Текст книги "Феникс Сапиенс"

3. Большой Курзыц

Через два дня пути после бурной стоянки впереди показалось что-то странное – гряда, идущая поперек речной долины через пойму. В середине гряда разделялась широким проемом, куда и втекала река. А справа перед грядой выступали огромные ровные утесы. Они расположились на одинаковых расстояниях друг от друга, как зубы чудовища, а между ними – глубокие тени, будто ворота во тьму. Только зубы торчали изумительно ровно – выщербленные, местами обломленные, но шли друг за другом, будто их тщательно выстраивал некий великан. Между двумя из них сверху лежала перемычка. Приемыш с его зрением первый увидел утесы и осознал, что что-то с ними не так:

– Смотрите, какие скалы! Таких скал не бывает, но я их вижу!

– Постой-постой, – пробормотал Камнебой, – это мне что-то напоминает. Как там в легенде: «То, что не может быть сотворено ни человеком, ни природой…»

– Курзыц! – воскликнул Остроглаз. – Не смотреть! Там курзыц, все лицом вниз! Закрыть лицо руками!

Женщины сели, уткнув головы в колени, малышки испугались и заплакали, уткнувшись в спину Мамаши. Камнебой с Землеведом переглянулись, а Приемыш смотрел как зачарованный и бормотал:

– Курзыц, вот он какой, огромный и красивый. То, чего не бывает… Наконец я его увидел, увидел!

– Пристаем к левому берегу, – скомандовал Землевед.

Камнебой с Остроглазом встали на весла, Землевед – на рулевое весло, женщины уставились в настил плота, прикрыв руками лицо – только бы не видеть страшные зубы. Гребли неистово, но тяжелый плот реагировал медленно и неохотно – пока он двигался к левому берегу, течение снесло путешественников на две тысячи шагов. До гряды осталась еще тысяча. Впереди явно слышался тяжелый шум несущейся бешеной воды. Женщины первыми бросились на берег и упали ниц во влажный ил. Прыгулька с Веселькой оправились от испуга и, как обычно, радостно запрыгали, с удивлением глядя на поверженных мамок. Землевед с Камнебоем спокойно зачалили плот.

– Боитесь… Курзыц увидели… Да встаньте же из грязи! – вскричал Землевед. – Ему нет дела до вас. Все его боятся, хотя раньше никто не видел. А я видел! Хоть и не такой огромный, но страшнее. Не верьте глупым сказкам! Вставайте, я расскажу вам, что видел.

Женщины сели на корточки, все расположились лицом к Землеведу, затылком к жутким утесам.

– Сядьте лучше! Мамаша, сядь на этот камень и посади малышек на колени, чтобы не скакали. Я хочу, чтобы все выслушали внимательно. Что, по-вашему, у меня в нашейном мешочке?

– Палец деда?

– Клок волос бабушки?

– Горсть родной земли?

– Шило?

– Нет, это не шило, – ответил Землевед, снял мешочек, развязал его и достал зеленый прозрачный кружок. – Смотрите!

– Курзыц! – воскликнул Остроглаз и отскочил.

– Курзыц… – обреченно прошептала Мамаша, снова закрыв глаза руками.

– Курзыц, курзыц! – радостно закричал Приемыш. – Дай подержать! Ой, тут какие-то знаки!

– Сможет ли человек сделать такое, будь он хоть трижды Камнебоем? Есть ли в природе такой прозрачный камень? Могла ли природа сотворить такое?! А что тут за тайные знаки, кто-нибудь знает ответ?! Я видел похожие знаки на скале на подъеме к горе предков, но никому не говорил про них. Чьи знаки, кто их высек? Я ношу этот курзыц на шее уже два года и, как видите, здоров и ничем не одержим.

– Отец, ты одержим далекими странствиями, – возразил Остроглаз.

– Не одержим, а привержен. Так что все страшные сказки про курзыц – козлиное дерьмо. Нет в нем ничего страшного. В нем есть тайна, и эта тайна куда глубже и важней страшных сказок. И мы ее должны разгадать.

– У тебя есть хоть какие-то догадки? – спросил Камнебой.

Есть, но они слишком странные. Два года назад я ходил далеко на восток, за следующий хребет, что в восьми днях пути. Именно там я нашел этот маленький кружок. Там плохо, но интересно. Там редко идут дожди – они все выпадают в наших горах и на западном склоне того восточного хребта. Там чахлая растительность – сухие кусты с маленькими листьями, и надо долго искать воду – большинство русел давно пересохли. Зато там много окаменевших костей – тонких и толстых, как ноги носорога. Я находил даже окаменелые костяки рыб, хотя откуда им там быть? И однажды я за восточным хребтом на берегу высохшей реки нашел курзыц размером с большой шалаш. Он был каменным, темно-бурым. Но он был совершенно одинаковым с двух сторон, камни такими не бывают.

– Как это с двух сторон? – спросил Остроглаз.

– Сядь на четвереньки, обопрись на локти. Вот так, ты одинаковый с правой и левой стороны. И курзыц так же. А если смотреть сбоку, то он выглядел вот так (Землевед нарисовал пальцем на песке контур: трапецию с закругленными углами и двумя кружками снизу) – тут у него снизу по бокам, где у тебя колено и локоть справа, – два круга, тоже каменные, но другого цвета – почти черные. На кругах с внешней стороны – равномерный узор: продольные и поперечные борозды, посередине – круглый выступ. Слева, где у тебя локоть, был такой же третий круг точно напротив этого, и кажется, напротив вот этого, там, где у тебя левая нога, был четвертый круг, присыпанный галькой с глиной. Ладно, встань! Мне показалось, что курзыц вначале не был каменным. Он раньше состоял из чего-то другого, не из камня, а потом был затянут песком с илом и превратился в камень. Потом вода размыла песок, и каменный слепок оказался снаружи. Я думаю так потому, что видел каменные деревья – лежащий ствол, стоящий пень с корнями – я видел их там же. То были точно деревья, на них были видны сучки, кора, даже кольца, и точно каменные – звучали при ударе, как камень, я даже отколол кусочек.

С левой стороны в одном месте камень курзыца был рыхлым. С помощью крепкой сухой ветки я расковырял выемку и вдруг наткнулся на что-то твердое и начал аккуратно расчищать твердый предмет… Он оказался костью, я стал расчищать дальше – то была рука человека! Окаменевшие кости предплечья. Я расчистил до кисти руки – она была на месте и как будто держала кусок большого кольца.

– О, ужас! – сказала Мамаша. – Курзыц поглотил человека!

– Я тоже сначала так подумал. Потом засомневался: а зачем его рука держит кольцо? Не знаю. Я говорю, это тайна! Человек, чей скелет я там нашел, – кто он? Наш предок? То ли он создал курзыц, то ли стал его жертвой? А если курзыц создали люди, значит, они были могущественней, чем Природа, чем духи предков! Где они! Мы должны их найти или хотя бы их следы. Почему мы до сих пор не видим других людей? Куда они делись? Давным-давно, до нас, в мире происходило что-то недоступное нашему уму. Разве это не главная тайна?

– Отец, пока мы сидели в своей долине – все в жизни было просто, – заговорил Остроглаз. – Тут мы, а за хребтом враги. Здесь наша деревня, там – речка, в ней рыба, дальше – ореховая роща, за ней – пастбища с нашим скотом, за пастбищами – болото с крокодилами, саванна и лес, там – дикие антилопы. Живи и живи: все просто, все понятно, все известно. А теперь? Где враги? Откуда исходит опасность? Куда девались крокодилы и каких зверей мы встретим завтра? Что за страшилище стоит за моей спиной? Ты сам задаешь вопросы, на которые нет ответа! Зачем нам такой мир, который треплет и терзает душу? Зачем мы покинули дом? Ты убедительно говорил про уголок и про весь мир. Но давайте все-таки поскорее найдем тот уголок, осядем, и тогда можно спокойно думать о тайнах мира.

– Что с тобой, сын? Ты же у меня смелый воин! Почему же ты испугался простой неизвестности, ты ведь не боялся сильного врага? А неизвестность, она разве враг? Тайна, она разве несется на тебя с копьем? Приемыш, молчи, потом скажешь! Может быть, тайна – наш друг? Может быть, разгадав ее, мы станем сильнее и счастливее?

– Может быть, а может не быть. Мне важна определенность!

– Сын, у нас и так есть полная определенность – мы все помрем. Ты хочешь большей определенности – знать, что с тобой произойдет до того? Ну уж нет – жизнь потеряет смысл! Сын, ты ведь в детстве любил неизвестность! Помнишь, как ты упрашивал, чтобы я взял тебя в поход за Западный Хребет? Наверное, ты просто устал. Сейчас мы немного отдохнем и пойдем вперед на разведку. И ты пойдешь – на сей раз я возьму тебя. Мне стыдно, что в тот раз я отказал тебе.

На разведку пошли Землевед с Остроглазом и неугомонным Приемышем. Камнебой остался с женщинами – не оставлять же их наедине с курзыцом, скалившимся за рекой. Когда разведчики спустились вниз по реке до гряды, они увидели источник шума: река сужалась и неслась вниз в каменном русле. Темная поверхность воды плавно изгибалась огромным гладким языком и разрушалась в пену и брызги ревущими отбойными валами, идущими наискось от краев теснины.

– Ну что, проскочим вдвоем? – спросил Землевед, глядя на сына.

– Почему вдвоем?! – закричал Приемыш. – Вы на веслах, я на руле.

– Я тебе говорил: учись плавать! Когда научишься, тогда и возьмем на стремнину.

А Остроглаз смотрел на кончик языка водной лавины. В его глазах вдруг зажегся огонь – тот самый огонь костров древних предков.

– Проскочим! – ответил он. – А если попадем точно в середину языка, то даже не замочимся, только подпрыгнем.

– Проскочим. А ты, – Землевед обратился к Приемышу, – залезай вон на тот бугор за обрывом, и будешь нам махать, куда грести, чтобы попасть точно в середину.

С плота убрали все, что могло быть смыто водой. Землевед с Остроглазом отчалили и изо всех сил налегли на весла, чтобы попасть на середину реки. Плот оказался слишком тяжелым, а течение – слишком быстрым. Гребцы почти ложились, упираясь. Приемыш орал, подпрыгивал и махал изо всех сил двумя руками, будто заклиная воду, чтобы вынесла плот к центру. Не успели… Природа воды на сей раз не выручила. Плот врезался в косой вал, встал на дыбы, перевернулся и исчез в бурлящей воде, в пляшущей пене вместе с пловцами. Приемыш орал, носился по берегу, размахивал руками. Наконец он увидел перевернутый плот – без Землеведа и Остроглаза. Приемыш сел и завыл, но вскоре вскочил, увидев голову шагах в пятидесяти от плота. Потом появилась вторая голова, где чья – не разберешь. Приемыш видел их, и они его, но друг друга и плот они видеть не могли из-за беспорядочной пляски волн с пеной. Приемыш бежал по высокому берегу, орал, хотя его крик тонул в реве и шипении воды, махал одной рукой и показывал другой на плот. Оба пловца поняли его и один за другим выбрались на скользкие бревна. Что дальше? Их быстро несло по течению без весел, Приемыш все бежал по берегу, плот все несло, и что делать? Вдруг Приемыш стал опять энергично жестикулировать и показывать на воду. Остроглаз прыгнул с плота и поплыл. Там бултыхалось одно из весел. Жизнь почти наладилась. Отец и сын, по очереди орудуя одним веслом попеременно с двух сторон, в конце концов подогнали перевернутое сооружение к берегу. Как ни удивительно, плот оказался совершенно целым. Вязали на совесть.

– Ну вот и первое настоящее приключение, – сказал Землевед. – Меня мотануло вниз, а потом крутануло несколько раз, я долго не мог понять, где верх, куда выплывать.

– А меня тоже крутануло и так ударяло пару раз водой, что живот к спине прилипал, – добавил Остроглаз.

– Дураки мы с тобой, дураки… Чего нам стоило протащить плот вверх вдоль берега на тысячу шагов, и отплывать с запасом – прекрасно проскочили бы по языку. Однако нам еще предстоит перевернуть плот – настил-то и сучья для весел остались снизу. Так что приключение не закончилось – еще помаемся.

– Я знаю, как его перевернуть! – закричал Приемыш.

На следующий день, когда все пожитки были перенесены по берегу к перевернутому плоту, путешественники взялись за непривычную инженерную задачу. Женщинам поручили сплести новые длинные веревки из подручной растительности. Плот зачалили и развернули вдоль берега на глубоком месте, использовав каменный якорь. Поперек плота привязали три длинных прочных жерди, так что их далеко выступающие концы смотрели на реку. К дальним концам жердей привязали веревки. На берег сложили груды увесистых камней. С берега на плот перекинули мостки. И началось!

Остроглаз с Камнебоем быстро, камень за камнем, грузили ближний край плота. Плот начал накреняться – дальние концы жердей поднялись над водой. Землевед и Красотка натянули веревки – мостки погрузились в воду, но продолжали удерживать плот против натянутых веревок.

– Сюда, на веревки! – прокричал Землевед. – Запевай! Все схватились, даже Веселька с Прыгулькой схватились за концы, и потянули с тягловой песней, взывающей к помощи воздушного носорога, небесного быка, подводного бегемота и подземного крокодила. Жерди поднялись, плот встал почти на ребро – камни упали, мостки оторвались, настал решающий момент.

– Сильней! – заорал Землевед.

Все вдевятером поднажали и преодолели критический крен. Дальше плот пошел сам – перевернулся, жерди ударили по берегу, чуть не пришибив юркого Приемыша, с треском обломились. Махина, с шумом накренившись несколько раз туда-сюда, успокоилась под радостные возгласы.

– Неужели мы поплывем дальше, так и не облазив курзыц?! – Я придумал, как перевернуть плот и я требую: мы должны пойти и посмотреть, что там!

– Да, малыш, ты вырос, – ответил Землевед. – Когда отплывали, ты не доставал мне до подбородка, а сейчас уже вровень с моим носом. А главное, ты вырос сегодня. Будем считать тебя взрослым. Пышных обрядов посвящения в мужчины устраивать не будем. Вместо этого идем завтра на курзыц!

– Он все равно еще мал, – возразил Остроглаз.

– И ты сегодня вырос! – сказал Землевед сыну. – Поэтому идешь с нами!

– А кто же останется с женщинами? – спросил Камнебой. Уж он-то точно должен был идти.

– Я останусь с женщинами! – гордо подняв голову и ударив себя в грудь, провозгласила Запевала.

С утра путешественники переплыли на правый берег, разбили лагерь, и четверо мужчин отправились к загадочной гряде, от которой их вместе с плотом отнесло на несколько тысяч шагов. Путь шел по ровному плато над крутым склоном речной долины. Солнце поднялось и нагрело камни, отчего пейзаж дрожал в сизом мареве, в котором постепенно прорисовалось непонятное.

Со стороны нижнего течения все выглядело по-другому. Гряда снизу обрывалась серой ровной стеной, идущей поперек долины, до проема, через который прорывалась река. Прямо под стеной раскинулся зеленый болотистый луг с пасущимися антилопами, он тянулся вдоль правого берега, постепенно сужаясь по мере того, как река вниз по течению приближалась к правому склону долины. А над стеной на уступе гряды тянулось нечто такое, для чего в языке крацз не существовало слов, – то ли завал, то ли бурелом, но вместо древесных стволов там были навалены удивительные серые скалы – плоские с двух сторон; обломанные по краям; гладкие с четырех сторон с ровными ребрами; обломанные с концов. По краям уступа стояли ровные с двух сторон скалы, похожие на остатки огромных стен, обрамлявших серо-буро-зеленый хаос. Местами серые скалы лежали рядом, как бревна поваленного частокола. Между обломков росли кусты и деревья. А повыше на гряде вместо растительности лежали огромные бурые рассыпающиеся коряги, в расположении и форме которых угадывалась закономерность.

Это был странный хаос. В нем прослеживался порядок – исчезающий, разрушающийся порядок. Глазам хотелось этот порядок восстановить: выстроить бурелом, надставить обломанные стены, восстановить и ровно поставить разрушенные коряги. И тогда, казалось, возникло бы нечто грандиозное и прекрасное… Но воображение не могло справится с этой задачей – слишком сильно все поломалось, перемешалось и сгнило. Хаос оставался хаосом, несмотря на все потуги фантазии.

Верх гряды, поросшей колючим кустарником, был плоским, он шел вровень с плато, раскинувшимся над долиной. Перед тем, как выйти на гряду, путешественники пересекли ровную пустошь, почти лишенную растительности. Что-то на этой пустоши показалось странным, но она не удостоилась внимания, поскольку Приемыш обнаружил впереди нечто интересное:

– Смотрите, – заорал он, держа в руках коричневый диск, – там таких много! Есть расколотые – изнутри они белые, вот, смотрите.

– Ну-ка, – ответил Камнебой, – интересный камень.

Он чиркнул два осколка дисков друг о друга – О, как хорошо искры высекаются, лучше, чем из кремней.

– Смотри, а вот такой же прозрачный.

– А вон ребристое коричневое бревно из камня. Ух, какое тяжелое! Тоже белое на сколе.

– Давайте спустимся ниже, к тому каменному завалу.

– Смотрите, тут вся земля усеяна этими коричневыми кругами!

– Давайте еще спустимся, вон слева есть спуск!

Тут снизу раздался крик Приемыша, который спустился первым:

– Там змеи торчат из камня и шевелятся! Вон там!

Все собрались на крик.

– Нет, они не шевелятся, тебе померещилось, – сказал Камнебой. – Но лучше к ним не приближаться на всякий случай.

– Они скорее похожи на одеревеневшие лианы, – предположил Землевед. – А ну-ка, Остроглаз, швырни в них камнем. Вон в ту, справа.

Остроглаз не подкачал. Раздался резкий, не похожий ни на что звук, камень отскочил в сторону, и изогнутая «змея» закачалась, с нее посыпалась бурая труха.

– Да-а-а… Крепкая гадина… Я думаю, не живая, можно подойти, не укусит. Мы пойдем с Камнебоем, вы стойте здесь!

Камнебой с Землеведом осторожно подошли. На той «змее», с которой осыпалась труха от удара камнем, виднелись мелкие поперечные ребрышки. Землевед, помедлив, дотронулся до нее и тут же отдернул руку:

– Горячая! Точно не дерево… И не камень – он бы обломился от удара.

– А что еще есть на свете твердое, кроме дерева и камня? – спросил Камнебой. – Кость, разве что, или рог? Но это ни то, ни другое! Да, горячая, но терпеть можно. Дай-ка я попробую…

Камнебой уперся ногами и изо всех сил потянул на себя «змею». Та поддалась…

– Смотрите! Я согнул ее, она так и осталась согнутой – дерево всегда возвращается назад, если не ломается. А ну-ка, попробую я ее назад. О, пошла легче! Еще сюда, сильней! Поддается, гадина! Еще!

«Змея» обломилась. Все сбежались и стали изучать. Обломанный конец оказался серым, блестящим.

– Это что? Тяжелая, гадина. Точно не камень.

– Смотри сюда, блестит. А если здесь потереть?

Камнебой поскреб «змею» осколком коричневого диска – она и там заблестела.

– Не камень… Тяжелей камня и крепче – такой длинный камень сразу бы сломался. Да еще блестит. Такого не бывает. Курзыц, однако…

– Слушай, Камнебой, вот я ношу прозрачный курзыц два года, и он мне не вредит. А если мы возьмем этот прут с собой? А давай попробуем его выпрямить! Им же можно копать твердую землю, можно сделать тяжелое копье на крупного зверя. Если его правильно заточить, им можно долбить дерево.

– Сейчас! – Камнебой положил длинный прут на два камня изгибом вверх. – Держи крепче за конец! – ударил по изгибу тяжелым камнем. – Вот, уже лучше, положим так, повернем так – держи!

Вскоре длинный прут, будучи выпрямлен, превратился в мощное грозное орудие и был вручен Землеведу.

– Завтра вернемся сюда и сделаем каждому по такому же! – заявил Камнебой.

– Смотрите! – закричал Приемыш. – Он упал вон оттуда!

Сверху, где сходились ровные грани серой скалы, не хватало огромного куска. Из откола торчали такие же «змеи», на одной из которых висел такой же серый камень.

– Да, эта глыба свалилась оттуда. Кажется, недавно. Вот еще обломки. Свежий скол, он светлее старой скалы, – заключил Камнебой.

– Давайте спустимся ниже – там что-то интересное, – предложил Землевед.

Карабкаясь вниз по каменному бурелому, они добрались до плоского дна, заваленного обломками и покрытого кучами бурой трухи.

– Мне кажется, вся эта труха раньше была чем-то крепким. Просто все сгнило. Сгнило, как тело человека или зверя, как мертвое лежачее дерево.

– Сюда! – вскричал Землевед. – Тут круглая пропасть!

Он стоял у края круглой воронки шагов тридцать в поперечнике. Ее склоны были засыпаны вездесущей бурой трухой с зелеными натеками. В центре воронки зияла круглая пропасть поперечником шагов пятнадцать, ее дно скрывалось глубоко во тьме. Землевед швырнул в пропасть увесистый камень. Камень летел долго, ударился глухо и еле слышно, раздался шорох осыпающейся трухи, потом что-то ухнуло и через некоторое время из пропасти всплыло облако бурой пыли. Но никого не охватил ужас – страх прошел и сменился непреодолимым любопытством.

– Здесь еще одна! – закричал Приемыш.

– А с этой стороны – тоже, – отозвался Камнебой. – Эти дыры идут друг за другом ровным рядом.

– Что там за зелень в воронках? Вон, чуть повыше я видел много такой зелени. Там до нее проще добраться. Давайте поднимемся, посмотрим, – предложил Землевед.

Поднявшись по наклонной плите, исследователи вышли на ровную поверхность, где лежало нечто, размерами и формой напоминавшее хижину вождя племени. Сверху на крыше лежали коричневые ребристые бревна, подобные тем, что уже находили, только потолще. Камнебой ударил своим тяжелым прутом в бурую рыхлую стену, обвалив ее. За ней открылась следующая стена в зеленых натеках. Камнебой начал с азартом ковырять эту стену и соскребать с нее нечто бурое, вязкое. Вскоре его орудие уперлось во что-то твердое – оно оказалось красноватым, блестящим. Когда расчистили кусок величиной с ладонь, стало ясно, что блестящее красноватое идет полосами шириной с ноготь, ровно уложенными друг возле друга. Трое взрослых во всю прыть, сменяя друг друга, продолжали расчищать поверхность, двигаясь вдоль красноватых полос. Приемыш с помощью тонкого осколка прозрачного курзыца расковыривал зазор между полосами. Камнебой, сказав «Сейчас!», взял свой длинный тяжелый прут, положил концом на камень, попросил Остроглаза подержать другой конец. Затем стал бить по концу другим камнем, расплющив его. Потом воткнул расплющенный конец в щель между полосами, которую расковырял Приемыш.

– Ну-ка, вдарь камнем! – попросил он Остроглаза, показав взглядом на свободный конец прута.

Когда после нескольких ударов прут вошел в щель, Камнебой отогнул своим орудием красную ленту вверх, немного вытянув ее, потом вниз, потом ударил по ней несколько раз и порвал. Лента шириной в ноготь и толщиной в полногтя неплохо гнулась. Камнебой с Остроглазом освободили кусок ленты длиной в размах рук и отломили его, перегнув туда-сюда несколько раз.

– Я знаю, что с ней делать! – вскричал Остроглаз. – Браслеты нашим женщинам на ноги и на руки – надо нарубить ленту на куски и согнуть в кольца. Женщины сами этого захотят.

– Не боишься крепких объятий с такими браслетами? Так, глядишь, всю спину расцарапают! У Красотки знаешь какая силища порой просыпается!

– Ради женской красоты и потерпеть можно! Зато по таким украшениям сразу видно сильного доброго мужа!

– Ты перед кем хвастаться собрался? Передо мной, Камнебоем или Приемышем? А пожалуй, эта лента нужна не только для женских запястий. Веревки, которые держат плот, почти перетерлись на мелях. Я удивляюсь, как он не рассыпался, когда мы с тобой на нем вчера кувыркались. Надо отмотать длинные ленты – они, мне кажется, идут кругом и переходят от витка к витку. Скрепим плот ими. Камнебой, что думаешь?

– Думаю, скрепим. А если сделать петлю и закрутить ее прутом, то можно туго затянуть.

– Соберем длинные ленты завтра. А сейчас по пути к стоянке посмотрим, что сверху над долиной, где начинается гряда, на ровной голой пустоши. Там я видел что-то непонятное.

Голая пустошь была унылой и странной. Ровное твердое пространство, продуваемое ветром, без растительности, а на нем продолговатые темные пятна, расположенные как будто аккуратными рядами. Кто их так старательно наляпал? Пятна состояли из спекшейся трухи разного цвета – бурой, рыжей и черной по сторонам.

– Что-то мне немного не по себе, – сказал Землевед. – Эти пятна по размеру и форме сродни каменному курзыцу, что я нашел за восточным хребтом. Если бы он не окаменел, а сгнил – получилось бы такое пятно. Надо посмотреть, нет ли там человеческих костей…

Костей не было. Были мелкие прозрачные камушки-осколки. Если поковырять, обнаруживались кусочки тонкой корки – белые, серые, черные, синие – в каждом пятне своего цвета. Кое-где в трухе прятались тяжелые куски, не успевшие сгнить. И еще находились маленькие белые «пальчики» – по несколько штук в каждом пятне.

– Смотрите! – вскричал Приемыш. – Вот что я откопал!

Он держал в руке что-то круглое, вытянутое, прозрачное – несомненно, курзыц!

– Отец, покажи то, что у тебя в нашейном мешочке!

Край предмета, найденного Приемышем, тот край, на котором он мог стоять, был похож на маленький кружок, который Землевед так берег два года. Только знаки там были другие. Находка Приемыша оказалась первым и единственным курзыцом, чье назначение быстро разгадали. Уже на следующее утро гордый отрок нес в нем речную воду и демонстративно отхлебывал по пути.

Экспедиция вернулась задолго до заката. Остроглаз оказался провидцем: Красотка с Запевалой бросились к красной ленте, взяли ее за концы и стали восхищенно рассматривать.

– Камнебой, сделай мне из нее браслеты! – с обворожительной улыбкой сказала Красотка.

– А ты не будешь ими царапаться?

– Нет, не буду, что ты, как можно тебя такого сладкого царапать? Всеми духами клянусь, не буду!

– Эй, Запевала, тебе тоже браслеты сделать?

– Да ну их, тяжелые, только мешаться будут. Подожди… Слушай, Камнебой, сделай мне из красной ленты венец антилопы!

– Что-о-о?!

– Вот так согни обручем на голову, но не замыкай, а вот отсюда с затылка концы подними вверх, загни дугой, как рога, и направь немного вперед. И еще протри, чтобы блестел.

– У антилоп рога назад смотрят.

– А я буду антилопой с рогами вперед! Так красивее и грознее.

Камнебой выполнил заказы до ужина, когда солнце еще не село. Красотка надела свои браслеты, а Запевала со своим венцом вскарабкалась на скалу, встала, выставив одну ногу и сама подавшись вперед, надела венец, выставила перед собой руки, согнув в локтях и запястьях, и прокричала: «Я антилопа!» И это было зрелище! Легкая, длинноногая, красно-золотистая – сама под цвет рогатого венца, заблестевшего на предзакатном солнце. Все уставились, открыв рты, а Остроглаз только и выдавил:

– Надо же, я и не думал, что она у меня такая красивая…

А Красотка весь вечер дулась и не разговаривала с Камнебоем.

На следующее утро экспедиция направилась к тем самым странным утесам, по которым путешественники издалека распознали Большой Курзыц. На сей раз зашли по берегу выше по течению и спустились по склону долины к шести утесам – высоким и ровным. Между ними зияли раздваивающиеся пещеры – широкие, уходящие вниз, в полумрак. Оттуда тянуло холодом, сыростью и неведомой жутью. Камнебой кинул вниз булыжник, камень долго скакал по крутому склону пещеры с нарастающим гулом – удары камня дробились, усиливались. Камень затих, но тут же раздался хоровой писк и шум. Он быстро усиливался до оглушительного и невыносимого гвалта – из пещеры вылетела туча крыланов, сделала два круга и втянулась назад в пещеру с затихающим гвалтом, переходящим в шорох.

Путешественники, поежившись, ушли от греха подальше на поиски добычи в более теплых и светлых местах.

Они никогда раньше так не страдали от чудовищной бедности своего языка. Тяжелый серый прут; красная тяжелая лента; прозрачный плоский слой; плоский каменный слой; коричневый диск; ровная скала с ровными углами; круглый провал; бурая труха; зеленая труха; то, во что можно наливать воду; липкая чернь; коричневый жир. Они так и не смогли поименовать все, что принесли из интересного жутковатого места, которому не смогли придумать лучшего названия, чем Большой Курзыц. Вообще говоря, их язык не был убогим. В нем была масса оттенков для выражения чувств, особенно ярости – 25 синонимов; множество слов для обозначений оттенков цветов (28) и естественных форм (46 слов); для разновидностей дождя (21 слово). Но он был ужасно беден во всем, что касалось геометрически правильных объектов сложнее круга, шара и треугольника, и полностью немел перед новыми находками. Тем не менее, некий выход нашелся сам собой.

Мамаша наблюдала, как Прыгулька с Веселькой играют с коричневыми дисками, безуспешно пытаясь сложить их в стопку.

– Что это у вас такое? – спросила она.

Прыгулька протянула ей один из дисков и ответила:

– Это зыла.

– Ну что же, пусть будет зыла. Эй, Камнебой, знаешь, как твои коричневые круги называются? Так знай, «зыла» – замечательное название, прямо точь-в-точь подходит.

– И правда, похоже, хотя слова такого отродясь не слышал. Пусть будет зыла.

– Эй, Приемыш, – крикнула Мамаша, – иди-ка сюда! Вот то, что у тебя в руках, как оно называется?

– Не знаю… То, во что наливают воду… Не кувшин, а другое, прозрачное с узким горлом.

– Разве это имя? Ну-ка, дай его Весельке, пусть скажет, как он называется на самом деле.

– Веселька, как называется эта вещь?

– Не знаю, надо сначала поиграть с ней.

Веселька побежала к реке, набрала воду, прибежала и полила травинки, которые тем временем посадила в песок Прыгулька. Затем, сбегав еще раз за водой, сообщила:

– Тулб, он называется тулб.

– Эй, Приемыш, слышишь, в чем ты теперь будешь таскать воду почем зря?

– В тулбе… Да и правда, тулб, похоже. Зная, в чем носишь воду, приятней носить!

– А ты, Землевед, что ты носишь с собой повсюду, с чем, чувствую, скоро будешь спать вместо меня? Что это за тяжеленная длинная штуковина? Ну-ка, покажи ее малышкам!

– Прыгулька с Веселькой долго ощупывали, обнюхивали, скребли тяжелый прут Землеведа. Для игр он был слишком тяжел, но вызывал у малышек уважение, доходящее до благоговения.

Наконец Веселька с придыханием сообщила:

– Зандын!

– О, мне нравится, – отреагировал Землевед. – Сейчас возьму зандын и отковырну им ту глыбу. Звучит! Как у них это получается? Почему мы не можем придумать имена для новых вещей, а у них от зубов отлетает? Будто дышат новыми словами.

– У нас с тобой мозги костяные, а у них – травяные. Растут и шевелятся.

– Ну да, они же учатся говорить, узнают по несколько новых слов в день. Что им стоит выдумать еще парочку?! А знаешь, что я думаю, Мамаша, сейчас я соберу всех и пойдем учиться плавать. Кувырнулись один раз мы с Остроглазом, а если бы не успели пристать и кувырнулись все вместе?! Сколько бы нас осталось после этого? Кто знает, что еще ждет впереди. Тебя в первую очередь научу – ты у нас самая ценная.

– А я умею плавать.

– Как?! Как, с каких пор? Я с тобой больше двадцати лет живу – никогда не плавала!

– Плавала. Просто ты со мной на речку ни разу не ходил. И здесь на реке плавала – ты же сразу, как приставали, исчезал – то охотиться, то дрова собирать. Ни разу не искупался со мной!

– А кто же тебя плавать научил? Где, когда?

– Давным-давно, когда я девочкой была. Сначала старшие подруги научили, потом лягушки.