Текст книги "Тюдоры. «Золотой век»"

II

Заполнить брешь, оставшуюся после устранения Томаса Уолси, королю было нелегко – уж очень большую роль он играл, и уж очень многими делами он занимался. К тому же Генрих Восьмой и не хотел создавать себе «второго Уолси» – в этом смысле он интуитивно следовал правилу, которое через добрых 400 лет, в 30-е годы XX века, будет с чеканной точностью сформулировано И. В. Сталиным, – «…незаменимых у нас нет…».

Поэтому пост лорда-канцлера, который раньше занимал кардинал Уолси, был передан Томасу Мору, вопросы церковного права перешли в ведение епископа Винчестерского, Стивена Гардинера, бывшего любимца Томаса Уолси, – он с завидной скоростью сориентировался в новой ситуации и «…встал на сторону права и короля…», дипломатические и посольские функции кардинала перешли к его заклятому врагу Томасу Болейну, который к тому же был отцом леди Анны и уже в силу этого мог рассчитывать на королевскую милость, а еще к этой новой свите короля добавился новый персонаж – Томас Кранмер.

Обнаружился он вот каким образом: Стивен Гардинер занимался делом о разводе короля с точки зрения канонического права и в процессе исследования имеющихся прецедентов познакомился с архидьяконом и ученым-филологом Томасом Кранмером, который, во-первых, выразил свою полную поддержку Великому Делу Его Величества, во-вторых, предложил перенести «поле битвы» из церковных судов на факультеты теологии университетов.

Гардинер был человеком очень умным – Томас Уолси недаром считал его своим любимым учеником, – и он немедленно увидел открывающиеся в этом направлении возможности. Понятное дело, выиграть спор в академической среде практически невозможно, но вот создать особое мнение – возможно, и даже очень. А уж как опереться на созданное таким образом особое мнение, Стивен Гардинер знает и сам.

И епископ Винчестерский, Стивен Гардинер, представил Томаса Кранмера королю – и тот немедленно поручил ему провести изыскания книг и документов, необходимых для обоснования Великого Дела Короля, – посольской миссии к папскому двору требовались аргументы. Таким вот образом сорокалетний скромный ученый, привыкший к тиши библиотек, вдруг оказался на королевской службе, да еще в самой гуще политической борьбы.

Ни Томас Кранмер, ни король Генрих, ни Стивен Гардинер, и вообще никто не мог и подозревать, какие огромные последствия для английской Церкви будет иметь это вот обычное рабочее подключение нового сотрудника, по натуре своей тихого и скромного интеллектуала, к процессам государственной деятельности Англии. Не в первый и не в последний раз в истории самый, в общем-то, обычный шаг приводит к огромным и, как правило, непредвиденным последствиям.

Но будущее, как известно, знает только Бог.

III

Посольство к папскому двору, возглавляемое Томасом Болейном, свежеиспеченным графом Уилтширом, прибыло в Болонью с богатым набором подарков и заманчивых предложений Папе Римскому – конечно, только в том случае, если папа Климент «…увидит свет истины…», истины в понимании короля Генриха. Первым неприятным открытием для послов оказалось то, что папа Климент находился в самых лучших отношениях с императором Карлом Пятым, который, как оказалось, тоже пребывал в Болонье и даже делил с Его Святейшеством один и тот же дворец.

Более того – император пожелал присутствовать при встрече понтифика и английских послов, и отказать ему не посмели. Это было нехорошим знаком и сразу отразилось на ходе переговоров. В силу каких-то не вполне понятных причин император Карл V испытывал к королю Генриху VIII сильнейшую антипатию. Дело было не в том, что он испытывал к своей тетушке, Катерине Арагонской, такие уж нежные чувства. Он и мать-то свою, Хуану Безумную, знал очень мало, и вовсе о ней не заботился, и совершенно не препятствовал разводу другой своей тетки, жены короля Дании, которую ее муж отверг примерно на тот же манер, что и король Генрих.

Но с королем Дании Карл V общался крайне редко, а вот с королем Англии Генрихом VIII – довольно часто. Как-никак Карлу V сватали в свое время в жены его дочь, Марию Тюдор.

И император, поговорив со своим будущим возможным тестем несколько раз лицом к лицу и обмениваясь с ним письмами на регулярной основе, нашел его невыносимо наглым и заносчивым субьектом, надутым глупцом, одержимым манией величия и превосходства.

А поскольку для политических раскладов он был ему не нужен, Карл Пятый дал волю своим личным чувствам и делал все от него зависящее для того, чтобы отравить королю Генриху жизнь.

Как только глава английского посольства Томас Болейн начал свою речь, император оборвал его на первых же словах.

«Помолчите, мессир, – сказал он ему, – «здесь суд, а вы – заинтересованная сторона».

В общем-то, слова о заинтересованной стороне были очень невежливы и даже, пожалуй, намеренно грубы – но они были вполне справедливы. Не очень-то умно было со стороны короля Генриха ставить во главе посольства Томаса Болейна, отца той самой дамы, ради которой и было затеяно дело о разводе. Но король искал не самого лучшего, а самого ревностного – а уж в усердии Томаса Болейна в данном деле он был более чем уверен. Ну, Томас Болейн за словом в карман не полез. Он сказал, что прибыл в Италию не как отец, надеющийся найти для своей дочери милость и покровительство, а как представитель короля Англии. И его государь, король Генрих, надеется на поддержку императора в своем справедливом деле, но, если и не получит его, будет продолжать стремиться к добру и благу независимо от наличия или отсутствия этой поддержки. Король готов выплатить 300 тысяч крон[11]11
  Одна крона равнялась примерно половине фунта стерлингов и в теперешних ценах стоила бы ок. 400 долларов. Таким образом, король Генрих предлагал императору кругленькую сумму в 120 миллионов долларов наличными.


[Закрыть] – то есть всю сумму приданого королевы Катерины, уплаченного Испанией по ее замужеству, – и обеспечить Катерине Арагонской в качестве вдовы ее покойного мужа, принца Уэльского, Артура Тюдора, все те блага и весь тот почет, который ей следует.

Предложение, собственно, было вполне разумным. Катерина Арагонская получала как бы почетную пенсию, император – очень нужные ему наличные деньги, а король Генрих получал наконец свой развод, столь ему вожделенный.

Карл V предложение отверг. Он сказал, что он «… не купец, и честью семьи не торгует…». Это были не только высокомерные слова, но и хорошо рассчитанное оскорбление. Болейны как-никак возвысились в дворянство именно из купцов. A уж замечание насчет «…торговли семейной честью…», брошенное в лицо отцу королевской фаворитки, сестра которой еще до ее фавора была королевской наложницей, означало бы вызов на дуэль – если бы стороны были хоть сколько-нибудь сравнимы в статусе.

Но статус сторон был глубоко неравен.

Со свежеиспеченным графом Уилтширским говорил коронованный государь, да еще и самый могучий во всем тогдашнем христианском мире. Он говорил с ним, как с грязью, – но отплатить ему за оскорбление было невозможно.

В общем, на аудиенцию с папой Климентом посол короля Генриха и его возможный будущий тесть, Томас Болейн, отправлялся в очень дурном настроении.

IV

Ну, что сказать? Аудиенция прошла в гораздо более вежливых тонах, но была столь же бесплодна. Папа Римский Климент Седьмой был не только Папой Римским, но еще и главой рода Медичи. И в этом качестве его единственная надежда на восстановление правления рода Медичи во Флоренции заключалась в помощи и в благожелательном отношении к нему императора Карла. Джулио Медичи – так называли папу Климента до того, как он надел тиару понтифика, – хотел образовать из Республики Флоренция наследное герцогство для своих наследников, но не мог сделать этого сам и нуждался в покровительстве, которое король Генрих предоставить ему не мог.

Даже предложение короля Генриха VIII насчет участия Англии в крестовом походе против турок – и то его не заинтересовало. Какие турки? Ему в 1530 году было положительно не до них. Союзник папства, король Франциск Первый, потерпел под Павией поражение от войск императора и даже сам попал в плен. Он выкупился из него, уплатив огромный выкуп и оставив своих сыновей в качестве заложников, – и немедленно после возвращения во Францию возобновил войну в союзе с этими самыми турками, поход против которых сулил папе король Генрих VIII.

Великое Дело Короля не двигалось с места. Затеянная по совету Томаса Кранмера пропагандистская кампания в университетах по извечному закону непредвиденных последствий принесла довольно удивительные результаты. Да, в пользу короля Генриха высказалось несколько теологов во Франции, что было сделано за деньги и под большим политическим давлением со стороны короля Франциска, который хотел помочь Генриху.

Ну, хотя бы для того, чтобы насолить своему заклятому врагу, императору Карлу V…

Но в пользу короля Генриха высказался и еще один влиятельный ученый – доктор богословия Виттенбергского университета Мартин Лютер.

Мало того, что он был отлучен от Церкви, мало того, что его учение раскололо всю Германию, мало того, что он демонстративно не признавал авторитета не только Папы Римского, но и церковных Соборов, на которых епископы всего христианского мира вырабатывали общие для всех доктрины веры, – так в придачу ко всему этому он сделал еще и совершенно скандальное заключение.

Лютер сообщил всем, кто хотел его послушать, что король Генрих в деле с разводом, конечно же, не прав, но он может решить свою проблему тем, что последует примеру патриархов Ветхого Завета и попросту возьмет себе вторую жену.

Нет, это было совсем не то, что требовалось. Английская делагация отправилась домой – но на прощанье Томас Болейн бросил одну фразу, полное значение которой он скорее всего не понимал. Он помянул какой-то древний закон – какой, он не сказал, – согласно которому «…англичанин не мог быть подчинен никому, кроме короля Англии…». Это была идея, богатая своими последствиями. И принадлежала она, конечно, не Томасу Болейну, а человеку с головой получше, чем у него. В окружении короля Генриха VIII появился новый человек.

Способный юрист по имени Томас Кромвель.

Глава 8
Великая революция сверху, проводимая в жизнь юридическим путем

I

В романе Хилари Мантел «Wоlf Нall», о котором мы уже говорили, есть такая сцена: в покои леди Анны проводят посетителя. Ее комнатные собачки бросаются к нему навстречу, a одна из них и вовсе просится к нему на руки, ведь визит этот не первый, собачкам посетитель явно знаком. А на случай, если читатель этого еще не понял, автор романа приводит и реплику леди Анны о том, что Томас Кромвель – а ее посетитель – это он и есть, Томас Кромвель, – всех тут просто очаровал. Говорит она это сухо и с довольно явно выраженной неприязнью. По-английски Томаса Кромвеля следовало бы именовать «мастер Кромвель».

Но леди Анна переводит обращение на французский и называет своего гостя «мэтр Кремвюэль», на французский лад. И подчеркнуто использует слово «мэтр», как полагалось именовать лиц, и не относящихся к духовному сословию, и, безусловно, недворянского звания.

Ну, скажем, нотариусов?

А вокруг нее сидят ее фрейлины – потому что действие происходит предположительно где-то в конце 1529 года, и леди Анне уже полагаются собственные фрейлины, ибо она – первая дама Королевства Англия. Фрейлины ее все больше родственницы семьи Болейн, или семьи Говард, что в данном случае одно и то же, – и они с интересом посматривают на визитера, и в их глазах читается вопрос: «…и что, это и есть самое лучшее, на что только может рассчитывать миссис Кэри?..»

Что же до миссис Кэри, то она здесь тоже присутствует, потому что в девичестве ее звали Мария Болейн. Она – родная сестра леди Анны и была любовницей короля еще до нее, а потом была возвращена им ее мужу, мистеру Кэри.

Но мистер Кэри недавно умер – как раз от той самой «потницы», которой так страшился король Генрих, – и сейчас его вдова, миссис Кэри, взята ко двору собственной сестры, леди Анны, и вроде бы снова собирается замуж.

A ее возможный жених – это он, недавно тоже овдовевший Томас Кромвель. Тот самый, которого ее сестра презрительно называет «мэтром».

И никто из фрейлин не понимает: что Мария Болейн в нем, собственно, нашла? А поскольку читатель недоумевает по этому поводу совершенно так же, как и фрейлины, то автор бросает дополнительный намек: леди Анна вдруг говорит, что к Томасу Кромвелю питают расположение не только ее собачки, но и король.

Генрих VIII непрерывно цитирует его высказывания и говорит, что «…мастер Кромвель совершенно прав и попадает просто в самую точку…». И вот тут наконец начинает говорить молчавший до сих пор Томас Кромвель. Он спрашивает леди Анну – продвинулось ли дело о разводе короля после устранения от дел кардинала Уолси? И когда она нехотя отвечает ему, что нет, дело не продвинулось ни на дюйм, он говорит ей, что продвинуть его все-таки можно, что пути, ведущие к желанной цели, все-таки существуют и что помощь тут может оказать тот самый кардинал Уолси, смещения которого она добивалась. В общем, роман сделан очень интересно, и читателю просто не терпится узнать – что же было дальше?

Но описанная сцена, пожалуй, все-таки нуждается в некоторых комментариях.

II

Каким образом Томас Кромвель попал к королевскому двору, в точности неизвестно. Это произошло где-то в 1529–1530 годах, и скорее всего он действительно начал свой путь наверх из круга людей, близких к леди Анне. После падения кардинала Уолси доступ к Генриху VIII шел в основном через триумвират, состоявший из герцога Саффолка – личного друга короля и мужа его сестры, герцога Норфолка, дядюшки леди Анны, и Томаса Болейна, ее отца.

Все они людей из окружения Уолси очень не жаловали – так что вариант о движении через круг лиц, приближенных к Анне Болейн, весьма вероятен.

То, что Томас Кромвель пытался спасти своего старого покровителя кардинала Уолси, – чистая правда. В отличие от Стивена Гардинера, немедленно отрекшегося от своего павшего шефа, Кромвель действительно пытался помочь своему бывшему патрону. Делал он это из благодарности за былое или исходя из осторожного расчета – а вдруг кардинал еще вернется? – сейчас сказать невозможно. Но он действительно хлопотал в его пользу.

Как насчет версии о предполагамом браке с Марией Болейн, вдовой Кэри? Вот тут мы ступаем на зыбкую почву. Дело, в конце концов, совсем необязательно было в сватовстве.

Известно, что Томас Кромвель как-то раз дал леди Анне хороший совет по поводу приобретения драгоценностей – он прекрасно разбирался в драгоценностях. Томас Кромвель, надо сказать, прекрасно разбирался во всем – но как он все-таки оказался на таком расстоянии от леди Анны, что она услышала его голос? И вот тут опять всплывает версия о его связи с Мэри Болейн.

Быстрое возвышение Томаса Кромвеля объясняли тем, что леди Анна хочет сплавить свою не слишком любимую сестрицу замуж, и при этом замуж за такого человека, который своим статусом и положением будет заведомо ниже, чем люди благородного происхождения и придворного круга. Это могло быть и правдой – леди Анна вела себя высокомерно, позволяла себе на людях кричать на своего дядюшку, герцога Норфолка, а сестру действительно не выносила и во фрейлинах держала главным образом для того, чтобы подчеркнуть ее подчиненное положение.

В общем, надо признать – на этот счет мы ничего точно не знаем. Но примем все-таки во внимание тот факт, что люди склонны объяснять неожиданное возвышение кого бы то ни было не деловыми качествами новой восходящей звезды, а какими-то побочными обстоятельствами.

K Томасу Кромвелю это правило и было приложено. Считалось, что он поднялся в мнении короля потому, что пользовался патронажем Болейнов…A сэр Томас Болейн при всех дворах Европы считался сутенером, который подсунул королю Генриху обеих своих дочерей, сперва старшую, Марию, а потом и младшую, леди Анну. Более того – очень охотно обсуждался вопрос и о том, что еще до дочерей он подсунул королю и свою жену, их матушку, что леди Анна, собственно, – дочь не Томаса Болейна, а самого короля Генриха VIII. Понятное дело, такого рода слухи так или иначе доходили и до короля, и он очень ими возмущался и говорил, что да, «…с Мэри Болейн он и правда путался до того, как нашел свою истинную любовь…». Но уж слухи насчет его связи с матушкой сестер Болейн – это полная клевета…

Оставляя в стороне степень искренности короля Генриха насчет тесноты его связей с семейством Болейн, примем во внимание просто тот факт, что Кромвель попал в число людей, входивших в дальнее окружение короля Генриха. Ему даже не помешала в этом неприязнь родовитой знати.

Впрочем, есть предание, что Кромвель «…вкрался в доверие герцогу Норфолку, сняв бельмо с глаза его любимой борзой собаки…». Но исходит эта версия как раз из окружения герцога Норфолка, так что в ход могла быть пущена любая небылица – больно уж они впоследствии не ладили. Однако на самом деле скорее всего дело было в том, что после падения кардинала Уолси осталось множество начатых им и оставшихся незавершенными дел. Одним из них была сложная юридическая проблема по ликвидации дюжины маленьких монастырей – кардинал хотел их закрыть и обратить их доходы на поддержание двух новых колледжей в Оксфорде. Единственным человеком, разбиравшимся в вопросе, оказался Кромвель.

Он попал в переднюю к герцогу Норфолку и был сочтен им «…полезным малым…».

А уж дальше дела пошли естественным чередом, потому что Томас Кромвель умел делать вещи и похитрее, чем снятие бельма с глаза борзой собаки…

III

Кардинал Уолси окончил свою политическую жизнь за 14 месяцев до окончания своего земного существования. Было это в сентябре 1529 года. Посольство к папскому двору, возглавляемое Томасом Болейном, отправилось в путь поздней осенью того же года – и в беседе с Папой Римским Томас Болейн озвучил ту идею, что «…англичане никогда не повиновались никому, кроме короля Англии…». Это придумал, конечно, не он, а Томас Кромвель. Очень быстро после этого, в 1530 году, начались обвинения церковного клира в «praemunire» – преступлении, состоящем в обращении с апелляцией на решение короля к кому-то за пределами Англии. Правило это было забыто уж добрую пару сотен лет и никогда не применялось по отношению к духовным лицам, отправляющим свои обязанности. С незапамятных времен Церковь пользовалась автономией в суде, и клирики судились только церковным судом, и служители единой Церкви подчинялись во всех духовных вопросах Папе Римскому и совершенно свободно общались со своими коллегами во всех духовных центрах Европы. Теперь все это оказалось поставлено под вопрос – а поставил вопрос Томас Кромвель.

Прекрасный юрист, таланты которого оказались оценены королем. В самом деле – если обычное обращение духовного лица в Рим за какой-нибудь нужной ему консультацией можно счесть «praemunire», то в принципе в этом можно обвинить любого монаха – или, при желании, любого епископа. А то, что состав преступления никак не определен – ведь в законе же не сказано, что именно является «praemunire», – и зависит только от обвинения, и вовсе замечательно. Ну, хотя бы тем, что и обвинителем, и судьей является одна и та же инстанция.

В результате вся английская Церковь, вся целиком, была обвинена все в том же «praemunire» и оштрафована на гигантскую сумму в 100 тысяч фунтов стерлингов.

На такой канве можно вышивать самые разнообразные узоры. Так что, когда леди Анна в романе Хилари Мантел говорит о том, что король Генрих непрестанно цитирует Томаса Кромвеля и говорит, что он попал в точку, – она недалека от действительности.

B конце 1530 года Кромвель получил место в Тайном Совете. A к осени 1531-го уже представлял в Парламенте интересы Генриха VIII в качестве юриста Короны. Спикером палаты общин в 1529 году стал Томас Одли, и они стали работать в тесном контакте. Парламент, собранный в 1529 году и руководимый Томасом Кромвелем и Томасом Одли, вошел в историю Англии навсегда.

Он назван Парламентом Реформации.

Раз за разом Парламент по представлениям Короны принимал акты ошеломяющей новизны. Скажем, было отменено право духовных лиц на суды Церкви – теперь все подданные короля Англии судились одинаково.

«Praemunire» оказалось не забытым правилом, а законом, и теперь всякое лицо, пытавшееся следовать инструкциям из Рима или хотя бы запрашивающее такие инструкции, оказывалось виновным в преступлении против власти короля. В 1532 году был принят акт Парламента, запрещавший передачу в Рим так называемых «…первых плодов…». По церковным правилам, при назначении нового епископа одна треть бенефиций первого года его служения в данной епархии передавалась Папе Римскому. Обычай, заведенный с давних времен и включенный в канон как дань уважения к главе Вселенской Церкви. Вот этот платеж теперь актом Парламента и был признан незаконным.

Юрист Томас Кромвель и его государь и повелитель, король Генрих VIII, в 1532 году начали свое и в самом деле тесное сотрудничество.