Текст книги "Разгадка 1937 года"

Однако, разрабатывая планы коллективизации, Сталин в своем выступлении 9 июля 1928 года на пленуме ЦК ВКП(б) произнес свою знаменитую формулу: «По мере нашего продвижения вперед, сопротивление капиталистических элементов будет возрастать, классовая борьба будет обостряться, а советская власть, силы которой будут возрастать все больше и больше, будет проводить политику изоляции этих элементов, политику разложения врагов рабочего класса, наконец, политику подавления сопротивления эксплуататоров, создавая базу для дальнейшего продвижения вперед рабочего класса и основных масс крестьянства».

Несмотря на провозглашенные руководством партии в 20-х годах лозунги «лицом к деревне» и «смычка с деревней», позиции ВКП(б) в сельской местности продолжали оставаться слабыми. Хотя свыше 80 % населения страны было сельским, а горожане составляли менее 20 % населения, подавляющее большинство ВКП(б) составляли жители городов. При этом доля крестьян в партии год от года сокращалась: в 1921 году – 26,7 %, в 1925 году – 24,6 %, в 1929-м – 19,4 %. Такое сокращение происходило прежде всего за счет того, что доля крестьян, вступивших в партию в годы Гражданской войны во время службы в Красной Армии, уменьшалась по мере роста числа городских рабочих после «ленинского призыва».

Выражая беспокойство в связи с этим обстоятельством, в октябре 1924 года Сталин признавал: «Есть тоненькая ниточка партийных ячеек в деревнях. Затем идет столь же тоненькая ниточка беспартийных крестьян, сочувствующих партии. А за ней тянется океан беспартийности, десятки миллионов крестьян, которых не связывает и не может связать с партией тоненькая ниточка беспартийного актива. Этим, собственно, и объясняется, что ниточка эта не выдерживает, рвется нередко, и вместо соединяющего моста образуется глухая стена между партией и беспартийными массами в деревне». На 1 июля 1929 года на 25 млн крестьянских дворов приходилось менее 340 тыс. коммунистов. В некоторых местностях одна партийная ячейка приходилась на три-четыре сельсовета. При этом 45 % деревенских коммунистов в 1929 году составляли либо колхозники, составлявшие меньшинство среди крестьян, либо городские рабочие, проживавшие в сельской местности.

Однако руководство партии считало необходимым руководить даже крестьянами-коммунистами из города. По этой причине в деревню постоянно направлялись большие группы городских коммунистов. После XV съезда партии на постоянную и временную работу в деревню было направлено около 11 тысяч партийных, советских и кооперативных работников. После ноябрьского пленума 1929 года в деревню было командировано еще 27 тысяч партийцев (их называли «25-тысячниками»), для того чтобы они возглавили создаваемые колхозы и МТС. В течение 1930 года в села сроком на 1–2 месяца было направлено около 180 тысяч городских рабочих. Получалось, что значительная часть из 340 тысяч деревенских коммунистов считалась партийцами, неспособными проводить политику партии в деревне самостоятельно без руководства коммунистов из города. В романе «Поднятая целина» Михаил Шолохов верно показал расстановку сил в казацком селе, где двумя местными коммунистами Разметновым и Нагульновым руководит рабочий-партиец Давыдов, приехавший из города.

Не умаляя энергии этих представителей динамичного рабочего класса страны и самоотверженности усилий профессиональных партийных работников, направленных в деревню, следует учесть, что эти люди, как правило, либо уже оторвались от крестьянской жизни, либо, будучи потомственными рабочими, никогда ее не знали, а потому им надо многому было учиться, прежде чем они смогли бы разобраться в сельском хозяйстве. В то же время в своем отношении к крестьянам они нередко вели себя как спесивые и самоуверенные менторы. Многие советские горожане, командируемые для проведения коллективизации, даже те, кто сравнительно недавно обрел городскую прописку, вели себя в деревне, как белые колонизаторы в краях, населенных дикими людоедами. Хотя многие из горожан лишь недавно стали атеистами, они видели в верности крестьян православной или иной церкви проявление диких суеверий и старались направить верующих на «путь истинный», закрывая церкви, мечети или иные помещения религиозного культа. Чтобы доказать нелепость религии, командированные горожане нередко открыто издевались над верой людей, снимая кресты с церквей или совершая иные кощунства.

Не скрывая своего отвращения к «отсталости» крестьянской жизни, многие горожане в то же время поражались в деревне обилию и доступности продовольственных продуктов, приобретение которых в городе требовало немалых трудовых усилий. Им казалось несправедливым, что средний крестьянин получает чуть ли не даром хлеб и молоко, мясо и рыбу, овощи и фрукты. Горожане спешили «восстановить справедливость», передавая продовольственные запасы отдельных крестьянских семей в коллективное владение и изымая из него максимум для поставок городу. Рабочим, командированным из центральных промышленных районов страны в Казахстан, казалось вопиющей несправедливостью, когда они обнаруживали, что чуть ли не каждая семья казахского скотовода владела большим стадом крупного и мелкого скота. Они стремились перераспределить этот скот в пользу колхозов или государства, не учитывая того, что каждая семья местного населения могла физически выжить, лишь имея такое стадо.

При этом горожане-коммунисты подводили под свои антикрестьянские предрассудки идейно-теоретическую базу в виде марксистских положений о превосходстве пролетариата как класса, не имеющего собственности, над крестьянством, как классом собственников. Они игнорировали специфику крестьянского труда и крестьянской культуры, сводили к минимуму роль трудовых усилий крестьян, их профессионального мастерства, их знаний природы в обеспечении их процветания, а различия в положении крестьян объясняли исключительно классовой борьбой. Поэтому зачастую мастера сельскохозяйственного труда, добившиеся немалых успехов прежде всего благодаря своим знаниям и трудолюбию, зачислялись пришлыми горожанами в «эксплуататоры», подлежавшие раскулачиванию и ликвидации как класса. Политика, проводившаяся на основе таких вульгарных представлений о крестьянстве, не могла не нанести огромный ущерб деревне.

Способы мышления времен Гражданской войны, характерные для многих членов партии, ярко проявились в их методах коллективизации. Как и во время Гражданской войны, страна разделилась на два лагеря. Правда, на сей раз вместо белых армий «армиям» пролетариата противостояли «кулацкие» семьи. Задача пролетарского лагеря состояла в том, чтобы одержать победу над богатыми крестьянами, покорив сельскую территорию страны, в которой те господствовали в хозяйственном отношении. «Боевые операции» против кулачества сопровождались созданием колхозов и совхозов на «освобождаемой» территории.

На покоряемой территории было «освобождаемое» население (бедняки). Здесь было немало и тех, кто готов был сотрудничать с наступающими армиями пролетариата (деревенские коммунисты, главным образом в колхозах; беспартийные сельские активисты Советов). Преобладание «пролетарских» сил над «кулацкими» позволяло им сравнительно легко «окружать» противника и брать его «в плен», а потому богатых крестьян арестовывали целыми семьями и направляли как военнопленных в места заключения. Середняки представляли собой то большинство населения страны, которое в ходе этой гражданской войны нередко колебалось между двумя противоборствующими сторонами и прежде всего страстно желало прекращения «военных» действий. Как и всегда во время любой гражданской войны, в отношении этого большинства проводилась политика угроз, чтобы добиться от него повиновения и исполнения общественно необходимой производственной и социальной деятельности. Как и всякая гражданская война, коллективизация сопровождалась многочисленными и ненужными жертвами, разграблением конфискованного имущества у кулаков, а часто бессмысленными разрушениями и жестокостями.

Как и во всякой гражданской войне, у пролетарского лагеря имелись свои «солдаты» («рабочие бригады») и «офицеры» (сначала 11 тысяч партийных работников, а затем 25 тысяч председателей колхозов). На отдельных «фронтах» наступления «пролетарскими войсками» командовали «генералы»: А.А. Андреев в Северо-Кавказском крае, Е.Я. Бауман в Московской области, И.М. Варейкис в Центрально-Черноземной области, Ф.И. Голощекин в Казахстане, С.В. Косиор на Украине, М.М. Хатаевич в Средне-Волжском крае, Б.П. Шеболдаев в Нижне-Волжском крае, Р.И. Эйхе – в Сибири. Все они входили в своеобразный «генеральный штаб» – комиссию по коллективизации, созданную 5 декабря 1929 года. Помимо них, в ее состав были также включены Г.Н. Каминский, И.Е. Клименко, Т.Р. Рыскулов, Я.А. Яковлев и другие.

Н.А. Иваницкий в своей книге «Коллективизация и раскулачивание» рассказал, как был создан «боевой штаб» во главе с М.М. Хатаевичем, куда вошли председатель крайисполкома, крайпрокурор и представитель реввоенсовета Приволжского военного округа. Аналогичные штабы создавались в округах и районах. В этой же книге приведено постановление бюро Средне-Волжского крайкома ВКП(б) от 20 января 1930 года, которое звучит как боевой приказ наступающей армии: «Немедленно провести по всему краю массовую операцию по изъятию из деревни активных контрреволюционных антисоветских и террористических элементов в количестве 3000 человек. Указанную операцию закончить к 5 февраля. Одновременно приступить к подготовке проведения массового выселения кулацко-белогвардейских элементов вместе с семьями, проведя эту операцию с 5 по 15 февраля. Считать необходимым провести выселение кулацких хозяйств вместе с семьями в количестве до 10 000 хозяйств».

Во многих районах понятие «кулак» толковалось весьма расширительно, и было раскулачено до 15 % крестьянских хозяйств. Как отмечалось в многотомной «Истории КПСС», изданной в 1970-е годы, «к середнякам, отказавшимся вступить в колхозы, применялись административные меры… Вместо объединения крестьян в сельскохозяйственные артели многие партийные и советские организации, особенно в Сибирском крае и Уральской области, стали создавать коммуны, принудительно обобществляя мелкий продуктивный скот, птицу и даже предметы быта… В некоторых районах получила распространение идея строительства колхозов-гигантов, которые создавались административным путем по решениям Советов и партийных организаций». Руководители партийных организаций соревновались друг с другом по темпам осуществления коллективизации, игнорируя растущее недовольство крестьян.

Получая информацию о поголовном вступлении крестьян в колхозы, Сталин пришел в конце 1929 года к ошибочному выводу о том, что «середняк пошел в колхоз». Позже Сталин объяснял, каким образом в руководстве страны создалось впечатление о том, что «крестьяне пошли в колхозы, пошли целыми деревнями, волостями, районами» (как он написал в статье «Год великого перелома» 3 ноября 1929 г.). Вспоминая в 1937 году ход коллективизации на февральско-мартовском пленуме ЦК, Сталин говорил: «Было большое соревнование между областями, кто больший процент коллективизации выполнит. Приходила группа пропагандистов в село, собирали 500–600 домов в селе, собирали сход и ставили вопрос, кто за коллективизацию. Причем делали очень прозрачные намеки: если ты против коллективизации, значит ты против Советской власти. Мужики говорили: мы что, организуйте, мы за коллективизацию. После этого летели телеграммы в Центральный Комитет партии, что у нас коллективизация растет, а хозяйство оставалось на старых рельсах. Никаких коллективов, было только голосование за коллективизацию. Когда мы по Московской области проверили, то оказалось, будто бы 85 % было коллективизировано в 1930 году. Сколько в этих процентах результативного и сколько фактического? Вышло, что всего-навсего 8 % коллективизации вместо 85. Вот вы качаете головой, а ведь у всех было так. Эта болезнь была общая, каждая область была заражена этой болезнью в большей или меньшей степени».

Ответом на насильственные методы коллективизации стали вооруженные выступления крестьянства, которые принимали все более широкие масштабы. Только с января по март 1930 года в Сибири произошло 65 крестьянских восстаний. В течение 1930 года только на Средней Волге было 718 крестьянских групповых выступлений против коллективизации. На Ставрополье вспыхнул широкий вооруженный мятеж. Восстания происходили на Украине, особенно в приграничных западных районах республики. Крестьянские восстания произошли в ряде районов Армении, Азербайджана, в Карачаевской и Чеченской автономных областях, в Дагестане и в ряде республик Средней Азии. Страна оказалась под угрозой всесоюзной «Жакерии».

Другой и более распространенной формой сопротивления коллективизации явилось массовое разрушение продовольственного фонда страны. Крестьяне, записанные в колхозы или ожидавшие такой записи, не желали сдавать своих животных в общее хозяйство, а потому их повсеместно начали убивать на мясо. Только в январе и феврале 1930 года было забито 14 млн голов крупного рогатого скота.

Реагируя на кризис коллективизации, Сталин опубликовал 2 марта 1930 года в «Правде» свою знаменитую статью «Головокружение от успехов. К вопросам колхозного движения». Обращая внимание на «теневую сторону» достигнутых успехов, Сталин осуждал действия властей на местах, которые не были предусмотрены планами ускоренной коллективизации. Сталин критиковал стремление распространить сельскохозяйственную коммуну как наилучшую форму коллективного хозяйства. Он подчеркивал, что не коммуна, а сельскохозяйственная артель является «основным звеном колхозного движения». Сталин подчеркивал, что в артели «не обобществляются: приусадебные земли (мелкие огороды, садики), жилые постройки, известная часть молочного скота, мелкий скот, домашняя птица и т. д.». Подтверждая это положение Сталина, «Правда» одновременно с его статьей опубликовала текст Примерного Устава сельскохозяйственной артели.

Он обвинял «ретивых обобществителей» в «разложении и дискредитации» колхозного движения и осуждал их действия, «льющие воду на мельницу наших классовых врагов». Как и прежде, он осуждал грубую атеистическую пропаганду: «Я уже не говорю о тех, с позволения сказать, “революционерах”, которые дело организации артели начинают со снятия с церквей колоколов. Снять колокола, – подумаешь какая ррреволюционность!»

3 апреля 1930 года «Правда» опубликовала «Ответ товарищам колхозникам» Сталина, в котором он подтвердил свои взгляды, высказанные в статье «Головокружение от успехов». Анализируя ошибки, допущенные при проведении коллективизации, он прежде всего говорил о допущении «насилия в области хозяйственных отношений с середняком». Здесь он еще более определенно осудил «кавалерийские наскоки… при решении задач колхозного строительства». В своем «Ответе» Сталин объявил о появлении новой категории «уклонистов» – «левых загибщиков».

Однако, несмотря на эти заявления Сталина, руководители на местах по-прежнему прибегали к насилию по отношению к крестьянам в ходе заготовок хлеба и других сельскохозяйственных продуктов. Применение этих методов в неурожайные годы значительно усилило тяжелые последствия голода, обычного для России в такие времена. Невзирая на трудности, которые испытывали крестьяне в связи с неурожаем, хлебозаготовки осуществлялись неукоснительно, учитывая как быстрый рост городского населения, так и экспортные обязательства государства.

Невзирая на рост антиколхозных настроений в деревне и трудности, которые испытывали крестьяне в связи с неурожаем, хлебозаготовки осуществлялись неукоснительно, учитывая как быстрый рост городского населения, так и экспортные обязательства государства. Если из урожая 1930 года в 835 млн центнеров было заготовлено 221,4 млн ц (из них на экспорт пошло 48,4 млн ц), то из урожая 1931 года в 694,8 млн ц было заготовлено 228,3 млн ц (из них 51,8 млн ц было направлено на экспорт). Хотя, начиная с 1932 года, вывоз зерна за рубеж стал резко сокращаться (в 1932 году было вывезено 18,1 млн ц, в 1933 году – около 10 млн ц), в 1933 году голод повторился.

Так как государственная статистика в то время умалчивала о страшном бедствии в стране, то точных сведений о числе жертв голода 1932–1933 годов неизвестно. Сравнивая сведения о населении в ходе переписи 1926 года с данными переписи 1939 года, американский советолог Фрэнк Лоример пришел к выводу, что общее число «чрезмерной» смертности составило в этот период от 4,5 до 5,5 млн человек и оно сопоставимо с гибелью 5 млн человек во время голода 1921 года. Не менее миллиона из этого числа, вероятно, погибло в Казахстане и Киргизии, где непосильные реквизиции скота спровоцировали попытку массового исхода местного населения в Синьцзян. Это переселение сопровождалось гибелью значительного числа людей, застигнутых в пути на горных перевалах и в степи ранними зимними буранами.

Голод на Дону стал причиной писем писателя М.И. Шолохова И.В. Сталину в апреле – мае 1933 года. В них он откровенно рассказал не только об отчаянном положении своих земляков, но и произволе, к которому прибегали местные партийные работники в ходе реквизиции продовольствия. Он упоминал действия множества партийных работников, которые прибегали к вопиющим беззакониям, жестоким пыткам и угрозам расстрелов, чтобы вынудить крестьян сдать остатки зерна.

Бесчеловечная жестокость, многочисленные проявления которой приводил Шолохов в своем письме, была типична для значительной части администраторов, которым казалось, что они стоят перед неумолимой дилеммой: либо уморить голодом город, разрушить растущую индустрию, обезоружить армию и обессилить страну перед лицом неминуемой военной угрозы, либо пожертвовать материальным благополучием, здоровьем и даже жизнью крестьян, которые представлялись администраторам предельно жадными, корыстолюбивыми и темными дикарями. Ко всему прочему, администраторы прошли школу Гражданской войны, а потому не знали и не умели действовать иначе как методами угроз и насилия.

На письмо Шолохова от 4 апреля 1933 года Сталин 16 апреля ответил коротко телеграммой: «Ваше письмо получил пятнадцатого. Спасибо за сообщение. Сделаем все, что требуется. Сообщите о размерах необходимой помощи. Назовите цифру. Сталин».

Вскоре Шолохов направил второе письмо Сталину, в котором вновь говорил о тяжелом положении деревенского населения Верхне-Донского района. В своем ответе телеграммой от 22 апреля Сталин писал: «Ваше второе письмо только что получил. Кроме отпущенных недавно сорока тысяч пудов ржи отпускаем дополнительно для вешенцев восемьдесят тысяч пудов. Всего сто двадцать тысяч пудов. Верхне-Донскому району отпускаем сорок тысяч пудов. Надо было прислать ответ не письмом, а телеграммой. Получилась потеря времени. Сталин».

В посланном затем письме Сталин поблагодарил Шолохова за то, что письма писателя «вскрывают то, как иногда наши работники, желая обуздать врага, бьют нечаянно по друзьям и докатываются до садизма». Он сообщал, что «для разбора дела прибудет к вам, в Вешенский район, т. Шкирятов, которому – очень прошу Вас – оказать помощь». В 1933 году М.Ф. Шкирятов был секретарем Партийной коллегии ЦКК ВКП(б) и членом коллегии наркомата рабоче-крестьянской инспекции СССР.

В то же время в последующих строках письма Шолохову Сталин утверждал, что колхозники умышленно саботировали хлебные поставки. Так Сталин выражал традиционное недоверие к крестьянству, сложившееся в партии городского пролетариата. Совершенно очевидно, что шокирующие свидетельства о злодеяниях, которые представил Шолохов, Сталин сопоставлял со сведениями, которые он получал из своих обычных источников информации. Скорее всего его информаторы уверяли Сталина в том, что крестьяне, в том числе и объединенные в колхозы, ставя свои корыстные интересы превыше всего, занимаются саботажем. Нетрудно предположить, что подобные оценки разделяли многие партийные руководители, отвечавшие за хлебозаготовки по всей стране, а также многочисленные городские партийцы и члены «рабочих бригад», откомандированные в советские села и деревни. Вероятно немало среди них было и тех, кто прибегал к методам, описанным Шолоховым, либо смотрел сквозь пальцы, когда подобные методы применялись.

Из письма Шолохова ясно, что люди, которые совершали дикие злодеяния во время хлебозаготовок, были заранее уверены в свой безнаказанности, так как им в прошлом сходили с рук подобные действия. Крестьян же обвиняли в срыве планов хлебопоставок. Докладывая И.В. Сталину в начале декабря 1932 года о ходе хлебозаготовок на Украине, первый секретарь КП(б) Украины С.В. Косиор писал: «За ноябрь и 5 дней декабря арестовано по линии ГПУ 1230 человек – председателей, членов правлений, счетоводов. Кроме того, арестовано бригадиров – 140, завхозов-весовщиков – 265, других работников колхозов – 195». Косиор также сообщал о том, что «вскрыты и переданы в суд 206 групповых дел кулацких и антисоветских элементов».

В то же время сведения о голоде, поступавшие в это время из многих регионов страны, сильно преуменьшались. Об этом свидетельствует справка ГПУ УССР от 12 марта 1933 года. В то время как Шолохов сообщал, что в одном Верхне-Донском районе голодает 49 000 человек, руководство структуры, отвечавшей за безопасность большой республики, сообщало Сталину, что «продовольственные трудности зафиксированы в 738 населенных пунктах 139 районов (из 400 по УССР), где голодало 11 067 семей. Умерших зарегистрировано 2487 человек».

Создается впечатление, что подавляющее большинство государственных служащих, знавших о голоде, предпочитали молчать или скрывать правду. Часто ссылаются на то, что, мол, за подобные выступления люди могли пострадать. Известно, что в 1932–1933 годах для того, чтобы член партии подвергся суровым репрессиям, он должен был стать членом подпольной организации, и аресты по политическим мотивам среди коммунистов были исключительным явлением. Скорее всего многие руководители, государственные и партийные служащие на различных уровнях прежде всего думали о том, как скажутся на их продвижении по службе их инициативы в деле спасения крестьян от голода.

Срыв выполнения повышенных обязательств и плановых заданий, а особенно кризис сельскохозяйственного производства стали предметом острой критики со стороны части членов партии. Р. Медведев не без оснований писал о росте бунтарских настроений среди молодых членов партии, и он утверждает, что в этой среде появлялись небольшие кружки. Правда, «в большинстве случаев дело ограничивалось встречами и разговорами в домашнем кругу и на вечеринках». Непременным объектом острой критики был Сталин. Описывая эти фрондерские настроения, поэт О. Мандельштам писал: «А где хватит на полразговорца, там припомнят кремлевского горца». Однако, по словам Р. Медведева, порой «происходили и публичные манифестации с разбрасыванием листовок».

Более основательно атаковали Сталина те, кто пострадал в ходе борьбы против различных «уклонов». Так, в «Платформе “Союза марксистов-ленинцев”», подготовленной под руководством бывшего первого секретаря Краснопресненского райкома Москвы и исключенного из партии М.Н. Рютина весной-летом 1932 года, утверждалось, что «вместо выполнения плана – фразы о выполнении плана», что страна в середине 1932 года находилась в состоянии глубокого кризиса: «Страна обнищавшая, ограбленная, разоренная, нагая и голодная, с подорванной в корне производительной, покупательной и платежной способностью, потерявшая веру в дело социализма, терроризированная, озлобленная, представляющая сплошной пороховой погреб, – все дальше и дальше загоняется в тупик… Таково сталинское руководство!»

Рютин и его сторонники имели связи со сторонниками «правых» и членами разгромленной «школы Бухарина»: Н.А. Углановым, А.Н. Слепковым, Д.П. Марецким, П.Г. Петровским, Я. Стэном. Бухаринцы установили контакт с зиновьевцами и троцкистами. «Платформу» Рютина передали Зиновьеву.

В это время Троцкий развил кипучую активность по организации подпольной деятельности своих сторонников в СССР, вовлечению в его деятельность всех недовольных правительством. Главное внимание Троцкий уделял установлению связей с фрондерствующими в правящих кругах страны. Органом антиправительственной пропаганды стал «Бюллетень оппозиции» издававшийся Троцким за рубежом с июля 1929 года. Как утверждал И. Дейчер, ссылаясь на личный опыт, даже в коридорах аппарата ЦК ВКП(б) обсуждали последние номера «Бюллетеня». Он отмечал: «Члены партии, возвращавшиеся из загранкомандировок, особенно сотрудники посольств, контрабандой провозили “Бюллетень” и распространяли его среди друзей». Это свидетельствовало о том, что идеи Троцкого находили отклик, или, по крайней мере, вызывали большой интерес среди правящих кругов СССР.

В «Бюллетене оппозиции» публиковались письма и статьи троцкистов, которые они направляли из СССР лично Троцкому. Как отмечал И. Дейчер, «убежденные троцкисты, поддерживавшие переписку со своими лидерами из тюрем и исправительных колоний, направляли ему коллективные поздравления по случаю годовщин Октября и Первого мая; их имена появлялись под статьями и “тезисами” в “Бюллетене оппозиции”». В одном из них в 1932 году было опубликовано анонимное письмо из СССР (его автором был троцкист И.Н. Смирнов, работавший директором Горьковского автозавода), гласившее: «Ввиду неспособности нынешнего руководства найти выход из нынешнего экономического и политического тупика, растет убеждение в необходимости сменить партийное руководство».

Зная об этих настроениях в верхах партии, Троцкий обратился в марте 1933 года с открытым письмом к работникам партийного аппарата: «Сила Сталина всегда была в механизме, а не в нем самом… В отрыве от механизма… Сталин ничего из себя не представляет… Настало время избавиться от сталинского мифа… Сталин завел вас в тупик… Настало время пересмотреть всю советскую систему и беспощадно очистить ее от всей грязи, которой она покрыта. Настало время воплотить в жизнь последний и настойчивый завет Ленина: “Убрать Сталина!”»

Исходя из невозможности создать внутри партии фракцию, оппозиционную Сталину, Троцкий в «Бюллетене оппозиции» в октябре 1933 года объявил о необходимости сформировать подпольную партию, готовую осуществить переворот. Он подчеркивал, что «не осталось нормальных конституционных путей для устранения правящей клики. Только сила может заставить бюрократию передать власть в руки пролетарского авангарда». Исходя из своего утверждения о том, что «сталинизм слаб», так как «у него корни в рабочем классе, а больше нигде», Троцкий строил свои планы на провоцировании массовых выступлений против советского строя. В этом случае, считал Троцкий, «сталинский аппарат окажется в вакууме» и оппозиция при поддержке трудящихся масс сможет победить даже без революции и гражданской войны.

Однако Троцкий отдавал предпочтение другому варианту действий: «Если Сталин и его сторонники, несмотря на их изоляцию, будут цепляться за власть, оппозиция сможет их устранить с помощью “полицейской операции”».

Хотя еще недавно Троцкий решительно осуждал всю «партийную бюрократию», теперь он готов был протянуть руку людям из ее рядов. Это не было случайным. Многие из партийных верхов середины 1930-х годов в годы Гражданской войны боготворили Троцкого. Немало среди них было явных или тайных сторонников троцкистской оппозиции. Но даже не разделяя взгляды Троцкого, многие из партийных верхов были слишком связаны с опытом Гражданской войны, который стал переломным в их жизни, а поэтому они были слишком связаны с мышлением и методами того времени. Возможно, толком этого не сознавая, многие партийные руководители были чужды тому курсу, который проводил Сталин и его сторонники.

К тому же группировки, сложившиеся в ходе внутренних склок в борьбе за власть, подобные тем, что Сталин описал в своем докладе XII съезду партии, существовали в самых различных звеньях партийного и государственного аппарата. Борьба за власть против руководителей ведомств и местных партийных органов нередко обретала форму протеста против Молотова, Ворошилова или других руководителей высшего и среднего звена, являвшихся сторонниками Сталина. В этой среде, зараженной интригами и склоками, обращения Троцкого падали кое-где на благодатную почву. В 1932 году сложилась группа из видных советских руководителей, члены которой стали сговариваться относительно отстранения Сталина и его ближайших соратников от руководства страной. В ведении таких разговоров были уличены секретарь ЦК ВКП(б) и член коллегии ВСНХ СССР А.П. Смирнов, нарком снабжения СССР Н.Б. Эйсмонт, нарком внутренних дел РСФСР В.Н. Толмачев.

С Эйсмонтом и Смирновым поддерживал контакты Томский и об этом ему дважды напоминали делегаты XVII съезда партии во время его покаянной речи. Поэтому к своим покаяниям он добавил: «Партия правильно осудила мою ошибку, мою близость со Смирновым, которая давала возможность и основания прикрываться моим именем для контр-революционной группировки Эйсмонта – Смирнова».

В это же время в высших кругах страны распространялась записка, в которой содержалась критика политики Сталина. Ее авторами были кандидат в члены Политбюро председатель Совнаркома РСФСР С.И. Сырцов и первый секретарь Закавказского крайкома партии В.В. Ломинадзе. Они настаивали на отстранении Сталина от власти. Очевидно, что в случае своей победы над Сталиным Сырцов и Ломинадзе, а также Эйсмонт, Толмачев и Смирнов постарались бы отстранить от власти также многих других людей, стоявших до тех пор между ними и высшими постами в государстве, и прежде всего наиболее стойких сторонников Сталина, таких как Молотов, Ворошилов, Каганович, Киров. В то же время не исключено, что Эйсмонт и другие могли рассчитывать на поддержку некоторых членов или кандидатов в члены Политбюро. Известно, например, что Г.К. Орджоникидзе защищал В.В. Ломинадзе и не раз выражал свое недовольство деятельностью В.М. Молотова на посту председателя Совнаркома. Было известно и о поддержке некоторых фрондеров Я.Э. Рудзутаком.

В условиях «наступления по всему фронту», провозглашенного Сталиным на XVI съезде партии, любое выступление против «командующего» «наступавшей армией» его помощников расценивалось как мятеж, а потому участников подобной фронды постигали суровые наказания. Смирнов, Эйсмонт, Толмачев, Сырцов и Ломинадзе были сняты с высоких постов, а Эйсмонт и Толмачев были к тому же исключены из партии. Рютин и другие авторы «Платформы» и некоторые из ее распространителей были арестованы. Были вторично исключены из партии восстановленные ранее в ее рядах Зиновьев и Каменев, после того как их уличили в установлении связей с группой Рютина и хранении у себя «Платформы».