Текст книги "Убийство Берии, или Фальшивые допросы Лаврентия Павловича"

Обдумывая сложившееся положение, я пришел к выводу, что мне удобно… выступить в роли разоблачителя Абакумова (как говорится, «перевести стрелки». – Б. С.). Так я и поступил, обвинив Абакумова не в известных мне фактах фальсификации следствия, а в смазывании дел и, прежде всего, в злонамеренном сокрытии показаний по террору…» О роли Маленкова Михаил Дмитриевич благоразумно умолчал, признав только, что писал донос в кабинете Игнатьева.

Уже 4 июля 1951 года решением Политбюро была создана комиссия по проверке заявления Рюмина. Комиссию возглавил Маленков, а ее членами стали Берия, Шкирятов и Игнатьев.

Деятельность Абакумова оценивалась как совершение преступления против партии и государства. Министерству госбезопасности предписывалось возобновить следствие «по делу о террористической деятельности Этингера и еврейской антисоветской молодежной организации». В МГБ был послан заведующий отделом партийных и комсомольских органов С.Д.Игнатьев в качестве представителя ЦК ВКП(б). На основании выводов комиссии 11 июля было принято Постановление Политбюро ЦК ВКП(б) «О неблагополучном положении в МГБ СССР». 12 июля Абакумов был арестован. Деятельность МГБ проверяла комиссия ЦК в составе Маленкова, Берии, М.Ф. Шкирятова и С.Д. Игнатьева. Рюмина произвели в полковники, назначили начальником Следственной части по особо важным делам, а затем и заместителем министра госбезопасности.

На одном из первых допросов, которые вел первый заместитель Генерального прокурора СССР К. Мокичев, Абакумов заявил: «…У меня были ошибки, недостатки и неудачи в работе. Это все, в чем я виноват… Утверждаю, что никаких преступлений против партии и Советского правительства я не совершал. Я был весь на глазах у ЦК ВКП(б). Там повседневно знали, что делается в ЧК…»

Бывшему министру МГБ инкриминировали, в частности, недостаточное внимание к «террористическим замыслам» Якова Гиляровича Этингера, одного из плеяды «врачей-вредителей», умершего в тюрьме во время следствия. В закрытом письме ЦК «О неблагополучном положении в Министерстве государственной безопасности СССР» на основе выводов комиссии Маленкова, Берии, Шкирятова и Игнатьева подследственный характеризовался как матерый враг советской власти и был поставлен в один ряд с фигурантами процесса «правотроцкистского блока»: «В ноябре 1950 года был арестован еврейский националист… врач Этингер. При допросе старшим следователем МГБ т. Рюминым арестованный Этингер, без какого-либо нажима (избиения резиновыми дубинками серьезным средством давления, разумеется, не считали. – Б. С.), признал, что при лечении т. Щербакова А.С. имел террористические намерения в отношении его и практически принял все меры к тому, чтобы сократить его жизнь. ЦК ВКП(б) считает это признание Этингера заслуживающим серьезного внимания. Среди врачей несомненно существует законспирированная группа лиц, стремящихся при лечении сократить жизнь руководителей партии и правительства (стареющий Сталин все чаще задумывался о смерти и подозревал, что кто-то из докторов может искусственно укоротить его век. – Б. С.). Нельзя забывать преступления таких известных врачей, совершенные в недавнем прошлом, как преступления врача Плетнева и врача Левина, которые по заданию иностранной разведки отравили В.В. Куйбышева и Максима Горького (Вячеслав Менжинский и Максим Пешков в перечне выпали из-за малозначительности этих фигур с точки зрения начала 50-х. – Б. С.)… Однако министр государственной безопасности Абакумов, получив показания Этингера о его террористической деятельности… признал показания Этингера надуманными и прекратил дальнейшее следствие по этому делу… Таким образом, погасив дело Этингера, Абакумов помешал ЦК выявить безусловно существующую законспирированную группу врачей, выполняющих задания иностранных агентов по террористической деятельности против руководителей партии и правительства…»

На следствии Мокичев допытывался: «Почему вы долго не арестовывали Этингера, а после ареста запретили допрашивать его о терроре, сказав Рюмину, что Этингер «заведет в дебри»?»

Абакумов в ответ резал правду-матку: «Руководство 2-го управления (занимавшегося контрразведкой. – Б. С.) доложило мне, что Этингер является враждебно настроенным. Я поручил подготовить записку в ЦК. В записке были изложены данные, которые убедительно доказывали, что Этингер – большая сволочь (о том, что Яков Гилярович, являвшийся также личным врачом Берии, не питает ни малейших симпатий к «отцу народов», свидетельствовали его разговоры с сыном, записанные МГБ на магнитофон с помощью подслушивающих устройств. – Б. С.). Это было в первой половине 1950 года, месяца не помню. Но санкции на арест мы не получили… А после того как сверху спустили санкцию, я попросил доставить Этингера ко мне, так как знал, что он активный еврейский националист, резко антисоветски настроенный человек. «Говорите правду, не кривите душой», – предложил я Этингеру. На поставленные мною вопросы он сразу же ответил, что его арестовали напрасно, что евреев у нас притесняют. Когда я стал нажимать на него, Этингер сказал, что он честный человек, лечил ответственных людей. Назвал фамилию Селивановского, моего заместителя, а затем Щербакова. Тогда я заявил, что ему придется рассказать, как он залечил Щербакова. Тут он стал обстоятельно доказывать, что Щербаков был очень больным, обреченным человеком…» Насчет болезни Щербакова доктор был совершенно прав. Александра Сергеевича преждевременно свел в могилу тяжелый алкоголизм. На 44-м году жизни он умер у себя на даче во время очередного запоя.

Та же участь постигла и Жданова. Думаю, неслучайно природный алкоголизм так сильно проявлялся среди соратников Сталина. К этому располагала атмосфера в Политбюро: все гадали, кто следующий окажется на плахе.

Абакумов продолжал: «В процессе допроса я понял, что ничего, совершенно ничего, связанного с террором, здесь нет. А дальше мне докладывали, что чего-то нового, заслуживающего внимания, Этингер не дает».

«Вам известно, что Этингер был переведен в Лефортовскую тюрьму с созданием необычного для него режима?» – поинтересовался первый заместитель генерального прокурора. Мокичев имел в виду пыточные условия, в которых содержали Якова Гиляровича. Здесь было не внезапно проявившееся человеколюбие, а обвинение Абакумова в том, что он устранил важного свидетеля, который не вынес тяжелейших условий содержания в карцере и умер от сердечного приступа.

Абакумов оправдывался: «Это неправильно. И Внутренняя, и Лефортовская тюрьма одинаковы, никакой разницы нет (Виктор Семенович сделал вид, что забыл разницу: на Лубянке подследственных били редко, а вот в Лефортове творили что хотели. – Б. С.).

«Вы давали указание о том, чтобы содержать Этингера в особых, опасных для его жизни условиях?»

«В каких особых?» – прикинулся незнайкой Абакумов.

«В более жестких, чем всех остальных, – пояснил следователь-прокуратор. – Ведь Этингера поместили в сырую и холодную камеру».

«Ничего особенного здесь нет, потому что он – враг, – демонстрируя непримиримость к «большой сволочи» Этингеру, отрубил Виктор Семенович. И напомнил прокурору, как оказалось, на свою голову: «Мы можем и бить арестованных – в ЦК ВКП(б) меня и моего первого заместителя Огольцова неоднократно предупреждали о том, чтобы наш чекистский аппарат не боялся применять меры физического воздействия к шпионам и другим государственным преступникам, когда это нужно… Арестованный есть арестованный, а тюрьма есть тюрьма. Холодных и теплых камер там нет. Говорилось о каменном полу – так, насколько мне известно, пол везде каменный… Я говорил следователю, что нужно добиваться от арестованных правды, и мог сказать, чтобы тот не заводил нас в дебри…» Так Абакумов пытался объяснить неосторожно сорвавшуюся с языка фразу про дебри, которую «доброжелатель» Рюмин интерпретировал как нежелание разоблачать «еврейский заговор». А насчет того, что в тюрьме нет холодных и теплых камер, Абакумов врал. Сам ведь изобрел камеры-холодильники, все прелести которых ему очень скоро пришлось испытать на собственной шкуре.

Вскоре после ареста, в конце июля 1951 года, Абакумов написал покаянное письмо вождю, где отвергал утверждение Рюмина, что «я якобы намекнул Этингеру, чтобы он отказался от показаний по террору. Этого не было, и быть не могло. Это неправда. При наличии каких-либо конкретных фактов, которые дали бы возможность зацепиться, мы бы с Этингера шкуру содрали, но этого дела не упустили бы…»

Абакумову пытались инкриминировать смерть главы московских коммунистов А.С. Щербакова, скончавшегося 10 мая 1945 года от сердечного приступа, который стал следствием очередного запоя. Во время допросов Этингера, проходивших с участием самого Абакумова, министр требовал от подследственного признаться, «как он залечил Щербакова». Этингер же доказывал, что лечащим врачом Щербакова был Виноградов, а он, Этингер, выступал только в роли консультанта. По словам Абакумова, «называя Виноградова, он ничего отрицательного о нем не показал». Абакумов отвел все обвинения в том, что по его приказу арестованного перевели в холодную камеру, что стало, якобы, причиной его смерти. Содержание заключенного определял сам следователь, которым был Рюмин, «и умер Этингер, придя с допроса от тов. Рюмина»

«Все это было полной чушью, – вспоминал заместитель Абакумова Питовранов. – Я тоже писал объяснения для комиссии по проверке работы МГБ, которую возглавляли Берия и Маленков. Привязать Абакумова к смерти Щербакова было невозможно – тот умер в 1945 году, когда Виктор Семенович возглавлял «СМЕРШ» и не имел к правительственной охране никакого отношения. Я думаю, что Сталин это понимал».

Однако против министра вскоре выдвинули и другие, куда более серьезные обвинения. «Жалобщики писали, что МГБ скрывает правду от ЦК, – рассказывал Питовранов. – А это было правдой. По моим наблюдениям, у министра в какой-то момент вдруг появилась дурацкая вера в то, что если он о чем-то не доложит наверх, то там об этом ничего не узнают. Один сотрудник министерства перебежал к американцам, а он решил представить его погибшим. Протоколы допросов арестованных правил, решал, нужно или не нужно передавать в ЦК написанные в наших тюрьмах жалобы подследственных. Да и дальновидностью Виктор Семенович не отличался. Подумайте, компромат на Берию и Маленкова он держал в стопке белья в платяном шкафу!»

Абакумова решили напрямую связать с делом врачей. Благо, имеющиеся у следствия материалы легко позволяли это сделать. А врачам-вредителям инкриминировали уже смерть как Щербакова, так и Жданова.

«Дело врачей»

Абакумова решили сделать главой «сионистского заговора». Но он ни в чем не сознавался. Между тем, еще 23 июля 1951 года заместитель министра госбезопасности С. Огольцов подал в Политбюро записку «о законспирированной группе врачей-вредителей». 22 февраля 1952 года дело было передано из прокуратуры МГБ, а курировать следствие стал все тот же Рюмин. Теперь подследственных, а кроме Абакумова были арестованы начальник Следственной части Леонов, следователи Комаров, Шварцман, Лихачев, работники секретариата МГБ Броверман и Чернов, перевели в Лефортово, где их уже начали допрашивать с применением всех мер физического воздействия – вплоть до кандалов и резиновых дубинок. Арестовали также бывших заместителей Абакумова Питовранова и Селивановского и ряд ответственных сотрудников центрального аппарата МГБ – Шубнякова, Райхмана, Белкина, Эйтингона и др., а также кремлевских врачей – Виноградова, Вовси, Егорова, Майорова и др. Было использовано письмо врача-рентгенолога Лидии Тимашук, которая сразу после смерти Жданова доказывала, что Виноградов и другие кремлевские врачи неправильно поставили диагноз Андрею Андреевичу, у которого в действительности был инфаркт. Абакумову ставили в вину, что он не отреагировал на донос врача Лидии Тимашук, в августе 1948 года сообщавшей, что кремлевские доктора неправильно лечат товарища Жданова. Правда, письмо было адресовано начальнику Главного управления охраны МГБ генерал-лейтенанту Николаю Сидоровичу Власику. Но тот, арестованный 16 декабря 1952 года за злоупотребление служебным положением и попустительство «врачам-вредителям», сразу же признал, что переслал письмо Тимашук Абакумову. Однако Виктор Семенович так и не признался, что пытался извести Сталина и потому «замазал» сигнал патриотки.

В записке Тимашук сообщалось о неправильном диагнозе Жданову, поставленном Виноградовым, Егоровым и их коллегами по «Кремлевке». Вместо правильного: «инфаркт», на чем с самого начала последней болезни настаивала заведующая кабинетом электрокардиографии Тимашук, медицинские светила предпочли «сердечную астму». Чтобы покрыть ошибку, при вскрытии свежие рубцы на сердце Жданова, свидетельствовавшие о недавнем инфаркте, кремлевские врачи характеризовали как «фокусы некроза», «очаги миомаляции» и др. Уже после смерти Сталина, когда Берия, чтобы иметь доказательства фальсификации «дела врачей», потребовал от подследственных честно рассказать о том, в чем именно они вынуждены были оговорить себя под давлением прежних следователей, Виноградов признался в записке на имя Берии от 27 марта 1953 года: «Все же необходимо признать, что у А.А. Жданова имелся инфаркт, и отрицание его мною, профессором Василенко, Егоровым, докторами Майоровым и Карпай было с нашей стороны ошибкой. При этом злого умысла в постановке диагноза и методе лечения не было». Кстати сказать, это было совсем не то, что в тот момент нужно было Берии, и в сообщении МВД о прекращении «дела врачей» об ошибке в диагнозе болезни Жданова вообще ничего не говорилось. Сталин, возможно, подозревал кремлевских врачей в халатности, что было справедливо, но заодно хотел извлечь и политические дивиденды, расчистив политическое поле для преемника путем устранения «старой гвардии». Для такой цели гораздо лучше подходила версия заговора.

В 1948 году записке Тимашук не был дан ход, в частности, из-за близкой дружбы Власика с профессором П.И. Егоровым. Теперь же на кремлевских врачей обрушились репрессии.

Как пытали фигурантов дела о «еврейском заговоре», 13 января 1954 года рассказал следователям и бывший начальник Лефортовской тюрьмы подполковник Дуринов: «…В кабинете № 65 Лефортовской тюрьмы к некоторым арестованным применялись меры физического воздействия. Причем применением таких мер к арестованному генерал-лейтенанту госбезопасности Белкину руководил лично Рюмин. Сам Рюмин ударов не наносил, но говорил Миронову, Белову, Кунишникову и мне, что бить надо посильнее…»

С резиновыми дубинками следствие пошло веселее. «Врачи-вредители» признались, что злодейски залечили до смерти Щербакова и Жданова, а чекисты согласились с тем, что собирались свершить государственный переворот в интересах международной шпионской организации «Джойнт». Такой сценарий вполне удовлетворил Сталина, лично следившего за ходом расследования. Он вполне удовлетворял антисемитским настроениям вождя. Согласно дневниковой записи заместителя председателя Совета министров СССР В.А. Малышева, Сталин говорил 1 декабря 1952 г., что «любой еврей-националист – это агент американской разведки. Евреи-националисты считают, что их нацию спасли США (там можно стать богачом, буржуа и т. д.). Они считают себя обязанными американцам».

Абакумову 3 ноября 1952 года предъявили обвинение в том, что он «вынашивал изменнические замыслы и, стремясь к высшей власти в стране, сколотил в МГБ СССР преступную группу из еврейских националистов, с помощью которых обманывал и игнорировал ЦК КПСС, собирал материалы, порочащие отдельных руководителей Советского правительства, а также отгораживал чекистский аппарат от руководящих партийных органов; опираясь на своих сообщников, проводил вредительскую подрывную работу в области контрразведывательной деятельности…»

В ноябре 1952 года Игнатьев докладывал Сталину о ходе расследования по «делу врачей». Были изучены истории болезней пациентов Кремлевской больницы. Следователи оценили работу крупнейших медицинских специалистов страны как совершенно неудовлетворительную. «При изучении материалов на медицинских работников Лечсанупра вскрылась большая засоренность кадров этого ответственного лечебного учреждения лицами, не внушающими политического доверия по своим связям с антисоветскими элементами прошлой враждебной деятельности». В результате такого медико-политического чекистского исследования был сделан вывод, что там «не создавались необходимые условия для надежного лечения больных, не было обеспечено добросовестное лечение и необходимый уход… за… руководителями зарубежных компартий и стран народной демократии, в том числе за товарищами Токуда, Торезом и Димитровым».

В ходе следствия были арестованы заместитель директора санатория «Барвиха» Рыжиков, начальник Лечсанупра Кремля Бусалов, консультант Лечсанупра Виноградов. Лечившие Щербакова Ланг и Этингер умерли под следствием. Врачей обвинили в том, что они «не использовали возможности сердечной терапии, неправильно применяли сильнодействующие средства, как морфий, пантопин, симпатол и различные снотворные». Щербакову после инфаркта «злонамеренно разрешили» вставать с постели. Лечение как Щербакова, так и Жданова, как утверждал Игнатьев, велось преступно. Были арестованы все врачи, лечившие Жданова в последние годы его жизни, – профессора Егоров, Виноградов, Василенко, врачи Майоров и Карпай, патологоанатом Федоров. Последнего обвинили в том, что умышленно скрыл сведения об инфаркте Жданова.

«Следствием установлено, что Егоров и Федоров – морально разложившиеся люди, Майоров – выходец из помещичьей среды, Виноградов – примыкавший в прошлом к эсерам, Василенко – скрывший с 1922 г. свое исключение из ВКП(б), и связанная с ними еврейская националистка Карпай – все они составляли вражескую группу, действовавшую в Лечсанупре, Кремля и стремились при лечении руководителей партии и правительства сократить их жизнь» – такой вывод содержался в докладе Игнатьева Сталину.

Все арестованные дали показания о том, что они плохо относились к советской власти и являются членами организованной террористической группы, руководитель которой, профессор П.И. Егоров, «враждебно относясь к партии и советской власти, действовал по указаниям врага народа А.А. Кузнецова, который в связи со своими вражескими замыслами был заинтересован в устранении товарища Жданова». Таким образом, дело врачей оказывалось в связке с «ленинградским делом», основные фигуранты которого к тому времени уже были расстреляны.

Генерала Власика обвинили в том, что он, получив письмо Тимашук, написанное 29 августа 1948 года, уже 30 или 31 августа передал его Абакумову. В проекте обвинительного заключения, направленному Сталину, этот факт излагался следующим образом: «Абакумов и Власик отдали Тимашук на расправу… иностранным шпионам-террористам Егорову, Виноградову, Василенко, Майорову». Сталин, редактируя этот документ, не согласился с такой формулировкой и написал более определенно, что Жданов «не просто умер, а был убит Абакумовым».

В связи с «делом врачей» был арестован ряд чекистов-евреев: начальник спецбюро МГБ генерал-майор Н. Эйтингон, руководитель подразделения, отвечавшего за разработку техники радиосвязи, Е. Анциелович, начальник отдела «К» МГБ А.Свердлов, заместитель начальника 1-го Главного управления МГБ генерал-лейтенант М.Белкин, непосредственно перед арестом – заместитель начальника 2-го главка МГБ, руководитель спецлаборатории, где разрабатывались яды, Г. Майрановский, тесно сотрудничавший с МГБ начальник следственного отдела прокуратуры Л.Шейнин и др.

В сентябре 1952 года признательные показания дал заместитель начальника следственной части по особо важным делам Л.Л.Шварцман. Он утверждал, что якобы готовил террористические акты против Маленкова, причем об этом знали Абакумов, Райхман, Палкин, Иткин, Эйтингон и др. Причиной подготовки теракта будто бы послужило желание отомстить за «разгром националистов, орудовавших под прикрытием Еврейского антифашистского комитета», а впоследствии – и за разоблачение Маленковым «вражеской деятельности Абакумова». Указания же о проведении терактов Шварцман якобы получал от военного атташе посольства США Файмонвилла и от посла Гарримана. Излишне повторять, что все эти признания были получены под психологическим и физическим давлением следствия и ничего общего с действительностью не имели.

Первоначальная идея соединить «дело врачей-вредителей» с делом Еврейского антифашистского комитета не осуществилась. Руководителей ЕАК расстреляли еще в августе 1952 года. Очевидно, Сталин решил соединить «врачей-вредителей» непосредственно с Абакумовым и его подчиненными из МГБ, не размениваясь на ЕАК, который был совместным порождением Политбюро и органов безопасности и самостоятельной роли не играл. Затем для полноценного процесса предполагалось добавить к ним еще и членов Политбюро – Молотова, а возможно и Микояна, подвергшихся суровой критике со стороны Сталина на пленуме после XIX съезда партии. Неслучайно в январе 1953 года в Москву была этапирована жена Молотова. Вероятно, из нее хотели сделать связную с «врачами-вредителями». 13 января 1953 года в «Правде» было опубликовано сообщение ТАСС о том, что «некоторое время тому назад органами Государственной безопасности была раскрыта террористическая группа врачей, ставивших своей целью, путем вредительского лечения, сократить жизнь активным деятелям Советского Союза». Утверждалось, что большинство участников террористической группы были связаны с «международной еврейской буржуазно-националистической организацией «Джойнт», созданной американской разведкой…». Следствие обещали закончить в ближайшее время.

Скорее всего, подготовка процесса против «врачей-вредителей», Абакумова и Молотова требовала еще несколько месяцев, которых судьба Сталину уже не отпустила.

После XIX партсъезда Политбюро было преобразовано в Президиум ЦК и расширено с 9 по 25 полноправных членов и 11 кандидатов (раньше было 9 членов и 2 кандидата). Но фактическая власть была сосредоточена в Бюро Президиума. В первоначальный состав Бюро были включены Сталин, Берия, Булганин, Каганович, Маленков, Сабуров и Хрущев. Позднее туда были вписаны от руки фамилии Ворошилова и Первухина. Весьма показательным являлось отсутствие в составе Бюро Молотова и Микояна, совсем недавно, в 1945 году, входящих в состав руководящей пятерки во главе со Сталиным. Это предвещало их скорое падение и гибель. Теперь же Сталин образовал руководящую пятерку для оперативного руководства жизнью страны. В нее, кроме его самого, вошли Маленков, Хрущев, Берия и Булганин. Поскольку Хрущев и Булганин в тот момент имели между собой тесные отношения, их тандем вполне уравновешивал тандем Маленков – Берия, что повышало шансы Хрущева на приход к власти.

Состав «пятерки» показывает, кому из членов партийно-государственного руководства Сталин действительно доверял в последние месяцы своей жизни.