Текст книги "Что я видел"

Какая кухня на пароходе

Бабушка сказала, что это ничего, что я спать буду. Зато мы сейчас пойдём кухню смотреть. Гриша бабушке сказал, что надо кухню смотреть. И сказал, что у них три кухни. И там всё время жарят.

Мы с бабушкой пошли по лестнице вниз, там тоже была палуба. Только загородка кругом не из решётки, а как забор. И там было много людей. У них были узлы и всякие мешки, и они на них сидели и курили папиросы. И все говорили очень громко. Бабушка сказала, что им недалеко ехать и они скоро будут выходить, а потом другие будут приходить. И тоже ехать. Там была одна каюта. У неё двери не было, а просто загорожено досочкой. А там чай дают. И баранки. И яблоки. И ещё рыбу. Я стал бабушку просить, чтобы она мне купила такую рыбу. А бабушка сказала, что эта рыба очень солёная и я её есть не буду. Бабушка только купила мне два яблока.

Потом была ещё дверь, и там был дядя, очень толстый. Весь в белом, и на голове у него – белая шапка, как пузырь. В этой каюте плита, только не как у нас дома, а вся железная. На ней кастрюли стоят, большие, как вёдра. И ещё сковородки. Бабушка сказала, что это кухня и дядя-повар. Он варит обед, и ему очень жарко. Оттого он такой красный.

Дядя-повар увидал меня, что я гляжу, подошёл к самой двери и говорит:

– Ты что на обед хочешь? Пирожное, наверное, на обед хочешь?

А я сказал:

– Не хочу пирожного.

А повар сказал, что я молодец. И чтобы я ел на обед рыбу с картошкой. И что он очень вкусную сделает, лучше даже пирожного.

Бабушка сказала, что мы непременно попросим рыбу.

Повар вдруг испугался и побежал к плите. Он закричал:

– Ой! Ой! Котлеты горят!

Я стал смотреть, как горят. Бабушка мне сказала, что это значит – очень зажарились, а никакого огня не будет. Я думал, что как пожар. Потом мы с бабушкой над этим всё смеялись: котлеты горят!

Пристань

Вдруг пароход загудел. Все люди встали и начали мешки подымать. Колёса перестали шлёпать, и пароход стукнулся так, что я чуть не упал, и бабушка тоже. А одна тётя совсем упала и корзинку уронила, и сама засмеялась. Это потому, что пароход в пристань стукнулся.

Мы к пристани пришли. И все стали выходить.

Матрос Гриша кричал:

– Успеете! Успеете!

А они всё равно толкались.

Один маленький мальчик заплакал: его затолкали. Гриша как схватит его и сразу наверх поднял. Потом его маме отдал. Бабушка говорила, зачем мама его на руки не взяла. А эта мама ей сказала, что у ней две корзинки и она не может взять мальчика.

Гриша сказал:

– Давайте корзинки. А мальчика берите на руки.

Гриша понёс корзинки, а тётя – мальчика. Мальчик не стал больше плакать. Потом Гриша увидал меня и говорит:

– А ты, Алёшка, дальше едешь?

Бабушка сказала, что нам ещё далеко-далеко.

И мы потом долго ехали на пароходе, и был через реку мост. Он шёл сверху. А мы проехали внизу, как будто в ворота. Потому что мост был очень высоко. По этому мосту поезд шёл.

Я видел, как паровоз пар пускал и свистел. Только пароход громче свистит.

Как мишку купали

Я хотел бросить мишку в воду и чтобы его потом спасли, как мячик, а бабушка сказала, что его спасать не будут. А что он сначала поплавает, а потом намокнет и утонет. А я всё-таки просил.

Бабушка достала много верёвочек и их связала, и сделалась очень длинная верёвка. Потом мы мишку привязали очень-очень крепко. И стали через загородку спускать его в воду.

Все люди смотрели, что мы делаем. А бабушка говорила, что мы мишку купаем. Мишка совсем не тонул. А только по воде кувыркался и прыгал. Пароход его очень скоро тянул. Потом мы его вытащили. Он был мокрый, только не очень. И все смеялись, что мишка купался. И говорили, что теперь меня надо привязать на верёвку и тоже пустить в воду. А я не боялся, потому что они шутят.

Как мы к капитану ходили

Ночью бабушка меня разбудила и одела. Сказала, что сейчас пароход придёт к пристани и мы выйдем и поедем по железной дороге, и опять сядем на другой пароход. На том пароходе мы приедем в Киев. А сейчас надо идти прощаться с капитаном и с Гришей. Мы пошли к капитану в каюту. Бабушка постучала и сказала:

– Товарищ капитан!

А он оттуда ответил:

– Кто там? Войдите.

И открыл дверь.

У капитана целая комната. На стене – карточки, и на одной карточке был пароход. А на другой, кругленькой, были мальчик и девочка. Капитан сказал, что это его дети. И что мальчик с ним ездил, только прошлый раз. Я мог бы с ним играть. Потому что ему пять лет. Потом капитан подарил мне карточку с нашим пароходом и спросил меня, как пароход называется.

Я сказал:

– Знаю, «Партизан».

Капитан говорит:

– Ну, значит, молодчина.

А бабушка сказала:

– Прощайте, мы сейчас выходим.

А я рассказал, что мы купали мишку, и сказал, что я тоже буду капитаном. И мы с бабушкой пошли искать Гришу. Мы с ним стали прощаться. А он говорил, что не надо. Что он нам непременно вещи вынесет.

И меня посадит на автомобиль, чтоб ехать на железную дорогу.

Мне очень не хотелось уходить. Я хотел плакать. Бабушка сказала, чтоб я не плакал и даже чтоб не начинал. Гриша будет смеяться и скажет: рёва. А если рёва, то всё равно капитаном не буду. А чтоб лучше я спел чего-нибудь.

Я ничего не стал петь.

А тут пароход зашатало.

Значит, мы приехали и толкнулись в пристань. Бабушка ушла.

А потом пришёл Гриша, завязал поясом чемоданы да прямо через плечо повесил. Гриша меня за руку взял. Он очень сильно взял.

А я не сказал, что больно.

Я спросил:

– А бабушка на автомобиле?

Гриша сказал:

– На извозчике.

И как пошёл, прямо со всей силы. И прямо на пристань и потом прямо по мостику, и там бабушка. Она на извозчике сидела. Бабушка меня посадила рядом. А потом Гриша вещи наши поставил и потом ещё сказал:

– Ну, прощайте!

И стал с бабушкой прощаться.

А бабушка закричала:

– Ой, милый, руку поломал!

А Гриша не поломал. Он очень крепко взял, оттого что он очень сильный.

Гриша сказал:

– Ах, извините, бабушка.

А потом Гриша взял меня и поцеловал и опять меня посадил и говорит:

– Ну, прощай, Алёшка! Смотри, будь капитаном.

И шапкой нам Гриша махал.

А мы на извозчике поехали на вокзал.

Днепр

Потом мы ехали по железной дороге и опять на другом пароходе, по реке.

Бабушка сказала, что это очень большая река. Называется Днепр. И что около самой реки будет большой город. Это и будет Киев. Там очень хорошо. И там живёт бабушка. В Киеве, бабушка сказала, есть такие комнаты, и там можно всякую игрушку взять и поиграть. А когда не захочется, отдать назад, и тебе другую игрушку дадут. И так можно много-много раз. Сколько хочешь. И ещё в Киеве есть такой дом, куда все дети приходят, и там очень интересно.

И мы с бабушкой туда пойдём, и, может быть, мне там дадут ружьё. И я буду ходить и петь.

Большие мальчики там делают самолётики, которые сами летают. И что я потом буду делать тоже самолётики.

Мне очень захотелось, чтобы скорее был Киев.

И я всё глядел вперёд и кричал:

– Бабушка, вон Киев!

А бабушка всё говорила, что это не Киев, а деревня. И что там в садах растут вишни. И яблоки. И ещё груши и сливы. И мы потом будем из слив варить варенье.

Вдруг один дядя закричал:

– Смотрите, смотрите: невод!

И все стали смотреть на берег. Мы с бабушкой тоже стали смотреть.

Все кричали:

– Невод! Невод!

А там на реке была большая лодка, красная, и я думал, что эта лодка – невод, и сказал:

– Какой красный невод!

И все стали смеяться.

Бабушка мне сказала, что невод – это не лодка, а сетка. Она большая. Её кидают в реку, а потом тянут к берегу и сгребают рыбу. Я хотел посмотреть, как сгребают, но мы уже проехали. Я только видел, что там, на берегу, много людей.

Бабушка сказала, что это ничего, что мы проехали. В Киеве есть невод ещё лучше, и мы с бабушкой пойдём смотреть, и я увижу, какие рыбы всякие бывают в реке. И есть рыба щука. Она может так укусить, что даже может палец откусить. И она маленьких уток, совсем маленьких, которые ещё утята, тоже хватает. И съедает. И всяких рыб тоже глотает. Только раков не может глотать. И что мы пойдём смотреть на невод и что мне покажут щуку.

Мы с бабушкой обедали, и я ел куриную ножку.

Один дядя посмотрел в окно и сказал очень громко:

– Ого-го-г-о-го! Уже Киев видно!

А я не хотел есть, а хотел, чтоб посмотреть Киев. Бабушка сказала, что ещё далеко. А я всё равно не стал есть.

Бабушка вытерла мне руки, и я побежал на палубу смотреть.

Я хотел смотреть, а смотреть не мог. Все хотели смотреть – стали и загородили.

А один матрос увидал, что я хочу смотреть, и сказал:

– А ну, давай пойдём.

И мы как пошли, и прямо на лестницу к капитану. Только не к капитану, а где вёдра стояли.

Там вёдра деревянные стояли. Матрос сказал – они чтоб помогать пожар заливать.

Он сказал мне:

– Держись за вёдра.

А у них ручки из верёвки. Они толстые. Они прямо как железные. Я за эту верёвку стал держаться. А матрос говорит:

– Гляди, вон Киев!

А там всё деревья и немного домов. А потом стало много домов видно. И пароходов всяких много. И лодок очень много. Наш пароход как загудел в гудок, так ведро стало прыгать.

А потом я услышал, что бабушка кричит:

– Алёша! Алёша! Куда ты делся?

А я не делся, я наверху. Я сначала не кричал, а потом крикнул:

– А я тут!

Бабушка всё смотрела, где я. А я наверху.

Я ещё закричал:

– А я тут! А я тут!

И все стали смотреть на меня и смеяться. Бабушка тоже посмотрела.

Бабушка закричала:

– Ну, держись крепче!

Это потому, что загородки не было.

А у меня зато вёдра были. Они в ряд стояли. Там длинная-длинная скамеечка. И в ней дырки большие. А в эти дырки вёдра поставлены. Они ни за что не упадут.

Бабушка ко мне пришла и стала рукой ведро толкать. Думала, оно упадёт.

А оно не упало.

Бабушка сказала, что она боялась, что я упаду.

А я сказал:

– Ха-ха-ха! Это дядя-матрос меня сюда привёл, чтоб я Киев посмотрел.

Я очень хотел увидать бабушкин дом, где мы будем жить.

А бабушка сказала, что его всё равно не видно и чтоб идти мишку прятать и вещи все, и мы пошли в каюту.

А потом пришёл этот матрос и сказал, чтоб мы его ждали. Потому что он придёт и наши вещи вынесет. А что сейчас пристань будет и ему надо идти помогать пароход привязывать.

Потом пароход толкнуло.

Бабушка сказала:

– Ну, приехали.

И все стали топать, все стали выходить, а мы не стали.

Бабушка сказала:

– Не вертись, успеем. Придёт матрос и возьмёт вещи.

А никто не приходил. И матрос не приходил.

Бабушка пошла посмотреть: может быть, он не может прийти, и велела, чтоб я сидел в каюте. Вдруг матрос пришёл.

Он очень скоро схватил наши вещи и всё говорил:

– Пошли, Алёшка, пошли. Я извозчика нашёл.

Мы опять на извозчике поехали.

Мы тихо поехали, потому что вверх. А потом опять скоро, и там улицы и трамваи, только не как в Москве. В Москве они побольше.

И вдруг бабушка закричала:

– Стойте!

И потом сказала:

– Ну, дома.

Дом у бабушки

В бабушкиной квартире

Я стал смотреть, какой дом. А он очень большой. И вдруг пришёл дядя и стал наши чемоданы забирать. А это дядя-дворник. И он говорит:

– Ну як, Марья Васильевна? Ну як там?

А я не знал, что это «як», а потом узнал. Мы с бабушкой пошли в дверь.

А там лестница. Я бабушке говорил, чтоб скорей идти, где она живёт.

Бабушка сказала, что мы сначала пойдём за кошкой. Бабушка свою кошку отдала одной тёте. Чтоб она её кормила. А то бабушка уехала, и кошка одна осталась. Мы пошли по лестнице. Немножко прошли, и бабушка говорит:

– А хочешь, мы наверх поднимемся без всякой лестницы?

А я закричал:

– Я знаю, это лифт! И там дядя-лифтёр с пуговками.

Бабушка сказала:

– А вот и нет лифтёра. Сами поедем.

Мы подошли к дверке. И около дверки были кнопочки, как для звонка.

Бабушка надавила одну кнопочку, и за дверью загудело. А потом что-то щёлкнуло. Бабушка открыла дверь. А там уж лифт стоит. Только совсем маленький. Как будто шкафик. Мы туда вошли. Бабушка закрыла все двери и нажала кнопочку, как будто она не бабушка, а лифтёр. Я думал, ничего не выйдет. А мы поехали. Я обрадовался и стал хлопать в ладоши и кричать:

– Ай, бабушка! Ай, бабушка!

А бабушка нарочно завезла меня на самый верх, а потом немножко вниз.

Лифт остановился, мы открыли дверь и вышли на лестницу и снова двери закрыли. Потом бабушка нажала кнопку около двери, и лифт сам пошёл вниз. В лифте никого не было. Мы с бабушкой позвонили в квартиру, и отворила девочка.

Она закричала:

– Ах, вы приехали! А это, наверное, Алёша.

И сказала, что она сейчас принесёт бабушкину кошку Пуму. Пума очень обрадовалась и стала мордочкой тыкать бабушку в ноги и мурлыкать. Я думал, что она запачканная. А это она не запачканная, это шерсть у неё разными кусками, всякими – чёрными и жёлтыми. Очень смешная. Потом девочка бабушке ключ дала, и мы пошли в другую дверь.

Бабушка говорит:

– Вот тут я живу. Вот посмотри.

А ничего не было видно. Потому что всё было газетами закрыто. Бабушка сказала, чтоб я ушёл – сейчас будет пыль. А я всё равно не ушёл. И мы с бабушкой стали газеты снимать. А я снял газеты и увидел, что это плита. И бабушка сняла газеты. А там за газетами – полка. Это на стене полка, даже две полки. Только они газетами были завешены. А на полках – разные кастрюлечки, и все блестят. И чайнички и кувшинчики. И ещё сковородки и потом мельница, которая для кофе.

Как я плитки боялся

Кошка вскочила на плиту и стала всё нюхать. А там, на плите, была чёрная коробочка, круглая, большая. Только сверху она очень смешная. У ней сверху не крышка, а каменный кружок. А в кружке канавка. Канавка идёт кругом по всей крышке. А сбоку из этой коробочки торчат две медные палочки. А сама коробочка железная. Кошка стала коробочку нюхать.

А я закричал:

– Почему?

Бабушка сказала:

– Опять почему?

А я сказал:

– Коробочка. Почему коробочка?

А потом сказал:

– Бабушка, какая это коробочка?

Бабушка говорит:

– Ага! Вот сейчас увидишь, что будет.

Принесла белый шнурок. У него две белые трубочки на одном конце, а на другом – два гвоздика. Бабушка трубочки надела на коробочку, прямо на палочки, которые из неё торчат. Потом схватила шнурок за другой конец, где у него медные гвоздики, и засунула в стенку. А в стенке были две дырочки.

Я не знал, что будет, и ушёл от плиты и сел на лавку.

Бабушка говорит:

– Ты не бойся, чего ты убежал!

А я скорей стал ногами на лавку и сказал, что я не боюсь, а это чтобы лучше было видно. А там коробочка вся сверху засветилась, и в канавках, на крышке, стало красно, как уголья. Я стоял и смотрел, а подходить не хотел.

Бабушка засмеялась и говорит:

– Это электрическая плитка. На ней можно чай варить, яичницу жарить, молоко кипятить. Иди, – говорит, – посмотри, какой жар.

Бабушка стала над плиткой рукой водить.

Я пошёл смотреть, какой жар. А это в канавках проволочки. И они все стали красные от жару. Бабушка сказала, что это электричество идёт и греет.

И я тоже руку держал над плиткой. И от неё тепло, как от огня. Кошка легла около плитки и не боялась.

Газ

Вдруг в дверь позвонили, и пришла девочка, которая бабушке кошку давала.

Бабушка сказала:

– Ты что, Клавдя?

А Клавдя говорит:

– Я пришла вам помогать.

Бабушка говорит:

– Поставь воду на газ.

Я хотел сказать «почему» и не сказал. И смотрел. А Клавдя подошла к плите, повернула краник и потом в плиту спичкой, прямо сверху. И вдруг в плите как пыхнуло: «Пых!» И даже немножко выстрелило. И там, в плите, загорелся синий огонь. Очень синий. Клавдя поставила сверху большую кастрюлю. Прямо как ведро. Это чтоб воду кипятить.

Я пошёл к плите – смотреть, почему газ.

Клавдя стала говорить:

– Ага, вот и не знаешь, какой газ! А он по трубочке идёт. Захочу вот – хоп!

А я говорю:

– Какой хоп?

А Клавдя краник закрыла, огонь чуть хлопнул и погас.

А потом Клавдя говорит:

– А сейчас я захочу, и – хоп!

И опять краник повернула и зажгла спичкой. И снова пыхнуло, и загорелся синий огонь.

Клавдя опять сказала «ага». Она всё – «ага».

– Ага, у вас такого нету. Ага, у вас дрова жгут. Ага, у нас электрическая печка.

Я сказал:

– И не ага, не ага! И у меня мячик есть. Как лепёшка.

А Клавдя сказала:

– Ты его раздавил, потому и лепёшка. Ага!

А я стал говорить:

– Не ага, не ага…

Бабушка сказала мне:

– Перестань сейчас же!

А потом сказала Клавде:

– Смотри, Клавдя, уже кипит. Сними кастрюлю и потуши газ и плитку электрическую.

Клавдя сняла кастрюлю и опять краник закрыла, а я хотел, что пусть знают, что я не боюсь: я подбежал к плитке электрической и стал дуть, чтоб потушить. Она не тухла и всё равно была красная.

Клавдя, противная, стала хлопать в ладоши и на ножке прыгать и кричать:

– Ага! Ага! Ага!

И потом пальцем стала показывать. И ещё кричать и петь:

– Вот смотрите! Вот смотрите! Как он дует! Не задует! Ай-ай-ай! Ага!

Ага!

Я ещё дунул со всей силы и заплакал. И к бабушке скорей побежал. И стал плакать ещё больше, зачем плитка не тухнет и Клавка дразнит. Бабушка мне сказала, чтоб я стал на табуретку и чтоб я рукой взял за шнурок, где он в стенку воткнут. И чтоб дёрнул. И тогда плитка потухнет.

Я немножко боялся, а всё-таки полез. Клавка хотела раньше меня дёрнуть шнурок. А я скорей сам дёрнул. Шнурок так и вылетел из стенки. Там у него на конце чёрная коробочка. Из неё два гвоздика торчат. Они так из стенки и выскочили, как я за шнурок дёрнул. Я посмотрел на плитку. Она ещё немножко красная была, а потом потухла.

Я Клавке сказал, даже закричал нарочно:

– Ага!

А бабушка говорит:

– Теперь вставь обратно, как было.

Я стал эти медные гвоздики вставлять и не мог попасть в дырочки. Я потому не мог, что Клава всё хотела вырвать. А бабушка ей не дала. Бабушка сама взяла мою руку и моей рукой вставила эти гвоздики в самые дырочки. И плитка опять загорелась. А потом я сам вынул обратно, и плитка потухла.

Я тоже говорил Клаве:

– Ага! Ага!

И зажигал и тушил. Бабушка сказала, что это штепсель, где дырочки. А где гвоздики медненькие, это вилка.

Я сказал:

– Ха-ха-ха! Вилка! И вовсе не вилка! И совсем не вилка! А просто рожки.

И стал говорить:

– Рожки! Рожки! Рожки!

Клава кричала:

– А вот вилка! Вилка! Вилка!

Бабушка сказала:

– Фу, гадость какая! Слезай сейчас же с табуретки.

А потом сказала Клаве:

– А ты не егози. Большая, а такая глупая.

Клавдя достала с полки кастрюльку. Она была очень чистенькая, прямо как серебряная. У ней внизу торчали две медненькие палочки. Клавдя сказала, что она нальёт в кастрюльку воды и поставит кастрюльку на стол, а не на плиту, и вода сама закипит.

Я спросил бабушку:

– Правда?

Бабушка сказала, что правда.

А только вода не сама закипит, а потому что под кастрюлькой внизу плитка электрическая навсегда приделана. И если шнурок электрический провести, как вот к плитке, так вода закипит. Потому что плитка там разогреется, а вовсе не сама.

А всё равно я хотел, чтобы вода закипела и чтоб не на плите, а на столе. Потому что я думал, что она, может быть, и не закипит. Я сказал Клавде: пусть нальёт воды и пусть на столе закипит. А Клавдя стала кричать:

– Не верит! Он не верит!

Она скорей схватила кастрюльку и налила воды. И шнурок провела от кастрюльки к дырочкам, которые на стенке. Я залез на табуретку, чтоб смотреть, как на столе вода закипит в кастрюльке. Она сначала не кипела. И я всё пальцем пробовал её тихонько. Вода потом стала теплей. А потом совсем стала тёплая, и я не хотел палец туда макать. Потом пошли пузырьки, и Клавдя стала кричать «ага» и стала мне нос показывать, только чтоб бабушка не видала. Бабушка опять сказала:

– Не егози! И выдерни шнурок.

Клавдя не стала егозить. Мы пошли с ней снимать газеты, которые у бабушки в комнате.

Мы как сняли все газеты со стенок, так там у бабушки на стенках всё картинки, картинки. Только не картинки, а они ниточками вышиты. Гуси идут, а мальчик их веточкой подгоняет. И гуси все белой ниточкой вышиты, а трава зелёной ниточкой. У мальчика рубашка тоже из ниточек и глаза тоже.

А потом один дядя на лошади сделан.

Клавдя сказала, что это Ворошилов. Бабушка сказала, что он самый главный военный.

Потом был коврик. Весь из ленточек. Он на стенке висел. И ещё коврик.

Только поменьше. Он на столике лежал, и на нём всякие цветы были нашиты из разных тряпочек: красные, жёлтые и маленькие синенькие.

Клавдя говорит:

– Это не коврик, а скатерть. Это я сделала.

А я сказал, что вовсе не она, а это бабушка всё сделала, и потому комната такая красивая. Как будто в саду. Даже ещё красивей.

Мы с Клавдей стали кричать, потому что я говорил, что «бабушка», а она говорила, что «не бабушка», а «девочки», и что она больше всех шила, и что она самая главная, и она скатерть сделала и все цветы.

Как мы руки мыли

А газеты мы всё равно убирали, и Клавдя вытирала стол. Вдруг бабушка пришла и сразу постелила на стол скатерть. Только простую, белую. И поставила на стол очень большую яичницу. И сказала, чтобы мы с Клавдей шли мыть руки. А руки мыть очень было смешно, потому что из одного крана бежит горячая вода, а из другого холодная. Можно дырочку в раковине закрыть медной пробочкой и напустить в раковину воды. А это не раковина, а умывальник. Он фарфоровый и очень чистый. В нём можно сделать какую хочешь воду. Мы с Клавдей сделали тёплую. А потом пустили горячей и стали держать – кто скорей вынет руки. Рукам стало совсем горячо.

А бабушка всё равно слышала, что мы делаем.

Пришла и говорит:

– Не выдумывайте глупостей! Ошпариться захотели!

Я руки поскорей вытянул, потому что всё равно очень горячо. Они стали красные-красные. Я говорил «шпариться» и смеялся.

Бабушка говорила:

– Ну, ладно. Садитесь за стол.

Мы стали есть яичницу. И я сказал, зачем Клавдя врёт, что она скатерть сделала и все цветы пришила, и сказал, что всё это бабушка сделала.