Текст книги "Повестка"

Борис Штерн
Повестка

***

Нордост возвращается домой, заправляет термос цейлонским чаем и отправляется во двор забивать козла, хотя заведующему отделом культуры городской молодежной газеты приличней играть в шахматы.

За трухлявым столом в ожидании партнеров уже скучают члены дворового генерального штаба: лодочник Семен Выдров (попросту Выдра), рядом с ним тихий человек с тихой фамилией Смирный, а также два алкоголика неопределенных лет и занятий – Вова и Коля. У них нет права голоса. В игру их не принимают, как низший класс, но иногда выпускают на подмену подержаться за домино. Но Вова с Колей ни на что не претендуют, просто хотят культурно провести вечер. Сегодня им повезло – генеральный штаб еще не в полном сборе, и Выдра приглашает их на разминку. Вова мешает камни, Коля заглядывает другу через плечо и готовится давать советы.

Разминка начинается.

Выдра играет, как бог, но все специфические доминошные выражения припасены им к вечернему заседанию, и он пока снисходительно наблюдает, как Вова то и дело рубит собственные концы. Нордост попивает чай, а его партнер Смирный ладонью прикрывает камни от нескромных заглядываний Коли и двумя пальцами аккуратно стыкует «бубочку к бубочке».

Во двор въезжает инвалид Федор Иванович Крюков, съездивший только что на велосипеде из Аркадии в Отраду. Он немного запыхался.

– Куда лепишь! – предостерегает Крюков, но поздно: Вова безнадежно сидит с зарубленным «голым» дублем, а Смирный через ход кончает.

– Ану подвинься!

Вова с Колей с почетом изгоняются из игры. Теперь Выдра играет на пару с инвалидом Крюковым. Это чемпионская пара, равных им нет. Нордост забывает про чай, а Смирный напряженно думает, думает, думает…

– Ставь! Не корову проигрываешь! – торопит Выдра.

– Став не речка, – глубокомысленно огрызается Смирный и ставит.

Народ потихоньку собирается на вечернее заседание генштаба. Является всеобщий любимец – глухонемой художник-оформитель, местный Пиросманишвили. Он специалист по шрифтам и вывескам, но пишет их с потрясающими душу ошибками – недавно по заказу дворничихи на черных воротах им сделано объявление строгим готическим шрифтом:

«ТУТА ЛЕТА НЕТУ».

И прочие, и прочие – двор большой.

Наконец Выдра громоподобно делает рыбу и, пока Смирный, тыча пальцем, подсчитывает очки, достает из кармана свое любимое чтиво – настенный женский календарь, листает и приговаривает:

– Так что скажет генеральный штаб? Какое сегодня число? Так… Одиннадцатое апреля. В войну на зенитках кто ездил? Нету таких? Кто же будет ставить?

– А что сегодня такое? – интересуется генеральный штаб.

– День противовоздушной обороны страны!

– Может, не надо, ребята? – говорит Нордост. – Вспомните, что было вчера.

– А вы молчите, Михаил Борисыч, – поспешно отвечает Выдра. (На «вы» в порядке исключения он обращается только к Нордосту.) – Вчера было десятое апреля, святой день освобождения Одессы от немецко-фашистских оккупантов. Немного перебрали.

– Устал я с вами бороться, – вздыхает Нордост. – Ну, пейте, пейте… Недолго осталось.

– Почему «недолго»? – настораживается генеральный штаб.

Нордост загадочно улыбается.

– А что будет? – волнуются Вова с Колей.

– После первого мая будет введен сухой закон, – вещает Нордост.

Ему не верят, хотя знают, что Михаил Борисыч зря болтать не будет. Нет дыма без огня, рассуждает генштаб. – Сухой закон у нас не введут, а вот цены на водку повысить могут. Это у нас запросто. Но на этот случай бытует такой стишок:

Водка стала стоить восемь.

Все равно мы пить не бросим!

Передайте главврачу:

Нам и десять по плечу!

Генеральный штаб недолго совещается и принимает решение: день противовоздушной обороны страны следует отметить. Сбрасываются и отправляют Вову с Колей в магазин. Те летят, как на крыльях, и вскоре возвращаются с четырьмя бутылками-фаустпатронами молдавского портвейна одесского разлива с белым аистом на этикетке.

Генеральный штаб пьет за здоровье противовоздушной обороны страны и закусывает свежим батоном.

Свое ежедневное участие в забивании козла Михаил Борисович глубокомысленно оправдывает тем, что козел – народная игра и его били, бьют и будут бить по всей стране от Черного до Баренцева морей…

Он где-то прав.

Козел, несомненно, одна из самых древних игр, размышляет Михаил Борисович. Удивительно, как это археологи до сих пор не раскопали древнее домино? Интересно, играли скифы в козла? А древние греки? Тут можно написать научную монографию или защитить диссертацию… Интересно, почему до сих пор никто этого не сделал?

Наверное, потому, думает Нордост, – что описывать забивание козла – самое неблагодарное занятие на свете. Его бьют везде одинаково, со скандалами и специфическими выражениями – без этих выражений козел не козел. Тут просыпаются первобытные инстинкты, руки сами ищут дубину, козел жалобно блеет, привязанный на веревке к колу…

Бей его!

Бьют козлов разных видов: есть почтенные генеральские козлы, быстротечные морские, есть козлы офицерские, трудовые, двойные и со всякими ответвлениями. В старых дворах наряду с полезными и бесполезными предметами – воротами, беседками, винтовыми лестницами, сараями, гаражами, бахчисарайскими фонтанами без воды, придурковатыми сфинксами с отбитыми носами, притаившимися под диким виноградом у глухой стены – наряду с ними во дворе обязательно торчит стол для козла. Его начинают бить в апреле и заканчивают поздней осенью. Человеческие страсти и характеры при забивании козла проявляются лучше, чем в любой другой игре, продолжает, рассуждать Нордост, чокаясь термосом о стакан своего партнера Смирного.

Вот Выдра… Холерический темперамент, не раскрывшийся в молодости и сейчас наверстывающий упущенное. Закусывает и рассказывает Смирному, как однажды излечился от всех болезней. За тридцать лет эта история всем надоела, но Смирный вежливо слушает, будто не знает, что Выдра в молодости так болел, что в сорок первом году получил белый билет и еле выжил в эвакуации. Выдра рассказывает, как он шлялся по врачам, теряя от слабости сознание, пока в пятьдесят втором году не зашел в поликлинику к своему участковому врачу и вместо Владимира Аполлинариевича обнаружил в кабинете выдвинутые ящики, заплаканную медсестру и какого-то гражданина в белом халате. Выдра обрадовался новому человеку и начал привычно жаловаться:

«У меня все болит, профессор. Ежедневные головокружения, малокровие, сердце прыгает, печень вздулась, легкие не дышат, я еле живу на свете».

Медсестра почему-то испугалась и убежала, а немного обалдевший гражданин ответил:

«Какой я тебе профессор? Не соображаешь, что ли? Видишь, что тут делается? Пить надо меньше».

«Доктор, я капли в рот не беру, куда мне! – удивился Выдра. – Прочитайте историю моих болезней и выслушайте мое сердце своей трубкой».

«Какой я тебе доктор? – ответил гражданин, заинтересовавшись Выдрой.

– Если совсем не пьешь, значит, дурак».

«Так кто же ты такой? И что ты здесь делаешь в докторском кабинете?!

– запсиховал Выдра. – Фельдшер ты, что ли? Или кто? Горшки выносишь? А где Владимир Аполлинариевич? Он меня хорошо лечил!»

«Ты потише, – ответил гражданин в белом халате, с любопытством разглядывая Выдру. – Не понимаешь? Все как раз обстоит наоборот – твой Владимир Аполлинариевич плохо лечил, оттого его и нету. А я здесь на телефоне. Вот я тебе сейчас припишу лекарство…»

Этот странный гражданин порылся, в чужом ящике, нашел чистый рецептурный бланк и мелким-мелким почерком написал следующий рецепт:

«Сто граммов водки вовнутрь перед обедом каждый день в течение месяца. Если не поможет – курс лечения повторить. Будь здоров!»

Выдра прочитал рецепт, и до него вдруг дошло. Он понял, какому риску подвергался в докторском кабинете. Дрожа, он вышел из поликлиники, купил четвертушку, вернулся домой, отмерил сто грамм и впервые в жизни с отвращением выпил, а потом закусил. В этот день он впервые заснул без снотворного, а через месяц, в точности выполняя предписание странного гражданина, полностью выздоровел. Как видно, его внутренние органы, работавшие всю жизнь вразнобой, объединились на основе выписанного лекарства. С тех пор Выдра лечится каждый день, проводя активную алкогольную пропаганду среди соратников по забиванию козла, хотя и признает, что лет в восемьдесят, наверно, сопьется.

Смирный вежливо кивает Выдре.

Начинается настоящая игра.

Выдра в ударе. Он бьет от души, а Смирный пригибается над столом все ниже и ниже, шевелит губами и пытается разгадать: что, где, у кого. Он подозревает, что Выдра спекулирует и умышленно не отходит дублем-шесть и что Михаил Борисович по простоте душевной его не зарубит.

Нордост в самом деле думает не о том. Теперь его мысли устремляются на Смирного. Михаил Борисыч давно заметил, что Смирный всегда пытается узнать, что делал в войну тот или иной человек, иначе он теряется и не понимает, что за человек перед ним: бормочет какие-то междометия и двух слов связать не может. Люди, родившиеся после войны, для Смирного как бы не существуют, он не знает, о чем с ними говорить.

«Наверно, дело в том, – думает Нордост, – что Смирный был в плену, и с тех пор он как бы контуженный на всю жизнь. Как он выжил – никогда не рассказывает… Наверно, повезло, что был хорошим плотником… И смирным».

Михаил Борисович, думая не о том, наконец ошибается и пропускает шестерочный дубль, но Смирный не отваживается его упрекнуть. Выдра победоносно рычит и кончает сразу двумя камнями:

– Козлы!!!

«Все-таки не следует мне играть, – расстраивается Михаил Борисович. – Заведующий отделом культуры – и вдруг козел! Несолидно».

Смирный мешает камни, а в это время во дворе появляется отставной майор Воскобойников с орденскими планками на груди. Он их никогда не снимает и, наверно, жалеет, что зимой их нельзя носить на пальто. Сейчас Воскобойников возвращается из райвоенкомата, где околачивается круглые дни, мешая сотрудникам работать и выполняя общественные поручения, к

...

конец ознакомительного фрагмента