Текст книги "Фронт за линией фронта. Партизанская война 1939–1945 гг."

Тайны «Рельсовой войны»

Мы привыкли думать, что проводившаяся партизанами «рельсовая война» чуть ли не парализовала немецкий тыл. Согласно донесениям партизан, только в апреле – июне 1943 года, в самый разгар «рельсовой войны», они пустили под откос более 1400 вражеских эшелонов. Всего же за годы войны они вызвали крушение более 21 тысячи поездов. Но так ли уж надежны советские данные о результатах «рельсовой войны»? Ряд архивных документов позволяет в этом усомниться.

Как утверждал И.Г. Старинов, «уже в июле 1941 участники партизанской войны в тылу фашистских интервентов и мятежников в Испании внесли предложение прекратить переброску в тыл противника партизанских формирований, не имевших должной подготовки, перенести упор на сформирование специальных частей из тщательно обученных людей для заброски их в тыл фашистским захватчикам с целью отрезать вражеские войска на фронте от источников их снабжения.

Дай Сталин такое указание, можно было бы в короткий срок вывести из строя растянутые коммуникации противника, проходящие через районы, весьма благоприятные для партизанских действий. Однако, несмотря на многочисленные предложения, этого он не сделал».

Только весной 1942 года в партизанские отряды стали поступать специальные противопоездные неизвлекаемые мины замедленного действия. Но немцы к тому времени уже успели наладить охрану железных дорог, и эффективность действий диверсантов-подрывников оказалась ниже, чем она могла бы быть летом и осенью 1941 года, если бы заранее были подготовлены специальные группы с минами и взрывчаткой. Хотя уже 13 августа 1942 года «Правда» писала: «Танковый или пехотный полк фашистов – серьезная сила на поле сражения, но танковый или пехотный полк, следующий по железной дороге к линии фронта на платформах или в вагонах, может быть уничтожен группой партизан в несколько человек. Задача партизан – уничтожить гадину, пока она не выползла из эшелона, вместе с эшелоном…» На пропагандистском уровне признавался приоритет диверсионной работы, направленной на уничтожение вражеских эшелонов с живой силой и техникой. Однако на практике партизан ориентировали на «рельсовую войну», далеко не самую эффективную с точки зрения блокирования немецких коммуникаций. Вот и соревновались партизаны по числу подорванных рельсов.

Самое интересное, что партизанам устанавливался в Москве план, сколько они должны совершить диверсий на железной дороге или нападений на вражеские гарнизоны. Например, в 1943 году в ходе операции «Концерт» партизаны только в Белоруссии должны были подорвать 140 000 рельсов. Многие бригады отрапортовали о значительном перевыполнении плановых показателей. Как отмечалось в представленном начальнику Белорусского штаба партизанского движения Пантелеймону Пономаренко (до января 1944 года он возглавлял Центральный штаб партизанского движения) «обзоре № 3» донесений партизанских отрядов и бригад Белоруссии, бригада Дубровского выполнила задание на 345 процентов, бригада Маркова – на 315 процентов, бригада имени Заслонова – на 260 процентов, бригада Романова – на 173 процента, бригада Белоусова – на 144 процента, бригада народных мстителей имени Воронянского – на 135 процентов, бригада Филипских – на 122 процента… Цифры радовали начальственный глаз, только вот немецкие эшелоны все шли и шли к фронту. В ходе войны ни одна оперативная перевозка вермахта на Востоке не была сорвана, и начало ни одной крупной наступательной операции германских войск не было отодвинуто из-за действий партизан.

Разгар «рельсовой войны» пришелся на лето 1943 года. До 3 августа главной целью партизан было уничтожение поездов.

С 3-го была поставлена задача уничтожать как можно больше рельсов. Но это было непростительной ошибкой. На оккупированной советской территории дефицита рельс не было, зато был дефицит паровозов. Когда упор был сделан на вывод из строя рельсов, немцы почувствовали заметное облегчение, тем более что последствия столь мелких диверсий устранялись почти мгновенно. Старинов писал в мемуарах: «Весьма заманчивым, простым и часто вполне доступным был подрыв рельсов. Но их у противника было в излишке и, как правило, подорванные ночью рельсы противник сваривал и заменял днем, а потом изобрел 80 см съемный мост и стал по нему пропускать поезд». Кроме того, немцы снимали рельсы с ненужных им участков дорог и использовали их для замены поврежденных. А партизаны зазря тратили большое количество взрывчатки, которую с таким трудом доставляли самолетами из-за линии фронта. К тому же часто подрыв рельсов осуществлялся на ненужных немцам участках, лишь затрудняя последующее восстановление дорог для нужд Красной армии.

Так, согласно собственным, явно завышенным донесениям, белорусские партизаны в июле 43-го пустили под откос 743 поезда врага, а в августе, в самый разгар «рельсовой войны», – только 467. А на Украине, где диверсионную войну возглавлял сам Старинов, в тот же период был, например, полностью парализован Ковельский узел (123 эшелона потеряли здесь немцы), фактически выведен из строя участок Шепетовка – Тернополь. А счастье, по мнению Ильи Григорьевича, было так возможно: «Эксплуатируемая железнодорожная сеть противника на 1 января 1943 года составляла свыше 22 тысяч км. Партизаны почти без потерь совершали диверсии на участках, где на 100 км пути приходилось менее 2 тысяч вражеских солдат. Так охранялись только наиболее важные участки дорог, где активно действовали партизаны. Если бы партизаны совершали диверсии на всех участках и противник довел бы плотность охраны до полка на 100 км, то общая численность охраны железных дорог на оккупированной территории превысила бы 400 тысяч человек, но такая охрана, как показал опыт, все равно не спасла бы железную дорогу от партизан-диверсантов».

Для иллюстрации эффективности действий диверсантов по сравнению с армией Старинов привел такой пример: «На фронте вражеский танк подрывался только на одной противотанковой мине из четырех тысяч установленных саперами. В тылу врага для крушения одного поезда партизаны расходовали в среднем 4–5 мин, а при использовании скоростных мин мгновенного действия партизаны на крушение поезда расходовали на слабо охраняемых участках всего одну мину. Между тем удары по железнодорожному транспорту требовали большого расхода авиабомб и были малоэффективны».

Старинов так суммировал итоги «рельсовой войны»: «Суммарные данные партизан о перерывах движений от всех видов диверсий на железнодорожном транспорте создавали впечатление, что при соответствии их действительности – на фронт, группы армий “Центр” уже с июня 1943 года не могло поступать ни одного поезда, а войскам этой группы поступало ежедневно до 50–70 поездов. А все дело было в том, что партизаны давали данные о перерывах на перегонах между двумя промежуточными станциями. На одном направлении за одни сутки иногда было даже свыше 10 нарушений движения, но на пропускную способность влияло только одно, которое было самым длительным. Остальные влияния на пропускную способность не имели, но наносили урон противнику в подвижном составе, перевозимых людях и грузах.

Тщательное исследование после войны показало, что сумма перерыва движения поездов от действий партизан на перегонах 18 750 суток, на участках она достигала только 11 120 суток. Вредность установки начальника ЦШПД на повсеместный подрыв рельсов заключалась в том, что на оккупированной территории на 1.1.43 года было 11 млн рельсов, а подрыв 200 тысяч рельсов в месяц составляет всего менее 2 %, что для оккупантов было вполне терпимо».

За три года войны украинские партизаны получили по воздуху всего 34 562 различных мин и 142 595 кг тола. При поставки достаточного числа мин и взрывчатки только они могли бы устраивать до 2000 крушений поездов в месяц. А в Красную Армию за весь период войны было поставлено 24 837 500 противотанковых, свыше сорока миллионов противопехотных, 1 437 200 специальных мин и 34 тысячи тонн взрывчатых веществ. В год, по оценке Старинова, партизанам требовалось 50 тысяч тонн грузов, главным образом взрывчатки, и 2 тысячи диверсантов-инструкторов высокого класса, чтобы эффективно парализовать вражеские коммуникации. Однако советская сторона не располагала необходимым количеством самолетов, чтобы осуществить эти дополнительные перевозки. Старинов пишет: «Верховный, утвердив план рельсовой войны, не распорядился о принятии мер к ее материальному обеспечению. Своевременно просимое количество самолетов не было выделено. В то же время только в мае на участок Орел – Глазуновка было совершено 500 самолето-вылетов». Тем более, надо учесть, что в июле и августе практически вся советская авиация была занята в сражениях на Курской дуге и на Кубани и не могла выделить истребителей для сопровождения транспортных самолетов, направлявшихся к партизанам.

Старинов прямо утверждает: «Нападения на гарнизоны, штабы, создание невыносимых условий, отдельные террористические акты, вроде убийства гауляйтера Белоруссии, очень дорого обходились населению, часто приводили к разгрому подполья и только повышали бдительность оккупантов, не отражаясь на боеспособности войск на фронте».

По его мнению, «в Великой Отечественной войне очень мало привлекались к диверсионной деятельности советские железнодорожники, работавшие на железных дорогах нашей территории. А их было более полумиллиона, были замечательные малые магнитные и другие мины, которые давали возможность надолго выводить из строя паровозы, подрывать цистерны, сжигать подвижной состав. Задачи, решаемые боем, партизаны могут успешно вести только тогда, когда есть уверенность в том, что противник не окажет серьезного сопротивления».

В то же время, в период «рельсовой войны» летом 1943 года партизаны нанесли ряд чувствительных ударов по врагу. Э. Миддельдорф приводит следующие примеры: «В июне 1943 года во время сосредоточения немецких войск для наступления на Курск был совершен 841 налет партизан на железнодорожные магистрали Смоленск – Брянск и Пинск – Брянск. В результате этого было выведено из строя 298 паровозов, 1222 вагона и 44 моста. В июле 1943 г. было совершено 1114 налетов, а в августе – 1395 налетов с 20 505 взрывами. В сентябре было проведено 1256 налетов, в ходе которых было произведено 14 150 взрывов, при этом 343 эшелона оказались пущенными под откос. Наряду с налетами проводились также и крупные операции. Например, в операции по подрыву железнодорожного моста через р. Десна в районе Брянска в ночь на 21 марта 1943 г. участвовало около 1000 партизан. В этой операции была уничтожена немецкая рота охраны и взорван мост. Крупного успеха добились партизаны также в июле 1943 г., когда ими на станции Осиповичи был уничтожен эшелон с горюче-смазочными материалами, два эшелона с боеприпасами и чрезвычайно ценный эшелон с танками “Тигр”». Последний пример неоднократно цитирует и Старинов, особо подчеркивая, что он был осуществлен профессионалами подрывниками с помощью всего одной магнитной мины, а по эффективности был равен едва ли не всем остальным результатам «рельсовой войны». Признание того, что партизаны своими нападениями на коммуникации особенно сильно осложняли жизнь германским войскам в России, содержится в письме капитана Вольфганга Фидлера, отправленное 17 сентября 1943 года из Могилева его знакомому – неизвестному подполковнику вермахта. Фидлер сообщал: «Моя новая область деятельности исключительно интересная. Условия здесь значительно отличаются от условий работы нормально действующего корпуса. Борьба с партизанами не похожа на борьбу во фронтовых условиях. Они всюду и нигде, и на фронте трудно создать себе верное представление о здешних условиях. Взрывы на железной дороге, путях сообщения, диверсионные акты на всех имеющихся предприятиях, грабежи и т. д. не сходят с повестки дня. К этому уже привыкли и не видят в этом ничего трагического. Партизаны все больше наглеют, так как у нас, к сожалению, нет достаточного количества охранных войск, чтобы действовать решительно. Имеющиеся силы, включая сюда и венгров, в состоянии обеспечить лишь важнейшие железнодорожные линии, дороги и населенные пункты. На широких просторах господствуют партизаны, имея собственное правительство и управление. Следует удивляться, как вопреки существующим препятствиям мы довольно сносно обеспечиваем подвоз и снабжение фронта».

Старинов сокрушался, что основные действия партизан были связаны с нападениями на вражеские гарнизоны и защитой партизанской территории. Он отмечал, что «в течение всей войны советские партизаны уничтожили или захватили 52 958 грузовых, легковых и специальных автомашин, сожгли или подорвали 9 514 дорожных мостов. Будь у партизан больше минно-взрывных средств, они могли бы нанести оккупантам значительно больший урон ударами по автотранспорту. Надо отметить, что сжигались и подрывались мосты в основном на грунтовых дорогах, главным образом с целью не допустить проникновения автоколонн на контролируемую партизанами территорию».

Один из руководителей партизан в Пинской области, отставной генерал КГБ Эдуард Болеславович Нордман, вспоминал: «Одна знаменитая операция была уже летом 1944 года, когда наше партизанское соединение 42 дня вело фронтальный бой на днепро-русском канале. Мы засыпали его камнями и не дали фашистам вывести в Буг почти двести речных судов и барж с награбленным добром».

Старинов же достаточно скептически оценил эту «знаменитую операцию». Он утверждает: «Партизаны совершали диверсии в тылу врага и на речном транспорте и даже вывели из строя Днепробугский канал. Кстати, речной транспорт оккупанты пытались использовать для вывоза древесины и почти не использовали для воинских перевозок».

Кстати, тот же Нордман вспоминал, как 28 июня 1941 года их отряд, который Василий Захарович Корж, руководивший партизанами в Восточной Польше еще в первой половине 20-х годов, сформировал еще 22 июня, вступил в первый бой: «На трассе Пинск – Логишен мы устроили засаду. Появились три немецких танка. Мы их забросали гранатами. Один танк захватили вместе с экипажем, двум другим удалось вырваться. Как выяснилось, это 293-я немецкая дивизия, наступавшая на юге Белоруссии, послала взвод разведки, чтобы узнать обстановку около Пинска. Запомнилось лицо пленного обер-лейтенанта, который был очень возмущен тем, что его, офицера вермахта, захватили в плен какие-то вооруженные гражданские люди. По его мнению, на это мы не имели права. У обер-лейтенанта отобрали хорошую кожаную записную книжку, видимо, подаренную ему девушкой, где на первой странице была надпись: “Прошу тебя написать здесь воспоминания о войне”. В той книжке с самого первого дня Корж вел дневник боевых действий отряда». Насчет книжки Эдуард Болеславович, наверное, не соврал. А вот насчет остального… Читателям остается только гадать, откуда в немецкой пехотной дивизии в июне 41-го года взялись танки, если по штату им даже бронетранспортеров не полагалось.

В принципе все замечания Старинова по организации советских партизанских действий справедливы, но надо подчеркнуть, что иным советское партизанское движение просто не могло быть. Старинов предлагал практически создавать профессиональные партизанские отряды и диверсионные группы – как это и планировалось в первой половине 30-х годов. Но неслучайно именно специалисты по партизанской борьбе стали одной из наиболее репрессируемых групп командного состава Красной армии и НКВД в 1937–1938 годах. Люди волевые, умевшие привлекать на свою сторону народ, хорошо знавшие методы осуществления диверсий и террористических акций, да к тому же проявившие свои партизанские таланты еще в Гражданскую войну и в первой половине 20-х годов, когда Красную армию возглавлял Троцкий и его сторонники, казались Сталину особенно подозрительными и опасными на случай любой заварушки внутри страны в случае неудачи в грядущей войне. В случае же быстрого успеха Красной армии они считались не столь уж не заменимыми. Сталин резонно полагал, что тогда можно будет обойтись без партизанской войны. Да и диверсии на вражеских коммуникациях не считались столь уж жизненно необходимыми, раз Красная армия сможет быстро захватить эти коммуникации – как вариант, с помощью воздушно-десантных частей. Сталин опасался действительно профессиональной армии как источника бонапартизма, и по этой же причине ему не нужны были профессиональные партизаны-диверсанты. Он предпочитал побеждать большими массами, будь то регулярная армия или партизаны. С чисто военной точки зрения это был далеко не лучший метод ведения войны, приводивший к непропорционально большим, по сравнению с противником, потерям как среди красноармейцев, так и среди партизан. Зато политически такая стратегия была беспроигрышной, ибо гарантировала сохранение неограниченной власти Сталина.

В некоторых партизанских бригадах доходило до того, что между партизанскими отрядами устраивали соцсоревнование. Так, 30 декабря 1943 года командир партизанской бригады имени Флегонтова Жохов издал приказ: «В ознаменование 26-й годовщины Красной Армии и ее славных побед, достигнутых в борьбе против немецких захватчиков, приказываю… развернуть с 1-го января по 22 февраля 1944 года социалистическое соревнование между отрядами, взводами, отделениями и партизанами. В основу социалистических обязательств положить выполнение месячных планов боевой и политической работы». Была даже разработана балльная шкала оценки различных боевых операций. Например, выше всего – в 75 баллов расценивалось уничтожение гарнизона или железнодорожного эшелона со взятием трофеев. То же самое, но без трофеев тянуло лишь на 50 баллов, а уничтоженная пушка – на 10. 100 штук патронов, захваченных у врага, оценивались в 1 бал. Столько же давали за одного уничтоженного неприятеля. Трофейная винтовка приносила участнику соревнования 2 бала, а взорванный шоссейный мост – 3. Кроме почетных грамот и переходящих знамен, победители награждались оружием.

Трофейную винтовку или патроны изобрести из воздуха, конечно, не было никакой возможности. С уничтоженными мостами и врагами было легче – поди проверь, сколько солдат и полицейских действительно убили партизаны и рухнул или устоял мост после взрыва самодельной мины – ведь подрывники чаще всего не дожидались результатов диверсии, уходя заблаговременно.

Также и немцы отмечали эту удивительную особенность советских партизан. Так, согласно донесению штаба 11-й немецкой армии от 2 мая 1942 года, в руки немцев попал текст социалистических обязательств одного из отрядов в Крыму: «Мы, партизаны и партизанки, входящие в состав Ялтинского партизанского отряда, полны энтузиазма в связи с обращением Государственного Комитета Обороны к населению временно оккупированных районов страны по случаю 24-й годовщины Красной Армии (23 февраля 1942 года). Мы единодушно решили принять участие в социалистическом соревновании. Мы ставим себе целью наилучшим образом выполнять все приказы, добиваться успешного завершения всех операций против врага и истреблять как можно больше захватчиков.

Поэтому Ялтинский отряд призывает всех партизан принять участие в соревновании по следующим пунктам:

1. Каждый партизан должен уничтожить не менее пяти (5) фашистов или предателей.

2. Он должен принимать участие не менее чем в трех (3) боях в месяц.

3. Если во время боя будет убит или ранен боевой товарищ или коммунист, он должен быть вынесен с поля боя».

Припискам в партизанских донесениях сильно способствовал и приказ Пономаренко № 38 от 3 августа 1942 года, которым устанавливались своеобразные «нормы» подвигов для награждения партизан Золотой Звездой Героя. Она полагалась «за крушение военного поезда не менее 20-ти вагонов, цистерн или платформ с живой силой, техникой, горючим или боеприпасами с уничтожением состава с паровозом… за уничтожение складов с горючим, боеприпасами, горючим, продовольствием, амуницией… за нападение на аэродром с уничтожением материальной части… за нападение или уничтожение штаба противника или военного учреждения, а также радиостанции, и за другие выдающиеся заслуги».

Сильно подозреваю, что донесения партизанских командиров о числе пущенных под откос эшелонов, взорванных мостов и рельсов было завышено в несколько раз. Это доказывают и отдельные данные из немецких источников, оказавшиеся в распоряжении советского командования. Так, по данным диспетчерского бюро станции Минск, которые благодаря действиям подпольщиков оказались в распоряжении Минского межрайонного комитета компартии Белоруссии, в июле 1943 года на участке Минск – Борисов железной дороги Минск – Москва партизаны подорвали 34 эшелона. По данным же только четырех партизанских бригад, действовавших в этом районе (1-й Минской, «Пламя», «Разгром» и «За Советскую Беларусь»), ими на этом же участке было подорвано более 70 эшелонов. «Если к этому прибавить эшелоны бригад имени Щорса, “Смерть фашизму”, имени Флегонтова, – говорилось в письме одного из минских комсомольских руководителей, направленном в Центральный штаб партизанского движения, – то увеличение достигнет 5, если не 6 раз. Это происходит потому, что работа подрывных групп недостаточно контролируется, а партийные и комсомольские организации не взялись еще за борьбу против очковтирательства».

Можно предположить, что приблизительно в такой же пропорции – примерно в 5 раз завышалось число подорванных вражеских эшелонов и в других партизанских донесениях. Вероятно, так же обстояло дело и со злосчастными рельсами, плановые задания по которым спускал своим подчиненным товарищ Пономаренко. Он сам в июне 1943 года в отчете о состоянии партизанского движения вынужден был особо отметить «недостоверность информации некоторых отрядов. Преувеличение потерь противника, ложные очковтирательские сведения, приписывание себе результатов действий других отрядов».

После войны Пономаренко признавал: «Минирование дороги осуществлялось партизанами-одиночками и диверсионными группами, которые, получая задание заминировать определенные участки, уходили из партизанских лагерей с запасом взрывчатых веществ и выполняли порученное им задание. Как правило, партизаны не ожидали результатов минирования. Результаты по большей части уточнялись по сведениям местных жителей, посредством агентуры, доносившей командованию партизанских соединений о результатах минирования в том или ином месте, или по захваченным документам противника и показаниям пленных». Подобные методы определения результатов диверсий открывали широкое поле для очковтирательства. Нередко партизаны опирались только на слухи, а один и тот же подорванный эшелон записывали на свой счет сразу несколько партизанских соединений.

Также и И.Г. Старинов, главный диверсант-подрывник Красной армии (за рубежом его уважительно называли «Бог диверсий»), после войны признавал, что, «несмотря на мужество и отвагу советских партизан, несмотря на всенародную их поддержку населением, в годы Великой Отечественной войны не удалось отрезать вражеские войска от источников их снабжения, хотя такая задача партизанам ставилась и планы прекращения движения на железных дорогах и ночного движения автотранспорта составлялись и Верховным Главнокомандующим утверждались». Сам Илья Григорьевич к диверсиям всегда подходил творчески. В анналы вошло организованное им уничтожение штаба 68-й немецкой пехотной дивизии в оккупированном Харькове осенью 1941 года с помощью мощнейшей радиоуправляемой мины. Другую, отвлекающую мину, Старинов специально поставил в одном из лучших городских особняков так, чтобы немецкие саперы их обнаружили, а после этого, не опасаясь других сюрпризов, дали добро на размещение там штаба дивизии, который и был подорван другой миной, спрятанной глубоко в подполе. Но таких виртуозов своего дела, как Старинов, было немного.

Он сокрушался: «В беседе со Сталиным П.К. Пономаренко предлагал от длительной подготовки одиночек или групп классиков-диверсантов перейти к широко организованной планомерной массовой диверсионной работе, решительно искореняя кустарщину, разобщенность. Опыт же убедительно доказывал, что именно отлично подготовленные диверсанты наносили врагу больший урон и, как правило, без потерь со своей стороны».

О фактах очковтирательства и других неблаговидных поступках рассказал на допросе 24 сентября 1943 года бывший офицер для особых поручений Украинского штаба партизанского движения капитан Александр Дмитриевич Русаков: «Александр Сабуров. До войны он был политруком пожарной охраны НКВД в Киеве. Вся его партизанская карьера построена на обмане людей, на необычайной лживости. В Москве о нем создалось мнение, как o человеке, творившем чудеса. Ему присвоили звания генерал-майора и Героя Советского Союза. Лишь позже все раскрылось, стало известно, что Сабуров обманщик и врун. Но решили умолчать об этом».

Александр Дмитриевич дал весьма неприглядные характеристики и другому партизанскому командиру: «Подполковник Емлютин, бывший начальник райотдела НКВД в Курской области. Население Курской и Орловской областей хорошо знает партизана Емлютина. Это банда насильников, грабителей, мародеров, терроризирующих местных жителей, сам Емлютин – садист, живущий только убийствами».

Конечно, Русаков хотел купить себе жизнь и старался рассказывать то, что было приятно слышать следователю – полковнику власовской армии. Однако бросается в глаза, что, перечислив более десятка руководителей партизанского движения, капитан столь негативно охарактеризовал только Емлютина и Сабурова. Фамилию и должность 1-го секретаря Черниговского подпольного обкома А.В. Федорова он привел вообще без всяких комментариев, а говоря о легендарном С.А. Ковпаке, упомянул только о его малограмотности, цыганском происхождении и о том, что Сидор Артемьевич долго отказывался носить генеральскую форму. Нет, вероятно, Емлютин и Сабуров чем-то выделялись в худшую сторону, раз Русаков назвал именно их.

Капитан также показал, что «на мой вопрос, как быть с перебежавшими к партизанам бойцами РОА и военнопленными, генерал Строкач (начальник Украинского штаба партизанского движения. – Б.С.) сказал: “Кого надо – расстрелять, а остальные пускай повоюют; ведь сейчас война, а потом НКВД с ними разберется”». И ведь действительно разобралось, отправив в лагеря многих партизан из числа бывших власовцев.

Русаков следующим образом объяснил подозрительное отношение НКВД ко всем жителям оккупированных территорий, в том числе и к партизанам: «Откровенно говоря, тем, которые побывали на этой (немецкой. – Б.С.) стороне, вообще не верят. Также и партизанам. Они знают то, что им не нужно было бы знать… Партизаны побыли в немецком тылу, читали вражескую литературу, узнали критику на Сталина и большевизм». Правдивость этой части его показаний сомнений не вызывает.

Вместе с тем диверсии, совершаемые партизанами, серьезно осложняли транспортные перевозки немцев, особенно в Белоруссии, где такие акции совершались наиболее часто. Например, 29 августа 1942 года начальник военных сообщений группы армий “Центр” с тревогой докладывал: «Общее положение железнодорожного сообщения в тылу группы армий “Центр” между Брестом и фронтом внушает все большие опасения ввиду нападений партизан. Следствием этого является явное уменьшение пропускной способности на значительной части железной дороги. Если до сих пор это не сказывалось непосредственно на общем снабжении фронта, так как полное и безоговорочное использование всех возможностей позволяло создать некоторый баланс, теперь же это стало недостаточным.

Общая провозная способность упала, и без решительных мероприятий сохранить ее на прежнем уровне не представляется возможным.

Если до сих пор все важные летние перевозки для группы армий “Центр” от Смоленска к фронту удавалось осуществлять своевременно, то за последние недели, когда производилась переброска новых крупных соединений, пришлось столкнуться с фактом наличия партизан между Брестом и Смоленском. Это сказалось весьма отрицательно на перевозках, именно так, как мы предполагали еще в начале мая.

Однако удалось временно сконцентрировать все силы на выполнении этого передвижения войск, и такого рода последствия действий партизан остались в пределах допустимого… С 1 по 24 августа отмечено 32 успешных налета. В некоторых случаях с тяжелыми последствиями и длительными задержками движения… Ночные налеты партизан на поезда наносят больший ущерб, чем отказ от движения в ночное время вообще, как это имеет место теперь.

Однако такое мероприятие снижает провозную способность, а за дневные часы удается только частично восполнить пробел».

В 1944 году вскоре после освобождения Белоруссии была составлена под грифом «секретно» «Справка о результатах боевой деятельности партизан Белоруссии за годы Отечественной войны по документам Оперативного отдела и по отчетам командования партизанских бригад, представленных ими по расформированию бригад». Как видно из таблицы, данные партизанских отчетов завышали потери противника часто в 1,5–2 раза, и это при том, что и оперотдел БШПД наверняка преувеличивал данные об ущербе, нанесенном неприятелю.

14 июля 1943 года ЦШПД издал приказ «О партизанской рельсовой войне на коммуникациях врага», где указывалось, что «огромный рост и размах партизанского движения позволяет в настоящее время наносить массированные повсеместные удары по железным дорогам с целью их полной дезорганизации и срыва операций врага на фронтах». В полном объеме эта цель не была достигнута. Но сам по себе подрыв рельсов как основной метод диверсий большой эффективности не имел. У немцев был большой запас рельс, они часто разбирали неэксплуатируемые пути и использовали рельсы с них для замены тех, что взорвали партизаны. Например, всех запасов взрывчатки и мин, находившихся в распоряжении Украинского штаба партизанского движения в начале 1943 года хватило бы лишь на то, чтобы вывести 2 процента от общего числа рельс на украинских железных дорогах, что для немцев было бы булавочным уколом. Дефицитны на оккупированных территориях были только паровозы. Выведя из строя хотя бы часть их, а также стратегически важные мосты, партизаны нанесли бы гораздо больший ущерб германским коммуникациям. С октября 1943 года и вплоть до весны 1944 года наблюдался спад партизанских диверсий на железных дорогах. Это было вызвано тем, что большой запас взрывчатки был израсходован в ходе «рельсовой войны», развернувшейся в период Курской битвы и последующего наступления к Днепру. К тому же немцы приобрели большой опыт в охране железных дорог и стали активнее использовать для снабжения войск автомобильный транспорт, на который партизаны воздействовали в меньшей степени. Всего, согласно данным ЦПШД, скорее всего, преувеличенным, партизаны за время войны уничтожили и захватили около 53 тыс. машин, что составляло менее 10 процентов всего автомобильного парка вермахта на Восточном фронте. Такие потери не могли существенно повлиять на снабжение немецких войск.