Текст книги "Тварь внутри тебя"

Кларк не владел даром толкования снов, но в данном случае все казалось вполне понятным. Зек, нравится ей это или нет, указала пальцем подозрения на Гарри. Что же касается эгейского пейзажа и крови, трудно было считать их неуместными в этих обстоятельствах, учитывая прошлые события.

Какой же вывод? Папастамос положил конец ужасу, но это не существенно. Вместо него мог быть любой из команды – любой, но не Кларк. В этом и крылась суть – действие во сне исходило не от Кларка, он и не хотел действовать, даже пытался препятствовать.

И теперь, очнувшись, Кларк испытывал те же чувства – меньше всего ему хотелось что-либо предпринимать.

На пятом звонке Кларк снял трубку. Но телефон ненадолго вырвал его из ночного кошмара: он, кошмар, опять был здесь, на другом конце провода.

– Дарси? – голос некроскопа был спокойным, собранным и звучал отстранение – таким голосом он до этого не разговаривал с Кларком.

– Гарри? – Кларк нажал на своем столе кнопку, чтобы убедиться, что беседа будет записана, потом другую – команда оператору проследить, откуда звонок. – Я надеялся, что ты раньше дашь о себе знать.

– Да? Почему?

Гарри хорошо отреагировал, и это полностью отрезвило Кларка. В конце концов, Гарри Киф не был собственностью отдела экстрасенсорики.

– Почему? – Кларку приходилось соображать на ходу. – Потому что ты интересуешься этим серийным убийцей! Как я понимаю, прошло десять дней с нашей встречи в Эдинбурге, и с тех пор мы разговаривали только раз. Я надеялся, что ты что-то раскопал.

– А твои люди? – отреагировал Гарри. – Твои экстрасенсы – они что-нибудь нашли? Твои телепаты и предсказатели, щупачи, ясновидцы и локаторы? А у полиции что-нибудь есть? Конечно, нет, иначе ты бы меня не спрашивал. Дарси, я же один, а у тебя целая команда!

Кларк принял игру и начал двигаться окольным путем в нужном ему направлении.

– Ладно, тогда что же тебя заставило позвонить? Не думаю, что просто желание поболтать о том о сем.

Некроскоп хмыкнул, правда, сдержанно, и Кларк немного успокоился.

– Ты хороший спарринг-партнер, – сказал Гарри, – только слишком быстро зовешь на помощь.

И прежде, чем Кларк успел возразить, он продолжил:

– Мне нужна кое-какая информация, Дарси, потому и звоню.

“С кем я разговариваю? – думал Кларк. – Или с чем? Боже, если бы я мог быть уверен, что это ты, Гарри! Я думаю, это все же ты, точно, это ты. Но ручаться не могу, и если это не совсем ты, то рано или поздно мне придется что-то предпринять”. Это и был его кошмар. Но вслух он сказал лишь:

– Информация? Чем я могу тебе помочь?

– Две проблемы, – объяснил ему Гарри. – Первая посерьезней – подробности о других убитых девушках. Да, конечно, я мог бы сам раздобыть их, у меня есть друзья в нужных местах. Но в этом случае я предпочел бы не беспокоить своих мертвецов.

– Да? – Кларк заинтересовался.

Он уловил что-то странное. Гарри не хочет беспокоить Великое Большинство? Но они, мертвецы, готовы на все ради некроскопа, чтобы даже встать из могил...

– Мы уже достаточно их беспокоили. – Гарри, похоже, оправдывался, как будто подслушал, о чем думал Кларк. – Нужно оставить их на время в покое.

Все еще озадаченный, Кларк сказал:

– Дай мне полчаса, и я соберу материалов вдвое больше, чем имею сейчас. Можно выслать их тебе почтой... хотя нет, это глупо. Ты можешь сам забрать их у меня, прямо отсюда.

Гарри опять хмыкнул.

– Ты имеешь в виду, с помощью пространства Мёбиуса? Опять запустить вашу охранную сигнализацию? – Он стал серьезен. – Нет, отправляй почтой. Ты знаешь, что я недолюбливаю твою контору. От всех ваших штучек меня в дрожь бросает!

Кларк засмеялся. Смех был натянутый, но он надеялся, что собеседник не заметит.

– А вторая проблема, Гарри?

– Это просто. Расскажи мне о Пакстоне.

Его слова прозвучали как гром с ясного неба, что, по-видимому, входило в планы Гарри.

– Пакс... – Улыбка сползла с лица Кларка, он нахмурился.

Пакстон. Что Пакстон? Он ничего не знал о Пакстоне, кроме того, что тот проходил испытания как экстрасенс, телепат, но ответственный министр забраковал его – что-то оказалось не в порядке с прошлым.

– Да, Пакстон, – повторил Гарри. – Джеффри Пакстон. Он один из ваших, не так ли?

Его голос звучал теперь резко, почти как у робота, никаких эмоций. Как компьютер, запрашивающий важную информацию, чтобы продолжить вычисления.

– Был, – ответил наконец Кларк. – Да, он должен был войти в команду, но в его биографии нашли пару темных пятен, так что поезд ушел без него. Откуда ты вообще знаешь о нем? Вернее так: что ты знаешь о нем?

– Дарси, – голос Гарри стал еще более резким. В нем не было прямой угрозы, но Кларк почувствовал, что звучит он как предостережение, – мы ведь были друзьями. Мне приходилось подставлять шею вместо тебя, а тебе – вместо меня. Мне противно думать, что ты хитришь со мной.

– Хитрю? – чисто машинально переспросил Кларк, чувствуя себя задетым – он и не думал хитрить и ничего не скрывал. – Не могу понять, о чем ты толкуешь. Все именно так, как я тебе сказал: Джеффри Пакстон телепат так себе, хотя он быстро развивается. Или развивался. Но потом мы потеряли его. Наш министр раскопал что-то, что ему не понравилось, и Пакстона убрали. Без нас ему не развить свой дар. Мы следим за ним, чтобы он не использовал дар во вред обществу, но и только.

– Но он уже использует его во вред, – со злостью прервал некроскоп. – Или пытается – во вред мне! Он дышит мне в спину, Дарси, буквально приклеился ко мне. Он пытается прощупать мое сознание. Я держу его на расстоянии, но это утомляет, и он меня, честно говоря, достал. Я не собираюсь тратить силы на пронырливого подонка, который делает чью-то грязную работу!

На мгновение Кларк смутился, но колебаться было нельзя – это выглядело бы в глазах Гарри подозрительно.

– Чем я могу тебе помочь?

– Выясни, на кого он работает, – отрезал Гарри, – узнай, зачем им это надо.

– Сделаю, что смогу.

– Сделай больше, чем можешь, – опять окрысился Гарри, – иначе мне самому придется заняться этим.

“Так почему же не занимаешься? – подумал Кларк. – Боишься Пакстона, Гарри? Но почему?”

– Я повторяю – он не в моей команде, – вслух сказал он, – и это правда. И с какой стати ты мне грозишь? Я ведь уже обещал: сделаю все, что в моих силах.

Повисло неловкое молчание.

– И ты пришлешь мне материалы об этих девушках? – спросил Гарри.

– Это я тебе тоже обещаю.

– Ладно. – Из голоса некроскопа ушло напряжение. – Я... прости, я был слишком резок, Дарси.

У Кларка сердце перевернулось от жалости и сочувствия.

– Гарри, я чувствую, у тебя много чего на душе. Может, надо поговорить? Как ты считаешь? Я хочу сказать, ты можешь всегда прийти ко мне, тебе нечего бояться.

– Бояться?

О Господи, вот ведь вылетело.

– Да нет, понимаешь, я имею в виду, что с моей стороны не может быть подвоха. Нет ничего, что ты не мог бы сказать мне, Гарри.

Опять молчание. Наконец Гарри заговорил:

– Сейчас мне нечего сказать тебе. Но когда возникнет такая потребность, я приду.

– Обещаешь?

– Да, это я обещаю. И спасибо, Дарси.

* * *

Кларк сидел и обдумывал разговор с Гарри. И пока он так сидел и выстукивал пальцами по столу что-то бесконечно однообразное, тревожные колокольчики в его сознании слились в беспокойный звон.

Итак, Гарри нужно, чтобы он узнал, чье задание выполняет Пакстон. Но кто это может быть? Кто, кроме сотрудников отдела экстрасенсорики? И насколько Пакстон управляем?

Раньше стол, за которым сейчас сидит Кларк, занимал Норман Гарольд Уэллесли, предатель. Теперь его нет, он мертв, но тот факт, что такой пост занимал предатель, тянул за собой цепочку выводов. Двойной агент? Шпион среди людей, занимающихся мыслешпионажем?

Нельзя допустить, чтобы такое повторилось. Но как это предотвратить? Может, кого-то назначили шпионить за шпионами? Это напомнило Кларку стишок, который мать напевала ему в детстве, когда он просил ее почесать ему спинку:

У кусачей у блохи – вот ведь как бывает!

На спине блоха сидит и вовсю кусает.

А у той своя, помельче – все не без греха.

И у самой малой блошки есть своя блоха!

А не следят ли экстрасенсы и за Кларком? И если так, что они прочли в его сознании? Он включил селектор:

– Соедините меня с министром. Если его нет, оставьте сообщение, чтобы он связался со мной, как только сможет. И еще, сделайте для меня копии полицейских отчетов о девушках, проходящих по делу об этом серийном убийце.

Спустя полчаса ему принесли копии полицейских отчетов. Он засовывал их в конверт, когда позвонил министр.

– Да, Кларк?

– Сэр, я только что разговаривал по телефону с Гарри Кифом.

– Да?

– Он попросил у меня копии отчетов полиции о девушках по делу о серийном убийце. Вы, естественно, помните, что мы обращались к нему за помощью в этом деле.

– Я помню, что вы действительно просили его помочь, Кларк. Но я лично не уверен, что это была хорошая идея. Более того, думаю, что пора пересмотреть наше отношение к Кифу.

– Вот как?

– Да. Знаю, он оказал небольшие услуги отделу, но...

– Небольшие? – не выдержал Кларк. – Небольшие услуги? Мы бы давно пропали без него. Мы не в состоянии в достаточной мере отблагодарить его. Я имею в виду не только отдел, а всех вообще.

– Ситуация меняется, Кларк, – сказал невидимый и потому непредсказуемый собеседник. – Вы вообще странные ребята – не обижайтесь, – а Киф самый странный из всех. Да он и не из вашей команды. Короче говоря, я хочу, чтобы с этого момента вы избегали всяких контактов с ним. Мы поговорим о нем позже.

Тревожные звоночки стали еще громче. Разговоры с министром всегда напоминали беседу с хорошо отлаженным непробиваемым роботом, но в этот раз он был совсем уж непробиваем.

– А полицейские отчеты? Я могу передать их ему?

– Полагаю, что этого не стоит делать. Попробуйте пока держать его на расстоянии вытянутой руки, договорились?

– А что, есть что-то вызывающее опасение? Может, стоит понаблюдать за ним?

– Ну, вы меня удивляете, – ответил собеседник, как всегда спокойно и ровно. – Мне-то казалось, что Киф – ваш друг.

– Так и есть.

– Вот и отлично, все это, несомненно, было ценно для нас в свое время. Но, как я сказал, ситуация меняется. Я так или иначе поговорю с вами о нем, но всему свое время. А пока... У вас что-нибудь еще?

– Да, один небольшой вопрос. – Кларк, хмурым взглядом уставясь на телефон, старался, чтобы его голос звучал безразлично. – Насчет Пакстона. – Он повторил трюк Гарри Кифа, это было как раз то, что нужно.

– Пакстон? – Он услышал, как у министра перехватило дыхание. Осторожно министр повторил: – Пакстон? Но мы им больше не интересуемся, разве не так?

– Я перечитывал отчеты, – солгал Кларк, – об успехах в его обучении. И мне кажется, мы лишились многообещающего сотрудника. Может, вы были слишком суровы к нему? Жаль терять Пакстона, если есть возможность вернуть его в команду. Мы не можем позволить себе разбрасываться подобными талантами.

– Кларк, – выдохнул министр, – у вас своя работа, у меня своя. Я ведь не оспариваю ваши решения, не так ли? – (“Не оспариваешь?” – мысленно удивился Кларк.) – И я буду признателен, если вы не будете оспаривать мои. Забудьте о Пакстоне. Он вне игры.

– Как хотите. Но думаю, за ним стоит приглядывать. В конце концов, мы не единственные, кто участвуют в этих играх с мыслешпионажем. Будет ужасно, если его завербует другая сторона...

– У вас хватает своей работы. – В голосе министра чувствовалось нарастающее раздражение. – Оставьте Пакстона в покое. Время от времени – я скажу, когда, – мы будем его проверять. Думаю, этого достаточно.

Кларк был вежлив только с теми, кто был вежлив с ним. Занимая достаточно высокий пост, он никому не позволял вытирать об себя ноги.

– Не стоит горячиться, сэр, – проворчал он. – Все, что я делаю, я делаю в интересах отдела, даже если наступаю кому-то на ноги.

– Конечно, конечно. – Собеседник заговорил дружеским тоном. – Мы все в одной лодке, Кларк, и никто из нас не знает всего. Так что пока давайте доверять друг другу, хорошо?

“О, разумеется”.

– Отлично, – сказал Кларк. – Сожалею, что отнял у вас столько времени.

– Все в порядке. Я думаю, мы скоро вернемся к нашему разговору.

Кларк положил трубку и продолжал какое-то время хмуро смотреть на аппарат. Потом запечатал конверт с полицейскими отчетами и нацарапал на нем адрес Гарри Кифа. Он стер запись своего недавнего разговора с ним и узнал у оператора, проследили ли они звонок. Они проследили, это был номер телефона Гарри в Эдинбурге. Он позвонил туда, но трубку никто не снял. Кларк вызвал курьера и вручил ему конверт.

– Отправьте по почте, пожалуйста, – сказал он, но тут же передумал: – Нет, вложите в другой конверт и отправьте с курьерской службой. А потом забудьте об этом, ладно?

Курьер вышел, и Кларк остался наедине со своими подозрениями. У него зачесалось между лопатками, там, где самому не достать. В голове неотвязно вертелась песенка о блохах, что пела ему мать.

Глава 3Его как подменили

Гарри Киф, некроскоп, не знал песенки Дарси Кларка, но блоха на спине у него имелась, даже несколько. И они его кусали.

Одной из них был Джеффри Пакстон. Может быть, это была не самая большая проблема, но наиболее осязаемая, и ее пора было решать. Пакстон мог стать по-настоящему опасным, если выйдет из-под контроля. Еще больше Гарри пугала перспектива утратить контроль над самим собой. Ему хорошо было известно, как легко предать себя и утратить чистоту помыслов, если возьмет верх та, еще не набравшая силу (пока!) Тьма, что вошла в него.

Гарри знал, что именно это и вынюхивает Пакстон. Ведь некроскоп больше не был достойным сыном человечества, одним из людей. Остался ли он вообще человеком? Или стал чем-то чуждым, угрозой для Земли? Когда Гарри перестанет в этом сомневаться, убедится наверняка, Пакстон пошлет свой отчет, и некроскопу будет объявлена война. Гарри Киф, который столько сделал для безопасности людей, не мог представить для себя более ужасной перспективы, чем стать врагом всех живых и мертвых на Земле.

Так что Пакстон, эта мелкая блошка на спине, кусала Гарри и вызывала зуд.

Присутствие Пакстона, в конце концов, представляло угрозу самому существованию Гарри, поэтому пора было принять вызов. А единственный “достойный” Вамфири ответ на любой вызов – кровь! Вамфири! Это слово означало Силу.

Она бурлила в его венах, рвалась наружу из самой глубины его существа, грозила захлестнуть вялые человеческие эмоции. Эта огненная, взрывная энергия, ничтожной долей которой была заражена его кровь, вызывала цепную реакцию, которая не прекращалась даже сейчас. И катализатором была кровь! В самом этом слове таился вызов. Только бы хватило сил сопротивляться этому безумию, не отвечать на этот властный зов, чтобы остаться одним из людей.

Итак, Пакстон, эта блоха, нацелившая жадное жало в самое сокровенное и укрываемое от посторонних место, в его сознание, чтобы высосать его мысли. Шпион, ворующий мысли, паразит, который явился, чтобы кормиться мыслями Гарри. Блоха. Одна из нескольких, кусавших его. Но укусы этой блохи он не мог позволить себе расчесать.

Но сильнее всего зудело в сознании то, что его мертвые – Великое Большинство, неведомое никому из людей, кроме Гарри Кифа, – отдалялись от него. Он терял контакт, терял их доверие – сказывались происходящие в нем перемены.

Конечно, многим из них он оказал немалые услуги – вряд ли возможно за них расплатиться, – а многие просто любили его, ценили его дружбу. Для них некроскоп – единственный проблеск в той вечной темноте, которая стала их уделом. Но даже они теперь остерегались его. Конечно, когда он был просто Гарри, чьи помыслы были чисты и ничем не омрачены – его прикосновения к их разуму не доставляли ничего, кроме радости. Но это было раньше. А теперь, когда он перестал быть прежним Гарри? Есть пределы, за которые страшно заглянуть даже мертвым...

После того как Гарри уничтожил Яноша Ференци и плоды его деятельности, он был постоянно занят. Единственное дело, на которое он позволил себе отвлечься (кроме постоянно раздражавшего Пакстона), было дело Пенни. В Англии действует некромант, и Гарри не мог от этого отвернуться, потому что Пенни Сандерсон стала его другом, его подопечной, потому что он слишком живо представлял, через что прошли Пенни и другие жертвы некроманта.

Гарри не сомневался, что стражи закона поймают и накажут убийцу, но они никогда не смогут предъявить ему обвинение в полном списке его злодеяний – у них нет мерки, чтобы измерить это. Нет наказаний, адекватных таким преступлениям.

Только некроскоп знал, что совершил этот монстр. И его представления о возмездии были более жесткими, чем предусмотрено законом. Эта ярость жила в нем давно. Ее пламя вспыхнуло, когда убили его мать, и оно не угасло до сих пор. Око за око!

Чем же занимался Гарри, после того как навсегда изгнал последнего Ференци, Яноша, из мира людей? Дела его были странными и загадочными, а мысли – еще более непостижимыми.

Для начала он перенес с Родоса пепел Тревора Джордана. Лишенный тела телепат хотел этого, чтобы сохранить возможность общения с Гарри. Но даже Джордан не подозревал об истинных намерениях Гарри.

Состав человеческого пепла не позволяет осуществить то, что задумал Гарри, – в нем не хватает некоторых солей. Поэтому перед тем как окончательно разрушить замок Ференци, Гарри воспользовался его запасами и унес некоторые снадобья, необходимые для своих целей, – Янош применял их в своих кошмарных занятиях некроманта.

Гарри понимал, что не всякий мертвец согласится на воскрешение тем способом, который он разработал. Конечно, фракийский воин-царь Бодрок и его жена София были счастливы сжать друг друга в объятиях и вновь обратиться в прах – они более двух тысяч лет мечтали об этом. А те, кто умер недавно? Тревор Джордан, к примеру.

На первый взгляд, самое простое – спросить у него самого. Но это как раз и было трудней всего. “Я хочу воскресить тебя. У меня есть аппаратура, которая позволяет сделать это, но ее надежность очень невелика. Я ее опробовал, но те, кто согласились, ждали этого сотни лет и готовы были рискнуть. Если все пройдет удачно, ты будешь таким, как прежде, но только вот что: ты будешь помнить, все, что испытал, когда выстрелил себе в голову. Не знаю, как это скажется на твоей психике. Если я увижу, что ты, восстав из пепла, превратился в бормочущего идиота, мне придется, как ни жаль, снова уничтожить тебя. Так что, если тебя вдохновляет такая перспектива...”

Или с Пенни Сандерсон: “Пенни, я думаю, что смогу вернуть тебя. Но если я не сумею подобрать точный состав, ты, возможно, не будешь так же хороша, как прежде. Может быть, твоя кожа будет изрыта оспинами, возможно, твои черты исказятся. Когда я, к примеру, вызвал к жизни кое-каких тварей в замке Ференци, они оказались просто омерзительными, из них сочилась кровь и слизь. Если все пойдет плохо, я прекращу свой опыт, и ты опять уйдешь в небытие... Конечно, мы всегда можем попытаться еще раз, и тогда, может быть, все окончится удачей”.

Нет, нельзя, пока что нельзя, чтобы они узнали, что задумал Гарри. Если он обмолвится хоть словом, они вцепятся в него и будут выпытывать, пока не выпытают все в мельчайших подробностях. И с этого момента до самого воскрешения они будут терзаться страхами и вновь надеяться, чередуя дрожь волнения с дрожью ужаса, взлетать ввысь и низвергаться в черные озера отчаяния.

“У меня есть лекарство, оно избавит вас от рака, но может заразить СПИДом”.

Именно такую альтернативу предлагал им Гарри; и все же это было не совсем так. Ведь у мертвых впереди ничего нет, так что самая малюсенькая надежда драгоценна. Или нет? Может, это просто ищет выхода цепкий вампир внутри него, рвущийся к бессмертию и думающий за него?

Но что, если причина его колебаний совсем в другом? Возможно, что-то удерживало его, с его крохотным талантом (конечно, крохотным – в сравнении с неизмеримостью вселенной и бесчисленных параллельных миров), от того, чтобы соперничать с Великим Талантом того, кого люди зовут Богом.

Многие великие некроманты, последним из которых был Янош, дерзали – и где они теперь? Как это было? Был ли послан карающий ангел, чтобы эти колдуны получили по заслугам? И будет ли послан ангел возмездия за ним?

Гарри был некроскопом, и в него проник вампир, а теперь ему суждено стать еще и некромантом. Как он смеет, с одной стороны, разыскивать убийцу Пенни, чтобы покарать его, а с другой, творить то же черное дело? Не заслужил ли и сам он кары?

Как знать, возможно, тетива уже натянута и палец лежит на спусковом крючке. Не слишком ли далеко зашел некроскоп, внося возмущение в хрупкое равновесие единоборства Бога и Дьявола? Похоже, он стал чересчур могущественным, чересчур заносчивым. Как говорится в старой поговорке: “Чем больше власть, тем больше соблазн”. Смешно! Как же сам Бог избежал соблазна? Нет, человечьи изречения, как и их законы, только к людям и применимы.

Этот бесконечный спор с самим собой, спор, который начался одновременно с его перерождением, сводил Гарри с ума. Но в минуты душевного спокойствия он понимал: нет, он не сумасшедший. Просто тварь, что сидела в нем и изменяла его, меняла его восприятие окружающего.

В такие минуты он вспоминал, каким был раньше и каким хотел бы быть и впредь. Ведь по существу все его колебания – из-за его друзей-мертвецов. Просто он не мог позволить, чтобы Пенни и Тревор испытывали муки этой затяжной агонии, которая вела, возможно, к полному разочарованию. Принять смерть один раз более чем достаточно – об этом красноречиво свидетельствовала судьба многочисленных фракийских рабов из подземелий замка Ференци.

А что касается Бога (если что-то такое существует, в чем Гарри никогда не был уверен), то почему бы не счесть, что Он и наделил некроскопа талантом, и надо лишь использовать этот талант в соответствии с его волей? Насколько это возможно.

* * *

Гарри немало доводилось проводить времени в спорах, и не в последнюю очередь – с самим собой. Если какая-то вещь занимала его воображение – а это могло быть все что угодно, – он играл сам с собой в словесные игры, пока ум за разум не заходил. Но не только с самим собой – когда он спорил с мертвецами, он тоже не мог угомониться, даже чувствуя, что не прав.

Похоже, он готов спорить ради спора, просто из духа противоречия. Он спорил о Боге; о добре и зле; о науке, псевдонауке и магии – их сходстве, разногласиях и двусмысленности. Пространство и время, единство пространства-времени влекли его к себе, а более всего – математика, ее непреложные законы и чистая логика. Сама незыблемость математических формул была радостью и опорой для теряющего себя некроскопа – его мозга и тела, испытывающих гнет чужой воли.

Спустя день или два после возвращения из Греции он воспользовался пространством Мёбиуса, чтобы очутиться в Лейпциге, и пообщаться с ученым. Мёбиус был при жизни и оставался после смерти гениальным математиком и астрономом, чей гений не раз спасал жизнь некроскопу – с помощью того же пространства Мёбиуса. Гарри просто собирался поблагодарить Мёбиуса за то, что тот помог ему снова овладеть открытым им пространством, но кончилось дело большим диспутом.

Великий ученый обмолвился, что размышляет над способом измерить вселенную, и, как только некроскоп услышал об этом, он очертя голову бросился спорить. Темой спора были Пространство, Время, Свет и Множественность миров.

– Чем тебя не устраивает единая Вселенная? – недоумевал Мёбиус.

– Тем, – отвечал Гарри, – что существуют параллельные миры, как нам известно. Я же посетил один из них, помните?

(Студенты из Восточной Германии со своими тетрадками с удивлением смотрели на чудака, который разговаривал сам с собой у могилы великого ученого).

– Пусть так, но не лучше ли заняться тем миром, который нам более или менее известен, – логично рассуждал Мёбиус. – То есть – этим.

– Вы планируете измерить его?

– Надеюсь.

– Но если Вселенная непрерывно расширяется, как можно ее измерить?

– Я предполагаю перенестись на самый край Вселенной, за которым ничего нет, а оттуда – мгновенно перенестись на противоположный край, за которым, надо полагать, тоже ничего нет, и таким способом измерить диаметр Вселенной. Затем я вернусь сюда и ровно через час повторю те же измерения, а еще через час – снова.

– Ладно, – сказал Гарри, – но зачем? Зачем все это?

– Ну, обладая этими сведениями, я смогу рассчитать истинные размеры Вселенной, какими они будут в любой заданный момент.

Гарри умолк ненадолго, и неохотно сказал:

– Я тоже размышлял на эту тему, но чисто теоретически, так как экспериментальное измерение величины, которая постоянно меняется, кажется мне бесплодным занятием. Другое дело – понять, какова динамика процесса, найти соотношение размера Вселенной и ее возраста – это, кстати, постоянная величина, – и так далее; – вот что, по-моему, достаточно любопытно.

– Да, в самом деле, – Гарри, казалось, увидел, как сошлись над переносицей нахмуренные брови Мёбиуса. – Ах, ты об этом размышлял? Чисто теоретически? И могу я узнать, каковы твои, с позволения сказать, выводы?

– Вы хотели бы узнать все о пространстве, времени, свете и параллельных Вселенных?

– Если тебе на это хватит времени. – Мёбиус был полон сарказма.

– Достаточно ваших начальных измерений, – отвечал ему некроскоп, – другие не понадобятся. Зная размер Вселенной – и, кстати, не только этой, но и параллельных – в любой момент времени, мы можем определить их возраст и скорость расширения, она для всех миров едина.

– Объясни.

– Немного теории, – предложил Гарри. – В начале не было ничего. Потом возник Первичный Свет! Возможно, он выплеснулся из пространства Мёбиуса, а может быть, – он явился как следствие Большого Взрыва. Но он положил начало миру света. До света не было ничего, и он был началом Вселенной, расширяющейся со скоростью света!

– И что же?

– Вы не согласны с этим?

– С тем, что Вселенная расширяется со скоростью света?

– На самом деле в два раза быстрее, – сказал Гарри. – Вы помните, конечно, мы с этим столкнулись, когда нужно было восстановить мою способность к мгновенным расчетам, чтобы снова овладеть пространством Мёбиуса. Если два наблюдателя удалены от источника света на расстояние, которое свет проходит в одну секунду, естественно), то от одного наблюдателя до другого свет идет две секунды! Я вас убедил?

– Конечно, нет! Первичный Свет, как и любой свет, действительно, распространяется именно так. Но Вселенная?

– С той же скоростью! – воскликнул Гарри. – И продолжает расширяться с этой скоростью.

– Объясни толком.

– До того, как возник свет, не было ничего. Не было вселенной.

– Согласен.

– Ничто не может двигаться быстрее света, не так ли?

– Да... хотя нет! Может, но только в пространстве Мёбиуса. Кроме того, я думаю, что мысль тоже распространяется мгновенно.

– Теперь давайте рассуждать, – сказал Гарри. – Первичный Свет все еще расходится со скоростью сто восемьдесят шесть тысяч миль в секунду. Ответьте мне, существует ли что-нибудь по ту сторону расширяющегося светового фронта?

– Конечно, нет, ни один материальный объект в нормальной среде не может перемещаться быстрее света.

– Именно! Именно свет определяет масштабы вселенной! Это то, что я называю световой вселенной. И вот моя формула:

Авс = Rbc/C

Вы согласны?

Мёбиус смотрел на формулу, которая была нацарапана на экране в сознании Гарри.

– Возраст Вселенной равен ее радиусу, поделенному на скорость света. – Мгновение спустя он спокойно добавил: – Да, согласен.

– Ну вот, – сказал Гарри, – и не поспорили как следует.

Мёбиус расстроился. Да, талант Гарри, его способность к математическим выкладкам изумляет. Но откуда эта агрессивность и хвастливость? Некроскоп раньше таким не был. Что с ним случилось? Ладно, пусть продолжает. Может, удастся найти слабину в его рассуждениях и поставить мальчика на место.

– А время? А параллельные миры?

Но у Гарри был готов ответ:

– Пространственно-временная Вселенная, чей возраст и размеры такие же, как у других параллельных миров, имеет форму конуса, его острие – точка (момент) Большого Взрыва или Первичного Света, с которой начался отсчет времени; а основание – нынешние пределы Вселенной. Нет возражений против такой логики?

Отчаянно пытаясь найти ошибку в рассуждениях Гарри и не находя ее, Мёбиус медлил с ответом.

– Допустимо, но не обязательно правильно.

– Но вы согласны, что это возможно, – сказал Гарри, – тогда скажите, что, по-вашему, находится вне конуса?

– Ничего, поскольку Вселенная находится внутри него.

– Неверно! Параллельные миры тоже имеют коническую форму, и эти конусы исходят из той же точки!

Мёбиус вызвал в своем воображении эту картинку.

– Но... тогда каждый такой конус соприкасается с рядом других конусов. Есть ли этому подтверждение?

– Черные дыры, – тут же ответил Гарри. – Через них происходит обмен материей между мирами, обеспечивая необходимое равновесие. Материя перекачивается из мира, где ее плотность слишком высока, в соседний, менее плотный. Белая дыра – это изнанка черной. В пространственно-временном континууме это линии соприкосновения конусов, ну а в обычном пространстве, – он пожал плечами, – просто дыры.

Мёбиуса все это уже утомило, но он продолжал спорить:

– Конус в сечении дает окружность. Три соседних образуют внутри пространство в виде вогнутого треугольника.

Гарри кивнул:

– Серые дыры. Одна из них – на дне Печорского ущелья, другая – в верховьях подземной реки в Румынии.

Так он заставлял Мёбиуса соглашаться по каждому пункту и, в конечном счете, выиграл в этом споре – если было что выигрывать. На самом деле он не был уверен в своей правоте, да его это и не волновало.

Но волновало Мёбиуса. Ученый никак не мог решить – прав или не прав Гарри. А может, то и другое вместе?

* * *

В другой раз некроскоп беседовал с Пифагором. Гарри Киф горел желанием поблагодарить Пифагора (великий математик помог ему вторично овладеть утраченным искусством мгновенных вычислений), но кончилась встреча опять-таки спором.

Гарри предполагал найти могилу грека либо в Метапонтуме, либо в южной Италии, в Кротоне. Но сумел разыскать лишь пару могил учеников Пифагора; затем, совершенно случайно, он наткнулся на заброшенное надгробие (ему было 2480 лет) члена Пифагорийского Братства на Хиосе. Надписи не сохранилось. Вокруг – скалы и рыжая земля, козлы, жующие чертополох, а в пятидесяти ядрах волны Эгейского моря плещутся о скалистый берег.

– Пифагор? Только не здесь, – ответил ему голос, подобный шелесту сыплющегося песка, когда мертворечь некроскопа пробилась сквозь многовековое кружение мыслей. – Он ждет. Его время еще не пришло.

– Его время?

– Да, вскоре он возродится в живом, дышащем и чувствующем теле.