Текст книги "Я родом с Урала"

Глава 4
Детство продолжается

Все мы родом из детства. Антуан де Сент-Экзюпери

Год школы был насыщен разными событиями. Я ходил в гости к Загуменновым, там жили моя ровесница Нинка, на год старше – Васюшка (Василиса) и их младший брат Толик. У них я увидел игрушечных лошадку и корову из папье-маше. Они были как живые, только маленькие. Как я завидовал их владельцам!

Но потом мне пришлось восхищаться еще больше. Я познакомился с моим одногодкой, Витькой Ерпыловым. Жил он через дом от нас, за Савенковыми. Отец его был большой начальник – заведующий райпотребкооперации. Так вот, Витька однажды пригласил меня. в гости и показал целый ящик игрушек. Я был поражен их количеством и качеством.

У меня магазинных игрушек не было ни одной. Играл я с тем, что сам мог сделать. Например, игрушечный домик в огороде. Кораблик или птичку из бумаги. Делал сам и запускал воздушных змеев. Для их изготовления нужно немного: лист бумаги, клей, пара лучинок, тряпка на хвост и катушка ниток. Летали они классно.

Кроме игрушек, скучать не давали собаки. За время моего детства их у нас было несколько. Первая, которая мне нравилась, была ученая собака Валька. Ее привез к нам Николай. Она выполняла различные команды: «ищи», «ко мне», «лежать» и т. д. После нее у нас были другие собачки. Их всех мы называли Тузиками. Все были небольшие. С ними я баловался, то есть просто бегал и прыгал. Один из Тузиков любил ходить с нами за ягодами. Он находил полянку с ягодами и начинал их есть, сопровождалось это громкими щелчками. Мы бросались на этот звук. А если подходили чужие, Тузик их не подпускал.

Жили у нас и коты. Во время войны летом они переходили на самообслуживание. Один старый, рыжий кот на все лето уходил из дома, а зимовать возвращался.

В 1937 году в центре Кочкаря на стене амбара появился большой плакат о новой Сталинской конституции. К тому времени я уже немного умел читать. Любовь к чтению привила мне мама, она мне много дней читала книгу «Робинзон Крузо». А бывало, что мне читали старшие братья. Однажды я их удивил. У нас была книга французского писателя Мопассана с картинками. Подписи к картинкам я запомнил, а потом «читал» их на удивление окружающих. Потом я научился читать по-настоящему. Пользуясь тем, что у нас в Кочкаре в библиотеке работала моя сестра Поля, я еще дошкольником стал ходить в библиотеку и брал книги. Свою первую книгу я запомнил – «Морозко». О том, как падчерица уронила ведро в колодец, мачеха заставила ее спуститься за ним. Там она встретила деда Морозко, который за трудолюбие. и доброту наградил ее сундуком с драгоценностями.

Наблюдая за игрой братьев в шахматы, я запомнил правила. Позже я просил Виталия поиграть со мной, он меня легко обыгрывал, я снова просил. Чтобы отвязаться от меня, он говорил: «Вычисти мне ботинки» или «Расставь шахматы», и я выполнял его команды… А потом, уже взрослым, я его легко обыгрывал.

Из других игр помню лапту, бабки, прятки, догонялки. Играть в лапту собирались девчонки и мальчишки из соседних дворов. Играли прямо на улице. Движения автотранспорта в ту пору не было. В бабки играли возле нашего дома. Бабка – это таранная кость надкопытного сустава коров, овец, коз. Их расставляли и бросали по ним битой. Когда была мелочь, то играли на деньги. Монеты клали под одной бабкой, в одну бабку было попасть труднее. Но я играл довольно удачно. По крайней мере, запасы бабок на полатях у меня не иссякали.

Надо учесть, что в то время мир развлечений был значительно уже, чем сейчас. Электричества у нас не было. Помню, как я восхищался, когда бывал на Пласту у тети Марины и там включали электрическую лампочку, при этом яркий свет заливал комнату. До 1940 года радио у нас не было. Мы с мамой ходили куда-то в гости и слушали радио. Это был, как я сейчас понимаю, детекторный приемник – чудо техники того периода.

Изредка в Кочкарь приезжала кинопередвижка. Кино было немое и шло оно по частям. Когда часть заканчивалась, включали свет, заменяли просмотренную киноленту на новую, и фильм продолжался. Ребятня обычно устраивалась на полу между первым рядом и экраном. Кинотеатром служила церковь, которая перестала функционировать где-то в начале 1930-х годов. Но меня и Юру успели покрестить в ней. О разграблении церкви я узнал по треугольным стеклянным палочкам, которые появились у мальчишек. Призмы эти использовались. в церкви для украшения люстр. Они расщепляли луч света на цвета радуги, и наблюдать это дома было очень интересно. Кстати, в то время я играл в церковь. Двери в горницу я представлял входом в церковь, украшал комнату упомянутыми призмами, а сам я исполнял роль попа. Смутно запомнил кинокартину о Петре I. Там показывали войну, как церковные колокола переплавляли на пушки.

Глава 5
Перед войной

– А где я могу найти кого-нибудь нормального? – Нигде, – ответил Кот, – нормальных не бывает. Ведь все такие разные и непохожие. И это, по-моему, нормально.

Льюис Кэрролл, «Алиса в Стране чудес»

В 1938 году мне исполнилось семь лет, и я пошел в школу. В классе я оказался младше всех, так как в школу тогда принимали с восьми лет. Был теплый солнечный день. В школу меня отвела мама. До школы было около километра, и идти надо было через все село. Учительница у нас была Анна Константиновна Жукова, наша однофамилица. В первый день пришлось писать в тетради какие-то палочки. В общем, в школе мне понравилось. Несмотря на мой подвижный характер, учительница ко мне относилась хорошо. Однажды я углем нарисовал себе усы и в таком виде явился на урок, но больших последствий это не имело. Учился я в начальной школе легко, домашние письменные задания выполнял на переменах, а устные запоминал на уроке. В школе я впервые выступал в качестве артиста. На. Новый Год в школе была елка. Мне было поручено. исполнение песни, да еще с приплясыванием:

 
Жили у бабуси
Два веселых гуся,
Один серый, другой белый,
Два веселых гуся.
 

Еще один Новый Год я встречал в семье Витьки Ерпылова. У него была роскошная елка, много игрушек, угощение. Мы же дома елку ни разу не устраивали – бедные были.

1937 и 1938 – годы массовых репрессий. О них мне почти ничего не запомнилось. Помню, в каком-то учебнике старших братьев был помещен портрет Бухарина, у которого кто-то чернилами нарисовал усы и закрасил глаза. Краем уха я слышал, что заведующий детским садом в Кочкаре оказался «врагом народа», а начальник почты Койнов застрелился. Хотя, может быть, моду на самоубийства породили поэты С. Есенин и В. Маяковский.

А женитьба Поли и Миши произошла так. Миша – сотрудник районной газеты – поселился у нас на квартире. Он настойчиво предлагал Поле выйти за него замуж. Сам он был маленьким, щупленьким, да еще и татарином. Поля отказывала. Наконец Миша сделал решительный шаг. Днем за баней в 10 метрах от дома он установил ружье. Патрон был заряжен дробью. К спусковому крючку он привязал шнурок. После выстрела весь заряд дроби попал Мише в грудь. Он упал, залитый кровью. Выстрел услышали. Мама где-то нашла грузовик, и Мишу увезли на Пласт в больницу. Там его спасли, хотя часть дробинок осталась в груди на всю жизнь. В итоге Поля с Мишей поженились и прожили долгую жизнь вместе. Они меняли места жительства, но в пределах Челябинской области. Правда, детей. у них не было.

У Поли и Миши я частенько гостил. Помню, они снимали квартиру на Пласту. К тому времени в Кочкаре уже появилось радио, и у нас дома на стене висела «черная тарелка», из которой мы узнавали о новостях. В то время. началось освоение Арктики, и экспедиция Папанина дрейфовала на льдине в Северном ледовитом океане. Мимо Полиной квартиры вечером проезжали машины, свет их фар скользил по стенам и полу. Я воображал, что это льдины.

Однажды, перед Новым Годом, Поля с Мишей ушли в гости и оставили мне мандарин. Я отламывал дольку, сосал ее и распевал пиратскую песню из книги «Остров сокровищ»: «Ох-хо-хо, сундук мертвеца и бутылка рому». А бутылкой рома у меня была долька мандарина. Значит, к тому времени эту книгу я одолел. На Пласту Поля работала все также, в библиотеке, и я у нее бывал и брал книги. А еще я в это время записался в школьную библиотеку в Кочкаре. Из нее среди прочих книг мне запомнились «Сказки дядюшки Римуса». о Братце Кролике и Братце Лисе.

В 1939 году материальное положение у нас улучшилось. Кроме пенсии, нам помогали Виктор, Поля и Николай. Приезд Виктора был для нас праздником. Он любил пыль в глаза пустить. От него у нас на полатях осталась буденовка. В 1940 году после финской войны он привез пистолет «Браунинг». Так как этот пистолет был нелегальным, то Виктор его спрятал в яме, расположенной между Кочкарем и Пластом. Позже во время войны я извлек его из тайника, но он заржавел, затвор не действовал, и он где-то затерялся.

Книги развили у меня интерес к поискам кладов. Район поисков я ограничил нашим подворьем. Улов был довольно приличным. За наличником над окном в доме я нашел купюру в 100 рублей – «екатериненку». Раньше на нее можно было купить 2–3 коровы. В амбаре валялось отцово седло, но седлать было некого. Роясь в старом навозе, я нашел казачью саблю, но заржавевшую и непригодную для рубки. Как с ней казаки обращались, я узнал из папиного устава по джигитовке. В нем были интересные рисунки, изображающие казака с саблей на коне в различных позах. В кладовке я обнаружил винтовку – берданку, видимо, тоже от отца осталась. Она была не ржавая, но также непригодная к использованию. Там же в кладовой были различные старинные вещи: прялка с колесом, большие весы, подвешенные к потолку, и два места для взвешиваемого груза и гирь. И сами гири, от мелких до двухпудовых. Позже, в войну, когда убирали прогнивший пол, обнаружили закопанный сундук. с истлевшим зерном. По словам мамы, его спрятали во время гражданской войны, чтобы белые или красные не забрали. Как М. Шолохов писал: «Белые придут – грабят, красные придут – грабят».

Перед войной я впервые увидел самолет. Сначала я увидел, как он пролетал над Кочкарем. Мальчишки прыгали и орали: «Аэроплан, аэроплан, посади меня в карман! А в кармане пусто, выросла капуста!». Потом разнеслась весть, что самолет приземлился километрах в двух-трех от Кочкаря. Он прилетел на борьбу. с саранчой. Все бросились к нему. Это был по-теперешнему обыкновенный «кукурузник». Утолив свое любопытство, все понемногу успокоились.

Любимой игрой у мальчишек в то время была постройка балаганов. Иногда в этих целях выкапывали яму в рост мальчишек, закрывали крышей, оставляя вход. У меня была возможность использовать для игры старые разрушенные балаганы у нас в огороде, в которых жили, по-видимому, мои предки в период строительства дома. Вообще в окрестностях было порядочное количество разрушенных балаганов из самана, дерна или камня. А на Пласту в них жили еще и в первые годы после войны. У меня было еще свое место для игр – «коровьи ямы». Расположены они были метрах в ста за нашим огородом и, видимо, образовались в результате добычи в этом месте каких-то стройматериалов: песка или глины. Подальше на бугре у лесочка была действующая яма, в которой добывали, и мы тоже, белую глину, которая шла на побелку стен в доме. Этот бугор я использовал зимой для спуска на лыжах или санках. Летом я там путешествовал. Нашел там залежи осколков цветных стекол. Если через них смотреть, то окружающий мир преображался. Это было интересно.

В это время (начало войны) мы жили втроем: я, Юра и мама. Я часто общался с Шурой, который жил на Пласту у тети Марины. Иногда я навещал его и ночевал там. Один раз мне неслыханно повезло. Я пешком шагал по проселочной дороге на Пласт. Вдруг меня догоняет легковая машина «Эмка», останавливается, и меня приглашают в машину. Я с шиком добрался до Пласта. Машины тогда были большой редкостью. А о том, чтобы прокатиться, я уж и не мечтал. Шура пытался заняться литературным творчеством. Я ему подражал. Но мой писательский талант полностью проявился только в письмах. Виталий в то время учился в Пединституте в Челябинске. Я начал писать ему письма. Писал подробно обо всех семейных и соседских новостях. Ему мои письма нравились. А мне он привез, когда приехал на каникулы, настоящую городскую игрушку – деревянного клоуна, которого я мог крутить на игрушечном турнике.

В то время, и позже, мы пускали квартирантов. Расплачивались они в основном дровами. Один из первых постояльцев у нас был шофером грузовика. Автоколонну (3–4 машины) направили в Кочкарь для помощи колхозу. Запомнил я этого шофера, так как он прокатил меня и других мальчишек в кузове по улицам Кочкаря. Живя у нас, он женился. Во время празднования бракосочетания гости потребовали, чтобы новоявленные муж и жена пошли в баню. Баня была истоплена, и муж изъявил полное согласие. Но жена застеснялась. Выход был найден. Жену отправили в баню одну, а через некоторое время, необходимое ей, по мнению кочкарских кумушек, для снятия одежды, отправили туда и мужа.

Еще одним развлечением были рассказы страшных историй о всякой нечисти. Кстати, я ее не боялся, так как знал место, где она меня не тронет – русская печь. Зимой я на ней ночевал и был спокоен. То, что в каждом доме живет домовой, сомнения ни у кого не вызывало. Этот старичок мог вести себя и по-доброму, и по-худому. Это смотря как ты к нему относишься. Дядя Саня, муж тети Марины, жаловался, что домовой пытался его задушить, спасла его молитва. У нас домовой тоже иногда напоминал о себе постукиванием, шуршанием в подполе (хотя это могли быть и мыши), но до попыток удушения хозяев дело не доходило. Куда опаснее была «двухметровая баба», которая любила по ночам разгуливать по деревне и даже могла заглянуть в окно. Но я, для воспитания смелости, выходил иногда ночью во двор один, смотрел на звезды, нахально справлял малую нужду, баловался с Тузиком.

Однажды я попал в опасный переплет. Днем я гулял за околицей и оказался вблизи кладбища. Оно находилось в пятистах метрах от дома. Вдруг я заметил, что из кладбища вышла фигура в темном халате. На голове, скрывая лицо, надет капюшон. Вместо глаз какие-то прорези. Фигура пыталась приблизиться ко мне, но не на того напала. Без паники, но скоренько я отступил. к лесочку около ямы с белой глиной. Через некоторое время фигура пропала. А кладбища я не очень боялся. После пасхи в родительскую субботу мы с мальчишками собирали крашеные яйца, которые родственники оставляли на могилах умерших.

О кладбище у нас рассказывали еще одну страшную историю. Как-то пластовский мужик ехал ночью мимо кладбища. Вдруг ему показалось, что кто-то там бродит. Он стеганул лошадь, лег в телеге и глаза закрыл. Вдруг кто-то стукнул его хворостиной по ногам. Мужик дернул вожжи, лошадь пошла быстрее, ветка стала бить его чаще. Еле живой он очнулся, когда лошадь остановилась у дома. Удары прекратились. Он встал и увидел, что била его хворостина, которая застряла в спицах. колеса.

Еще один эпизод связан с моим увлечением книгами. Я, уже будучи классе в третьем, взял в школьной библиотеке «Приваловские миллионы» Д.Н. Мамина-Сибиряка. Я был маленький, а книга толстая. Она мне понравилась не содержанием, а ее размерами. Когда я тащил ее по главной улице Кочкаря, я думаю, мне удалось. заинтриговать многих местных жителей. Кстати, книга эта понравилась мне позже, а тогда я с большим трудом ее одолел.

Начитавшись взрослых книг, я решил вести себя по-взрослому. Для этого, как это следовало из книг, надо было иметь любимую девушку. Хотя мне было только десять лет, но Том Сойер уже в этом возрасте влюбился в девочку. Я стал приглядываться к одноклассницам, и мое внимание привлекла Луиза Померанцева. Конечно, в отличие от Тома Сойера, я повел себя более скромно. Я решил любить тайно. Совершенно незачем было объявлять о моем увлечении кому-либо, а тем более самому объекту, то есть Луизе. Я предпочел мечтать. Вот мы бежим в лес и живем там в шалаше, или лучше – в пещере. В лесу мы не пропадем, так как там есть грибы и ягоды. Причем почти все лето. Первыми поспевали ягоды земляники, затем клубники, костяники, вишни. Кроме того, в лесу есть и другие съедобные растения, о чем я узнал из книг. Весной в лесу появляется дикий чеснок, на пригорках растет вполне съедобная «заячья капуста», в речке можно добывать корни камыша, по берегам растут «пиканы» – высокие растения из семейства зонтичных со съедобными молодыми побегами. Наконец, в реках всегда можно поймать рыбу. Мне хотелось узнать, как моя Луиза живет, что делает дома? Я мечтал, что когда-нибудь я загляну к ней в окно.

А между тем я уже начал помогать маме. Из мужиков-то в то время оказался я один. Юра был младше, да и желания работать у него не было. Я уже жал серпом бурьян около дома для коровы, ходил с коляской в лес за хворостом, ремонтировал изгородь у огорода, чистил стайку у коровы и т. д. Запомнились из той поры такие эпизоды. Мы с мамой ходим по склону лога, в котором растет березовый лес. На склоне, покрытом цветущим ковылем, растут стародубки, они уже отцвели, и на них образовались голубые, пушистые шарики, немного колючие – это семена. Небо голубое, тепло, воздух чистый. И я с мамой гуляю, открываю новый для меня, красивый мир. В это время я чувствовал себя счастливым, хотя, видимо, и не понимал этого. Другое приятное воспоминание связано с приездом к нам в гости из Челябинска сестры Миши – Эсмины. Дело было летом, мы с Юрой и с нами Эсмина, легли спать в горнице. на полу, и она нам рассказывала сказку о маленьком мальчике, размером с мизинчик, которого называли «мальчик с пальчик», и который спасал своих братьев. Мы незаметно уснули.

Вообще, я в то время чаще спал один и придумал, лежа перед сном, фантазировать о том, как я убегаю из дома, живу в лесу один, иногда с девочкой, иногда с собакой или с Юрой. С наступлением холодов я спал на печи (прекрасная защита от всякой нечисти) или. на полатях. Помню одно осеннее утро. Я проснулся. на полатях, выглянул и увидел… За окнами и в кухне темно. Кухню освещает только огонь разгорающихся в печи дров. Около печки, стараясь не шуметь, «шишлится» мама. Отблески огня попадают на стекла окон… Я понаслаждался этой картиной и снова заснул.

Глава 6
Война с финнами

Блиц в шахматах – быстрая партия, когда каждому игроку дается обычно от 3 до 10 минут.

Эта война с 30 ноября 1939 по 13 марта 1940 года осталась для меня малозаметной. Радио в доме еще не было. Однажды зимой я с удивлением увидел у хлебного магазина очередь. В то время наше продовольственное положение было отличным. О карточках мы еще не знали. У нас дома была мука. Мама заводила опару, стряпала витушки, калачи и шаньги. Осенью звали Хасана, который забивал очередного бычка от нашей коровы. Мама была абсолютно неэкономной, и первое время мяса у нас было навалом. Часто делали любимое уральское блюдо – пельмени. Для этого сначала в деревянном корытце сечкой рубили мясо, так готовили фарш. Потом лепили пельмени. Моя роль в этом процессе заключалась в раскатывании скалкой небольших сочней, а их уже мама заполняла фаршем и превращала в пельмени. Но, из-за изобилия этого блюда, мясные пельмени я не любил. Вкуснее мне казались пельмени с картофельным пюре или творогом. Потом в голодные военные годы я очень жалел об этом своем извращенном вкусе и ругал себя за дурость, да было поздно.

Другим напоминанием о войне с финнами были письма Виктора, который был на фронте. Меня поразило, что он однажды написал. Он проснулся в блиндаже от тишины, прекратился артобстрел. Виктор служил врачом и в атаку не ходил, но находился в полевом. госпитале, видимо, близко к передовой.

После окончания войны он со своей частью продолжал службу в еще недавно финском городе Сортавала, в Карелии, километрах в двухстах от Выборга. В это время он и уговорил маму с Полей приехать к нему туда в гости. И они поехали в такую даль. По-моему, ими двигало любопытство и меркантильные интересы. Виктор писал, что там было полно брошенных финских домов с вещами, которые нам в Кочкаре могли пригодиться. И мама с Полей поехали по маршруту: Кочкарь – Нижнеувельская – Челябинск – Москва – Ленинград – Выборг – Сортавала.

Мы с Юрой остались домовничать. Дело происходило в апреле. Началась весна, но корова еще находилась в стайке. Надо было топить печь и готовить еду… У нас частенько бывал наш брат Шура, но он был старше меня всего на два года. Активную и действенную помощь оказывали Миша и соседка Тоня Кучина. На долю Тони выпала сложнейшая функция – доить нашу корову. Корова признавала только одну хозяйку – маму, и вначале, при попытке Тони ее доить, наша корова брезгливо и с возмущением пинала подойник задней ногой. Пришлось прибегнуть к маскировке. Тоню одели в мамину одежду, лицо скрыли платком. В присутствии коровы Тоня молчала, чтобы та ее не разоблачила по голосу. И дело пошло.

Наши путешественницы ездили недели три. Они нагрузились финскими вещами, посмотрели в Ленинграде пьесу Горького «Васса Железнова». Полученных впечатлений хватило надолго. Например, маму поразило, что чердаки в финских домах были как жилые комнаты – с полом и окнами. Много разговоров было о театре. Ходили они туда, конечно, под присмотром Виктора. Из привезенного имущества мне запомнилась только кофемолка. Кофе у нас сроду не было, но в войну мы приспособили кофемолку для измельчения зерна из. собранных на полях колосков в крупу. Для этих целей использовали еще чугунную ступку, но в кофемолке процесс шел легче и качественней.

Май 1941 года запомнился небывалым снегопадом. Он прошел 1–2 мая. Снега навалило толщиной до двух метров, и растаял он только числу к 20 мая. Несколько человек, которые на праздник отправились погостить. в соседние поселки, замерзли насмерть.