Текст книги "Ночная птица"

– Хорошо.

– Кстати, а вы поймали того типа, что убил старушку? Ну, прежнюю хозяйку Шака?

– Да, это оказалось легким делом, – с усмешкой ответил Фрост. – Примерно через два часа после убийства он заявился в больницу. Едва держался на ногах от кровопотери. Все его тело было в глубоких ранах от кошачьих когтей.

Глава 8

Фрэнки ждала свою сестру в «Зингари», их традиционном месте встреч дважды в неделю. Перед ней стояли бокал «Пино нуар» от «Рашн Ривер» и порция мидий. Все это составляло ее ужин. В джаз-баре громко играла музыка; мелодия, исполняемая ночным дуэтом из пианино и саксофона, поднималась над гулом голосов. На столике горела свеча. Фрэнки, откинувшись на спинку дивана, разглядывала отражения лиц на зеркальной стене.

Пэм опаздывала. Как и всегда. Но это не имело значения. Фрэнки потягивала вино и погружалась в радостно-возбужденный ресторанный шум. Мидии в чесночном соусе были отменными.

Она проверила свою почту на смартфоне. Бо́льшая часть писем была деловой, поэтому для ответа на них хватало одного-двух предложений. Дополнения к ее статьям, опубликованным в научных журналах. Вопросы коллег. Приглашения на конференции. В последние десять лет Фрэнки выступила почти на всех континентах с докладами о реконсолидации памяти и была достаточно известным специалистом в своей области, однако славе неизбежно сопутствовало участие в дискуссиях. Многие маститые ученые категорически не соглашались с этической стороной ее метода и фактически развязали академическую войну, стремясь дискредитировать ее.

Фрэнки это не беспокоило. Главным для нее был результат лечения.

Слава психиатра имела и другие, довольно странные побочные эффекты. Каждый вечер, просматривая сообщения в электронном почтовом ящике, она находила письма от обычных людей. Безобидные. Или полные отчаяния. Но приходили и такие, из которых так и сочилась ненависть. Она научилась игнорировать их.

Глотнув вина, Фрэнки открыла одно из таких писем:

Ты играешь с Богом. Ты попадешь в ад, и я молюсь за твое спасение.

Она стерла письмо вместе с другими такого же содержания. Письма от людей, прочитавших ее книгу и желавших поделиться с ней своей историей, тем, как болезненные воспоминания отравляют им жизнь, Фрэнки сохраняла. Помощи хотели многие, и на эти письма она сможет ответить завтра утром из кабинета.

Из всех писем неоткрытым осталось одно. Строка «Тема» была пуста. Посмотрев на время и дату, Фрэнки поняла, что письмо упало в почтовый ящик всего пять минут назад.

Открыв сообщение, она увидела всего одну строку:

Помнишь меня?

Больше ничего в письме не было. Ни подписи. Ни приложения. В адресе отправителя значилось:

thenightbird[5]5
  Ночная птица (англ.).


[Закрыть]@gmx.com

Фрэнки озадаченно нахмурилась. Почему-то это письмо взбудоражило ее сильнее, чем другие. Врач не могла объяснить, в чем дело. Ведь она получала и более мерзкие послания от совершенно незнакомых людей. А здесь ничего особенного нет. И все же…

И тут она поняла, что обеспокоило ее. Письмо пришло на ее домашний адрес, а не на рабочий, который был указан на сайте. Домашний адрес был исключительно личным. Фрэнки давала его только родственникам и друзьям, и еще очень ограниченному кругу пациентов, которых относила к группе риска из-за сохранявшейся у них склонности к самоубийству. Ее смартфон был запрограммирован так, что даже на тихом режиме раздавался громкий сигнал, уведомлявший, что на домашнюю почту пришло сообщение.

– Что-то смешное прислали?

Фрэнки подняла голову. Ее любимый официант, Вирджил, склонившись над столом, взял бутылку с вином. У него были роскошные белоснежные волосы, лежавшие крупной волной, – предмет зависти многих женщин. Темные глаза лукаво блестели, на губах постоянно играла улыбка. Высокий и стройный, он был одет в черную рубашку и черные брюки.

Фрэнки отложила телефон. Уровень заряда был в красной зоне, поэтому она достала портативный аккумулятор и подсоединила его.

– Опять кто-то молится о моей душе.

– Ну нам с тобой нужна вся возможная помощь, – сказал Вирджил. – Если Богу станет скучно, я обязательно окажусь в списке на муки. Поэтому то и дело проверяю небо на наличие вспышки молнии.

– Вирджил, это Калифорния. Если наступит пора мучений, то это будет землетрясение.

Официант развел в стороны длинные руки:

– Ты уже чувствуешь? Земля дрожит?

Фрэнки рассмеялась. Вирджилу всегда удавалось развеселить ее.

– Еще вина? – спросил он.

– Обязательно.

Вирджил наполнил ее бокал, причем, как всегда, щедро. Фрэнки была постоянной клиенткой и давала хорошие чаевые. Когда бы она, или Пэм, или Джейсон ни появлялись в ресторане, их столик всегда обслуживал Вирджил, и остальные официанты не возражали против этого. Он был типичным для Сан-Франциско тусовщиком, всегда жаловался на нехватку денег и напивался до бесчувствия со своими друзьями-геями. Формально Вирджил был бездомным, однако ничто не могло лишить его хорошего настроения, и Фрэнки восхищалась этим его качеством. Он служил доказательством того, что можно жить за счет доброты абсолютно чужих людей.

– А где твоя сестра? – спросил Вирджил.

Фрэнки уже собралась было ответить, но тут у нее за спиной прозвучало:

– Я здесь! Я здесь!

Пэм шла к столику через веселую толпу, типичную для пятницы. Она обладала своего рода даром заставлять моря расступаться перед ней. На пальце у нее болтался пакет из «Нордстрома». Отбросив с лица крашеные светлые волосы, она села за столик напротив Фрэнки и улыбнулась Вирджилу. И только после этого, сняв солнцезащитные очки, спросила:

– Итак, Ви, что у нас сегодня?

– Ну смотря для чего. Что мы желаем – пофлиртовать, отпраздновать или напиться?

– Всё вместе.

– Тогда это должно быть «Беллини мартини».

– Годится.

Вирджил ушел, и Пэм многозначительно округлила глаза, глядя ему вслед. Устроившись за столом, взбила волосы. Каждое движение было рассчитано на то, чтобы привлекать внимание. И ведь все получалось. Мужчины, толпившиеся у барной стойки, уже бросали на нее взгляды. То, что они сестры, было видно сразу, но все внимание забирала себе Пэм. Определенную роль в этом играла ее внешность: она потратила немалые деньги на увеличение груди и одевалась так, чтобы подчеркнуть обретенные формы, а ее стройные ноги покрывал золотистый загар. Но был еще и ее настрой, нечто такое, что буквально кричало о сексе.

– Где Джейсон? – спросила Пэм.

– Он допоздна на работе.

Она покачала головой.

– Сплошная работа и никакого развлечения… Тебе стоило бы пофлиртовать с этим мальчиком, поиграть с ним.

– Жизнь, Пэм, не игра, – сказала Фрэнки.

Та закатила глаза. Фрэнки не осуждала ее. Когда они с Пэм оказывались вместе, она тут же принималась читать сестре лекции, как ребенку. Так было всегда. Когда Пэм нужно было спасать, Фрэнки немедленно бросалась на помощь, и именно Фрэнки делала все, чтобы сестра почувствовала себя полным дерьмом. Они напоминали завистливых подростков.

Фрэнки услышала, как звякнул телефон. Значит, на ее личную почту пришло новое сообщение. Прочитав адрес, она поняла, что отправитель тот же. На этот раз он написал:

Я тебя помню.

Пэм заметила, как сестра вдруг нахмурилась.

– Что такое?

– Ничего. – Фрэнки положила телефон на стол и приказала себе не думать о сообщении. Вероятно, кто-то просто глумится над ней. – Ничего особенного.

Вирджил принес Пэм ее мартини – стакан с янтарной жидкостью и орхидеей в качестве украшения. Пэм сделала глоток и облизала губы.

– Великолепно, Вирджил. Ты мой спаситель.

– Сожалею, но мы с Фрэнки сменили религию. Мы все отправляемся в ад.

– Ваше право, – хмыкнула Пэм.

Вирджил оставил их одних, и Пэм стала оглядываться по сторонам, внимательно изучая мужские лица. Когда кто-то улыбался ей, она улыбалась в ответ. Фрэнки хотелось узнать, как у нее прошел день, однако она знала, что каждое предложение из сестры придется вытаскивать клещами.

– Как собеседование?

Пэм даже не повернулась к ней.

– Отлично. Здорово. Уверена, меня возьмут.

– Так ты даже сходила туда?

На этот раз Пэм посмотрела на Фрэнки, и взгляд у нее был убийственный.

– То есть?

– Так ты ходила на собеседование или нет?

– Естественно, ходила.

– Если я позвоню, что они мне ответят?

– Звони, – сказала Пэм. Отпив из своего стакана, она добавила: – Это так бодрит – то, что ты доверяешь мне.

Фрэнки пожала плечами.

– Ты права. Прости.

Дело было в том, что за всю жизнь Пэм не дала никому из близких ни единого повода доверять ей, однако сейчас Фрэнки не хотела заострять на этом внимание.

Живя в семье целеустремленных ученых, стремившихся к самосовершенствованию, Пэм намеренно шла в противоположном от них направлении. После первого курса бросила колледж. Меняя работы как перчатки – танцовщица, официантка, модель, – постепенно пристрастилась к кокаину и дважды попадала на реабилитацию. Пять лет назад вышла замуж за португальца, разработчика веб-сайтов, с которым познакомилась в ночном клубе в Мишен-Дистрикт. Он бил ее. Она изменяла ему. Когда он ее вышвырнул, Пэм перебралась к Фрэнки, в гостевую спальню, и до сих пор обитала там.

Сейчас у нее были деньги. Отец оставил им небольшое наследство, но, глядя на то, как сестра транжирит свою долю, Фрэнки считала, что этих денег хватить всего на несколько лет. Пэм не умела заглядывать так далеко в будущее, а Фрэнки умела и поэтому всячески старалась устроить сестру на работу. На любую. То собеседование, о котором шла речь, было в одной пиар-компании, с которой Фрэнки работала, когда оказалась свидетельницей в судебном процессе. Для связей с общественностью внешность имеет первостепенное значение, и Пэм как нельзя лучше подходила для этой должности.

Телефон Фрэнки снова подал голос.

Еще одно письмо.

Поколебавшись, она взяла телефон. Сообщение от того же отправителя. Она прочитала:

Какое твое худшее воспоминание?

На этот раз она стала писать ответ, сердито набивая текст изящными пальцами:

Кто это?

Фрэнки поспешно, пока не передумала, отправила письмо и в сердцах швырнула телефон на стол. Все это не укрылось от внимания Пэм.

– В чем дело?

– Кто-то меня троллит. Расскажи о собеседовании.

– Что рассказать? – спросила Пэм.

– О чем тебя спрашивали?

– Не знаю. Всякие пиарные вопросы. Удобно ли вам лгать в лицо корреспонденту? Вы согласились бы спать с клиентом, чтобы расширить бизнес? И всё в таком роде.

– Забавно, – сказала Фрэнки.

– Ладно тебе. Я же радую глаз. Ты это знаешь. Я это знаю. Они это знают.

Фрэнки ничего не сказала. Она потягивала вино и изучала лицо сестры. Пэм что-то скрывает, но это не меняет дела. Она всегда что-то скрывает. Всегда лжет. Единственное, в чем она искренна, так это в своем сожалении по поводу успехов старшей сестры.

– Ведь ты туда не ходила, да? – спросила Фрэнки.

Пэм отпила мартини.

– Да.

– Господи, Пэм…

– Что? Я больше не на мели. Когда понадобятся деньги, тогда и найду работу.

– А они понадобятся очень скоро, если ты и дальше будешь пастись в «Нордстроме». Ты хоть представляешь, какие связи мне пришлось задействовать, чтобы тебе устроили собеседование?

– Да, спасибо, что сжалилась надо мной, – ощетинилась Пэм.

– Я сыта тобой по горло. Хватит с меня.

– Я была бы рада так думать, но с тебя никогда не будет «хватит», Фрэнки. Как и с отца не было «хватит».

– Я в том смысле, что можешь идти своей дорогой, – твердо заявила Фрэнки.

– Что, ты хочешь, чтобы я съехала от тебя? Сняла себе жилье?

– А разве ты этого не хочешь?

Взгляд Пэм был холодным как лед.

– Нет.

– Конечно, в пентхаусе гораздо лучше. И за аренду платить не надо.

– Фрэнки, ты хочешь, чтобы я заплатила за аренду? Хорошо, я буду платить.

– Речь вовсе не об этом, – сдалась Фрэнки.

Так повторялось каждый раз. Они не могли оказаться в обществе друг друга и не поссориться. Джейсон был для них своего рода миротворцем. Когда же его не было рядом, сестры доставали кинжалы и старались перерезать друг другу глотки. Фрэнки все это ненавидела и понимала, что виновата не меньше Пэм. Она надеялась, что после смерти отца их отношения сложатся по-другому, однако они остались такими же порочными, как и прежде.

Спустя какое-то время Фрэнки нарушила тягостное молчание и более мягко спросила:

– Пэм, ты чиста?

– То есть?

– Кокаин, – пояснила Фрэнки.

– Ого, тебя хватило на не вмешиваться целых пять секунд… Это новый рекорд, даже для тебя.

– Я просто хочу знать. Когда у тебя в прошлый раз появились деньги, почти все они улетучились вместе с порошком в твой нос. Это так, Пэм, нравится тебе это или нет.

Пэм огляделась по сторонам, проверяя, не слушает ли их кто-нибудь, а потом подалась вперед:

– Я хожу на собрания. Ты же приставила ко мне Джейсона в качестве сторожевого пса, забыла? Не беспокойся, Фрэнки, я каждую неделю получаю свою дозу унижения.

– Собрания не для того, чтобы унижать тебя. Их задача – сохранить тебе жизнь.

– Ага, только ты не обязана ходить на них, да? Будь хорошей девочкой и рассказывай группе лузеров, что ты еще больший лузер, чем они. Мне жаль, что мы все не можем быть знаменитыми на весь мир физиками, психиатрами и неврологами. Некоторые из нас – простые люди.

Пэм помахала рукой и случайно задела свой стакан. Коктейль разлился по столу. Вскочив, она чертыхнулась и жестом попросила Вирджила принести новую порцию. Фрэнки принялась салфетками вытирать лужу. Как всегда, она подчищает за Пэм…

Дзинь.

Еще одно письмо. Фрэнки схватила телефон и открыла сообщение. Оно было от того же отправителя:

Я тебя вижу.

Фрэнки вскинула голову. Ресторан был забит посетителями, люди сидели буквально плечом к плечу. Из-за приглушенного света разглядеть лица было трудно. Ее взгляд скользил по залу, выискивая в толпе того, кто смотрел на нее. Кто был знаком ей.

Таких не оказалось. Фрэнки вдруг обнаружила, что у нее дрожит рука, а пальцы так ослабели, что почти не держат телефон.

Пэм снова села. Разгневанная и напряженная, она старалась не смотреть на сестру.

– Прости, – тихо проговорила Фрэнки.

Пэм ничего не сказала.

– Я действительно сожалею. Я не хочу ссориться. Я не хочу вмешиваться в твою жизнь. Знаю, иногда мои действия выглядят так, будто я вмешиваюсь…

– Ты как папа, – заявила Пэм, зная, что для сестры это удар ниже пояса.

Фрэнки сдержалась, несмотря на сильнейшее искушение снова ввязаться в спор.

– Ладно, ты права. Папа всегда к тебе придирался, а я не хочу быть как он. Он тоже сводил меня с ума, но только по-другому. Он был трудным человеком.

– Трудным? – переспросила Пэм с таким видом, будто это слово совсем не подходило для описания характера отца. И ведь это было правдой.

– Дело в том, что когда мы были в Пойнт-Рейес, у нас с папой наметился кое-какой прогресс в отношениях. Перед самым несчастным случаем.

– Как мило… Только ты не хотела, чтобы я за вами увязывалась, забыла? Ты сказала, что я буду только мешаться.

Фрэнки секунду колебалась.

– Конечно, помню. Вот я и говорю: прости.

– Не надо. Как сложилось, так и сложилось.

Над их столом навис Вирджил. На его лице, будто приклеенная, красовалась притворно радушная улыбка. Он знал, что они ссорятся. Такое было не впервые. За все годы, что сестры приходили сюда, он видал ссоры и похуже. Заметив в его руке бокал «Пино нуар», Пэм нахмурилась.

– Ви, я же просила мартини.

– Не беспокойся, «Беллини» номер два уже на подходе, – ответил он Пэм. – А это для Фрэнки. Знак внимания от господина за барной стойкой.

Фрэнки повернулась. «Я тебя вижу».

– От кого? – спросила она. У барной стойки посетителей была целая толпа, и она не увидела среди них знакомого лица.

– Зачесанные назад каштановые волосы. Борода. Приятный.

Фрэнки снова вгляделась в лица и на этот раз заметила мужчину, смотревшего на нее. Вирджил был прав. Мужчина оказался очень привлекательным. Он был моложе ее и обладал секретным оружием: улыбкой, от которой у любой женщины слабели колени. Из-за бороды его подбородок казался квадратным, на остром носу выделялась горбинка. А еще этот мужчина был умен. Фрэнки всегда умела увидеть в глазах ум.

– Отнеси вино назад, – сказала она Вирджилу и тут же схватила его за руку. – Нет, подожди, я сама.

Фрэнки встала. На каблуках она казалась выше мужчины за барной стойкой. Врач придала своему лицу выражение холодного равнодушия. Пока она шла к мужчине, тот наблюдал за ней, уверенный в себе. Как будто женщины только и мечтают о том, чтобы он угощал их выпивкой. Вид у него совсем не испуганный, но преследователи-то знают, как прятаться за маской. Он что-то насвистывал, но замолчал, когда Фрэнки приблизилась.

Она буквально сверлила его взглядом.

– Кто вы и зачем забрасываете меня письмами? Откуда вы узнали мой личный адрес?

Мужчина удивленно заморгал, а потом взгляд его очень красивых голубых глаз замер на Фрэнки.

– Простите, кажется, вы меня с кем-то спутали, доктор Штейн. Меня зовут Фрост Истон, я из полиции Сан-Франциско. Я хотел бы поговорить с вами.

Глава 9

Фрост оценивающе смотрел на Франческу Штейн. В процессе расследований он познакомился со множеством психиатров, однако никто из них не произвел на него особого впечатления. Они с радостью делали вид, будто знают все ответы, но если один из их пациентов вдруг расстреливал зрителей в кинотеатре, мозгоправы обвиняли в этом кого угодно, кроме себя. Фрост воспринимал их как маленьких сереньких фрейдов, исследующих слабости с той же увлеченностью, что и маленький ребенок, тыкающий пальчиком в пузо толстого дядьки.

Штейн не проявляла никакой заносчивости, но взгляд ее карих глаз был ледяным. Она умела с непередаваемой грацией держать людей на расстоянии. Тощая, она, однако, не выглядела хрупкой. Ее сестра – а то, что они сестры, было очевидно – отличалась сногсшибательной красотой, но, по мнению Фроста, Фрэнки была интереснее. Создавалось впечатление, что до ее сути придется долго-долго докапываться, при этом так и не добраться до дна.

Вирджил, официант с дикими белыми волосами, нашел для них свободный столик у окна. На улице тротуар был запружен пешеходами. В вечер пятницы любители хорошего куска мяса спешили на Пост-стрит, несмотря на холодный туман, наползавший с океана. «Субурбан» Фроста был припаркован в красной зоне перед рестораном. Шак спал на руле, и поддатые девицы, проходя мимо машины, обязательно останавливались и принимались сюсюкать с котом через лобовое стекло.

– Так о чем вы хотели бы поговорить со мной, инспектор? – спросила Штайн. Ее голос прозвучал на удивление мягко.

– О Бринн Лэнсинг, – ответил Фрост. – Она была вашей пациенткой.

– Уверена, вы знаете, что я не имею права разглашать сведения о своих пациентах, – заявила она. На мгновение нахмурившись, заморгала и уточнила: – Была?

– Бринн погибла.

Штейн явно была озадачена. Ее эмоции казались абсолютно искренними.

– Сожалею. А что случилось?

– Она пыталась забраться на Оклендский мост. У нее не получилось.

– Что?

Во всех подробностях описывая ситуацию, Истон наблюдал за ее реакцией. И видел только замешательство.

– Ужасно, – сказала врач, когда он замолчал. – Загадка…

– Я надеялся, что вы дадите мне разгадку, – сказал Фрост. – Как-никак вы ее психиатр.

– Даже если б могла, я все равно не имела бы права что-то вам рассказывать. Врачебная тайна не заканчивается автоматически со смертью пациента.

– Я предполагал, что вы это скажете, – признался Фрост, доставая из кармана куртки сложенный лист бумаги и разворачивая его. – И поэтому попросил родителей Бринн подписать разрешение на обнародование. После ее смерти все полномочия переходят к ним.

Штейн прочитала документ.

– Что ж, справедливо. Я рада помочь, если смогу. К сожалению, в данном случае у меня нет ничего, что было бы вам полезно. Я не виделась с Бринн несколько недель. Лечение, через которое она прошла, имело отношение к очень незначительной проблеме. Ей даже было неловко говорить о ней.

– Боязнь кошек, – подсказал Фрост.

– Да, именно так.

– И вы помогли ей забыть о ней? – спросил он. – Ведь именно так работает ваш метод?

Всю вторую половину рабочего дня полицейский штудировал методику Франчески Штейн. Сейчас он пытался избежать скептических интонаций в голосе, но получалось плохо. Прочитанное убедило его в правоте Люси. Внешне красивая, эта женщина действительно немного напоминала доктора Франкенштейна.

– Примерно в этом, если говорить простым языком, – согласилась Штейн. – Процесс называется реконсолидацией памяти.

– Как конкретно вы этого достигаете?

Врач достала из сумки телефон. Он был подсоединен к портативному аккумулятору. Нажав какие-то кнопки, она протянула телефон Фросту.

– Вот это видео я показываю людям на собеседовании. Взгляните. Продолжительность несколько секунд.

Фрост нажал кнопку «воспроизведение» на экране. Он ожидал увидеть, как в аудитории читают сухую академическую лекцию, но вместо этого перед ним появилась обычная улица где-то в Сан-Франциско. По обеим сторонам были припаркованы машины, тянулись вереницы магазинов, группами шли пешеходы. Неожиданно для озадаченного Фроста в кадре возникла темная машина. Не останавливаясь, она выскочила на перекресток и под прямым углом с громким стуком врезалась в другую машину. Из-под капота повалил пар. Раздались крики. И видео оборвалось.

– Ничего не понял, – произнес Истон.

– Давайте представим, что вы свидетель этой аварии, – сказала Штейн, забирая телефон. – Что эти десять секунд были вашей реальностью. Вы не можете снова пережить ее, снова увидеть случившееся. Вы можете только помнить.

– Верно.

– Другими словами, реальность случается только один раз, а воспоминания повторяются снова и снова, – продолжала рассказывать Штейн. – Каждый раз, когда я прошу вас рассказать о синей машине, что, несмотря на знак «Стоп», выскочила на перекресток и попала в аварию, ваш мозг вытаскивает наружу воспоминание, как папку из шкафа. Однако воспоминания – в отличие от реальности – не являются постоянными. Вспоминая какое-то событие, мы каждый раз придаем новую форму увиденному. На наше воспоминание о событии влияет то, какой нам хочется видеть ситуацию, как мы очерчиваем нашу роль в ней, что нам рассказывают люди и даже что мы услышали или прочитали о происшествии. Через некоторое время наш мозг уже не может отличить реальность от нашей реконструкции реальности.

– На очевидцев полагаться нельзя, – сказал Фрост. – Это я уяснил.

– Именно так. Они не просто ненадежны, они еще и упорствуют. Очень часто очевидцы на сто процентов уверены в фактах, несмотря на то что они ошибаются. А психологическая травма может все усугубить. Вы ведь никогда не подумали бы, что жертва изнасилования может неверно опознать насильника, да? Однако такое случается. Из-за этого ни в чем не повинные мужчины попадают в тюрьму.

– Как я говорил, люди запоминают неправильно. Но какое отношение это имеет к тому, чем вы занимаетесь?

У Штейн на подбородке появилась маленькая ямочка. Каждое ее движение было преисполнено спокойствия и точности.

– Я утверждаю, что люди могут менять собственные воспоминания, даже не подозревая о том. Опасность – и благоприятная возможность – состоит в том, что воспоминания можно изменять намеренно. Вы, наверное, слышали, что в восьмидесятые обширную полемику вызвала методика, при которой психиатры помогали своим пациентам восстанавливать вытесненные в подсознание воспоминания. Бо́льшая часть этих восстановленных воспоминаний подвергалась сомнению, но для пациента они становились реальными. И не только психиатры виновны в манипуляциях подобного рода. Адвокаты делают то же самое, и полицейские тоже. Иногда случайно, иногда намеренно.

– Как это работает? – спросил Истон.

– Возьмите то видео, что я вам показала. Синяя машина проскакивает перекресток в нарушение знака «Стоп» и попадает в аварию. На заднем фоне было множество лавочек и магазинчиков. Какая кофейня была на той улице? Помните? Подумайте.

Фрост так и сделал. Наконец он сказал:

– Кажется, «Старбакс».

– Уверены?

– Нет, но мне так кажется.

– А не «Сиэтлз бест»?

– Думаю, нет. А что? Я ошибся? Это на самом деле была «Сиэтлз бест»?

– Между прочим, на той улице вообще не было кофейни, – ответила Штейн. – Но если б мы повторили все еще несколько раз, вы уже были бы готовы клясться в том, что это «Старбакс». Вы видели бы ее у себя в голове. Большинство кофеен – «Старбакс», поэтому, если кто высказывает предположение, что там была кофейня, люди спешат сделать вывод, что видели «Старбакс». Даже если ее там не было.

– Вот подстава…

– Нет, просто так работает память. Как вы думаете, с какой скоростью неслась синяя машина, когда она пролетела через стоп-линию? Рискнете догадаться?

Фрост пожал плечами.

– Я бы сказал, тридцать пять миль в час.

– А на самом деле двадцать. Моя контрольная группа обычно называет двадцать пять. Вы определили скорость как более высокую. Знаете, почему?

– Уверен, сейчас вы мне расскажете, – не без раздражения ответил Фрост.

– Описывая синюю машину, я несколько раз произнесла слова «проскочила», «пронеслась», «пролетела через стоп-линию». Мои характеристики влияют на ваше сознание. Вы ускоряете машину из-за того, что я именно в таком ключе описываю инцидент, а не потому, что вы так запомнили. – Подавшись вперед, Штейн добавила: – Кроме того, вы не поправили меня в отношении двух важных деталей, хотя я намеренно повторила ошибку несколько раз.

– А именно?

– Машина на видео было темно-зеленой, а не синей. И на перекрестке не было знака «Стоп». Там был знак «Уступи дорогу».

Истон мысленно прокрутил видео и, к своему смятению, понял, что не знает, говорит она ему правду или нет. Психиатр одарила его сдержанной улыбкой.

– Инспектор, я рассказываю вам все это не для того, чтобы вы почувствовали себя дураком. Это просто пример того, как нас подводит память. Если б адвокат или полицейский поступили точно так же с очевидцами происшествия, то те в следующий раз наверняка вспомнили бы синюю машину, вылетающую на перекресток в нарушение знака «Стоп». И ведь такое могло бы произойти в зале суда.

– Не хочу вас обидеть, доктор Штейн, но все эти ваши попытки лечить память вызывают у меня очень неприятные ощущения. Они кажутся мне очень опасными. Я читал, что некоторые из ваших коллег пытались с позором выгнать вас из профессии именно за то, чем вы занимаетесь.

– Вы правы, – не стала отрицать Штейн. – Менять воспоминания рискованно. Так как этот метод несет в себе определенную опасность, традиционная психиатрия придерживается мнения, что делать этого нельзя. Можно попытаться отделить эмоциональную реакцию от воспоминания, но нельзя стирать или заменять само воспоминание. Многие психиатры и ученые считают, что жизнь – это продукт нашего разнообразного опыта, плохого и хорошего, и что мы не должны вносить в него беспорядок.

– Но вы правы, а они ошибаются, так? – с вызовом осведомился Фрост.

– Не обязательно. Я просто придерживаюсь иного взгляда. Я считаю, что пациенты сами для себя могут решить, через какое лечение проходить. Это их жизнь, не моя и не чья-то другая. Ведь против эвтаназии выступают совсем не те, кто вынужден терпеть изнурительные боли и видеть страдания близкого человека. То же и с болезненными воспоминаниями. Я предпочитаю давать возможность пациенту прожить лучшую жизнь, и если он согласен на это через изменения части своего прошлого, это его выбор. Ведь опухоль – тоже часть вашего жизненного опыта, не так ли? Но мы без колебаний удаляем ее хирургическим путем. Так что я не считаю воспоминания такими уж неприкосновенными.

Фрост подумал о своей сестре, Кейти. Все, что у него осталось от нее, – это воспоминания. Поэтому он уверен, что воспоминания священны, плохие или хорошие. Несмотря на то, что есть вещи, которые хочется забыть.

Машину на обочине на Оушн-Бич.

Тело на заднем сиденье.

– И как конкретно вы изменяете воспоминания? – спросил Истон.

– Если вы поговорите с моим мужем Джейсоном – он невролог, – тот скажет, что очень скоро у нас появится возможность использовать лазер и МРТ, чтобы подсвечивать синапсы в вашем мозгу и стирать то или иное воспоминание. Я пытаюсь делать то же самое терапевтическими методами. Я потратила более пятнадцати лет на оттачивание и доведение до совершенства этого процесса. Он включает в себя гипноз и аудиовизуальное воздействие.

– И наркотики? – спросил Фрост.

– Для некоторых пациентов – да, я использую наркотики, чтобы увеличить восприимчивость к гипнотическому воздействию.

– Это всегда срабатывает?

– Нет, естественно. В психиатрии нет гарантий. Перед началом лечения мои пациенты подписывают документ о снятии ответственности, потому что ремонт сознания отличается от ремонта автомобиля. Иногда ничего не получается. Некоторые люди не могут отпустить воспоминания. В очень редких случаях лечение только ухудшает ситуацию – усиливает эмоции или воспоминания, а не удаляет их.

– Настолько, что кто-то, скажем, может прыгнуть с моста? – спросил Фрост.

– Если вы имеете в виду Бринн Лэнсинг, то мой ответ – «нет». Ее лечение закончилось несколько недель назад. И дало отличные результаты.

– А не могло случиться так, что она вдруг проснулась и вообразила, что ее атакует сотня диких кошек?

– Инспектор, мой метод работает совсем не так. Не знаю, что подвигнуло Бринн на такое поведение, но в моем кабинете такого ни разу не случалось. Наверняка было что-то еще. Только оно не связано с лечением.

– Уверены?

– Да, уверена, – твердо ответила врач.

– Точно? Тогда как вы объясните Монику Фарр?

Он заметил, как во взгляде Штейн появилась тревога.

– Что?

– Моника Фарр тоже была вашей пациенткой, не так ли? Я проверил контакты в ее телефоне. У нее есть запись «Фрэнки». Отгадайте, чей номер идет под этим именем. Кстати, не переживайте, я могу получить подписанное разрешение на ознакомление с ее медицинской картой.

– Вы хотите сказать, что Моника…

– Мертва, – закончил за нее Фрост. – У нее случилось психотическое расстройство, точно такое же, как у Бринн. Она выстрелила себе в голову.

Кровь отхлынула от лица Штейн. Рот приоткрылся в безмолвном ужасе.

– О боже, – шепотом произнесла она.

Истон наклонился через стол и резко сказал:

– Давайте посмотрим фактам в лицо, доктор Штейн: уж больно странное совпадение. Две пациентки приходят к вам на лечение, обе слетают с катушек и кончают жизнь самоубийством… Мне кажется, вам стоит задаться вопросом, что же вы делаете с головами своих пациентов на самом деле.