Текст книги "Целинный разлом. Повесть"

– Може и правильно, но я четыре года скакав по тим оврагам на своём боевом Т-34, – Иван придвинулся, со стулом, ближе к заведующему, – да я на этих «тарахтелках» враз всю степь «обгуляю». И Гришу научу!

– Ишь ты «Обгуляю». Да у меня половина танкистов! А когда жара за сорок, не выдерживают, прямо на ходу в обморок падают. Ну, хорошо. Принимаю такое решение: Завтра выходите в поле подсменными. Неделя стажировки, а там посмотрим. Сегодня оформляйтесь и садитесь изучать материальную часть тракторов. Вечером я проведу небольшой экзамен. Если наставники скажут добро, определю вас на самостоятельную смену. Шура, мой диспетчер, проводит вас на инструктаж по технике безопасности и, с богом! Да, Глимхан Мусалимович! Правильно я называю? Сдайте документы секретарю партячейки для партийного учёта. У нас ячейка небольшая, семь коммунистов, но партийная дисциплина крепкая.

– Яков Михайлович! Называйте меня Григорий Михайлович, чтобы язык не ломать. Я уже привык.

– Хорошо. Вы моложе меня, поэтому буду называть Иваном и Гришей. Договорились? Вот и ладненько. А Михалычем, как кличут меня мужики, буду я. Шура! Ты, где там застряла? Покажи новичкам всё, что нужно. До вечера.

Через неделю, Михалыч пожимал руки Ивану и Грише.

– Не ожидал! Столько лет не работали на технике, а получили отличную оценку от наставников. Я уже распорядился закрепить вас за тракторами. Завтра выходите на самостоятельную смену. В третью бригаду. У нас осталось одно поле. Шестое. Это будет ваше первое поле на целине.

Первое поле на целине! Гриша был ошеломлён увиденным. Ровная, бесконечная скатерть, расчерченная чёрными полосками пашни, сливалась с небом у горизонта. Ковыль уже выбросила свои белоснежные, сверкающие на солнце, метелки. Легкие порывы ветерка приводили их движение и, о чудо! Белая скатерть превращалась в море с бесконечно набегающими ковыльными волнами, а трактор в корабль, плывущий по этим волнам. Гриша вдруг почувствовал себя капитаном, которому подвластны эти бесконечные просторы. Где-то впереди Иван, на своём тракторе, приветствовал лёгким шлейфом пыли. Сзади, трёхкорпусной плуг, оставлял ровную, чёрную полосу перевёрнутой земли. С каждым кругом эта полоса расширялась, превращаясь в чёрное поле, готовое принять неизведанные ему семена, которые люди зовут хлебом. Что-то в этом было загадочное, выплывающее из старины, связывающее в сознании невидимые ниточки с дедами и прадедами. Гриша вспомнил слова отца, когда он брал его в поле: «Глимхан! Никогда не ругай землю, без надобности не ковыряй её и не жги. Наши предки веками отвоёвывали её у леса. Она кормит и поит нас. Она даёт нам жизнь!». Правильно тогда Гриша принял решение: – Окончить курсы трактористов перед войной. И даже успел в 41-м поработать в колхозе. Правда, трактор был другой – американский. Не то, что этот. Пятьдесят четыре лошади! Видел бы отец, как его сын покоряет это, волнующееся ковылью, поле. Не увидит. Убили его кулаки в 40-м! Убили, как председателя колхоза, как верного борца за Советскую власть. А может всё-таки видит? Из-за белых облаков, плывущих по голубому небу. Из-за колыхающего горизонта этих бескрайних степей. Наполнив «гордостью» своё сердце, Гриша вдруг запел:

 
На горе колхоз, под горой совхоз.
А мне миленький задавал вопрос
 

Дальше Гриша слов не знал, но мотив навязчиво заставлял повторять эти слова снова и снова:

 
На горе колхоз, под горой совхоз.
А мне миленький задавал вопрос
 

Стараясь отвлечься от навязчивой мелодии, Гриша решил перебить её, другой, услышанной недавно песней:

 
Едем мы, друзья,
В дальние края,
Станем новоселами.
И ты, и я!
 

«Вот, это другое дело, – Гриша улыбнулся самому себе, – а, то «Миленький задавал вопрос» – работать надо, а не вопросы задавать! – Гриша заметил впереди трактор Ивана и остановился.

– Всё, шабаш! Обед, – Иван подошёл с узелком, – давай, Гриша, у тенёчек. Трошки отдохнём. Бежит мой конь, як той жеребец необъезженный! Я за ним не поспеваю. На таких тракторах мы Гриша с тобой скоро стахановцами станем.

– Да. Алексей Григорьевич сейчас бы порадовался за нас. Пятнадцать лет землю снизу «чесали», теперь сверху «гладим». Землеробы! А, что? Мне нравится. Смотри, как степь ковыльная волнуется? Радуется! Когда девушка женщиной становится, она рожать начинает. Род продолжает! Так и земля. Погладили мы эту землю своими плугами, глядишь, и родит она к осени добрый хлеб. Была целина, стала полем-матерью! – Гриша развязал свой узелок.

– Вот тоби и матери! – Иван облизал деревянную ложку, – Так це каша из одной кастрюли. Фенька варила, а Валюха в чашки насыпала. Молодцы наши бабы, свой колхоз создали, голодными не будем. Эх! Сейчас бы ту горилку из ресторана, що в Сталино подавали. Помнишь, Гриша, як мы телевизоры покупали? Так, через ту горилку, тильки на радиолу и наскребли. Ничого! Тий «Рекорд» буде наш, як мы здесь поставим рекорд. Шо я сказав? Я, и сам не поняв. Я говорю, що заработаем и на телевизор, и на пальто кожаное. На таких-то конях! Завтра пять лемехов попрошу! Михалыч мужик добрый!

…Июнь пролетел незаметно. Боронование. Посев. Вот и поля оделись в зелёный наряд. Дожди порадовали землю. Быть урожаю! Весь июль Гриша провёл в мастерской – готовили технику к передаче в совхоз. В первых числах августа собрались механизаторы на собрание в красном уголке МТС.

– Вот и настал день, когда мы должны расстаться, – Алибек Таукенович, ещё утром приехавший из Фурманово, вышел на трибуну, – свою задачу перед партией и правительством МТС выполнило. Выполнило достойно, помогая колхозам и совхозам осваивать целину. Совхозы экономически окрепли, подготовили профессиональные кадры, способные принять эстафету от машино – тракторных станций. Отвечая на, ещё не заданные вопросы, хочу подчеркнуть. Техника передаётся вместе с механизаторами, которые на ней работали. Для них сохраняются тарифы и порядок оплаты труда. Заработная плата будет выдаваться деньгами. Сохраняются все льготы, действующие до сегодняшнего дня. Яков Михайлович, большое ему спасибо, заканчивает свою деятельность в качестве заведующего филиалом МТС, и начинает свою работу в качестве главного инженера совхоза. Поздравляем вас, Яков Михайлович, и желаем трудовых успехов в новой должности. В районе, на базе МТС, будет создана ремонтно – техническая станция (РТС), где будет централизовано проводится ремонт и замена крупных узлов и агрегатов, осуществляться поставка запчастей, методическая помощь по проведению технического ремонта и обслуживания, а также капитальный ремонт техники. Оставляем мы себе только мобильную колонну комбайнов, чтобы поддерживать колхозы и совхозы в период уборки урожая. У нас, на собрании, присутствует директор совхоза Сабит Абишевич Курмангазиев. Мы бы хотели Вас послушать.

– Я благодарен коллективу МТС за ту помощь, которую вы оказывали совхозу, – директор совхоза не стал подниматься на трибуну, а остановился прямо у первых рядов, – Я не сомневаюсь, что и в дальнейшем мы увидим такое же отношение к работе. Для нас ничего не меняется. Мастерские остаются на месте. Техника, в основном, на месте. Список механизаторов, Яков Михайлович, передаст в отдел кадров. Ближе, с каждым, будем знакомиться по ходу работы. Хотел бы выразить от имени совхоза огромную благодарность директору МТС Алибеку Таукеновичу и райкому партии, за неукоснительное выполнение решений Коммунистической партии по укреплению сельскохозяйственного производства.

В августе началась уборочная страда. Иван с Гришей, в составе ремонтной бригады, мотались по полям, на ходу ремонтируя технику. Домой возвращались затемно. Усталые, чумазые, но довольные. Обещали премию и хорошую зарплату. Женщины побелили стены и потолки, и теперь комнаты пахли мелом. Феня успокоилась. Гриша, как раньше, поужинав, возился с детьми, по два часа рассказывал о работе. Кашель поутих, но ноги ещё беспокоили. Дети подружились с местными ребятами и с утра до вечера играли во дворе. Любочка научилась бегать и говорить и, теперь, её не остановишь. С Валиными девочками носится по комнатам, как угорелая: «Того и гляди ноги переломает!». Жизнь опять налаживается! Да и люди здесь хорошие. Вот вчера опять приходила соседка.

– Кым мында бар? Кто здесь есть? Валя, Феня! – на загорелом лице блестят улыбчивые глаза. Цветастая кофточка подчеркивает гибкий стан. Белая косынка сползла набок, – Мен сізге ет әкелдім. Хозяин баран резал. Сказал, мясо дай. Сіз бешбармақ істендер. Бешбармак делаешь. Дети сильный джигит будет.

– Манзипа! Що ты придумала? Який бешбармак? – Феня взяла из рук соседки тазик с мясом и пригласила за стол, – наварю борщу. Приходите ужинать.

– Нет, бешбармак надо, – Манзипа хитро поглядела Валюху, пришедшую, из другой комнаты, – скоро казах будешь. Қонақ келеді. Бешбармак надо.

– А, как той бешбармак, ци башпармак робить? – Валюха приподняла ребрышко из миски, – здесь же только мясо.

– Мен учить буду! – Манзипа вышла на середину комнаты и сделала «умное» лицо, – Мына етті қазанға саласын. Ет казанда қайнап піседі. Содан соң етті қазаннан аласын. Кейін қамыр істеу, еттін наны. Осы қамырды қазанға кайнап тұрған суға салысын. Қамыр піскесін қазаннан аласын, оны үлкен тарелкеге саласын. Қамырдың үстінен етті кесіп саласын. Сорпаны касеге құясын. Керемет сорпа! Сорпаға картоп, пиязбен тұз саласын. Осы сорпаны тұздық деп айтады. Осы сорпаны бешбармақтың істінен құйып шығасын. Міне бітті, жарайды. Дәмді тамақ! Қонактақтар сізге рахмет айтады. Жақсы!22
  Это мясо в казан положишь. Когда мясо сварится, мясо вытащишь. Замесишь тесто и раскатаешь на большие лепешки. В казане сваришь лук, можно картофель, посолишь. Затем в бульоне сваришь лепешки. Выложишь на большое блюдо лепешки, сверху мясо, картофель, сверху лук. Хороший бульон! Хорошая еда! Гости будут довольны. Спасибо скажут. (вольный перевод с казахского).


[Закрыть]

– Ты, що нибудь зразумела? – Фенька, сдерживая смех, уткнулась в плечо Валюхе, – Манзипа! Давай вечером зайди, когда Гриша с работы прийде. Ему ещё раз скажешь, вин не забуде. А я всё-таки борща зварю!…

…А первого сентября Радис и Борька пошли в школу. Борька подружился с Талгатом и теперь они сидели за одной партой. Учительница Карлыгаш Утеповна Борьке не понравилась. На уроках арифметики пол урока объясняла на казахском языке, пол урока на русском. Из восемнадцати учеников шестнадцать были казахи и, только Борька и Денис говорили «на русском языке». Чистописание ещё, как-то удавалось преодолеть, но «Речь» была просто мукой. Через неделю Борька принёс домой первую двойку. После третьей двойки в дневнике появилась первая запись: «Прийти с родителями».

– Это як зразуметь? – мать, по слогам, прочитав «Приглашение» строго посмотрела на сына, – у первом классе были одни пятёрки, а зараз двойки.

– Я не знаю, – Борька уклонился от подзатыльника, – я пересказываю, а вона меня ругае.

– Ругае, значит заслужив. Вот отец с работы прийде, вин тебе покаже, що ты заслужив.

– Я стараюсь, а вона каже, що неправильно. Вот сёдня, я сказал, шо овощ это цибуля, а она говорит, шо такого овоща немае. А есть тильки лук. Я говорю, хай буде лук. А вина говорит, шо хай, це по немецки. А нужно говорить пусть. Я говорю, хай будет пусть. А она говорит, шо я нарочно. Я не брешу! У Талгата спроси, вин слышал.

– Що мени с тобою робить? Треба говорить, що учитель каже. Я в школу не пийду, хай, папка с учителем поговорит. Ох, и намучаются учителя с вами!..

…Проблемы у Борьки в школе стали неглавными, когда из медпункта принесли записку: «Сафину Г. М. срочно явиться к фельдшеру для консультации». У Феньки, впервые после переезда, защемило в груди. «Гриша казав, що всё хорошо. Ноги не болять. Да и кашель уже не тот, тильки по утрам трохи». Гриша, придя с работы, успокоил:

– Да, ничего страшного, документы, наверное, передают из МТС в совхоз. Завтра заскочу, узнаю, что ещё непонятно.

В медпункте фельдшер Сауле, врач лет сорока, была подчёркнуто вежлива, но говорила, как показалось Грише, с некоторым укором.

– Сәлеметсіз бе. Что же, Вы, Глимхан Мусалимович, решили утаить информацию о своих проблемах со здоровьем? Где Заключение врачебной комиссии и Направление для постановки на учёт по месту жительства? Я за вами, с милицией, бегать должна? За пять месяцев пять минут не могли выкроить?

– Извините, меня Сауле Булатовна. С этим переездом я просто забыл об этой бумажке. Где – то дома затерялась. Потом уборка началась, и времени совсем не было. Да мне лучше стало и, я подумал, что уже не важно. Даже лекарство перестал принимать. А как Вы узнали про мою болезнь? Я никому не говорил о ней.

– В районную поликлинику поступила медицинская карточка с прежнего места приписки, с приложенной копией медицинского заключения. Вот смотрите: «Подлежит учету и контролю в медицинском учреждении по месту пребывания. Диагноз: „Антракоз“. Противопоказания: 1. Работа, связанная с угольной пылью. 2. Работа, связанная с машинными маслами и добавками. 3. Работа, связанная с загазованностью рабочего места. Периодичность осмотра – ежемесячно». Вы это знали?

– Нет, не знал. Это, наверное, записали, когда мы уже уехали. В моём Заключении написано, что необходимо сменить климат и контакт с угольной пылью. Я же говорю, что мне стало намного лучше.

– А вот это мы сейчас посмотрим, – врач, попросила раздеться, послушала легкие, осмотрела ноги, – Что я могу сказать? Изменился характер поражения кожи ног. Просматриваются опасные признаки уязвления от машинных масел. Бронхи блокированы, но это ничего не значит. Нужен повторный рентген. Курите? Создаете искусственную загазованность легких? Если немедленно не прекратите курить, бронхиальная астма вас догонит. Не сомневайтесь.

– Вы советуете мне дальше принимать препараты, что выписали в Донбассе? Я продолжу.

– Продолжать принимать обязательно. Я выпишу вам дополнительный курс. Но это не главное. Я обязана направить заключение и рекомендации директору совхоза о смене работы. Контакты с машинными маслами исключить! Можете остаться без ног. И заканчивайте с курением. Я не пугаю, я предостерегаю.

Только через неделю Гриша смог выбраться в контору совхоза. Решил ни Фене, ни главному инженеру пока ничего не говорить. Фене сказал, что плановый осмотр. Сабит Абишевич встретил Гришу приветливо. Грише даже подумал: «Пронесло!». Но директор нашёл в столе бумаги от фельдшера и, положил их перед Гришей.

– Ну, что Глимхан! Я должен Вас огорчить. Целина для вас закончилась. Мы тут посоветовались с Яковом Михайловичем и пришли к решению, что нельзя рисковать твоим здоровьем. У тебя большая семья. Ей не понравится, если ты будешь отлёживаться по больницам. И терять тебя не собираемся. Есть к тебе предложение. В тридцати километрах есть два зимних стойбища. Каскыр купа и Ак купа. Райком партии поддержал нашу инициативу об увеличении поголовья овец. Попробуем развести новую породу овец – Едильбаевская курдючная, мясо-сального направления. Считайте, что это партийное поручение. Я предлагаю посоветоваться с семьёй и взять в управление одну отару численностью тысячу голов. Я просто уверен, что там вам понравится. А когда со здоровьем будет получше – вернётесь. Дом для семьи и базы для овец к концу месяца будут готовы. Помощника мы вам направим, местного. Яков Михайлович выделит вам машину, чтобы съездили, осмотрелись. С решением не тяните, время поджимает.

– В народе говорят «Волков бояться – в лес не ходить». Я вырос в деревне. Супруга моя выросла в деревне. Посоветуемся, но предложение хорошее.

– У нас тоже говорят «Қасқырдан қорққан тойға бармас, шегірткеден қорққан егін екпес». Только волки у нас степные «Дала каскыры». Ружьё обязательно возьми. Как у вас говорят? «Бережённого бог бережёт». Сәттілік тілеймін! Желаю удачи.

Домой Гриша возвращался с волнением: «Как Феня воспримет новый поворот судьбы? Совсем запутал я её своими болячками».

– Иван казав, що ты в контору поехав, – Феня заметила растерянный взгляд мужа, – или що натворил на работе? Говорила тоби: «Твий язык – як помело!».

– Ну, что ты, Феня! Какой язык? – Гриша решил сразу всё рассказать, чтобы «сбить» волнение, – Меня, Феня, с работу увольняют. Пришли бумаги из поликлиники. Написали, что мне запрещено работать на технике. Написали, что масла могут привести к экземе ног, а это очень долго лечится. В мастерской мне работать нельзя.

– Я так и чуяла! Тильки, ту записку в руках подержала и почуяла. Що теперь буде? А як же диты? И куды ж нас черти занесли? Як теперь жить? – глаза Фени наполнились слезами.

– Да подожди ты, Феня! Послушай до конца. Дирекция совхоза, по рекомендации райкома партии, предложила мне заняться овцеводством. Дают отару, целую тысячу овец, и предлагают переехать в новый дом на зимнее пастбище. Там всё есть, что нужно. Обещают хорошую зарплату.

– А Радиску куды? А Борьку куды? – у Фени враз высохли слёзы, – или там школа е?

– Директор обещает интернат с полным обеспечением, здесь, при школе. Один раз в месяц будет выделяться транспорт для поездки домой. На неделе Яков Михайлович машину даст, чтобы съездить посмотреть, что да как. Тридцать километров отсюда. Ну, что думаешь, Феня?

– А, що думать? Думалку я дома сховала, як в телегу к тоби заскочила. Теперь ты мий человик, ты и решай. Я за тоби, як ниточка потянусь. Ой, Гриша! Вчора хотела тоби сказать, да побоялась, – Феня выпрямилась, как солдат в строю, – Дитё у нас буде. Тяжёлая я. Доигрались мы с тобой на цей целине. Що мне робить?

– Ехать на природу! – Гриша, вдруг засиял, подпрыгнул, подбежал к Фене, обнял, опять подпрыгнул, – я тебе, как будущий старший чабан говорю. На природу! На свежий воздух! Как ты меня обрадовала! Для нас целина только начинается! Дитё на целине! Девочка! Ну, Феня, ну порадовала.

– А то, що скоро сорок рокив буде? Ничого? – Глаза жены опять засверкали мокрыми бусинками, но теперь уже от счастья, – я думала, що заругаешь, а ты вона який.

– Який? Такой и есть. В воскресение съезжу в ту Ак Купу. И Ивана с собой возьму, может посоветует что, да как.

Дорога оказалась дальней. По пути машина остановилась перед камышовыми зарослями.

– Перекур! – шофёр выскочил из кабины, попрыгал, помахал руками, – впереди километра четыре камыши. Останавливаться не буду. Опасно. Здесь кабаны устраивают игрища. В прошлом году колёса пробили своими клыками, еле выбрались. Да вы не бойтесь, полчаса и мы на той стороне. Ну что? Поехали!

Директор совхоза не обманул. В степи действительно стоял новенький дом из самана, на три комнаты с кухонькой. Добротный сарай, покрытый камышовыми матами. Колодец с «Журавлём». В пятидесяти метрах саманная кошара для овец с плетневым выгулом – «Калдой». В ста метрах ставок, наполненный талыми водами. И не души до самого горизонта! Только километрах в двух, что-то чернело.

– Это второе стойбище – Қасқыр Қопа. Сейчас туда проскочим. Директор просил вам тоже показать.

– А почему Қасқыр Қопа? – Иван всю дорогу молчал и, только сейчас заговорил.

– Қасқыр – волк. Қопа – камыш. Там камышитовые заросли подходят ближе. Волки собираются в стаи и зимуют в тех камышах. Да вы не волнуйтесь! Степные волки – безобидные звери. Летом охотятся на сайгаков, зимой на кабанчиков. Людей сторонятся. Я здесь уже десять лет и, ни разу не слышал, чтобы волки на людей нападали. Но на всякий случай ружьё всегда должно быть с собой.

Стойбище Қасқыр Қопа ничем не отличалось от стойбища Ақ Қопа. Видно, что бригада строителей недавно покинула объекты – ещё пахло свежей известью.

– Ну, что Ваня! Не одичаю я этой степи? Теперь, наверное, редко будем видеться?

– Ничого друг! Цей год пролетит и не побачишь. Я к тоби на охоту буду с Валюхой приезжать. Як засолим сала с того дикого кабана, горилка от счастья захлебнется. Смотри! Даже уголь на целый год завезли, – Иван заглянул в пристройку к сараю.

– Ну, спасибо тебе друг! Значит, судьба нам и баранчиков попасти. Я уже лет двадцать овец не видел, как с колхоза на войну ушёл. Да и на лошади давно не сидел. А тех волков я не боюсь. Собак заведу, ружьё уже присмотрел. Поехали уже до дому. Это надо обмыть!

…Собирались к переезду в приподнятом настроении. Только Борька, да Валюха не участвовали в этом празднике жизни. Борька потому, что оставался в интернате среди незнакомых людей. Валюха потому, что уезжала подруга.

– И, что я буду делать в этих пустых стенах? Иван на работе день и ночь. Я со своими девочками с ума сойду от тоски. И даже Манзипа со своими баурсаками не поможет. Может на Украину вернуться? В Житомир, на родину а? Что же ты Феня молчишь?

– Ты же казала, що на родине никого немае? Хто тоби там жде?

– Твоя правда, Феня. Это я так. Просто грустно мне. Вы уедете, а нам не с кем будет по вечерам поболтать о том, о сём.

…Переехали до первого снега. Фене на новом месте понравилось. Дом тёплый. Две печки. Одна на кухне с большой плитой и духовкой. Можно печь хлеб, как в детстве мать пекла. Вторая печь встроена в стену между комнатами. Натопишь и в доме тепло. Колодец во дворе со студёной чистой водой. Нет только света. Радиола с пластинками пылится в сенях на полке. Гриша накупил керосиновых ламп для дома и целую дюжину «Летучих мышей» для кошары. Окна большие – днём светло. Спать можно и пораньше ложиться. Вот только душа за Борьку и Радиса болит. Как они там, в интернате? Радис обещал за Борькой присматривать, но сердце, всё равно не на месте. «Вдруг обижают деточек моих?». Гриша в заботах потерял чувство времени. Только завезли сено и комбикорм, как Ахмет пригнал отару. Когда овец загнали в кошару, Гриша ужаснулся «И как я с этим стадом справлюсь? Если в поле разбегутся, как собирать? Ведь бараны глупые создания!». Ахмет, помощник, направленный совхозом. Как заверили в совхозе – пастух от бога! Пятнадцать лет пасёт совхозных овец. А самому всего двадцать пять. Одинокий, как степной волк.

– Ты почему Ахмет не женишься? Вместе бы пасли своих овец.

– Далада қыз бала жоқ! (в степи девушек нет) – Ахмет не может подобрать русские слова, стесняется, – Кейін (после). Сұрай берменізші (Отстань от меня).

– Ладно, Ахмет. Если будешь хорошо работать, привезу я тебе невесту. Тебе какая будет по душе? Казашка или казачка? А может хохлушку подобрать? Будет один день бешбармаком кормить, другой день борщом с галушками! Ты не стесняйся, скажи, времени у нас много. А то высохнешь в степи, как саксаул, один.

– Бір өзім боламаймын. Көрдініз бе қандай мен күшік әкелдім? Мен оларды ұйретемін. Бірде-бір қасқырды отарға жақындатпайды! (Один не буду. Вы видели, каких я щенков привёз? Обучать буду. Ни один волк не подойдёт!)

– Сәттілік тілеймін! (Желаю удачи!) – Гриша похлопал по плечу помощника, – завтра лошадей пригонят. Посмотри. Я в лошадях не разбираюсь.

Первый месяц Гриша и Ахмет пасли овец вместе. Гриша осваивал науку управления стадом. Непростое дело оказалось – правильно пасти овец! В тихую, безветренную погоду пастух должен находиться позади отары, следить, чтобы овцы не уходили по сторонам. В ветреную погоду пастух впереди. Овцы бегут навстречу ветру, обгоняя друг друга. Не удержишь – растянутся на километры. К обеду, когда солнце стоит в зените, гони стадо к водопою! Напьются воды, ложатся в низине. Отдыхают! Только рогатые кошкары стоят по краям стада на пригорке. Охраняют! Можно спрыгнуть с лошади, размять ноги и немного отдохнуть. Как только солнце коснется горизонта, в стаде начинается перекличка. «Бе-е. Ме-е». Это значит «Домой! Домой!». Пастух опять переходит в конец стада и следит, чтобы никто не отстал. Как только ковыльные метёлки скрылись под снегом – пора на зимовку! В кошаре тепло!

В этом году снег покрыл степь рано. Уже к концу первой декады декабря степь покрылась прочной коркой льда.

– Гриша ағасы. Қой аяғын талға жырып алған, жараланды. Овца нога рана сделал!

– Молодец Ахмет! А я не обратил внимание. Завтра в поле выгонять не будем. Пусть в калде днём постоят, а ночью в кошару будем запускать. Только решить нужно, как водопой организовать. Займись желобами, а я сеном займусь.

– Всё. Уходим на зимовку! – Гриша, вернувшись вечером домой, обнял Феню, – теперь до весны в степь ни ногой! Будем поить, кормить и приплода ждать. Как там наша девочка? Не беспокоит?

– А хто ёго знает, чи девка, чи пацан? Може к новому году ногами затолкает? Буде шибко толкать, бо мальчик. Як слабенько, то девка.

– Девку хочу! Тамарой назовём, как ту царицу персидскую.

– Дурачок ты, Гриша! Всё спешишь. Ты, казав, що кажный мисяц машина хлопцев наших привозить будет. Где вона, та машина? Уже второй мисяц пошов. Мени снится, що Борька кажный день плачет.

– Я и сам не пойму, почему машины до сих пор нет. Отару в кошарах разместим и я съезжу. Да вот в субботу и поеду. Лошадь ко мне уже привыкла. Ты приготовь, что там передать. Одежку там, какую. Пирожков напеки.

– Зимнюю одёжу приготовлю. Що там, в том интернате, им дадуть?

В субботу, спозаранку, с узлами и мешком, выехал Гриша в Курман. Через камыши, помня рассказ шофёра, ехать, не стал. Решил объехать вокруг. Пусть лишние восемь километров. Бережённого бог бережёт! А вдруг лошадь зверей почует и понесёт? Ни какое ружьё не спасёт. И даже пирожки с рисом и луком, что Феня ребятам напекла!

В интернате только, что закончился обед. Ребята разошлись по комнатам. Отца Борька увидел через окно и, уже через минуту, в одной рубашке, в тапочках на босую ногу, стоял на пороге интерната.

– Что же же ты, сынок, раздетый на мороз выбежал? Простудишься!

– Папка! Ты почему так долго не приезжал? – по щекам Борьки бурным потоком потекли слёзы, – я каждый день выглядаю, а тебя всё нет. Ты же обещал, что машина меня домой привезёт. Папка! Забери меня отсюда! Я не хочу в интернате! Я домой хочу!

– Ну – ко вытри сопли, мужик! На, неси кульки в комнату, показывай. А где Радис?

– Вин на уроках, щас прийде, – Борька почувствовал запах пирожков. Слёзы мгновенно высохли, – я сбегаю, тут рядом.

– Ну рассказывай, как вы тут, – Гриша присел на Борькину кровать и обнял прибежавшего Радиса, – вижу, что несладко без папки с мамкой.

– Да, что ты батя. Всё нормально. У меня так всё отлично. Вот только Борька никак не привыкнет. Каждый день подушку по ночам мочит: «Домой хочу, домой!».

Радис рассказывал о школе, об интернате, а Гриша всё смотрел на жующего пирожки Борьку: «И отец есть, и мать есть, и братишки с сестрёнкой есть, а живёт, как сирота. Я бы на его месте тоже бы тосковал по дому. Нужно чаще приезжать!».

– Ты нас сейчас заберёшь домой? – Борька умоляюще посмотрел папке в глаза.

– Хорошие мои! Я бы хоть сейчас забрал. И мамка сильно соскучилась. Потерпите до зимних каникул. Вы же у меня мужчины! Далеко мы сейчас. Целый день ехать надо. На новый год на санях приеду и заберу вас. У нас теперь овечки есть. Много овечек. Целая Тыща! И две лошади. И семь щенков рыжих. Приедете на каникулы, будете обучать. А летом будете помогать овец пасти. Потерпите. Мы с мамкой вас любим и тоже сильно скучаем. Договорились? Вот и хорошо. А я посижу немного, зайду к учителям и обратно поеду. До темна нужно добраться, а то волки в степи голодные.

– А, что? Волки там есть? – у Борьки округлились глаза, – ты, папка, езжай пораньше. Мы потерпим, – Борька начал лихорадочно вытаскивать из мешка зимнюю одежду, полотенца, мыло и ещё какие – то мелочи, – а мамка там с Валеркой и Любкой одна, что ли? – Борька выглянул в окно: «Лошадь на месте. Значит, волки сюда ещё не добежали!», – езжай, папка. Ты же говорил, что целый день ехать нужно.

Ещё долго стоял перед глазами испуганный Борькин взгляд в окно. Гриша даже прослезился: «Нужно чаще приезжать. Сил нет на это, смотреть. Хорошо, что Феня этого не видит». По дороге заскочил к ветеринару получить лекарства от порезов на ногах у овец. На почте забрал накопившуюся «Правду». В конторе пришлось подождать, пока Сабит Абишевич не освободится.

– Да Глимхан, подвёл я тебя. Виноват. Но и ты должен меня понять. Поправили меня некоторые «товарищи». Вот я вижу, ты давно в «Правду» не заглядывал. Загляни. Там много новенького. О борьбе с использованием социалистической собственности в личных целях. О борьбе с личным подворьем. Вот представь. Выделю я тебе машину из совхоза для решения личных вопросов. Это два дня, не меньше. А учитываю бездорожье, ещё неизвестно на сколько. Совхозные дела стоят, пока ты своих детей пирожками кормить будешь. Кто отвечать будет? Директор совхоза! А мне это надо? Мне скажут: «Он тебе кто? Брат? Сват?». Так, что, Глимхан, будем действовать в рамках договора: «Обеспечить сохранение закрепленного поголовья овец. Получить приплод не менее 90%. Настричь не менее 2,5 тонны шерсти». Согласен? Ты просил дойную корову? У тебя есть на это право, как целиннику. Скоро зоотехник выезжает к вам для осмотра стада, и я попрошу привезти вам корову из совхозного стада. Сани тоже погрузят. Телегу весной перевезёшь. Вот чем могу помочь. Дети как в интернате? Не жалуются? Ну и хорошо. Сэтилик тилеймын!

Уезжая из села Гриша заехал в клуб проведать Ивана с Валей, но на двери клуба висел замок. Соседка Манзипа пригласила в дом попить чаю.

– Ой бай! Сен білесін бе? Олар кетіп қалды. Кеше жүктерін тиеп кетті. Валя далаға барамыз деді. Отар алған. Мен олардан сұрадым: «Сендер қайда кетіп бара жатырсыздар?». Олар сіздің жаққа барамыз деді. Сізді сол жақтан кездестіреміз деп кетті. (Ты не знаешь? Уехали они! Вчера грузились. Валя сказала в степь. Отару взяли. Я спросила «Куда вы едете?» Сказали, что в вашу сторону поедут. Вас увидят). Ой бай!

– Что же мне директор ничего не сказал? Забыл наверное. Ладно, разберёмся.

…Феня забросала вопросами:

– Як мои дитятки? Не болеють? Извелась я вся. Душа не на мисте.

– Да, всё хорошо, Феня. Кормят хорошо. В интернате тепло. Вот только учителя говорят, что Борька учиться не хочет. Ленится. Способности есть, а троек полный дневник. Но это пройдет. Привыкнет и всё образуется. Радис за ним присматривает. У них даже койки рядом. Я к Ивану заезжал. Нет их там! Куда – то уехали. Манзипа сказала, что к нам заедут по дороге. Наверное, к свояку поехали в Шипово, в соседний район. Никого не было, пока я ездил в Курган?

– Ни бачила я никого. Ахмет казав, що свет бачил на Каскыр Купе. Може вони?

– Я у директора совхоза был. Он ничего не говорил. Иван, насколько я знаю, овец в глаза не видел. Он, свой трактор, ни на каких баранов не променяет! Я тут немного крупы привёз, керосину и спичек. Да чуть не забыл! Корову нам скоро привезут. Дойную! По программе переселенцев.

– Оце добре! Що Валерику и Любочке цей чай? Буде молоко – буде и сметана, буде и творог. Оце добре!

– Да и Тамарочке молоко нужно! – Гриша нежно положил руку на Фенькин живот, – как она? Не беспокоит ещё? «Кыз бала!».

– Дабалакаешься раньше времени! Охальник! Пойдем, накормлю. Валерка! Люба! Где вы там? К столу!

Утром Ахмет доложил о проделанной работе. Гриша остался доволен «Хорошего помощника мне дали! Расторопный!».

– Дядь Гриша! Мен кеше қамыс кесуге бардым. Қашарда тесіктерді бітеуге. Қасқыр Қопада жарық жанып тұрды. Екі түйе тұрды. Бұл жерге кім келгенін білмейсіз бе? (Я вчера за камышом ездил. Дырки заделать в кашаре. На Каскыр Купе свет горел. Два верблюд стоял. Вы не слышали, кто заехал?).