Текст книги "Добровольцы"

Борис Земцов
Добровольцы

Памяти

Константина Богословского, Владимира Сафонова, Дмитрия Попова, всех русских добровольцев, погибших на югославских фронтах за РУССКОЕ ДЕЛО,

посвящается…

© Земцов Б., 2014

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2014

Предисловие 2013 года

Сегодня о войне в Югославии 1991–1995 гг. политики и журналисты вспоминают нехотя, скороговоркой, пряча глаза. Оно и понятно. Что вспоминать? Как мировой порядок, спекулируя на религиозных и национальных противоречиях, уничтожил великую державу южных славян? Как тогдашнее российское ельцино-демократическое руководство стыдливо не заметило этого международного свинства, а, по сути, просто предало своих братьев, бросив их в беде? Как на югославской территории отрабатывался дьявольский сценарий геноцида и развала страны, который, того гляди, будет применен на земле нашего Отечества?

Не темы, а минное поле. На таком фоне сам факт участия русских добровольцев в боевых действиях на стороне сербов на территории Хорватии и Боснии – тема еще более неудобная, совсем не политкорректная. Получается, отдельные российские граждане, бросив работу и семьи, рискуя собой, помогали братьям-славянам вместо продажных политиков, трусливых дипломатов, лживых журналистов, вместо всего «приболевшего» на тот момент российского государства?

Как-то неудобно об этом говорить. Только говорить об этом надо! Просто необходимо! И желательно в полный голос. Потому что участие русских добровольцев в югославской войне 1991–1995 гг. – полноценная страница нашей, российской истории. Здесь и образец ратной доблести соотечественников, и достойный пример для воспитания новых поколений в духе патриотизма. Словом, та самая история, которой «гордиться надобно».

От автора

Осенью 1992 года в составе группы русских журналистов я побывал в Югославии. Встречался с политиками, писателями, военными, предпринимателями. Слушал рассказы сербов, чудом избежавших участи десятков тысяч жертв геноцида. Видел руины, свежие могилы, кровь, слезы братского православного народа. Незадолго до возвращения, в Белграде, я встретил двух русских парней. Саша С. и Евгений Т. были добровольцами, уже не первый месяц сражавшимися на стороне сербов. От интервью в традиционном смысле этого слова ребята отказались, но в беседе участие приняли. Выяснилось, что они далеко не единственные соотечественники, воевавшие за свободу сербов.

Через несколько месяцев, когда мои югославские материалы были опубликованы в еженедельнике «Русский вестник», мы встретились снова, уже в Москве. Мои новые друзья были немногословны: «Читали ваши репортажи. Если тема интересует всерьез, можем помочь. Хотите сами выехать в Югославию в качестве добровольца? Устроим».

Предложение было принято. В марте – апреле 1993 года в составе русского добровольческого формирования я находился на территории, некогда входившей в СФРЮ республики Босния и Герцеговина. Принимал участие в боевых действиях. Виденное и пережитое легло в основу книги.

Добровольцы

В жизни каждого человека может наступить момент пронзительного осознания, что все – не так. Не так в окружающих событиях, не так в собственных поступках и мыслях. Человек почувствует, что непременно надо совершить что-то очень серьезное и очень важное. По крайней мере, поучаствовать в чем-то очень серьезном и важном. Не решиться на это – значит совершить серьезную ошибку, о которой придется жалеть всю оставшуюся жизнь, какой бы длинной она ни была и как бы ни была богата яркими событиями.

* * *

Итак, завтра уезжаю.

«Страшно?» – спрашивают друзья, посвященные в мои планы. Я не лицемерю, отвечаю: «Да». Мне не семнадцать, не двадцать три. Мне тридцать семь. Есть что терять, есть кому сиротеть. Но… Решение принято. Случилось то, что должно было случиться. Пришло время, когда стало ясно: жить, как жил раньше, – все равно что дышать вполгруди. Жить – значит совершать поступки, переламывать судьбу, а не вымаливать у судьбы подачки и поблажки. Поехать в Сербию добровольцем – это поступок. Дай Бог не струсить, не поскользнуться.

Очень хочется вернуться живым. Какая же это хрупкая и ценная штука – человеческая жизнь. От подобных мыслей жмет сердце и першит в горле. Хочется запомнить, как пахнет голова трехлетнего сына, как щебечет милые глупости дочь-первоклассница, запомнить, как цветут яблони, посаженные отцом, как краснеют ягоды шиповника над могилой родителей. Хорошо бы иметь возможность спустя какое-то время перечитать эти строки и от души посмеяться над собственной сентиментальной слабостью.

Возможность перечитать то, что написал утром, и посмеяться представилась уже вечером. Стыдно: рассопливился. Действительно, ехать сегодня в Сербию – значит ехать на войну. Верно, быть добровольцем – значит подвергаться смертельной опасности. Среди русских, дерущихся на стороне сербов, уже есть потери. Безусловно, сложить свою голову за тридевять земель, лишив близких даже возможности поклониться твоей могиле (не наездишься с учетом дороговизны дороги и чехарды с визами, загранпаспортами и т. д.). Да, перспектива невеселая. Но кто сказал, что в числе погибших должен оказаться именно ты? Существует же теория вероятностей. Да и без всяких теорий ясно, что вовсе не обязательно все пули, осколки и мины считать предназначенными именно для тебя. Не стоит забывать и об особом характере войны в Югославии – чаще всего военные действия здесь носят разведывательно-диверсионный характер: походили, постреляли, посидели в засаде и… вернулись по казармам. Потерь при таком раскладе куда меньше, чем в войнах в классическом понимании этого термина. Так что лучшая формула для ума и сердца в этой ситуации: Бог не выдаст – свинья не съест.

И все-таки слаб человек. В который раз подумалось, насколько нелепо почти сознательно оставить сиротами своих детей. Конечно, высокий и чистый внутренний голос требовательно заявляет: погибнуть за правое дело братского славянского народа – высокая честь, фактически это то, что называется красивым словом «подвиг». Но другой, не менее сильный голос осаживает: разве стоят те далекие и туманные идеалы твоей близкой и конкретной жизни?

Главными судьями этого поступка будут дети. Непредсказуемо, какой приговор вынесут они. Хорошо, если будут гордиться отцом-героем и пронесут его имя через всю жизнь, как знамя. А вдруг наоборот – проклянут, рассуждая, зачем ты влез во все эти приключения, подумал ли ты при этом о нас – детях своих?

Вещи собраны. Их совсем немного – одна легкая дорожная сумка. Как-то не верится, что через несколько часов начнется отсчет, возможно, самого важного периода моей жизни. Перелистал записные книжки, привезенные осенью прошлого года из Югославии.

Так, где же я окажусь через три-четыре дня?

* * *

Босния и Герцеговина… Еще недавно так называлась одна из составных частей Социалистической Федеративной Республики Югославия. Соответственно звучало и полное ее название – Социалистическая Республика Босния и Герцеговина. В силу исторических причин население республики делилось на три группы: православные славяне-сербы, хорваты-католики, славяне-мусульмане. Было время, Босния и Герцеговина воспевалась официальной пропагандой как образец торжества новой национальной политики, когда коммунистическая идеология якобы делала людей братьями, стирая национальные и религиозные различия. Чиновники на местах, состязаясь в рвении, даже перестали указывать национальность в документах новорожденных. Принадлежность человека к корням своим стала заменяться абстрактной формулировкой «югослав». Совсем как у нас, когда выдуманный коммунистическими идеологами термин «советский народ» начал теснить и разрушать понятие «нация».

За восторгами по поводу «дружбы народов» и «торжества мудрой национальной политики» без внимания остались особенности набирающих силу демографических и политических процессов: небывалый прирост мусульманского населения, внедрение мусульман в места традиционного проживания сербов, распространение идей мусульманского фундаментализма и создания самостоятельного исламского государства на югославской земле.

К концу прошлогодней югославской командировки у меня сложилось впечатление, будто геноцид сербов в провозглашенной после распада Югославии независимой Республике Босния и Герцеговина возведен едва ли не в ранг государственной политики. Изучение документов, показаний очевидцев, материалов допросов пленных позволяло сделать вывод: весь аппарат новоявленного государства сосредоточен исключительно на решении задачи уничтожения сербов. Фактически каждому сербу здесь был предъявлен жесткий ультиматум: или ты принимаешь мусульманскую веру, отрекаясь от славянских корней и православной веры предков, и становишься полноправным гражданином новоиспеченного государства, или… ты попадаешь в безжалостные жернова геноцида.

История геноцида сербов в Боснии и Герцеговине еще ждет своих летописцев. Трудно представить, сколько страниц будет в этой книге, но в одном можно быть уверенным: каждая страница в ней будет вызывать содрогание всех последующих поколений.

Помню, как офицеры Вооруженных сил Сербской Республики показывали мне жуткий трофей – диковинной формы гигантский нож, на лезвии которого были приварены два приспособления – что-то вроде молотка и шила.

– Полевое снаряжение саперов? – предположил я по наивности.

– Нет, – помрачнели мои собеседники. – Это оружие уничтожения сербов.

Главное лезвие – для отрубания голов и вспарывания животов, тупая часть – для пробивания черепов, острая – для выкалывания глаз. Мусульмане называют это «серборез».

Тогда я взял в руки жуткое орудие. Металл на его «рабочих» местах был порядком изношен…

К месту, нет ли, вспомнились связанные с мусульманским возрождением события в Средней Азии, Казахстане, на Кавказе. В планах устроителей нового мирового порядка на этих территориях русскому православному населению уготована незавидная роль. Русские рабы в Чечено-Ингушетии, гонения на казаков в Казахстане, захват в заложники школьников русской школы в Таджикистане – только немногие, просочившиеся в насквозь лживую официальную прессу факты. Что будет дальше? Какая судьба уготована соотечественникам, оказавшимся на территориях, избранных поборниками «зеленой веры» плацдармом для испытания своих очень далеко идущих планов? Повальная насильственная мусульманизация? Концентрационные лагеря? Смерть от фанатиков, вооруженных такими вот жуткими орудиями?

Тысячу раз прав человек, сказавший: линия обороны России проходит через Сербию. Югославский сценарий повторяется на российской земле. Те же процессы, тот же расклад политических сил, аналогичная реакция мирового сообщества. Получается, отправляясь в Югославию, мы выходим на передовую русского фронта.

* * *

Пишу в поезде. Наконец-то мы в движении. Поезд, похоже, по уже существующей ныне традиции, опоздал аж на четыре часа. За время ожидания была возможность немного рассмотреть тех, кто через несколько дней станет боевыми товарищами. Нас сопровождают Юра С. и Евгений Н. Они, как я понял, успели повоевать в Югославии и теперь от личного участия перешли к конкретному содействию – вербуют и отправляют туда группы добровольцев. Наша группа, по их признанию, самая большая за последнее время.

Я был далек от иллюзии, что сегодня в Югославию драться за правое дело едут лишь убежденные приверженцы русской национальной идеи, постоянные читатели «Нашего современника» и «Русского вестника», участники патриотических митингов и пикетов. Война есть война, и притягивает она в первую очередь, разумеется, людей жестких, мало склонных к говорильне и пустому теоретизированию. Тем не менее действительность превзошла все ожидания. Изрядную часть группы можно запросто назвать мало ласкающим слух термином «шпана». Характерный жаргон, зонные дерганые манеры, наколки. У двоих свежие фингалы. Постоял среди этих парней минут десять, поймал обрывки разговора – ясно, что в Югославию едут они с какими угодно, только не с политическими целями, и вряд ли их души волнуют боль и беда братского православного народа. Можно биться об заклад – об истинных причинах нынешнего кровопролития на Балканах у этих людей никакого понятия. Впрочем, не исключено, что я ошибаюсь. Первое впечатление далеко не всегда бывает истинным. Перед посадкой в изрядно опоздавший поезд подумалось о другом. Вот эти подпившие, матерящиеся, лихо сплевывающие мужчины едут на… войну. По сути, они добровольно приближают возможность собственной смерти. Значит, эти люди – незаурядные личности. Кстати, война, выбранная ими, особого рода. Совершишь ли ты на ней трижды геройский подвиг, сложишь ли в бою голову, для сегодняшнего государства, для картавоязычных газет ты – наемник, человек почти что вне закона. У нынешнего правительства курс четкий: сербы – агрессоры, югославский сепаратизм – едва ли не свидетельство демократических процессов, русские, сражающиеся на стороне сербов, – едва ли не преступники.

Безусловно, это временно. Пройдут годы, и общество воздаст всем, кто протянул сегодня руку помощи сербам. Это обязательно случится, потому что справедливость на их стороне. Впрочем, почему я говорю «они», «эти люди»? Я среди них. Я – равноправный участник истории. У меня столько же шансов на славу, смерть, увечья и т. д. и т. п.

* * *

Мы едем в поезде Москва – София. Едем до какой-то румынской станции с неприличным названием. Как будем добираться дальше – непонятно, но люди, везущие нас, веселы и спокойны, все идет так, как надо. Пассажиры вагона процентов на 70 – «челноки», едут в Турцию через Болгарию. В Болгарии продают прихваченный в нашем многострадальном Отечестве товар – электропилы, кофеварки-кофемолки и другие традиционные предметы личного экспорта. Вырученную валюту тратят в Турции – закупают кожу, трикотаж и прочее.

Купленное продают в России, снова закупают электропилы, кофеварки-кофемолки и… все по новой. Эти люди, обратив внимание на практически полное отсутствие багажа у нас (особенно в сравнении с их громадными тюками), искренне недоумевают: как же так, ехать ныне за границу с пустыми руками? Прости, Господи, их наивность и простоту – тщетно тратить время и нервы, чтобы объяснить им цели и смысл нашей «командировки». Поэтому на вопросы «куда», «зачем» мы отмалчиваемся и отшучиваемся.

Продолжаю присматриваться к своим попутчикам. Почти половина – казаки. В основном с Дона, есть и уроженцы Ставрополья, сибиряки. Они страшно горды принадлежностью к казачеству, держатся высокомерно. Обратился к ним по незнанию «мужики!» в тот же миг был жестко одернут: «Мы не мужики, а казаки». Оказывается, в их сознании уже четко отложилось: русские мужики – это, по сути, второй сорт, казаки – элита. Вспомнилась в связи с этим годичной давности встреча с представителями казачества одного из южных регионов (до этого казаки мне представлялись едва ли не самыми лучшими, самыми чистыми носителями национальной идеи). Тогда меня сильно удивило недоверчивое, граничащее с враждебным, отношение их к Москве, к русским, твердая уверенность, что казачество – самостоятельный этнос, уходящий корнями в глубь на тысячелетия (!), упрямая ориентация на близкую перспективу полного отделения от России и образование самостоятельного казачьего государства. «Это отдельные настроения некоторой части казаков», – по наивности сделал я тогда вывод.

Выходит, ошибался. Впрочем, «не судите, да не судимы будете», – подумаешь, высокомерие и сепаратизм. Главное, что сейчас на призывы поддержать сербов – казаки отозвались первыми! Пока записные патриоты говорят умные речи, наслаждаются речами Невзорова и размахивают плакатами на митингах – казаки, не щадя живота своего, вносят конкретный вклад в защиту славянства и православия. Низкий поклон им за это.

Что же касается неказачьей части нашей группы, то она представлена москвичами (в основном), питерцами и туляками. Поехавших по чисто политическим мотивам немного. Едут, чтобы проверить себя, посмотреть заграницу, заработать валюты. Лично мне последний мотив кажется странным – ведь общеизвестно, что в горячих точках Югославии нуждаются не в наемниках, а (большая разница!) в добровольцах. Однако меркантильный расчет скорее не вина, а беда этих людей. Похоже, кто-то накануне долго и старательно внушал им, что сербы всем воюющим на их стороне отваливают сполна.

* * *

В Сучаве мы сходим с поезда. Город запомнился грязным вокзалом (в зале ожидания среди белого дня внаглую разгуливали мыши), мужиками в островерхих бараньих шапках. Из Сучавы мы должны выехать до Тимишоары, оттуда до югославской границы рукой подать. Столь сложный вариант попадания в Югославию кажется нам странным, если не подозрительным. Везущие нас Юра и Женя объясняют все сложности дополнительными принятыми ими мерами предосторожности. Объяснения неубедительны. Общеизвестно, что не первый год существует прямой железнодорожный маршрут Москва – Белград (авиатранспорт, разумеется, не в счет – он баснословно дорог). Неужели нельзя было воспользоваться поездом? Похоже, наши «отправители» попросту экономят на нас. Ехать на перекладных (через Сучаву и Тимишоару) куда дешевле, чем прямым поездом. Впрочем, по этому поводу никто не сетует. Трудности дороги ничтожны в сопоставлении с масштабом задач, которые нам предстоит решать через денек-другой. Шутка ли – мы окажемся в самой горячей точке планеты. Окажемся не туристами, не посторонними наблюдателями, а участниками событий. Православным братьям-сербам сегодня приходится туго. Мировое правительство, вскормленное сионистским капиталом, делает все возможное, чтобы сербы перестали быть нацией, чтобы форпост славянства и православия на юге Европы был уничтожен. Именно с этой целью была разрушена мощная славянская держава – Югославия. Именно для этого вооружаются и науськиваются католические и мусульманские сепаратисты. Программа уничтожения очага национального сопротивления новому мировому порядку, опробованная в Ираке, «доводится» на югославской земле. Компоненты этой программы известны: расчленение страны, уничтожение армии, разрушение культуры, информационная и экономическая блокада. Есть все основания полагать, что сценарий, по которому развиваются события в Югославии, вскоре повторится и у нас, в России.

* * *

Опять в поезде. Пункт прибытия – Тимишоара. Название этого румынского города в свое время порядком потрепали средства массовой информации. Возможно, «ненавистный» коммунистический режим заставил возмутиться местных пролетариев. Конечно, ко всем штампам и формулировкам, связанным с недавней, якобы демократической, революцией в Румынии, надо относиться сдержанно. Уже просочилась в прессу куцая информация, что румынские события – вовсе не веяния демократических ветров, а традиционные масонские козни. Разумеется, никто из нас, сидящих сейчас в поезде Сучава – Тимишоара, размышлениями на подобную тему голову не утруждает. Какое нам дело до Румынии, когда мы едем в Югославию. В самую горячую точку планеты.

Обстановка, в которой мы сейчас пребываем, меньше всего соответствует пафосу высоких идей. Вагон, как и весь поезд, грязен и тесен. Места – только сидячие. Липкая духота напополам с жестокими сквозняками. Кое-кто из моих попутчиков излишне весел. Это благодаря изрядной дозе румынской водки. Откуда у них валюта, ведь рубли в этой стране никакой ценности не имеют? Мой сосед Володя Ц. (юркий словоохотливый одинцовский парень, способный ввязаться в разговор на любую тему и по любому поводу, уже успел получить кличку Бес) доверительно сообщил, что казаки «толкнули» в Сучаве что-то из гуманитарной помощи. Позже выяснилась долгая предыстория этой фразы. Оказывается, наши (то есть входящие в состав нашей группы) казаки до того, как погрузиться в поезд, месяц жили в подвалах одного из московских монастырей. Жили – не тужили. Ждали выездных документов. Подрабатывали на хлеб и водку разгрузкой гуманитарной помощи, присланной на адрес этого монастыря аж из самих Соединенных Штатов. Ворочать тяжеленные коробки, заброшенные в Россию сердобольными американцами… и не пошарить в самих коробках – для них, видимо, неприемлемо. Что-то было истреблено под монастырскими сводами, что-то отправилось в недрах посылочных ящиков в родные станицы, а что-то, проделав длинный путь через полусерьезные (эсэнговские) и серьезные (международные) границы, перекочевало в распоряжение румынских барыг. Представляю, как цыганоподобные вороватоглазые румыны (именно такой тип людей преобладал в окрестностях вокзала города Сучава) радовались полученным едва ли не задаром консервам и концентратам, помеченным заветным знаком «Made in USA». Не меньший восторг испытывали и казаки, кому случай представил возможность без всяких протокольных формальностей отведать наверняка дрянного, но все-таки заграничного пойла. Пусть лучше казаки честно пропьют эти подачки из-за океана, чем мурлорожие кооператоры сколотят на них очередной «лимон». Я бы и сам сейчас, забыв о наложенных возрастом и обществом обязанностях, с удовольствием «накатил» стакан.

* * *

В Тимишоаре на вокзале теснота, грязь и тоска, уже знакомые нам по Сучаве. Одно существенное отличие – меньше мужиков в бараньих шапках, да и в целом общий уровень тимишоарской публики ближе к европейскому по сравнению с публикой сучавской. Наши командиры кому-то звонят, куда-то уходят, беседуют о чем-то с красавцем брюнетом в светлой дубленке. Наконец нам адресуется решительное «вперед». Оказывается, то ли пересекать, то ли вплотную подтягиваться к границе мы будем на такси. Что же, согласны. Тем более выбирать не из чего. Границ за свои тридцать с большим хвостиком я повидал немало. Приближался к ним на самолете, пароходе, на разных видах транспорта. На такси ни в одну из стран не въезжал.

Впрочем, въезжать так никуда и не пришлось. Минут через сорок вереница занятых нами такси остановилась у какого-то серого, по всем признакам казенного, здания. Вышедший навстречу немалых объемов офицер-пограничник, едва скользнув по нам цепким взглядом, сказал, как отрезал, «нет» и энергично махнул рукой в ту сторону, откуда мы приехали. Первая попытка пересечения румыно-югославской границы окончилась неудачей. Пришлось возвращаться на вокзал.

Какие действия предприняли Юра и Же-ня в дальнейшем – нам неизвестно. Возможно, все свелось к самой банальной взятке. Возможно, был включен потенциал связей красавца брюнета. Нас в эти детали никто не посвящал. Нас по большому счету это и не интересовало. Главное, что через несколько часов, подтянувшись уже известным способом к румыно-югославской границе, мы, двадцать семь российских граждан, без намека на какие-то трудности эту границу миновали.

На «той» стороне нас ждал автобус. Помимо шофера, в нем находился громадного роста чернобородый детина. Бородач, сносно владевший русским, сверил список нашей группы с какими-то своими бумагами и с места в карьер, едва поздоровавшись, стал предупреждать нас о недопустимости присвоения и утери оружия и снаряжения. Бесцветным голосом чиновника-неудачника он зачитал перечень военного имущества, пропавшего с помощью наших соотечественников, ранее побывавших на югославской земле с миссией, аналогичной нашей. Воровать, тем более у православных братьев-славян, нехорошо, но особого стыда за соотечественников я, признаюсь, не испытал. Ситуация в нашем многострадальном Отечестве ненамного мягче, чем в Югославии, – не сегодня-завтра полыхнут те же события, что и здесь.

Грядет время русского национального трибунала. У нас есть с кого и за что спрашивать. За разворованные ресурсы, за униженных соотечественников, за утраченный престиж, за урезанные границы. За хасидское свинство в Ленинской библиотеке. За русскую кровь в Приднестровье. За преданный Ирак. За обворованных стариков. За тотальную ложь в эфире. За все.

Разумеется, встречать эти события надо не с пустыми руками. Югославия же, уместно вспомнить, на сегодняшний день с лихвой наводнена оружием. Так что, видит Бог, нет греха в том, что, минуя таможенные формальности, ушел десяток-другой «стволов» из братской Сербии в не менее братскую Россию. Наверняка те, кто «приделал ноги» этому оружию, сполна отработал его стоимость на ратной ниве.

Около полуночи въехали в Белград. Внешние приметы страшной войны в городе отсутствуют. Патрулей, военной техники, людей в форме на улицах не видно. Распахнуты двери ресторанов и кафе. Маячат у входа в отели «жрицы любви». Масса целующихся парочек и праздношатающихся стильно одетых парней явно призывного возраста.

Автобус поплутал по переулкам в старой части города и остановился у дома, не имевшего в своем облике ничего примечательного. Здесь чернобородый гигант вышел. К великому нашему удивлению, за ним последовали наши «отцы-командиры». Как будто сутки тому назад кто-то специально тащил их за язык обещать, что они не просто доставят нас до места, но и воевать будут вместе с нами. Похоже, роль Юры и Жени во всей этой эпопее как раз и заканчивалась передачей нас кому-то в Белграде с рук на руки. На прощание они заверили, что дни, потраченные на дорогу, непременно войдут в контракт и будут соответственно оплачены. В сказанное верилось мало…

Утром мы в пункте назначения. Город называется Вышеград. Расположен в гористой местности. На берегу быстроводной реки. Река Дрина. Название знакомо. Когда-то курил (в начале семидесятых) сигареты с таким названием, а совсем недавно случайно услышал сербскую песню, в припеве которой несколько раз повторялось название этой реки.

Временно мы устроены на окраине города в двухэтажном коттедже. Оказывается, до войны здесь располагался интернат для слабоумных детей. «В дурдом определили», – пошутил кто-то из наших. В дурдом так в дурдом.

* * *

Днем на солнце жарко. Впору загорать. Ночью в каменном неотапливаемом корпусе чертовски холодно. Плюс масса сквозняков – в комнатах ни одного целого стекла: или выбиты, или продырявлены пулями. Впрочем, стоит ли обращать на подобные пустяки внимание. Никто нас сюда насильно не гнал и курортных условий не гарантировал.

Пришел сербский офицер. На ломаном русском объяснил, что о нашем приезде начальство уже знает, и завтра кто-то из его представителей непременно нас посетит. Оказывается, «завтра» по-сербски «сутра». Что ж, «сутра», так «сутра»…

В свободное время мы бродили по городу. Он невелик, но сильно разбросан. Многие дома, особенно на окраине, разорены. Из путаных объяснений местных жителей поняли, что здесь жили мусульмане. Похоже, хозяев этих ныне пустующих жилищ в свое время отсюда не очень вежливо «попросили». Война есть война. После того как мусульмане и хорваты явили миру столько примеров зверофашизма по отношению к сербам, иным отношение к ним последних быть не могло. Странно другое. Те, кто отправлял нас сюда, заверяли, что ничего не стоит получить здесь в личную собственность дом с участком. Шикарный жест? Но не эти ли брошенные дома имелись в виду? Тогда ценность предложения весьма сомнительна.

Главная достопримечательность города – мост через Дрину. На мемориальной доске дата: тысяча пятьсот какой-то год. В середине моста стела с плитой, испещренной арабской вязью. Плита основательно заляпана краской из аэрозольного баллончика. Видимо, здорово насолили здесь мусульмане сербам, если все, что с ними связано, вызывает жестко негативное отношение.

Неподалеку от моста – православный храм. Скромный, белый. Совсем как в российской глубинке. Где-нибудь на Тульщине или Тамбовщине. В храм, конечно, зашли. Шла утренняя служба. Удивил голос священника – чистый, густой, сильный. Непривычно было видеть в храме женщин в джинсах, с непокрытыми головами. Оказывается, здесь так принято. Запомнилась и трехцветная – под сербский флаг – закладка в священной книге у батюшки. Выходит, здесь церковь куда ближе к насущным национальным проблемам, чем у нас.

При храме – небольшое кладбище. Бросается в глаза обилие свежих могил. Еще одна примета близкой войны. На крестах, еще пахнущих смолой, – даты рождения и смерти. Возраст погибших колеблется от двадцати до пятидесяти с хвостиком. Сербам есть что защищать, и эта война для них – народная, отечественная.

На трех крестах русские фамилии. Я переписал их в блокнот: Неменко Андрей, Ганиевский Василий, Котов Геннадий.

Свежие могилы соотечественников настроения, разумеется, не прибавили. Судьба. Молодые люди уехали от семей, от близких, от любимых. За тысячу километров, чтобы помочь людям и стране, об истории и проблемах которых наверняка имели весьма смутное представление. Вышло, что поехали сюда, чтобы остаться здесь навсегда. Родственники и друзья сюда не придут, не покрошат крашеных яиц в Пасху, не положат яблок на Яблочный Спас, не сметут снег в канун Нового года. Кто даст гарантию, что нас не ждет такая же судьба? Мрачно…

Вечером выяснилось, что в соседних корпусах «дурдома» живут еще несколько русских. Питерский парень Игорь Т. С месяц назад его ранило в ногу. Ранение сложное. Что-то с коленной чашечкой. Нога не сгибается. Парень едва передвигается. Игорь не сетует, не жалуется, но из его рассказа ясно, что в госпитале ему было оказано только что-то вроде первой, самой примитивной, помощи. Лечить ногу придется на Родине. Но как туда попасть? В одиночку дорога ему не по силам. Игорь ждет попутчика, с чьей помощью можно добраться до Белграда, а оттуда – до Москвы. Другой русский, Евгений С., тоже из Питера. Тоже после ранения. Возможно, история мировой полевой хирургии уже знает подобные случаи, но нам, в большинстве своем гражданским людям, обстоятельства этого ранения показались почти фантастическими. Пуля мусульманского снайпера, войдя в щеку, выбила несколько зубов и вышла наружу через другую щеку. Сейчас следы от пули на щеках уже едва заметны.

Довелось познакомиться с третьим соотечественником, обитающим в «дурдоме». Это – Саша Щ. И сербам, и нашему брату-добровольцу он известен под колоритной кличкой Граф. Родом откуда-то из Сибири. Гражданская специальность – повар. К военному делу отродясь никакого отношения не имел. Даже не служил в армии. Зато здесь, в Югославии, быстро выделился среди русских добровольцев организационными способностями, сколотил мобильный отряд из нескольких десятков сорвиголов, на счету которого немало смелых, грамотно спланированных операций. Видно, природа щедро наделила Сашку полководческим талантом, и дремал тот талант в человеке, пока обстоятельства его не разбудили. Для сербов Граф – едва ли не национальный герой. «О, Граф», – восклицают они и, восхищенно округляя глаза, цокают языками. Воевать Сашке определенно нравится. Но воюет он не ради войны, а ради правого дела. Граф прекрасно ориентируется в нынешнем хитросплетении политических интриг на Балканах, знает истинную цену «нового мирового порядка», осведомлен о роли международного масоно-сионского капитала. Однако от ура-патриотических, шапкозакидательских настроений Граф далек. В самом конце разговора, гася сигарету о край приспособленного под пепельницу осколка мины, он чертыхнулся и неожиданно заключил: