Текст книги "Ампирные спальни"

Брет Истон Эллис
Ампирные спальни

Посвящается Р. Т.

Колеса истории вечное кружение:

Вновь ответы колкие, спесь и поражение…

Элвис Костелло. Даже не верится[1]1
  «Beyond Belief» – первая песня альбома «Imperial Bedroom» («Ампирная спальня», 1982) английского певца и композитора Элвиса Костелло. (Здесь и далее прим. переводчика.)


[Закрыть]

Нет опаснее ловушек, чем те, что мы ставим себе сами[2]2
  Перевод М. Шатерниковой.


[Закрыть].

Рэймонд Чандлер. Долгое прощание

Про нас сделали фильм. Его сняли по книге одного из наших общих знакомых. Книга, в сущности, примитивная: четыре недели из жизни города, в котором мы выросли, сюжета нет, почти все списано с натуры. В этом, с позволенья сказать, «художественном произведении» изменено всего несколько деталей, даже имена у всех настоящие, и нет ни единого вымышленного эпизода. Например, январским вечером в Малибу мы на самом деле смотрели снафф-фильм{1}1
  Жанр кино (как правило, порно), одним из главных элементов которого являются реалистично снятые (или документально зафиксированные) пытки и настоящее (или неотличимое от настоящего) убийство одного или нескольких героев. Родоначальником жанра считается фильм «Резня» (Slaughter, 1976), создателей которого обвиняли в убийстве актрисы в финальной сцене. Действие первого романа Эллиса, к которому апеллирует герой, происходит в начале 1980-х годов, то есть на пике популярности снафф-фильмов.


[Закрыть], и да, я не выдержал и вышел на террасу с видом на Тихий океан, где автор меня успокаивал, уверяя, что детей никто не пытал и вопят они ненатурально, но все это с мерзкой улыбочкой, заставившей меня отвернуться. Еще примеры: моя девушка действительно сбила койота в одном из каньонов чуть ниже Малхолланд-драйв, и рождественский ужин с родителями в ресторане «Чейзен», о котором я мимоходом поведал автору, воспроизведен достоверно. Групповое изнасилование двенадцатилетней девочки тоже правда – в той комнате в Уэст-Голливуде мы с автором были вместе; в книге он отмечает, что угадал во мне «смутное отвращение», а это даже близко не передает моих истинных ощущений: вожделения, шока, робости перед автором – светловолосым парнем, всегда державшимся особняком, в которого моя девушка ухитрилась по уши втрескаться в самый разгар наших с ней отношений. Но автор не разделил ее страсти: был слишком инертен, слишком зациклен на себе, чтобы пустить в свой мир, и девушка вернулась ко мне, но опоздала, а поскольку автора уязвило, что девушка вернулась ко мне, он сделал меня рассказчиком – обдолбанным симпатягой, не способным ни любить, ни жалеть. Так я стал тусовщиком-страдальцем, бродящим среди руин с вечно сочащейся из носа кровью, донимающим всех вопросами, не требующими ответов. Так я стал парнем, который не понимает элементарных вещей. Парнем, который не приходит на выручку другу. Парнем, который не в состоянии любить свою девушку.

* * *

Труднее всего было читать описания моих объяснений с Блэр, в особенности в сцене нашей ссоры (ближе к концу романа) на террасе ресторана с видом на бульвар Сансет, где я периодически поглядываю на рекламный щит с надписью «ВОЗЬМИ И ИСЧЕЗНИ» (автор присочинил лишь темные очки, за которыми я будто бы прячусь, говоря Блэр, что никогда ее не любил). Автор никогда не расспрашивал меня о том мучительном разговоре, но в книге он воспроизведен дословно, почему я и перестал общаться с Блэр и долго не мог слушать песни Элвиса Костелло, которые мы с ней знали наизусть («You Little Fool», «Man Out of Time», «Watch Your Step»[3]3
  «You Little Fool» («Глупыш») и «Man Out of Time» («Тот, чье время истекло») – песни Элвиса Костелло с альбома «Imperial Bedroom» («Ампирная спальня», 1982); «Watch Your Step» («Будь осторожен») – с альбома «Trust» («Вера», 1981).


[Закрыть]), и да, она действительно подарила мне шарф на той рождественской вечеринке, и да, танцевала под «калчер-клабовскую» песню «Do You Really Want to Hurt Me?»[4]4
  «Ты и впрямь решил меня обидеть?» – третий сингл британской группы Culture Club в исполнении солиста Бой Джорджа; выпущен в 1982 г. и принес группе мировую известность.


[Закрыть], пока я гримасничал, пародируя Бой Джорджа, и да, назвала меня «зайкой», и да, узнала, что я переспал с той девочкой, которую увез дождливой ночью из клуба «Виски», и да – узнала об этом от автора. Он не был (как я убедился, читая главы, касавшиеся меня и Блэр) по-настоящему близок ни с кем из нас (даже с Блэр, хотя с ней он, конечно, был близок). Просто волею случая попал в наш круг и, не потрудившись ни в чем разобраться, беззастенчиво вывалил на всеобщее обозрение наши тайные слабости, сделав особый упор на юношеском безразличии и мегаломаническом нигилизме, наведя на этот кошмар голливудский глянец.

* * *

Но злиться было бессмысленно. Тем более что к моменту выхода книги, весной 1985-го, автор уже покинул Лос-Анджелес. В 1982-м он поступил в тот же небольшой частный колледж в Нью-Гэмпшире, куда сбежал от калифорнийских тусовок и я и где мы практически не общались. (Действие его второго романа происходит в нашем Кэмденском колледже, и в одной из глав выведен персонаж по имени Клэй – очередная пародия, издевка, лишнее доказательство того, как он ко мне относился. Небрежная и не особенно едкая, эта карикатура была даже не укусом, а легким щипком по сравнению с первой книгой, в которой я предстаю до того зазомбированным, что даже в песне Рэнди Ньюмена «I love L. A.»{2}2
  «Я люблю Лос-Анджелес» – хит американского певца, аранжировщика, композитора и пианиста Рэнди Ньюмена. Впервые появился в 1983 г. на альбоме «Trouble in Paradise» («Неприятности в раю»). Одни считают песню «I Love L. A.» гимном городу, другие – тонкой насмешкой над «калифорнийским» образом жизни.


[Закрыть] не слышу иронии.) Его присутствие вынудило меня уже после первого курса (то есть весной 1983-го) перевестись из Кэмдена в Брауновский университет[5]5
  Один из старейших и наиболее престижных университетов США. Как и вымышленный Кэмденский колледж, находится на Восточном побережье, в городе Провиденс, штат Род-Айленд.


[Закрыть] (хотя во втором романе весь осенний семестр 1985-го я все еще в Нью-Гэмпшире). Я дал себе зарок не думать об этом, но успех первой книги долго не давал мне покоя. Отчасти потому, что я тоже мечтал стать писателем и, дочитав первый роман до конца, подумал, что зря не написал его сам: все-таки это была моя жизнь, автор у меня ее просто выкрал. Но чтобы написать роман, нужны талант и драйв. И еще терпение. На одном желании далеко не уедешь. Я несколько раз брался, но быстро бросал и, выпустившись из Брауна весной 1986-го, понял, что писателя из меня никогда не получится.

* * *

Из всех нас о книге публично отозвался один лишь Джулиан Уэллс (Блэр еще не успела разлюбить автора – ей было все равно, как и большинству второстепенных персонажей), но отозвался (при всем смущении и брезгливости) как-то уж слишком бодро и заносчиво, чуть не с восторгом, хотя автор рассказал о нем все: и как Джулиан сидел на героине, и как увяз в долгах своему дилеру (Финну Делани), который, по сути, превратил его в шлюху, подкладывая в постели заезжих мужчин из Манхэттена, Чикаго и Сан-Франциско – любителей мальчиков и роскошных отелей на бульваре Сансет в промежутке между Беверли-Хиллз и Силвер-Лейк. Однажды по пьяни Джулиан сам разболтал обо всем автору, ища сочувствия, и сознание, что книга, в которой он чуть ли не самый главный герой, пользуется таким успехом, странным образом подпитывало его самолюбие, давало надежду и, я вполне допускаю, что в глубине души книга ему даже нравилась, ибо бесстыдство Джулиана не имело границ, хоть он и косил под скромнягу. Когда осенью 1987-го, всего через два года после публикации, по книге сделали фильм, Джулиан возликовал еще больше.

* * *

Помню легкий озноб, охвативший меня теплым октябрьским вечером в просмотровом зале киностудии «Двадцатый век Фокс» за три недели до выхода фильма на экраны. Я сидел между Трентом Берроузом и Джулианом, который еще не полностью соскочил с иглы и грыз ногти, ерзая от нетерпенья в черном бархатном кресле. (Блэр вошла вместе с Аланой и Ким вслед за Рипом Милларом. Я с ней не поздоровался.) Фильм сильно отличался от книги – настолько, что словно и не по ней был снят. При всех минусах книги (боль, которую она мне доставила, предательство) в ней была правда жизни, и на просмотре я ощутил это особенно остро. Все описанные в книге события действительно со мной произошли. От книги было не отмахнуться. Без выкрутас, все честно, а фильм – просто красивое вранье. (Что, впрочем, не помогло: эффектный и лихо закрученный, но одновременно давящий и непомерно дорогой, фильм с треском провалился после выхода в прокат в ноябре.) В фильме мою роль исполнял актер, больше похожий на меня в жизни, чем на героя, которого автор вывел под моим именем в книге: я не был блондином с ровным калифорнийским загаром, и актер им не был. Вдобавок экранный я неожиданно сделался воплощением нравственности: сыпал набором клише, больше подходящих для рекламной брошюры общества «Анонимных алкоголиков», осуждал повальное увлечение наркотиками и пытался спасти Джулиана. («Я продам свою тачку, – предлагал я актеру, исполнявшему роль дилера Джулиана. – Ни перед чем не остановлюсь».) Экранная Блэр выглядела чуть более правдоподобно: актриса, которая ее играла, вполне могла вписаться в нашу компанию – такая же нервная, легкодоступная, тонкокожая. Джулиан (в исполнении талантливого актера с лицом грустного клоуна) превратился в сентиментальную версию самого себя: у него с Блэр роман, но он решает прервать отношения, чтобы не перебегать дорогу мне, своему лучшему другу. «Не обижай ее, – говорит Джулиан Клэю. – Она девчонка что надо». Вся сцена своей вопиющей лживостью должна была вызвать у автора приступ сильнейшей изжоги. Я же на этих словах экранного Джулиана не удержался от злорадной усмешки и отыскал взглядом Блэр во тьме кинозала.

* * *

По мере того как на гигантском экране разворачивались события, в притихшем зале стало нарастать недовольство. Зрители (прототипы героев книги) быстро смекнули, что произошло. Ведь студию возглавляли родители, а они не могли допустить, чтобы их детки предстали на экране в таком же неприглядном виде, как в книге, и в итоге все, что делало книгу живой, было из фильма выхолощено. Фильм добивался сочувствия к героям, а книге было на них плевать. Да и отношение к наркотикам и сексу в 1987-м резко изменилось по сравнению с 1985-м (чему во многом способствовала смена владельца студии), поэтому исходный материал (на удивление консервативный по сути, несмотря на свою кажущуюся аморальность) нуждался в переработке. Получился эдакий современный нуар восьмидесятых (кинематография, кстати, отменная), но чем дальше, тем я все чаще зевал, отмечая для себя лишь некоторые детали: то, например, как забавно изменилась трактовка образов моих родителей или как накануне Рождества Блэр застает своего разведенного отца в объятьях любовницы, а не парня по имени Джаред (отец Блэр умер от СПИДа в 1992-м, так и не оформив развод с ее матерью). И хотя с того просмотра в октябре прошло больше двадцати лет, ярче всего запомнилось, как Джулиан стиснул мне руку, затекшую на подлокотнике между наших кресел. Он стиснул ее, потому что в книге Джулиан Уэллс оставался жив, а по новому сценарию ему надлежало погибнуть. Расплатиться за все грехи. Этого требовала внутренняя логика фильма. (Позднее, став сценаристом, я убедился, что в кинематографии иной логики не бывает.) Когда это случилось (за десять минут до финала), Джулиан посмотрел на меня во тьме, потрясенный. «Я труп, – прошептал он. – Меня умертвили». Я выдержал паузу, потом сказал: «Но ты по-прежнему с нами». Джулиан снова перевел взгляд на экран, и вскоре картина закончилась, на фоне пальм побежали титры, мы с Блэр (полный бред!) мчались на машине в мой колледж, а Рой Орбисон надрывно стенал о скоротечности жизни{3}3
  Рой Орбисон (1936–1988) – американский музыкант, пионер рок-н-ролла. Известен сложными музыкальными композициями и мрачными эмоциональными балладами. На саундтреке к фильму Less Than Zero, о котором здесь идет речь, исполнял песню Гленна Данцига «Life Fades Away».


[Закрыть].

* * *

Реальный Джулиан Уэллс не умер от передозировки в вишневом кабриолете, съехав на обочину шоссе посреди национального парка «Джошуа три»{4}4
  Joshua Tree National Park – часть пустыни Мохаве у южной оконечности хребта Сьерра-Невада (общей площадью около 226 тыс. га). Главная достопримечательность парка – растущая на всем его протяжении юкка коротколистная (по-англ. «Джошуа три») – небольшие (высотой 5–6 м) деревья с толстым изогнутым стволом и голыми причудливыми ветвями, которые заканчиваются пучком длинных, похожих на иглы листьев.


[Закрыть] под фонограмму орущего из динамиков хора. Реальный Джулиан Уэллс был убит через двадцать с лишним лет: труп подбросили на задворки пустующего жилого дома в Лос-Фелисе[6]6
  Один из благополучных пригородов Лос-Анджелеса по соседству с Голливудом.


[Закрыть], но истязали его в другом месте. Голова была проломлена (удар нанесли по лицу, причем с такой силой, что оно ввалилось внутрь), а тело превращено в месиво (лос-анджелесское отделение судебно-медицинской экспертизы насчитало сто пятьдесят три проникающих ранения (многие из них внахлест) от трех разных колющих предметов). Тело обнаружила группа ребят – студентов Калифорнийского института искусств, круживших в районе Хилхёрст-авеню на спортивном «БМВ» в поисках парковки. Увидев распластанное рядом с мусорным баком тело, они сначала приняли его за – дальше цитирую статью из «Лос-Анджелес таймс», сообщавшую об убийстве Джулиана Уэллса на первой странице раздела «Калифорния», – «флаг». Споткнувшись об это слово, начинаю перечитывать статью заново. Студенты, нашедшие Джулиана, приняли его за «флаг», потому что Джулиан был в белом костюме из коллекции Тома Форда (костюм этот он носил часто, но похитили его не в нем), а кровь, проступившая местами на пиджаке и брюках, могла создать впечатление красных полос на белом полотнище. (Джулиана раздели, перед тем как убить, а затем нарядили заново.) Но если студенты приняли тело за американский флаг, там должно было быть что-то синее. Не могло не быть синего, раз тело напоминало флаг. Наконец я сообразил: голова. Студенты решили, что это флаг, потому что от обильной потери крови проломленный череп Джулиана был не просто синим – он почернел.

Впрочем, об этом я мог бы догадаться быстрее, ибо своими руками доставил Джулиана на задворки пустующего жилого дома в Лос-Фелисе и видел все, что с ним после этого сделали, в другом, куда более страшном фильме.

* * *

Синий джип пристраивается за нами на 405-м шоссе где-то между международным аэропортом Лос-Анджелеса и выездом на бульвар Уилшир. Замечаю лишь потому, что все чаще вижу глаза водителя в зеркальце заднего вида над ветровым стеклом, в которое пьяно пялюсь со своего заднего сиденья на ряды красных габаритных огней, устремленных к холмам; из динамиков негромко льется зловещий хип-хоп; на коленях мерцает телефон, извещая об очередном СМС от актрисы, чье присутствие изрядно скрасило время, проведенное в зале ожидания для пассажиров первого класса компании «Американ эрлайнс» в нью-йоркском аэропорту Кеннеди (я к ней клеился, она гадала мне по руке, и мы оба хихикали); еще несколько сообщений от Лори из Нью-Йорка – прочесть не могу, все плывет. Джип следует за нашим седаном по бульвару Сансет мимо особняков в гирляндах рождественской иллюминации (я нервно жую мятные драже из жестяной коробки «Алтоидс» в тщетной попытке избавиться от запаха джина изо рта), сворачивает за нами направо и берет курс на комплекс «Дохини-Плаза»[7]7
  Элитный жилой комплекс в Уэст-Голливуде.


[Закрыть], точно хочет удостовериться, что мы знаем дорогу. И только когда седан заруливает на территорию комплекса и парковщик с охранником отвлекаются от своих сигарет, вглядываясь в подъехавших из-под высокой пальмы, джип притормаживает на мгновенье, а затем газует и устремляется по проезду дальше в направлении бульвара Санта-Моника. Это стирает последние сомнения: меня вели. Пошатываясь, выхожу из машины и успеваю увидеть, как джип, скрипя тормозами, сворачивает на улицу Элевадо. Тепло, но почему-то знобит, хотя на мне старые треники и найковская пайта (все висит, настолько похудел осенью); рукав по-прежнему влажный (опрокинул бокал в самолете). Полночь, декабрь, возвращаюсь после четырехмесячного отсутствия.

– Я уж думал, тот джип по нашу душу, – говорит водитель, открывая багажник. – Шел за мной, как приклеенный. Всю дорогу на хвосте сидел.

– Интересно зачем? – спрашиваю я.

* * *

Ночной консьерж спускается по пандусу, ведущему к холлу, и берет чемоданы. Водитель прячет полученные от меня щедрые чаевые, садится в седан и отправляется в аэропорт за следующим клиентом, прибывающим из Далласа. Парковщик и охранник молча кивают, когда я прохожу мимо них вслед за консьержем в холл. Консьерж загружает чемоданы в лифт и говорит: «Добро пожало…» – закрывающиеся двери отсекают последний слог его приветствия.

* * *

Идя по длинному коридору в стиле ар-деко на пятнадцатом этаже комплекса «Дохини-Плаза», ощущаю едва уловимый аромат хвои, а затем вижу венок, водруженный на одну из створок двойной двери с номером «1508». В квартире запах усиливается: в углу гостиной, переливаясь гирляндами белых лампочек, стоит небольшая елка. На кухне записка от домработницы с перечислением трат, сделанных ею в мое отсутствие, и небольшая стопка корреспонденции, которую не успели переправить на нью-йоркский адрес. Я купил эту квартиру два года назад (выехав из меблированного особнячка в «Эль-Ройаль»[8]8
  Комплекс гостиничного типа, сдающий меблированные комнаты и коттеджи на длительный срок.


[Закрыть], который снимал десять лет) у родителей местного паренька из «золотой молодежи»; паренек затеял полную перепланировку, нанял дизайнера, разрушил стены, а потом внезапно умер во сне после очередного загула по ночным клубам. По просьбе родителей дизайнер довел ремонт до конца, и квартиру скоропалительно продали. Без особых изысков, выдержанная в бежевых и серых тонах, с паркетными полами и встроенными светильниками, по площади она кажется небольшой – всего 110 квадратных метров (спальня, кабинет, изящно обставленная гостиная, переходящая в футуристически-стерильную кухню), но главное ее достоинство не в этом. То, что выглядит окном во всю стену, в действительности сдвижная дверь с пятью врезанными фрамугами (они распахиваются, если надо проветрить), ведущая на широкий, облицованный белой плиткой балкон, с которого открывается фантастическая панорама Лос-Анджелеса: небоскребы даунтауна, темные пятна лесов Беверли-Хиллз, башни Сенчури-Сити и Уэствуд, а еще дальше – Санта-Моника и побережье Тихого океана. Вид величественный, но не подавляющий; не такой отстраненный, как с холма из дома одного моего знакомого в Аппиевом проезде[9]9
  Улица, расположенная на вершине одного из холмов в Уэст-Голливуде.


[Закрыть]: оттуда город предстает плоским и безжизненным, похожим на плату компьютера, и от этого на душе становится еще более одиноко, чем обычно, и в голову лезут мысли о самоубийстве. С моего балкона все видно как на ладони: кажется, протяни руку – и вымажешься в сини и зелени Центра дизайна на Мелроуз[10]10
  Гигантский торгово-выставочный комплекс в центре Уэст-Голливуда. Состоит из двух зданий, названных по цвету стеклянных панелей, из которых они построены: Синий центр и Зеленый центр.


[Закрыть]. Но все же достаточно высоко – можно уединиться, если надо сосредоточенно поработать. Сейчас вот небо нежно-лиловое, и даль в дымке.

* * *

Налив себе рюмку «Грей гус» (початая бутыль осталась в морозилке со дня моего отъезда в августе), тянусь к выключателю, чтобы зажечь свет на балконе, но передумываю и медленно смещаюсь в тень балконного козырька. На углу Элевадо и Дохини стоит синий джип. За его стеклами угадывается мерцание мобильного телефона. Свободная от рюмки рука непроизвольно сжимается в кулак. Смотрю на джип, и меня охватывает страх. Короткая вспышка света: кто-то прикурил сигарету. За спиной звонит телефон. Не подхожу.

* * *

Я дал уговорить себя вернуться в Лос-Анджелес из-за кастинга на фильм «Слушатели». Продюсер, предложивший мне переработать этот трудноэкранизируемый роман в сценарий, так загорелся, когда я придумал ход, что немедленно нанял энергичного режиссера, и втроем мы всё быстренько написали (правда, чуть не рассорились при заключении контракта, ибо мой адвокат потребовал для меня копродюсерских прав). Актеров на возрастные роли уже нашли, но с молодыми все было не так очевидно, и режиссер и продюсер заявили, что я тоже должен участвовать в отборе. Но кастинг – формальный повод для моего приезда. На самом деле я просто ухватился за возможность сбежать из Нью-Йорка от всех потрясений той осени.

* * *

В кармане вибрирует мобильник. Смотрю с любопытством. СМС от Джулиана, с которым мы не общались уже больше года. «Когда прилетаешь? Уже здесь? Повидаемся?» В ту же секунду звонит городской. Перехожу в кухню и смотрю на определитель номера. «АБОНЕНТ НЕИЗВЕСТЕН. НОМЕР НЕ ОПРЕДЕЛЕН». После четырех звонков телефон умолкает. Снова поворачиваюсь к окну: дымка сгущается, наползая на город, обволакивая дома.

* * *

Иду в кабинет, свет не включаю. Проверяю почту во всех ящиках: напоминание про обед с немцами, финансирующими проект; очередное совещание у режиссера; мой агент умоляет, чтобы я не затягивал с пилотом для «Сони»; пара молодых актеров спрашивают про кастинг в «Слушатели»; россыпь приглашений на рождественские вечеринки; тренер из «Эквинокса»[11]11
  Сеть элитных спортивных залов по всей Америке.


[Закрыть] узнал от кого-то из посетителей, что я в городе, и предлагает возобновить занятия. Чтобы заснуть, принимаю две таблетки амбиена[12]12
  Снотворный препарат, отпускающийся только по рецепту.


[Закрыть] – водки явно недостаточно. Когда перемещаюсь в спальню и выглядываю в окно, джип отъезжает, сигналя фарами, поворачивает на Дохини и мчит по направлению к бульвару Сансет; в шкафу осталось несколько вещей девушки, успевший обжиться здесь прошлым летом, – мне по-прежнему больно представлять ее в чужих объятьях. Очередное СМС от Лори: «Но я тебе еще нужна?» В квартире неподалеку от Юнион-сквер в Нью-Йорке почти четыре утра[13]13
  По времени Нью-Йорк на три часа «опережает» Лос-Анджелес.


[Закрыть]. Сколько народу выкосило в прошлом году: случайная передозировка, автокатастрофа в Ист-Хэмптоне, внезапная болезнь. Люди просто исчезли. Я засыпаю под музыку, доносящуюся из «Аббатства»: сквозь неровный гомон гейбара прорывается песня из прошлого «Hungry Like the Wolf»[14]14
  «Голоден как волк» – песня группы Duran Duran с альбома «Rio» (1982), их первый американский хит.


[Закрыть], ненадолго превращая меня одновременно и в юношу, и в старика. Печаль разлита повсюду.

* * *

Вечером следующего дня я на премьере в «Китайском театре»{5}5
  «Китайский театр Граумана» – кинотеатр на бульваре Голливуд, построенный в 1927 г. импресарио Сидом Грауманом; в нем традиционно проходят важные премьеры, перед ним расположена знаменитая «Аллея славы» с отпечатками рук или ног кинозвезд.


[Закрыть]: очередная сага про столкновение добра со злом – завязка добротная, а конец провисает, что лишь разжигает предоскаровские аппетиты студии (в сущности, кампания по скупке наград уже начата); я тут с режиссером и продюсером «Слушателей»; в общем потоке мы медленно дрейфуем через Голливудский бульвар на постпремьерную вечеринку в отеле «Рузвельт»[15]15
  Отель «Рузвельт» открылся в 1927 г. Известен, прежде всего, тем, что в нем проходила первая церемония вручения премии «Оскар».


[Закрыть], где вход плотно облеплен папарацци, и я немедленно заказываю выпивку, продюсер исчезает в уборной, а режиссер, стоя рядом со мной у барной стойки, говорит по телефону с женой, которая звонит из Австралии. Когда глаза привыкают к полутьме, я начинаю улыбаться в ответ на улыбки незнакомых людей, и страх возвращается, всходит, как на дрожжах, постепенно заполняя собой все пространство: он в грядущем успехе только что виденного фильма, в вопросах молодых актеров о возможных ролях в «Слушателях», в СМС, которые они посылают, отступая во мглу похожего на грот фойе (только лица продолжают мерцать, подсвеченные экранами мобильников), в напыленных загарах и выбеленных зубах. «Последние четыре месяца я был в Нью-Йорке», – повторяю, как мантру, с присохшей к губам улыбкой. Наконец из-за рождественской елки выныривает продюсер со словами: «Сваливаем отсюда» – и приглашает на пару вечеринок на холмах, а Лори бомбардирует СМС из Нью-Йорка («Эй. Ты»), и я не могу отделаться от ощущения, что кто-то в этой комнате за мной следит. Автоматная очередь фотовспышек заставляет отвлечься, но ползучий страх возвращается вместе с внезапно возникшей уверенностью: тот, кто находился вчера вечером в синем джипе, сейчас в толпе.

Летим в продюсерском «порше» на первую из двух вечеринок, упомянутых Марком, – сначала на запад по бульвару Сансет, потом по Дохини; режиссер мчит следом на черном «ягуаре»; миновав «птичьи» улицы[16]16
  Район Беверли-Хиллз, где все улицы носят названия птиц.


[Закрыть], подкатываем к парковщику. Стою у барной стойки, окруженной наряженными елочками в горшках; притворяюсь, что слушаю модного молодого актера, бесконечно перечисляющего названия фильмов, в которых он будет сниматься в новом году; пьяно пялюсь на его сногсшибательную спутницу; из динамиков грохочут рождественские песни U2; несколько молодых парней в костюмах «Band of Outsiders»[17]17
  Линия модной одежды дизайнера Скотта Штернберга.


[Закрыть] на низком диванчике цвета слоновой кости по очереди втягивают кокаин со стеклянной поверхности длинного журнального столика, и, когда один из них предлагает мне присоединиться, я отказываюсь, хотя и тянет, но мне ли не знать, к чему это приведет. Продюсер поддал и рвется на вечеринку в Бель-Эйр; я тоже пьян и даю уговорить себя ехать с ним, несмотря на смутное ощущение, что и здесь кого-нибудь склею. У продюсера виды на другую вечеринку, там нужные люди, польза делу, статусное мероприятие; не вслушиваясь, я смотрю на парней, плавающих в подогретом бассейне (им от силы по восемнадцать), на девушек в стринг-бикини и на высоких каблуках, разгуливающих вокруг джакузи, словно ожившие статуи, мозаика молодости – мир, где меня больше нет.

* * *

В особняке на вершине холма в Бель-Эйр продюсер куда-то растворяется, а я перехожу из комнаты в комнату, пока не натыкаюсь на Трента Берроуза, отчего теряю ощущение реальности и больше не чувствую себя своим на этом празднике жизни, а потом ясно осознаю, что попал в дом Трента и Блэр. Поскольку изменить ничего нельзя, остается надраться. Благо что не за рулем. Трент стоит с кастинг-менеджером и двумя агентами – все геи, но один обручен с женщиной, а двое других скрывают. Я знаю, что Трент спит с агентом помоложе (блондин с неестественно белыми зубами, безупречный красавец, но начисто лишен шарма). Тренту Берроузу мне сказать нечего, но окончательно убеждаюсь в этом, произнося: «Последние четыре месяца я был в Нью-Йорке». Рождественская мелодия в стиле нью-эйдж не способствует сближению. Внезапно я уже ни в чем не уверен.

Трент смотрит на меня, кивая, слегка озадаченный моим появлением. Теперь его очередь говорить.

– Тебя можно поздравить со «Слушателями». Все-таки запускают.

– Похоже на то.

Сдвинув диалог с мертвой точки, мы обращаемся к сомнительной теме нашего условно общего знакомого по имени Келли.

– Келли пропал, – говорит Трент, вдруг становясь серьезным. – Ты что-нибудь слышал?

– Надо же! – машинально восклицаю, но вовремя спохватываюсь. – Подожди, как пропал?

– Очень просто. Как пропадают? Его никто не может найти.

Пауза.

– Каким образом?

– Поехал в Палм-Спрингс, – говорит Трент. – Не исключено, что подцепил кого-то в Сети.

Трент ждет реакции. Я смотрю, не мигая. Потом понижаю голос:

– Странная история. За ним такое водилось?

Словно убедившись в чем-то, Трент не в силах скрыть отвращения.

– Водилось? Нет, Клэй, ничего «такого» за ним не водилось.

– Трент…

Трент отходит, бросая через плечо:

– Его, скорее всего, убили, Клэй.

* * *

На веранде с видом на громадный, обсаженный пальмами бассейн (стволы пальм увиты гирляндами белых лампочек, и бассейн тоже с подсветкой) я курю сигарету, пробегая глазами очередное СМС от Джулиана. Боковым зрением фиксирую тень, медленно отделяющуюся от темноты, отрываюсь от телефона, и это такой киношный момент (ее красота и моя реакция), что я невольно начинаю смеяться, а она стоит и смотрит с улыбкой, то ли слегка под кайфом, то ли пьяная в стельку. Таких девиц я обычно побаиваюсь, но эта меня не пугает. Блондинка с простоватым лицом; красота, типичная для среднезападных штатов, сугубо американская – не в моем вкусе. Безусловно, актриса (девочки с равнин в Калифорнию с другой целью не приезжают), стоит и разглядывает меня, точно бросая вызов. Я его принимаю. Спрашиваю, чуть подаваясь вперед:

– Девочка, хочешь сниматься в кино?

Она по-прежнему улыбается:

– А что? У вас для меня есть роль?

Но в следующий миг улыбка застывает и гаснет, и взгляд устремлен не на меня, а поверх.

Я оборачиваюсь, щурясь на приближающуюся женскую фигуру: яркий свет за стеклами веранды мешает ее разглядеть.

Когда поворачиваюсь обратно, девушка удаляется, гибкий силуэт невесомо парит в мерцающем свете бассейна, из темноты доносится плеск фонтана, секунда – и ее больше нет.

– Кто это? – спрашивает Блэр.

– С Рождеством.

– Зачем ты здесь?

– Пригласили.

– Неправда. Никто тебя не приглашал.

– Друзья привезли.

– Друзья? Поздравляю.

– С Рождеством. – Больше мне сказать нечего.

– С кем ты сейчас разговаривал?

Я отворачиваюсь и смотрю в темноту.

– Не знаю.

Блэр вздыхает.

– Я думала, ты в Нью-Йорке.

– То там, то тут.

Молчит. Вглядывается в меня.

– Да, – говорю. И потом: – Ты все еще счастлива с Трентом?

– Зачем ты здесь? С кем ты?

– Я не знал, что мы едем к вам, – говорю, отводя глаза. – Прости.

– Почему ты никогда не знаешь самых важных вещей?

– Потому что ты уже два года со мной не разговариваешь.

* * *

В следующем СМС Джулиан сообщает, что ждет меня в «Поло-паундж»[18]18
  Бар в отеле «Беверли-Хиллз», известный тем, что там всегда можно встретить какую-нибудь голливудскую знаменитость.


[Закрыть]. Домой неохота, и я прошу продюсера высадить меня у отеля «Беверли-Хиллз». На открытой террасе за столиком возле лампы для обогрева сидит Джулиан; голова опущена, на лице мерцающий отблеск – строчит СМС. Отправляет, видит меня и улыбается. Не успеваю сесть, как появляется официант, и я прошу «Бельведер» со льдом. Вопросительно смотрю на Джулиана, он постукивает пальцем по бутылке воды «Фиджи» (я заметил ее, но не придал значения) и говорит: «Мне не надо».

Выдерживаю паузу, переваривая услышанное.

– Потому что… ты за рулем?

– Нет, – говорит он. – Я уже больше года в завязке.

– Неслабо.

Джулиан смотрит на свой телефон, потом опять на меня.

– И как? – спрашиваю.

– Трудно. – Он пожимает плечами.

– Но жизнь стала краше?

– Клэй…

– Здесь курят?

Официант приносит бокал с водкой.

– Как премьера? – спрашивает Джулиан.

– Ни одной живой души.

Я вздыхаю, разглядывая бокал.

– Надолго сюда?

– Пока не знаю.

Он заходит на второй круг.

– Что со «Слушателями»? – спрашивает с неожиданным интересом, пытаясь втянуть меня в разговор.

Сверлю его взглядом, отвечаю уклончиво:

– Вроде, сдвинулось. Ищем актеров, – выдерживаю длинную паузу, залпом осушаю бокал, закуриваю. – Продюсер и режиссер почему-то решили, что сами не справятся. Вытащили меня. Творцы, – делаю глубокую затяжку. – Бред, в общем.

– А по-моему, не бред, – говорит Джулиан. – Значит, с тобой считаются, – останавливается, словно ища слова. – Я бы к этому так легкомысленно не относился. Ты же еще и продюсер, а значит…

Не дослушав, перебиваю:

– Тебе-то что с этого?

– Ничего, просто большое дело…

– Какое дело, Джулиан? – говорю я. – Что тебе с этого? Обычный фильм.

– Для тебя, может, и обычный.

– В смысле?

– А для кого-то необычный, – говорит Джулиан. – Для кого-то это шанс.

– Вон оно что. Давно с вампирами не общался?

В зале ресторана пианист играет джазовые импровизации на тему рождественских гимнов. Концентрируюсь на них. Я уже в отключке. В мертвой зоне, из которой меня не выманить до утра.

– Как там дела у твоей девушки? – спрашивает он.

– У Лори? В Нью-Йорке?

– Нет, той, что здесь была. Прошлым летом, – выдерживает паузу. – Актрисы.

Надо бы потянуть, но не получается. Бросаю буднично:

– Меган.

– Меган, – повторяет он, точно припоминая имя. – Вот-вот.

– Понятия не имею.

Я поднимаю бокал и встряхиваю лед.

Взгляд Джулиана невинен, брови слегка на взлете. Не иначе чем-нибудь сейчас огорошит. Вдруг понимаю, что однажды на этой террасе, за этим же столиком, я сидел с Блэр – так давно, что, кажется, в другой жизни, о чем вряд ли бы вспомнил, если бы мы не встретились с ней сегодня.

– Опять уходим от темы, Джулиан, – говорю со вздохом. – Пойдешь на третий заход?

– Слушай, тебя тут давно не было…

– Почему ты вообще о ней спрашиваешь? – говорю, свирепея. – Мы тогда не общались.

– Ты чего? – удивляется он. – Мы виделись прошлым летом.

– Кто тебе сказал про Меган Рейнольдс?

– Не помню. Кто-то. Что ты ей помогаешь… протежируешь…

– Я ее дрючил, Джулиан.

– А она сказала, что…

– Плевать, что она сказала, – встаю. – Все вранье.

– Сядь, – вкрадчиво говорит он. – Не вранье, а шифр.

– Вранье! – рычу, вдавливая окурок в пепельницу.

– Просто особый язык, который надо освоить, – говорит он. И потом заботливо: – Сядь и закажи кофе – бодрит. – Пауза. – Чего ты злишься?

– Я пошел, Джулиан. – И действительно начинаю двигаться к выходу. – Как обычно, пустая трата времени.

Синий джип следует за мной от отеля «Беверли-Хиллз» до того места, где я выхожу из такси напротив комплекса «Дохини-Плаза».

* * *

За семь часов моего отсутствия в квартире произошли неуловимые изменения. Звоню консьержу, стоя над письменным столом в кабинете. Компьютер включен. Уходя, я его выключил. Смотрю на стопку бумаг рядом с монитором. Когда консьерж берет трубку, смотрю на нож для вскрытия конвертов, лежащий поверх стопки. Уходя, я убрал его в верхний ящик стола. Разъединяюсь, ничего не сказав консьержу. Иду по квартире, спрашивая: «Кто здесь?» Наклоняюсь над кроватью в спальне. Провожу рукой по покрывалу. Чужой запах. В третий раз проверяю дверь. Заперта. Долго (слишком долго) смотрю на елку в гостиной, затем иду по коридору к лифту и спускаюсь в холл.