Текст книги "Не все трупы неподвижны"

– Кажется, мы здесь уже проезжали, – замечает Марина, когда наш «Ауди» в третий раз поднимается на высокий путепровод.

– Ну, тогда и я не знаю, – сдаюсь я.

Положение спасает Саша. Он решительно произносит:

– Мама, хватит кругаля давать! Пусти меня за руль. Я знаю, куда ехать.

Уставшая Марина охотно уступает штурвал сыну. Дальше Саша поведёт наш сизо-серый корабль. Следя за навигатором, я вижу, что мы направляемся в неправильный Марсель, но молчу. Как сказал Сенека-старший: «Человеку свойственно ошибаться, но глупо упорствовать в своих ошибках»[3]3
  Errare humanum est, stultum est in errore perseverare (лат.).


[Закрыть]. Навигатор был прав – из Лиона на юг есть только одна дорога – на Марсель. Поворот на Валанс находится дальше.

Покрутившись ещё немного по эстакадам, мы, наконец, покидаем надоевший Лион. С обеих сторон шоссе тянутся скучные поля с редкими фермами. Над нами висят клочья дождевых туч. Позади осталось полдороги, впереди лежит полпути. Едем дальше.

Кстати, о платных автострадах. В Германии их пока нет. По крайней мере, легковые автомобили бороздят германские просторы совершенно безвозмездно. Во Франции всё по-другому. Как говорят немцы: другие страны – другие нравы.

Время от времени шоссе воронкообразно расширяется, и перед нашими глазами появляется длинный ряд платёжных терминалов с автоматическими шлагбаумами. Огромные стрелы сообщают путешественникам о том, какие терминалы предназначены для автобусов, какие – для грузовиков, какие для нас – легковушек. Подъезжаем, опускаем деньги в узкую щель терминала, получаем сдачу и талончик. Шлагбаум поднимается. Через несколько десятков километров достигаем выезда с платного участка. Вставляем талончик в автомат, шлагбаум поднимается. Едем до следующего платного участка. Во Франции дорожный разбой функционирует чётко.

Мне адски хочется спать. Я не смыкал век уже сутки. Для меня это многовато. Даже по германскому счету. Да и горло болит по-прежнему. Хорошо Маринке! Она сладко спит под ровный гул мотора. Мужики обо всём позаботятся. Саша в наушниках слушает музыку. А вот и долгожданный знак со словом «Валанс». Я удовлетворённо закрываю глаза. Теперь можно расслабиться. Даю указание Саше:

– Держи направление на Ним, а дальше на Монпелье. Я пока подремлю. Буди меня, если только обрушатся небеса.

– Не беспокойся, Вадим. У меня есть нави, – отвечает Саша.

Но я его уже не слышу. Сплю.

Пока моё сознание отсутствует в Яви, «Ауди» минует Валанс, белые высотки Нима, виднеющиеся в сетке дождя справа от дороги, и летит по автостраде, помпезно названной Виа Домициа.

Когда я, наконец, с трудом разлепляю глаза, машину ведёт Марина. Сзади доносится Сашин храп.

– Где это мы, золотко? – задаю вопрос супруге, удивлённо глядя на кипарисы, пальмы-метёлки и россыпи домиков песочного цвета с розовыми черепичными крышами. – Подъезжаем к Изумрудному городу?

– Едем по Дороге двух морей. Правда, классное название? Скоро будет Каркассон.

– А Монпелье?

– Меньше спать надо, милый. Монпелье мы давно проехали. Ты всё проспал.

– Что именно?

– Прованс, Страну катаров, гору Алариха. Это сказочные места даже в дождь!

– А не пора ли нам подкрепиться? – предлагаю я без особой надежды.

– Рано ещё! Обедать будем после Каркассона, – отвечает Марина. Я вздыхаю. Современный мужчина ест не тогда, когда хочет, а когда женщины дадут. Неужели так было всегда? Даже во времена Алариха?

Обиженно смотрю в окошко. Нудный дождик то прекращается, то снова начинает капать. Дорожный указатель информирует, что мы проезжаем по региону Лангедок-Руссильон. Больших городов не видно. Шоссе петляет по сельской местности. Там и сям виднеются одинокие фермы, со всех сторон обсаженные деревьями. Фермы окружены полями. Время от времени попадаются небольшие селения. Я уже почти умер от голода, когда справа на горизонте появляется силуэт огромной крепости.

– А вот и Каркассон! – показываю я Марине на крепость пальцем. – Женщина, прошу вас пройти на кухню для приготовления пищи!

Делаем краткий перерыв на обед. Опять кофе, бутерброды. Потом едем дальше. В Тулузе сворачиваем на Тарб. До святого места осталось всего несколько километров. Небо темнеет. Дождь усиливается и переходит в настоящий ливень. Далеко впереди в серой влажной дымке высятся величественные Пиренеи. Я не люблю горы. Жить в горах тяжело и опасно. Обвалы, сели, лавины, бездонные пропасти, дикие горцы. Единственное, что оправдывает существование гор, – это их красота.

Проезжаем мокрую надпись «Тарб». Вот и конец пути. Глядя в окно, я непроизвольно ёжусь. За окном хлещет холодный дождь. Пасмурно. И никто не стоит посреди дороги с ключами от города.

Глава 3

Отель «Галльский петух» построен на возвышенности у реки. Это мрачный узкий дом, вытянутый в глубину участка, заросшего густым колючим кустарником. Длинная четырёхскатная крыша делает строение похожим на гроб, зачем-то выставленный на вершину крутого холма. К «Галльскому петуху» ведёт узкая извилистая дорога, обсаженная высокими буками. Других зданий рядом с отелем нет. Первые городские постройки виднеются в паре сотен метров отсюда. Глухомань.

Саша паркует «Ауди» возле крыльца, над которым под резкими порывами вечернего ветра дребезжит жестяной символ Франции. Хотя ещё не очень поздно, крыльцо и десяток метров перед ним уже освещены уличным фонарём.

– Кажется, добрались, – говорит Марина, открывая дверцу машины. – Пойдём со мной, Вадим. Ты же у нас переводчик.

Смелое заявление. Французский я учу всего ничего, но, как говорится, на безрыбье и рак рыба.

Саша остаётся ждать в тёплом салоне «Ауди», а мы с Мариной под дождём поднимаемся на крыльцо. Над дверью написано: «Le Coq Gaulois»[4]4
  Галльский петух (фр.).


[Закрыть]. Едва супруга успевает нажать на звонок, как дверь распахивается. На пороге стоит женщина лет пятидесяти. Она улыбается, показывая неожиданно большие зубы, и делает приглашающий жест рукой. Входим.

Зубастая женщина провожает нас в комнату, служащую для хозяев гостиницы офисом. Там женщина включает компьютер и вопросительно смотрит на нас. Я называю наши имена. Женщина что-то делает в компьютере, кивает. Затем быстро говорит по-французски. Марина подталкивает меня вперёд – давай, мол, переводчик, покажи себя. Я набираю в грудь побольше воздуха. Сейчас блесну!

– Je ne parle pas français![5]5
  Я не говорю по-французски! (фр.)


[Закрыть] – выдаю я свою коронную фразу – специально выучил её перед поездкой.

– У вас кто-нибудь говорит по-немецки? – спрашивает Марина. Женщина отрицательно мотает головой. Я насмешливо смотрю на жену. Не нужно верить рекламе. Женщина опять демонстрирует нам большие зубы и что-то стрекочет. Кажется, что её голос поднимается из туфлей. Я с трудом разбираю имя – Луиза. Луиза зовёт нас за собой. Делать нечего – идём.

По тёмной, оглушительно скрипящей лестнице мы поднимаемся на второй этаж и оказываемся в узком коридоре. Здесь тоже темно, пахнет краской. В коридор выходит несколько дверей. Луиза открывает ключом одну из них. Мы оказываемся в просторной квадратной комнате. Загорается свет. Стол, стулья, шкаф, диван, двуспальная кровать, телевизор, круглые часы на стене. Единственное окно закрыто розовыми гардинами с кистями, на подоконнике горшки с пластмассовыми цветами делают жизнь прекраснее. Я подхожу к окну и отодвигаю гардину. Изнутри стёкла защищены розовыми жалюзи.

– Ну, что? Тебе здесь нравится, родной? – интересуется Марина.

– Да как тебе сказать. Какие-то меблирашки для любителей пощекотать себе нервы. В общем, я далёк от оптимизма.

Марина сердится:

– Я, конечно, тоже не очарована, но ничего дороже мы себе позволить не можем.

Напрягаюсь:

– Я понимаю, что ты считаешь меня изнеженным и развращённым типом, но…

– Но всё равно выбора у тебя нет, – перебивает любимая супруга. – Оставайся и лечись! Поправляй убитое здоровье. Чтобы через две недели был как огурчик с бабушкиной грядки!

Зубастая Луиза молча ждёт у дверей нашего решения. Я киваю ей – мол, всё о’кей, остаёмся.

Меня будит звук автомобильного мотора. Какой-то полуночник едет мимо «Галльского петуха». Открываю глаза. В комнате царствует ночной мрак и сонная одурь. По карнизу барабанит дождь. Рядом посапывает Марина, уткнувшись носом в моё плечо. На диване храпит Саша. Слышно, как машина останавливается, рокот двигателя стихает.

Я хочу пить. Горло уже болит меньше и, видимо, нуждается в правильной смазке. Значит, надо вставать. Где-то в наших вещах затаился термос с кофе. Кофе – это правильная смазка. Осторожно, чтобы не разбудить Марину, встаю. Машинально смотрю на часы. Светящиеся цифры сообщают мне, что уже без пяти одиннадцать. На улице резко хлопает автомобильная дверь. Любопытно, кто это сюда припёрся на ночь глядя? Новый жилец?

Стыдя себя за неуместное любопытство, подхожу к окну, отворачиваю розовую гардину, оттягиваю полоску жалюзи. Вглядываюсь в темноту. Так и есть. У крыльца в круге света стоит такси. Точно, ещё один жилец. Укрываясь от холодного дождя под большим пёстрым зонтом, ночной гость торопится к входу в отель. Теперь мне он больше не виден. Ну и ладно. Отворачиваюсь от окна. Пора искать термос.

Подсвечивая себе мобильником, роюсь в сумках, как попало брошенных четыре часа назад в углу. Мои водители так умаялись за долгий путь, что отказались от ужина и сразу завалились спать. И то сказать: за восемнадцать часов мы проехали пол-Германии, пересекли с севера на юг всю Францию, да ещё триста пятьдесят километров вдоль Пиренеев от Нарбонна до Лурда.

А вот и термос. Попался, поилец! Тихонько его взбалтываю. Ура! Кое-что в нём осталось. Собираюсь налить это кое-что в крышку термоса, но замираю на месте. К месту меня пригвоздил еле слышный скрип половиц в коридоре за дверью. Этот тихий скрип настораживает. На оглушительный я бы не обратил внимания. Ну, топает кто-то мимо комнаты и пусть себе топает. Делов-то. А вот кому это понадобилось ночью пройти по коридору почти бесшумно, мне хочется узнать. Отложив кофепитие на потом, я едва заметно приоткрываю дверь. Во мраке коридора ничего разглядеть нельзя, но расшатанная лестница выдаёт ночного бродягу с головой. Открываю дверь шире, высовываю голову наружу и напрягаю зрение. Успеваю заметить неясный силуэт, медленно спускающийся по скрипучим ступеням. Ну, вот и всё. Ясно, что ничего не ясно. Не бежать же за неизвестным в одних трусах. Так можно человека испугать до смерти. Или самому перепугаться. Закрываю дверь на ключ, возвращаю себя в угол к термосу, пью кофе. Машинально постукиваю кончиками пальцев по голому бедру. На моём тайном языке это означает: «Тебе пора спать, чудик».

Восемь часов серого утра. На улице по-прежнему моросит дождь. Он ещё не собрался с силами, поэтому капает редко. Хорошо выспавшаяся Марина безжалостно будит меня и Сашу. Нежности в ней нет нисколько! Полупроснувшись, бредём с Сашей в ванную комнату. Все удобства расположены в конце коридора. Умываемся, чистим зубы, бреемся. Смотрю на себя в зеркало над раковиной. Вот теперь другое дело. Хемингуэй!

Для того чтобы полакомиться настоящим французским завтраком, наша компания спускается на первый этаж. Стоимость трёхразового питания входит в цену номера. В столовой хлопочет Луиза. Других гостиничных постояльцев не видно.

– Бонжур!

– Бонжур!

Луиза показывает, что её большие зубы за ночь меньше не стали и голосом из туфлей приглашает нас занять места за прямоугольным столом. Что мы и делаем. Пока Луиза подаёт длинные багеты, круассаны, сыр, масло, апельсиновое варенье, сливки, кофе, я оглядываю столовую. Мне ведь здесь питаться две недели.

В столовой вполне уютно: два широких окна за весёленькими занавесками в разноцветный горошек, гастрономические натюрморты на стенах, новая мебель, телевизор на высокой тумбочке. Между окон висит изображение какой-то святой. Наверное, Бернадетты. За тонкой перегородкой находится кухня. Это оттуда Луиза таскает на стол еду.

– Только французы и голодные акулы могут лопать эту гадость! – замечает Саша, брезгливо разглядывая заросший зелёной плесенью сыр. – Мама, ну как ты можешь такое есть?!

Пробуя подозрительный сыр, Марина улыбается.

– Пять лет жизни в студенческой общаге, сынок. Там мы и не такое кушали.

Я в беседе не участвую. У меня болит горло и к тому же рот целиком занят куском багета, намазанного маслом.

– Халло! Добро пожаловать в Лурд.

Немецкая речь? Марина насмешливо смотрит на меня. Значит, реклама нас не обманула. Поворачиваем головы к двери. На пороге стоит невысокая тоненькая девчушка. Хрупкая, как крылышко мотылька. Огромные голубые глаза, вздернутый носик, острый подбородок, нимб золотых кудрявых волос. Девочка-эльф из моего сна.

– Меня зовут Кассандра. Я знаю немецкий язык. Вы ведь из Германии?

– Совершенно верно, мы из Баварии, – радостно отвечает Саша. Ему надоело слушать непонятную французскую речь, и он рад возможности поболтать по-немецки, да ещё с хорошенькой барышней.

Кассандра совершенно свободно говорит по-немецки. Без всякого акцента. Гораздо лучше, чем я и Марина. Мне откуда-то знакомо её имя, но не могу вспомнить, где я его слышал. Интересуюсь:

– Вы здесь работаете?

– Помогаю матери. «Галльский петух» принадлежит нашей семье. Вы к нам надолго?

– После завтрака мы с сыном уезжаем, – говорит Марина, – а Вадим останется здесь на две недели.

Кассандра улыбается мне. У неё лучезарная улыбка. Смертельная для юных и угасающих мужчин. А я угасающий?

– Надеюсь, вам у нас понравится.

Я молча киваю, давая понять, что разговор окончен. Однако Марина задаёт неожиданный вопрос:

– Сколько вам лет, Кассандра?

– Семнадцать, вернее, вот-вот исполнится восемнадцать. А что?

– У меня к вам большая просьба, Кассандра.

– Да?

– Вадим восстанавливается после инсульта. Ему трудно ходить, у него нарушено равновесие. Да и французский язык он почти не знает. Не могли бы вы немного поухаживать за ним? Например, вовремя напомнить о приёме лекарств. Сопровождать на прогулках. Его нужно держать за руку, чтобы он не упал. Если можно, конечно. Я вам заплачу.

Кассандра с сочувствием смотрит на меня. Глаза у неё действительно небесного цвета и очень красивые. Тем не менее я недовольно морщусь.

– Зачем ты всё это говоришь? – бурчу я супруге по-русски. – Я не нуждаюсь в несовершеннолетних няньках. Как-нибудь сам справлюсь.

К моей досаде, Кассандра охотно соглашается:

– Хорошо, мадам. Я позабочусь о мсье Вадиме. В школе каникулы почти до конца апреля. Я весь день буду в отеле. Весной мало постояльцев, и я свободна.

– Большое спасибо, Кассандра. Вы нас очень выручите, – с чувством произносит Марина, свирепо показывая мне кулак под столом. Ну и ладно.

– А где тот человек, что приехал вчера вечером? – спрашиваю я, чтобы отвлечь женщин от моих болячек.

– Какой человек?

Кассандра удивлена.

– Я видел из окна, как вчера около одиннадцати кто-то приехал в отель на такси.

Кассандра поворачивается к матери и что-то щебечет ей. Луиза равнодушно пожимает плечами. Кассандра разводит руками.

– Нет, мсье Вадим, вы ошибаетесь. Вчера вечером никого не было. Вы трое – единственные наши гости.

Странно. Очень странно. Я внимательно смотрю в голубые очи Кассандры, в неподвижные морщины Луизы. Или эти дамочки великие обманщицы, или они действительно ничего не знают.

– Но я же видел…

– Не упрямься, дорогой, – шепчет мне Марина. – Может быть, тебе приснилось.

– Я просыпался, чтобы попить, и видел!

Марина теряет терпение:

– Ну, хватит вредничать! Хозяевам лучше знать, кто к ним приезжает, а кто нет. И вообще, это неважно.

Если бы она тогда знала, как это важно!

Марина обращается к Кассандре:

– Вы сможете сегодня показать Вадиму санктуарий?

Девушка отрицательно мотает головой:

– Нет-нет, мадам. Лучше сходить завтра. Сегодня весь день будет идти дождь.

– О’кей, тогда завтра. – Марина успокаивающе гладит меня по колену. – Придётся тебе сегодня посидеть в отеле, родной.

– В гостиной есть большой телевизор, – вставляет Кассандра. – много видеофильмов, книг, журналов.

– Ладно, сам разберусь, – бурчу я обиженно. Подумаешь, санктуарий! Я же видел Мону Лизу.

– Ну, вот и хорошо, – поднимается Марина с места. – А нам пора. Саша, поехали!

Прощаюсь со своими, стоя под редким дождиком возле «Ауди».

– Вернусь домой – обязательно навещу в альтерсхайме фрау Краус, – говорит Марина. Капли дождя на её лице дрожат словно слёзы. – А ты, дорогой, не забудь набрать чудотворной воды. Канистры Саша сложил тебе под кровать.

– О’кей, наберу.

– И про таблетки не забывай. Кассандра будет тебя контролировать. Я с ней рассчитаюсь, когда приеду за тобой.

Таблетки! Сакраментальный вопрос!

– За две недели я тут со скуки помру, – жалобно хриплю я, хотя и понимаю, что это бесполезно.

– Не помрёшь. Зато отдохнёшь от своей писанины.

– Ага, и тараканы из головы пропадут.

Марина ласково проводит мокрой ладонью по моему лицу.

– Надеюсь. Ладно, не скучай. Я обещаю часто звонить. Мы заберём тебя через две недели в субботу. И не балуйся тут! А мы с Сашей погнали.

И они отбывают.

Тащу себя обратно в «Галльский петух». Днём дверь не закрывают, поэтому я беспрепятственно вхожу в отель и, миновав столовую, оказываюсь в гостиной. Здесь я ещё не был. Гостиная представляет собой уютную комнату с круглым столом посередине. Над столом висит лампа в розовом абажуре. Вокруг стоят глубокие мягкие кресла. У стены огромный телевизор, под ним видеоплеер, ещё ниже полки с видеокассетами и дисками. Рядом тумбочка с телефонным аппаратом. У стены напротив – книжный шкаф. За стеклом – шеренги книг в разноцветных обложках. На низком журнальном столике в углу лежит кипа журналов.

Внезапно один из предметов мебели в самом тёмном углу двигается и громко произносит:

– Камбрэ!

От неожиданности я вздрагиваю и проворно разворачиваю себя в сторону ожившей вещи. Слава тебе господи! Это не мебель заговорила со мной. Это мощный старик с такой длинной нечёсаной бородой, словно его родителями были синьор Карабас-Барабас и знаменитая бородатая женщина. Отвислые бакенбарды, свисающие со щёк, как две серые мочалки, длинное багровое лицо. На орлином носу надёжно сидят очки. Возможно, его далёким предком был д’Артаньян или конь д’Артаньяна. Заросший старикан возвышается в инвалидном кресле на колёсиках. В руках у него раскрытая Библия. На груди висит тяжёлое потемневшее распятие.

– Меня зовут Франсуа Камбрэ, – звучно повторяет старик, – а как вас зовут, брат мой?

Я называю своё имя и добавляю, что вчера приехал из Германии.

– Из немецкого я знаю только еine Bier![6]6
  Одно пиво! (искаж. нем.).


[Закрыть] – чеканно сообщает мне Франсуа Камбрэ. Я понимаю его речь вполне сносно. Голос старикана звучит размеренно и чётко, как кремлёвские куранты.

Улыбаясь, я пячусь к выходу. Бородач говорит ещё что-то, но это я уже не понимаю. Покинув гостиную, задерживаюсь возле столовой. Слышно, как Луиза и Кассандра, гремя посудой, о чём-то переговариваются на кухне. Я решаю важный вопрос, чем мне сейчас заняться. Вскарабкаться по скрипучей лестнице в свой номер или подышать свежим воздухом, несмотря на дождь? Вспоминаю, что Марина говорила: я должен больше гулять. Это решает дело в пользу улицы.

Вывожу себя на крыльцо. Дождь почти не идёт, только прикидывается, но всё равно я застёгиваю ветровку и поднимаю воротник. Сыро, прохладно, свежо, ветрено. С холма, на котором находится «Галльский петух», видно большое белое здание. Видимо, это и есть знаменитый санктуарий. Отель от него отделяет неширокая река с собачьим названием Гав-де-По. Если у вас хорошее зрение, то ещё дальше и немного в стороне можно разглядеть приземистые крепостные стены и башни. И «Галльский петух», и санктуарий, и крепость воздвигнуты на холмах. Пространство между ними по обоим берегам реки заполнено городскими улицами. На горизонте высятся величественные Пиренеи, за которыми надёжно спряталась Испания.

Ничего не скажешь, живописно. Белый санктуарий, как ангел небесный, парит над Лурдом, зовя в горние выси. Тяжёлая крепость своим весом возвращает город на землю, к мирскому. Ну а «Галльский петух» хлопает куцыми крыльями в сторонке.

Осторожно спускаю себя с крыльца и, завернув за угол, попадаю в разросшийся заброшенный сад. Буки, вечнозелёные заросли из розмарина, можжевельника, тимьяна, колючего дрока, мирта и остролистого дуба. Заметно, что кусты давно не подстригали. Садовник явно забыл сюда дорогу. Без мачете по саду передвигаться трудно.

Слушая шелест буков и щебет птиц, медленно бреду по узкой каменной дорожке в глубь участка. Наверное, дорожка ведёт меня к реке под холмом. Думаю о загадочном ночном госте, которого, по словам хозяев отеля, не было. Прохожу несколько десятков метров среди мокрых кустов. Передо мной появляется покосившийся сарайчик. Из него доносится непонятный шум. Интересно, кто это там возится? Послушно шагаю на шум. И совершенно напрасно.

Едва я приближаюсь к двери, как из сарайчика выскакивает какой-то тип. Тип вдвое моложе меня, на голову выше, худ и бледен, как всадник Апокалипсиса. Злобная гримаса на костлявом лице заменяет ему дружелюбную улыбку.

– Бонжур! (Это я)

– Какого чёрта вы тут вынюхиваете, мсье?! (Это сердитый тип. Перевод мой)

Как могу, объясняю, что живу в «Галльском петухе», а здесь просто гуляю. Едва дослушав меня, тип нетерпеливо рявкает:

– Гуляйте возле отеля. К этому домику даже близко не подходите! Это частное владение!

Для вежливости места больше не остаётся. Тип выглядит более чем враждебно. Где же их хвалёная французская учтивость? Ну и ладно.

– Сожалею, – говорю я без сожаления. Разворачиваю себя в обратную сторону и с достоинством ухожу. Подумаешь, домик! Задрипанный сарай на задах задрипанной гостиницы. А я видел Мону Лизу!

Моё твёрдое решение больше никогда в жизни не приближаться к сарайчику прожило короткую получасовую жизнь и скончалось в муках. Проведя до изумления бесполезные полчаса у себя в номере, я снова неуклюже крадусь по каменной дорожке. Так, вот я и прибыл. Кому тут в глаз дать? Но на этот раз всё тихо. Злющего типа нигде не видно, а на двери висит замок. На всякий случай дёргаю замок – закрыто. Тогда к услугам любопытных у сарайчика есть оконце без занавесок. Заглядываю внутрь. Разочарованно фыркаю. И ничего особенного там нет! Сети, удочки, сачки, всякий рыболовецкий инструментарий. Совершенно непонятно, почему моё здесь появление вызвало такое беспричинное неодобрение.

Я уже отворачиваюсь от окна, когда какой-то диссонанс в рыбацких доспехах привлекает моё внимание. Поворачиваю себя обратно, вглядываюсь и замираю на месте. День сегодня прохладный, но меня бросает в жар. Горячий пот течет по спине и лицу. На грязном полу возле чего-то накрытого брезентом лежит знакомый зонт. Можно разглядеть пёстрый узор, который я видел ночью. У меня нет сомнения, что это зонт того самого человека, который не приезжал. Но не зонт заставляет меня истекать потом. Из-под брезента выглядывают бледные кончики чьих-то пальцев.