом на диванах, потягивая какой-нибудь напиток, и разговаривали на излюбленные темы. Тут же Эя, выполняя обязанности судового врача, проводила с помощью кибер-диагноста регулярное профилактическое обследование. После бани полагалось зрелище: фильм, запись спектакля, концерт.

И «вечером» – пир с блюдами из не обезвоженных продуктов, которая всегда заказывает роботу Эя, за десять лет досконально изучившая вкусы Дана и Лала; но ни капли содержащего алкоголь. Каждый по жребию становится шутом. И они веселятся, танцуют, поют – соло и хором, прекрасно отлаженным, спевшимся ещё в горах.

Почти регулярно и помногу играл им на оркестрионе Дан, удививший своим первым исполнением токкат Баха1616
  Токката и фуга ре-минор. Исп. Кристофер Херрик. https://yadi.sk/d/KiHeWKEXz37tM


[Закрыть] после настойчивых просьб Лала. На Земле он ни разу не играл им; былое мастерство медленно возвращалось к нему: вначале пальцы нового тела плохо слушались его, потом было недостаточно времени для упражнений. Вернуться к занятием музыкой удалось только к концу подготовки, в самые последние годы перед отлетом. Натура взяла свое, прежнее мастерство вернулось, он только не решался играть для других. Но Лал рассказал Эе, как играл Дан играл когда-то, и та упросила его. С трудом: с музыкой у него были связаны воспоминания о самом тяжелом периоде жизни. Ему и сейчас казалось, что он исполняет всё слишком мрачно, но Лал и Эя с ним не соглашались. Эя благодарно целовала его, а Лал как-то раз сказал:

– Старший брат, ты же удивительный человек! Всё ты можешь: и разгадать самые глубокие загадки природы, и так замечательно играть. Наверно, ты сможешь ещё немало. Мне бы так!

– Тебе ли, всё знающему Лалу, это говорить? В мире, кажется, нет ничего, что не было бы тебе известно.

– Ну и что? Что – сам – я могу? Мои знания, в отличие от ваших, не того рода, чтобы дать возможность что-то создавать самому.

– Но ты создал немало замечательных фильмов. И написал книг. Не говоря уже о блестящих статьях, эссе, репортажах. Тебе этого мало?

– Да: потому что – что это всё дало?

– Уже то, что люди перестали жрать человечину! – Дан впервые так грубо выразился при них.

– Есть человеческое мясо? Брр, как же это можно? – удивилась Эя.

– Ещё как! Мясо неполноценных считалось весьма ценным продуктом, – снова резко произнес Дан.

– Да? И вы его – тоже ели?

– Наверно. В детстве, когда нам не говорили, чье мясо у нас в тарелке. Но взрослым – нет, ни разу, – подумав, сказал Лал. – А ты, Дан?

– Даже не знаю. Я довольно мало обращал внимание на еду: часто просил соседа по столу повторить заказ или использовал подобранные мне кем-то программки. Так что – весьма может быть.

– Неполноценных, что, специально откармливали?

– Нет. И то, только потому, что человек слишком медленно по сравнению с животными набирает массу. В пищу шло мясо неполноценных, умерщвленных при проведении пересадок или экспериментов, не портивших его, и старых, ставших функционально непригодными, нянь и гурий, – объяснил Лал.

– Ева сказала, что нянь не умерщвляют.

– Сейчас – нет, да и то, недавно. Но только их. А остальных – по-прежнему.

– Зачем?

– Кормят животных на зверофермах. И других неполноценных.

– Но полноценные люди – больше не едят его?

– Нет: теперь всем уже это кажется отвратительным. Благодаря нашему Лалу и его статьям.

– Но это всё, что мне удалось. И то, в молодости.

– А для меня – это предмет самой сильной гордости тобой, брат.

– О, не надо больше об этом прошу вас! – попросила Эя. – Лучше сыграй нам ещё, Дан!

За неделю до выхода в начальную точку гиперпереноса ещё раз была проведена контрольная проверка гипераппарата и всех приборов, скрупулезно уточнены координаты и скорость корабля.

…Оставалось два часа до начала. Астронавты собрались в рубке. Стараясь не выдать волнения, они обнялись в последний раз. Потом сняли одежду и уселись в кресла в камере переноса. Через толстые стенки иллюминаторов против каждого кресла были видны часы: основные бортовые и специальные, отсчитывающие время до начала переноса.

Они надели прозрачные шлемы-скафандры с трубками, подводящими дыхательную смесь, и через десять минут, когда стрелка специальных часов подошла к первой черте, камера начала заполняться слегка нагретым раствором весьма сложного состава. Затем стрелка подошла ко второй черте, и надулась от подачи сжатого газа внутренняя оболочка, вытесняя жидкость, плотно облегая тело со всех сторон, прижимая его к креслу.

Тело почти не чувствуется: жидкость сделала свое дело – ощущение легкости удивительное. В рубке загорается красный свет, в наушниках звучит отсчет оставшихся секунд.

И вот: десять, девять, восемь, семь, шесть, пять, четыре, три, две, одна. Старт!

В глазах сразу темнеет, как при сильных перегрузках, и в ушах возникает высокий монотонный звук, как будто идущий изнутри. Начинается выход в гиперпространство.

Стены камеры и корабля становятся прозрачными, тают, исчезают. Они сами – тоже прозрачными, огромными, бесплотными, невесомыми. Звезды, газовые и пылевые облака, планеты, кометы, болиды – с невообразимой скоростью несутся прямо через них, появляясь из пространства и мгновенно исчезая в нем.

Они несутся всё быстрей, сливаясь, и пространство становится тонким и, сбиваясь складками, обретает плотность, ощущаемую верхним нёбом рта. Видно всё: себя, соседей, экспресс. Со всех сторон: снаружи, изнутри – во всех деталях и подробностях.

Собственное тело, соседи, пылающий корабль множатся бесчисленным количеством повторений, убывающих, исчезающих – и вырастающих, приходящих по бесконечному числу осей, исходящих из места-момента нахождения тела, и каждая ось имеет свой закон, свою метрику и свое время, свою цветозвуковую тональность, плотность и напряженность. Всё кружится, вибрирует, движется непрерывно: мгновениями, годами, веками, тысячами, миллионами, миллиардами, триллионами лет, – томительно долго, вечно. Нет выхода и нет исхода. Вибрируют, стремительно перебегают огни, меняя интенсивность, меняя цвет от отчетливо видимого ультрафиолетового до инфракрасного. Несется к собственному центру поток повторений по бесконечному ежу осей: прямых, кривых, спиральных. Гиперсимфония звуков и красок. И всё необычайно, жутко отчетливо. Нет мыслей, и нет желаний: полная отрешенность, покой и равнодушие. Долго. Вечно. Навсегда. Никогда иначе.

…Но потоки замедляют свое движение, уменьшается количество повторений и осей, они сжимаются, стягиваются к центру, к месту-моменту, в котором находится человек, сливаются в единственное единое. Распрямляются складки пространства, освобождая рот. Пространство растет, и вновь несутся сквозь огромное бесплотное тело звезды, облака, кометы, планеты и глыбы. Постепенно стенки корабля обретают плотность, становятся непрозрачными; обретает плотность собственное тело, неподвижно зажатое воздушным мешком.

Темнеет в глазах, – всё исчезает…

Они очнулись, погруженные в жидкость, пузырящуюся кислородом. Когда она сошла, Дан увидел в иллюминаторе бортовые часы: прошло девять часов тринадцать минут. Более чем прекрасно! Экспресс прошел по какому-то кратчайшему туннелю гиперпространства и вышел в другое его четырехмерное сечение.

Двигаться они ещё были не в силах. Ощущение сильнейшей слабости, учащенное сердцебиение, одновременное ощущение жуткой тошноты и острого голода.

Наконец, трясущимися руками Дан сумел стянуть с головы шлем. И тут же судорожная рвота и следом мучительный понос буквально вывернули его наизнанку. Но сразу же он почувствовал себя легче.

Он повернулся к Эе, помогая ей снять шлем. И сразу же с ней произошло то же, что с ним, – только сильней.

Уже вдвоем они занялись Лалом. У того всё произошло гораздо тяжелей.

Находиться в камере они больше не могли. Сильно кружилась голова, подгибались ноги, тряслись колени. Они задыхались от зловония.

Поддерживая с двух сторон Лала, который почти не мог сам идти, они выбрались из камеры и медленно, с трудом, добрались до бани. Помогая друг другу, смыли с себя нечистоты, затем напились горячего настоя лимонника. Потом Эя осталась ухаживать за ещё слабым Лалом, а Дан, чувствуя, что уже может твердо двигаться, отправился в рубку.

Он захлопнул дверь загаженной камеры и включил голограф траектории. Заработали приборы координации, и через короткое время возникла голограмма звездного пространства со светящейся линией траектории, размытой между начальной и конечной точками гиперпереноса. На экране зажглись цифровые показатели координат, и Дан не сдержал восторженного возгласа: выход корабля произошел с очень малым отклонением – порядка полсигмы.1717
  Дисперсия случайной величины, средняя величина квадратов разностей значений случайной величины от их среднего значения, является мерой разброса данной случайной величины. В статистике часто употребляется обозначение σ². Квадратный корень из дисперсии σ называется среднеквадратичным отклонением, стандартным отклонением или стандартным разбросом. Во многих практических вопросах пренебрегают возможностью отклонений от среднего значения случайной величины, превышающих 3σ, т.к. соответствующая вероятность меньше 0,003 – т. н. правило трёх сигма.


[Закрыть] Значит, через три месяца они будут у планетной системы, в которую входит Земля-2!

Он передал эту весть Лалу и Эе, как и он, радостно её воспринявшими. Лал чувствовал себя уже лучше, и Эя ушла проведать животных в их камерах и забрать оттуда щенка.

Оказалось, что животные перенесли выход значительно лучше людей. Щенок бежал перед Эей, громко тявкая и виляя хвостом.

Через два часа они с удивлением почувствовали полнейшее отсутствие неприятных ощущений. Эя произвела осмотр: пропустила обоих мужчин и сама прошла через кибер-диагност. Всё, действительно, были в полном порядке. Тогда перебрались в рубку, уселись в кресла, и Дан включил рулевые двигатели, чтобы сориентировать экспресс в сторону планетной системы Земли-2. После этого они подкрепились, и Лал с Эей отправились спать.

…Дан остался на вахте. Он сидел в рубке, посасывая трубку. Слышно было, как робот ползает по камере, отмывая и дезодорируя её. Дан включил экран-купол и жадно смотрел на незнакомые очертания созвездий. Нажав кнопку, выделил звезду, к которой летел корабль.

Потом переключил экран на изображение обратной стороны пространства – и обрадовался, увидел кое-где знакомые созвездия. Он нажал другую кнопку и выделил Солнце среди огромного количества кажущихся незнакомыми звезд.

Там Земля: зеленые растения, города, люди. Прекрасная Лейли. Здесь их только трое. Но ближе их – Лала и Эи – для него давно нет никого.

В том, что они здесь, – немалая заслуга Лала. Его рассказ о графиках разностей простых чисел в день их первой встречи явился толчком, приведшим к завершению более чем столетней работы – созданию теории гиперструктур, переместившей основные понятия подобно сегодняшнему переносу. И благодаря этому они сейчас здесь. Ему удалось сделать это: Дан не гордился, он только был доволен.

Мысль его вернулась к Лалу. Сколько лет прошло с тех пор? Немало. Столько пережито вместе, столько переговорено. И всё же Лал часто о чем-то думает, но не говорит, умалчивает. Такое иногда приходило в голову и раньше, но он слишком быстро об этом забывал, поглощенный собственной работой. Сейчас, когда они были заняты мало, эта мысль появлялась всё чаще. Что мучает его? Не решает ли какие-то сложнейшие вопросы в своей области? И может быть, не менее трудные, чем когда-то пришлось решать ему самому. Какие?

Эя появилась в дверях рубки, прервав его размышления.

– Дан, я уже отдохнула. Иди, поспи.

– Не хочу, спасибо.

– Иди, я, всё равно, больше спать не буду.

– Да я тоже не засну.

– Тогда я посижу с тобой. Или ты хочешь побыть один?

– Нет: посиди. Лал спит?

– Нет, конечно. – Лал стоял в двери со щенком на руках. – Всё равно не уснуть. Давайте ужинать?

– У тебя гипераппетит?

– Отнюдь: только желание отметить наш перенос. Ставлю на голосование.

– За.

– За!

– Отлично: устроим торжественный ужин с праздничной сервировкой.

Они перешли в сад-салон. Робот прикатил туда столик с небольшим количеством закусок: есть им, в общем-то, и не хотелось. Только отпраздновать событие. Хотя и без вина – космос есть космос, и нарушать запрет никому не приходило в голову: в кубки налили душистый тонизирующий нектар.

– Дан, первый тост за тобой.

– Что ж, ладно. Я поднимаю кубок за вас, прекрасные мои, за достижение цели и за Землю-2! Теперь ты, Лал.

– Уступаю очередь Эе.

– Я пью за зеленую планету и кислород, которым можно будет дышать! За Дана, сотворившего чудо, и за честь и счастье быть с вами!

– Ну вот! Произошло такое событие: люди в полном своем естестве, с руками-ногами, а не полуискусственные киборги, перенеслись за считанные часы за сотни парсек1818
  Парсек – расстояние, с которого средний радиус земной орбиты, перпендикулярный лучу зрения, виден под углом в одну угловую секунду (1″). 1 парсек ≈ 3,08568×10¹³км = 3,2616 световых лет.


[Закрыть]. Это же, действительно, – чудо! Эя правильно сказала. Но так мало. А Дан ещё меньше. Говорите ещё! Самые пышные выражения сегодня не будут высокопарными.

– Тогда скажи ты, младший брат: всё равно, лучше тебя никто не скажет.

– Ты не совсем прав: об этом уже были сказаны прекрасные слова – и не мной. Я их сейчас напомню. – Он быстро нашел нужное в своем архиве, включил воспроизведение. На экране появился Дан в яркой праздничной одежде, произносящий речь в день прихода сообщения об открытии Земли-2. Когда экран погас, Лал повторил его последние слова: – «И может быть, идя к цели, мы откроем нечто хорошее в себе самих – новое, ещё неизвестное. Или вспомним что-то, что растеряли раньше на пути нашего развития». Пью за эти великие слова и за прекрасный смысл их!

– По-моему, ты что-то не договариваешь, младший брат.

– Ты прав, Дан! Я скажу. Но не сегодня. Лучше сыграй нам. Что-нибудь старинное. Бетховена. Пожалуйста!

Дан играл сонаты Бетховена1919
  Соната «Аврора (Waldstein)». Исп. Владимир Горовиц. https://yadi.sk/d/QaM0o22z3JgNUA


[Закрыть]. Неукротимая мощь музыки как никогда подходила к их настроению, взволнованности. Закончил он исполнением «К Элизе»2020
  Исп. Валентина Лисица https://yadi.sk/d/OQBbv2Ja3KsfBX


[Закрыть] – глядя на Эю.

«Прекрасно, Дан! Прекрасно, мой старший брат. Ты сможешь – ты поймешь всё!» – думал Лал, глядя на Дана повлажневшими глазами. Эта вещь, в которой звучала трогательная нежность, сегодня совершенно потрясла его.

– Идите отдыхать, сказал он, – сказал он. – Я останусь на вахте.

– Спасибо, брат. Пойдем, – сказал Дан, протягивая Эе руку. – Спокойной тебе вахты!

– Чудесной вам ночи! – Лал проводил их взглядом. Эя будет с Даном: он заслужил это сегодня. А ему, Лалу, совершенно необходимо побыть сейчас одному.

…Через три месяца они будут у цели. Всего три месяца. Потом неизвестно, как сложится обстановка, как пройдет разведка, как встретит их планета, – и многое другое. Сейчас они относительно свободны: могут работать не больше, чем хотят.

Пока – всё идет неплохо: необходимая подготовка проведена. Они жадно впитывали всё, что он говорил: социальные темы по настоящему интересуют их. Пора ознакомить их и с выводами. Будет, конечно, не просто. Но они поймут, они не смогут не понять: как Дан сегодня исполнял «К Элизе»! Какая нежность, сердечность, доброта, какая человечность были в его исполнении, в неслучайном выборе этой пьесы. Без этого всего понять его, Лала, нельзя, – но имея, не понять будет невозможно.

Щенок мокрым теплым носом ткнулся ему в руку; потом, поставив передние лапы на колени, поднял морду и стал вопросительно смотреть в глаза. Лал забрал щенка на руки, погладил.

Пора. Как раз! Дан уже явно кое о чем начинает догадываться: «По-моему, ты что-то не договариваешь, младший брат». А его неожиданная злость и непривычная для современного языка грубость выражений, когда он говорил об употреблении в пищу мяса неполноценных. Грубость, обрадовавшая Лала не меньше, чем она шокировала Эю.

А Эя беспокоила Лала больше всего, ибо главная роль в его плане отводилась именно ей.