Текст книги "Загадки Черного моря"

Борис Штерн
Загадки Черного моря

***

Молодежная газета в примор-ском городе называлась «Молодой черноморец». Отделом культуры заведовал пожилой человек, подписывавший свои статьи псевдонимом Нордост. Он не очень-то походил на знаменитый ветер – брюки на нем еле держались, стянутые старым флотским ремнем, а в чем держалась душа – неизвестно. Кожа да кости; дунь – улетит в окно. Нович-ков и внештатных корреспондентов тянуло именно в Нордосту, потому что у него было самое доброе лицо в редакции, а название отдела – самое подходящее на все случаи жизни.

– Отдел культуры как проходной двор, – любил жаловаться Нордост. – Все норовят что-нибудь напечатать. Никогда не знаешь, кто сейчас войдет и о чем придется говорить.

Вчера, например, приходил заслуженный боцман, оставил статью, прославляющую нелегкий труд китобоев; за ним гордая старуха с воспоминаниями о подруге своего детства Вере Холодной; потом в полном составе заявилась городская команда КВН и требовала предоставить ей помещение для репетиций своих импровизаций; а сегодня с утра, не успел Нордост заварить чай, в отдел заглянул озабоченный молодой человек из тех, кто пишет и ходит.

«Новенький», – отметил Нордост, откладывая статью, прославля-ющую нелегкий труд китобоев по выбиванию китов из Мирового океана.

– Заходи, вот стул, – пригласил Нордост. – Не представляйся, сейчас я тебя разгадаю. Телепатически. Студент третьего курса фи-лологического факультета. Решил перестроиться и перейти в наступление. В «дипломате» стихи, а в голове агрессивный план по захвату рубрики «Молодые голоса». Все правильно угадал?

– Нет, – усмехнулся студент. – У меня проза.

– Это одно и то же, – вздохнул Нордост. – Все мы под богом ходим. Большая проза?

– Роман. Триста девяносто шесть страниц, – студент вынул из «дипломата» толстую папку и начал развязывать тесемки.

– Для газеты находка, – понятливо кивнул Нордост. – Завтра же начинаем публикацию… с продолжениями до конца пятилетки. Роман какой? Научно-фантастический?

– Да, фантастический. На военно-морскую тему. О высадке феодосийского десанта.

Нордост впервые в жизни, наверное, опешил. Он опустил электрокипятильник в пивную кружку с остывшим чаем (его душа держалась на листьях настоящего цейлонского чая, у него и на Цейлоне были свои специальные корреспонденты) и задумчиво произнес:

– Все правильно… Свое слово о войне пришла пора сказать моло-дому поколению. Что ж, почитаем. А сейчас выручай, рубрика горит. Пожар, понимаешь ли. Раз уж ты пишешь морскую фантастику, то тебя надо познакомить с Федей Крюковым. Вот тебе боевое задание: дуй на спуск имени Добролюбова… – Нордост уже писал адрес, – возьми у него интервью и сделай мне очерк в раздел «О людях хороших»… а то мы все больше о плохих. А он мужик необыкновенный. Моряк. В сорок первом году, примерно в твоем возрасте, потерял правую ногу, а с протезами тогда было худо. Так он знаешь что сделал? Не спился и не стал ходить на костыле с гармошкой по трамваям, – нет, он купил велосипед и стал на нем ездить, крутя одной ногой. Это человек!

– Но я не вижу тут особенного геройства, – вежливо возразил студент. – Что с того, что человек с одной ногой научился держаться на велосипеде? Это непривычно, согласен… но в цирке, например, зайцы в барабаны бьют… что с того? Внешность обманчива.

– Ты умный парень, – одобрил Нордост. – Размышляешь. Но ты не умствуй, а проще смотри. Зайцев дрессируют, а человека без ноги никто не заставит ездить на велосипеде. Тут сила воли, понимаешь? Но и это еще не все. Он потом придумал роликовые коньки с ручным управлением. Он, получается, сам себе ноги сделал. Так что, давай, дуй. Да, вот еще… – продолжал Нордост, отхлебывая чай. – Ты с ним поосторожней насчет фантастики… он, понимаешь, верит в чудеса.

– В какие чудеса?

– А ты у него спроси.

После создания романа студенту совсем не хотелось сочинять газетный очерк о хорошем человеке, но он оставил роман Нордосту и отправился на спуск имени Добролюбова, потому что работу в газете с чего-то надо начинать…

Интервью состоялось в однокомнатной квартире, увешанной морскими цветными фотографиями. Хозяин квартиры, польщенный посещением корреспондента из «Молодого черноморца», натянул новые джинсы и угощал гостя все тем же цейлонским чаем, разъезжая на роликовых коньках из кухни в комнату и обратно. На кухне звякали бутылки, а коридор загромождал толстый черный велосипед с мотором. . Никакой-такой необыкновенной судьбы не обнаружилось. Ногу Федор Иванович Крюков потерял в морском бою. Даже не в бою, а так… угодил под бомбу. Корабль затонул. Ничего не помнит. Очнулся в медсанбате без ноги. После войны работал в инвалидной артели, потом инженером кинотеатра. Кино– и фотодело изучил в совершенстве. Зар-плату получает и пенсию. Нормально, на жизнь хватает. Льготы всякие.

Квартиру получил на первом этаже. Вот, джинсы купил… ничего штаны, крепкие. Бесплатные путевки на юг хоть каждый год… а за-чем, он и так на юге. В заграницу съездить – хоть завтра, – а зачем? Делиться опытом с тамошними ветеранами, как передвигаться на роликовых коньках с ручным управлением? Так они это изобретение запатентуют, а нашему государству прямой убыток.

– А вы у нас запатентуйте, – посоветовал корреспондент.

– Держи карман шире. Тридцать лет патентую, а в ответ слышу: нет предмета изобретения. Роликовые коньки не я изобрел? Не я. А ручной тормоз откуда содрал? С велосипеда. Значит, изобретения нет. Помилуйте, да я себе ноги изобрел! А ноги, мне отвечают, это поэтический образ, их в патент не запишешь. Короче: хорошо тому живется, у кого одна нога, – закончил Крюков и подмигнул корреспонденту.

Интервью заглохло.

Корреспондент разглядывал цветные морские фотографии на стенах и начинал понимать, что заведующий отделом культуры промахнулся, сромантизировал этого инвалида. Федор Иванович, безу-словно, был хорошим человеком, но не в том газетном плане, о котором думал Нордост.

Все мы хорошие, положительные, за редким исключением, но на всех, к сожалению, газет не хватит. Надо бы спросить инвалида в какие-такие чудеса он верит… но как об этом спрашивать?

– А чем, например, вы интересуетесь в жизни? – безнадежно спросил корреспондент, переводя взгляд на сервант, где вместо стародавних слоников расположилось по ранжиру семейство высушенных крабов.

– В жизни? – переспросил Крюков. – Как сдать бутылки я интересуюсь.

– Пьете? – оживился корреспондент.

– Пью. Каждый день. Бутылку молока. У меня единственная проблема в жизни – как сдавать бутылки с одной ногой. Тимуровцы повывелись, а в очередях торчать все-таки тяжеловато; Ситуация становилась прозрачной – корреспонденту намекалось пойти сдать бутылки… что ж, он не гордый…

– Давайте я сдам, – гордый от собственной негордости предложил корреспондент.

– Сделай одолжение! – обрадовался Крюков. – Там много… на десять рублей… дотащишь? Молодец! Так вот: в жизни я интересуюсь рыбалкой. Купи бутылку водки и завтра утром приходи на причал.

– Так вы же не пьете?

– Это не для меня. Выйдем на рыбалку, там я тебе все расскажу.

В самую рань, когда над морем еле задрожал рассвет, корреспон-дент занял очередь у ограды лодочного причала и наблюдал, как Федор Иванович катит на велосипеде по спуску имени Добролюбова.

– Бутылку взял? Пошли.

Начальник причала еще не появлялся. У ограды серые тени с удочками посвечивали папиросными огоньками.

– А очередь кто будет занимать, папаша? – спросила самая зловредная тень, когда Федор Иванович собрался пройти за ограду. |

– Товарищи, это инвалид Отечественной войны, – дернул черт сказать корреспондента.

– А кто его разберет – инвалид, не инвалид. – пробурчала самая зловредная тень и зажгла спичку. – Вот только что будет, если, все инвалиды с утра на рыбалку выползут? Так ведь и лодок не хватит.

– Ты, товарищ, не беспокойся, я один такой. А лодка у меня здесь личная, – ответил Крюков. И добавил корреспонденту: – А ты не суйся, куда не просят.

Но вот появился начальник причала. Впрочем, шеф все время находился на рабочем месте, – он ночевал в будке. Тени оживились и принялись тягать лодки к воде. Корреспондент все наблюдал и ко всему прислушивался, чтобы потом в очерке все верно описать. Блокнот он с собой не взял, а полагался на память, как подобает профессио-налу. «Важно не пропустить восход солнца», – думал он. Море еще спало. Полоска неба на горизонте начинала розоветь, будто там про-тянули раскаленную проволоку. Рыбаки несли весла. Лодочник выписывал квитанции и забирал в заклад паспорта, хотя забирать паспорта не положено. Крюков стоял у лодочника над душой и что-то объяснял ему, а тот отвечал:

– Ладно, не унывай.

«Голоса перед рассветом всегда почему-то приглушены», – отметил наблюдательный корреспондент.

– Пацан с тобой? – спросил лодочник. – Вы не долго. Корреспондент решил, что на «пацана» не следует обижаться.

– Видишь, красный фонарь из воды торчит? – указал пальцем Крюков. – Это и есть мой корабль, где я ногу потерял. Я над ним бычков ловлю. Греби туда.

«Символично… старый моряк ловит бычков над своим погибшим кораблем», – думал корреспондент, колотя веслами.

Подплыли к бакену и привязались. Оказалось, что и солнце взошло, – корреспондент греб спиной к рассвету и пропустил восход. Насадили рачков и швырнули грузила в воду. Федор Иванович вынул из сумки полевой бинокль и начал сосредоточенно осматривать морские окрестности.

– Что вы там высматриваете?

– Так… наблюдаю, – ответил Крюков, отложил бинокль, вытащил фотоаппарат и принялся щелкать.

– А нас пограничники не задержат? – удивился корреспондент.

– За что?

– За фотоаппарат.

– Мне можно.

Солнце поднималось. Никто не хотел клевать. Море было бесцветное, оцепеневшее и трудноподдающееся описанию. Бычки, наверно, еще спали. Корреспондент решил, что будет писать очерк короткими фразами, и пожалел, что не захватил блокнот.

– Я думаю, бычки здесь не водятся, – сказал он, вытаскивая крючок с нетронутой наживкой.

Ты лучше ни о чем не думай, – ответил Крюков. – Вот тебе море, вот рассвет – зачем тебе бычки? Я в детстве сильно удивился, когда узнал, что Синего моря нет. Прям-таки был поражен. Пришел старик кликать золотую рыбку, а Синего моря нету! Черное есть, Красное, Желтое – есть, а Синего нет. Вот хам какой-то… яблоко съел, а огрызок в море.

– Загрязнение среды, – подтвердил корреспондент.

– Точно. Ты умеешь под слова проблемы подводить. Молодец, это в жизни пригодится. Наверно, распишешь в своей статье, как я подплываю к погибшему кораблю? Есть море, в котором он плыл и тонул, да? Утесова любишь? И на берег выброшен к счастью… Только я не знаю, кто меня в тот день на берег выбросил. Волны не было, как сейчас. Штиль. Мы идем вдоль берега в порт на ремонт. Вдруг откуда ни возьмись появляется «юнкере» и небрежно так пуска-ет нас на дно. Мимоходом. И дальше полетел. Помню взрыв и больше ничего. То, что у тебя не клюет, – это ты не умеешь. Дай сюда.

Федор Иванович оторвал креветке голову, плюнул, передвинул грузило и швырнул в воду. Внизу сразу кто-то дернул, и Крюков вытащил на свет божий громадного черного бычка. Тот корчился на крючке и распускал веером плавники.

– Гляди, кнут! – сам же удивился Федор Иванович, взвешивая на пальце это страшилище. – Напугал! Иван Грозный! Ладно, иди домой…

Он осторожно освободил бычка и швырнул его в воду.

– Я его домой отпустил, – сказал Федор Иванович удивленному корреспонденту. – Меня в тот день кто-то домой отпустил, и я с тех пор всех домой отпускаю. Ты лови, лови, на меня не смотри. Как думаешь, могли меня в тот день дельфины на берег притащить?

– Дельфины? – задумался корреспондент. – Нет. Дельфины иногда выталкивают на поверхность – такой у них условный рефлекс. Но на берег никого не тянут.

– Верно. Дельфины отпадают. Кто же тогда? Прям-таки загадка природы. Гляди: отсюда после бомбардировки я летел, или плыл, или черт знает что со мной происходило – полтора километра до берега. Без ноги… А хотя бы и с двумя. Как это понимать? Как я туда добрался?

– Может быть, вас спасательная шлюпка подобрала?

– Не– было здесь в сорок первом году спасательных шлюпок. И пляжа не было. Меня Семен подобрал… тот, который лодки выдает. Я ему каждый год в этот день бутылку водки ставлю за то, что он меня спас. Святое дело. Он пьет, а я смотрю. Здесь до войны его хата стояла. Он в окно наблюдал, как «Бесстрашный» на дно идет, вдруг видит – на берегу матросик кровью исходит. Он тоже не пони-мает, откуда я взялся… я его спрашивал, спрашивал… не понимает.

– Может быть, вас… взрывная волна? – предположил корреспондент.

– Нет, невозможно. Но должна же быть какая-то связь…

– Кой-какая связь тут есть. Черное море одно из самых загадоч-ных мест на Земле… ты не замечал? Везде пишут, например: оно принадлежит к Атлантическому океану. Согласен? Почему же в нем нет океанской фауны и флоры? Где тигровые акулы, серые киты, кашалоты?

– Кашалоты… – повторил корреспондент, начиная – подозревать, что инвалид не в своем уме. – Откуда им взяться в Черном море?

– Ладно, согласен, кашалоты через Босфор не пройдут… а других почему нет? Даже кефаль куда-то ушла, скоро одни бычки останутся.

– . – Мало ли что? Корму не хватает. Загрязнение среды.

– А почему нижние слои Черного моря насыщены сероводоро-дом? – запальчиво продолжал Федор Иванович. – Ни одно море не насыщено, а Черное насыщено! В Балтийском море во-он сколько островов, а в Черном – раз, два и обчелся…

– Три, – уточнил корреспондент.

– Что «три»?

– В Черном море три острова.

– Пусть три. Не имеет значения. О чем я говорил?

– О загадках Черного моря, – напомнил корреспондент. – Что из всего этого следует?

– Не знаю. Но чувствую – там внизу что-то есть, – Федор Иванович зашептал: – Неопознанный плавающий объект… понимаешь? Иногда по ночам он всплывает… я фотографировал, но плохо видно. Когда пограничники освещают его прожектором, он тут же уходит под воду. Он всплывает с какой-то периодичностью, не могу вычислить. Всплывает и идет в порт на ремонт. Понимаешь? Мой корабль. Его трудно узнать… он весь в водорослях, как плавучий остров. Чувствую – что-то в этом месте готовится. Я даже стихи сочинил… «Черное море, сероводород, Золотая Рыбка здесь живет». Я полез бы посмотреть с аквалангом… да с одной ногой плавать не научился.

«Нет уж! Бутылки я сдал, а с аквалангом не полезу», – подумал корреспондент.

– Хорошие стихи, – похвалил он. – А все ваши переживания мне психологически ясны. Многие ветераны едут за тридевять земель, чтобы взглянуть на свои памятные места. А вас всю жизнь тянет к погибшему кораблю. Он для вас как живое существо… вот и чудится всякое.

– Психологически… – усмехнулся Крюков. – Спасибо, объяснил. Это ты в свой очерк вставь.

«Чудной человек, – оцепенело подумал корреспондент. – Как о таком писать? « Леска у него на пальце дернулась – кто-то в глубине поймался. Корреспондент торопясь выбрал леску. На крючке болтался маленький серый бычок.

– Смотрите, какой глупый бычок… Проплывал мимо крючка и зацепился плавником.

Федор Иванович взглянул на бычка и опять уткнулся в бинокль. Бычок наконец опомнился, задрыгался на крючке и сделал страшный вид.

– Ну, что с тобой делать? – спросил корреспондент.

– Отпусти меня лучше в море, – прошептал бычок. – Я исполню любое твое желание.

Или корреспонденту послышалось?

– Что? – переспросил он.

– Отпусти домой… – прошептал бычок, еле дыша.

Корреспондент мотнул головой, хотел окликнуть Федора Ивановича, но передумал. Вот мерзость, что за денек выдался? Уже и бычки заговорили! Он освободил бычка и со злостью швырнул его в воду.

Бычок успел сказать: – Задумай желание! – и исчез в Черном море под затонувшим кораблем.

«Хочу, чтобы мой роман печатался весь год с продолжениями в „Молодом черноморце“, – задумал корреспондент и почувствовал себя окончательным дураком.

– Возвращаемся, – объявил Крюков и спрятал бинокль. – Жаль. И сегодня не появилось.

– Что не появилось?

– В этом месте что-то должно появиться. То, что меня на берег выбросило.

«Почудилось или не почудилось?» – соображал корреспондент, гребя к берегу.

В будке их с нетерпением поджидал лодочник:

– Не нашел? Ладно, не унывай. Прошу к столу.

Но корреспондент вдруг заспешил и не остался завтракать.

– Это Нордост на мне эксперименты ставит, – объяснил Федор Иванович, когда корреспондент удалился. – Засылает пацанов вроде этого и проверяет – поймут они меня или нет. А потом отдает мне же очерки на проверку – как я подплываю к погибшему кораблю с описанием морского пейзажа. Ни одного не напечатал я добро не даю. Чайники, ничего не понимают. Но этот вроде ничего… бутылки сдал. Может, что-то получится, а?

– Ладно, не унывай.

«Почудилось или не почудилось?» – навязчиво думалось корреспонденту по дороге в редакцию. Если Нордост возьмет роман – значит бычок волшебный!

Он вошел в отдел культуры, ожидая чуда.

– Вот что, – сердито сказал Нордост и бросил кипятильник в пив-ную кружку. – Я всю ночь не спал, читал твой роман. Я с этим десантом высаживался… но не с феодосийским, а с керченским. И до сих пор даже на рассказ не собрался… боюсь. А ты тут наплел, как мы немцев телепатией били. Иди, друг, иди. Учись. Читай «Цу-симу», это полезно. Вот твой роман, приходи через десять лет, может, я еще жив буду.

– Ничего, – пробормотал корреспондент. – Я еще над ним поработаю.

– Давай, – согласился Нордост и придвинул к себе воспоминания о Вере Холодной.

«Почудилось или не почудилось? – проклинал себя корреспондент. – Дурак! При чем тут романы, газеты и очерки о хороших людях?! Завтра же… с сетью… с аквалангом… Не то надо было просить!»

Черное море – оно в самом деле с загадками.