Текст книги "Песнь песков"

ГЛАВА 2

Буря прекратилась так же неожиданно, как и началась. Ни облачка, ни дуновения ветра. Только голубая, прозрачная тишина над красными горами.

Положив рюкзак у ног, Роман сжимал пальцами, уже успевшими заледенеть этим холодным утром, чашку обжигающего кофе. Укрывшись от песка за трейлером, Лейла затеяла ревизию своей аппаратуры, начищая объективы камер. Влад рассматривал шины, он зарос светлой бородой, волосы падали на глаза. Очень худой, с выпуклыми узловатыми мускулами и типично славянскими чертами лица, он словно излучал некое опасное обаяние, как домашний кот, вышедший на охоту. Ли загружал трейлер. Несмотря на невысокий рост и кажущуюся хрупкость, он был способен поднимать невероятные тяжести.

Маттео Сальвани, с копной влажных волос на голове и полотенцем на плечах, вышел из трейлера, где только что принял душ, что разрешалось делать два раза в неделю. Душем и сливным туалетом старались пользоваться как можно реже, поскольку пополнение запасов воды было весьма проблематичным.

Роман, уставившись невидящими глазами на надпись «Серебряный Рейнджер», выведенную Владом черной блестящей краской на боку трейлера, отхлебнул переслащенный растворимый кофе. Он мечтал о чашечке эспрессо. Настоящего венецианского эспрессо, который пьешь на террасе какой-нибудь траттории возле безмятежного канала. В Венеции он оказался один-единственный раз, это было первое путешествие, которое он совершил после освобождения и сразу же был очарован его каменными дворцами-кораблями, почти плывущими по воде. Он дал себе слово возвращаться сюда как можно чаще, но Центральная Азия поймала его и больше не отпускала. Природа здесь поражала суровой красотой. Какой-то беспощадно-суровой. Никакой сладостной истомы, никакой безмятежной радости. Нужно продвигаться вперед и не дай бог сбиться с пути, потому что ошибки здесь необратимы.

Д'Анкосс, который, в своих коричневых вельветовых брюках, тяжелых горных ботинках, свитере мягкой пушистой шерсти, наброшенном на белую рубашку, и помятой фетровой шляпе, казалось, сошел с альпийской гравюры начала прошлого века, курил трубку, оглядывая горизонт, на котором в его воображении наверняка клубились тысячи отважных всадников, издающих воинственные возгласы и размахивающих саблями. Роман тоже отпустил на свободу свои мысли, каждый раз они уносили его от этих широких просторов и неумолимо возвращали клетушку в три на три метра, где он провел пятнадцать лет.

Однако Антуан Д'Анкосс вовсе не размышлял о людях, которые когда-то жили в этих не слишком гостеприимных краях. Он думал о Максе, своем приятеле, о раке, который разъедал его печень. Он думал обо всех своих умерших друзьях, об эпохе СПИДа и о том, как они с Максом рука об руку миновали самые страшные пики эпидемии, пока не почувствовали себя спасенными, выжившими и спасенными, и это только затем, чтобы узнать, что у Макса рак, какой-то дурацкий рак, и что он скоро умрет. Он вовсе не думал о всадниках, которые когда-то спускались по этим склонам, он вспоминал об их с Максом прогулках верхом по дюнам в Вандее, особенно о последней, когда Макс еще мог держаться в седле. Да, он согласился на эту экспедицию, чтобы бежать, бежать от своей умирающей любви, бежать от боли и тоски. Он подумал, что это трусость. Ему было грустно.

Кто-то похлопал Романа по плечу. Это был Ян, затянутый в свой любимый темно-синий комбинезон, какие носят механики. («Жутко удобно, столько карманов!»)

– Ну так где твои таинственные камни?

Роман бросил стаканчик в пластиковый мешок, который служил для сбора мусора.

– Там.

Внезапно перед ними как из-под земли вырос Омар – помятая джелаба[4]4
  Джелаба – длинное одеяние с капюшоном, которое носят в Северной Африке.


[Закрыть], паколь[5]5
  Паколь – коричневый двойной берет, традиционный афганский головной убор.


[Закрыть], прическа, сделанная явно наспех.

– Sabr Kuned! Подождите меня!

Роман похлопал его по плечу:

– Проспал? Что тебе снилось? Твоя невеста?

Молодой человек покраснел до ушей и нервно потянул себя за бороду. Он был влюблен в дочь своего профессора, неприступную и равнодушную. Они удалились, сопровождаемые кошачьим взглядом Татьяны, которая занималась макияжем, ее полные губки сложились в чувственную гримасу. Сама она считала себя воплощенной женственностью, не забывала об этом ни при каких обстоятельствах, а на причудливые наряды Лейлы смотрела с нескрываемым осуждением.

Ян шел впереди, не в силах сдержать нетерпение.

– Поторопитесь! – не выдержал он. – Через час нужно выезжать.

– Координатор здесь я, – улыбаясь, напомнил ему Роман.

– Вот именно, тебе и следует требовать, чтобы выполнялись твои дурацкие приказы. Ну и где она, ваша таинственная пещера?

Омар поднял палец, делая знак, чтобы тот замолчал. Склонив голову набок, неподвижный, как кошка, он внимательно осматривал окрестности. Под сверкающим солнцем все казалось другим, подумал Роман, тоже обводя взглядом изрезанные скалы. Тени почти неузнаваемо деформировали рельеф, песок местами сбился в дюны, изменив ландшафт.

– Jndjo, ba rost! Там, налево! – внезапно крикнул молодой человек, запетляв по песку, как заяц.

Пещера и в самом деле была там, входное отверстие оказалось наполовину засыпано песком. Они пробрались внутрь. Камни их ждали, как ждали вот уже много тысячелетий, белые молчаливые часовые.

Ян, внезапно посерьезнев, закрепил на лбу лампу.

– Поглядим…

Роман смотрел, как он своими тонкими пальцами ощупывает зарубки, медленно исследуя все углубления, переходит от одного каменного блока к другому, садится на корточки, нахмурив брови, затем выпрямляется, чтобы охватить взглядом сразу все.

– Ничего не понимаю, – пробормотал Ян.

– То есть?

– В Центральной Азии нет образцов огамического письма.

– Почему ты думаешь, что его использовали только кельты? – заинтригованный, возразил Роман.

– Не знаю. Я знаю только то, что все известные в этой части мира системы письма суть петроглифы, то есть, если тебе угодно, иероглифы, сделанные на камнях, а также клинопись, когда писали палочками на глиняных табличках. Различные цивилизации одной географической зоны имели тенденцию «присваивать» себе тип письменности соседей, копировать их и приспосабливать к собственному алфавиту. А здесь явный чужак.

– Чужак? – хохотнул Омар. – Камни прилететь из космоса?

– Нет, конечно. Я имел в виду чужеродный и неизвестный элемент.

– Твоя может их прочитать?

– Пока нет. Мне не хватает ключа, чтобы их расшифровать. Нужно показать их Маттео, чтобы он их датировал по возможности более точно.

Роман в задумчивости скреб плохо выбритые щеки.

– А что, если это группа шотландских туристов выцарапала свои инициалы потехи ради? – спросил он.

– Все может быть, – вздохнул Ян, снимая лампу.

– Я привести профессор Сальвани, – сказал Омар, бегом направляясь к лагерю.

Десять минут спустя, ворча, появился Маттео, уже вспотевший в хлопчатобумажном зеленом свитере, несмотря на утреннюю прохладу.

– А я-то думал, что мы спешим! – бросил он, проскальзывая под низкий свод и обводя сумрачную пещеру внимательным взглядом.

Он остановился:

– Мамма миа, а это что такое?

– Вот ты нам и скажешь.

Маттео склонился над изрезанными камнями, бормоча вполголоса:

– Эвапорит[6]6
  Эвапорит – отложение вследствие испарения морской воды.


[Закрыть]…… CaSO4 2Н20… Гидратированный сульфат кальция, ничего удивительного, учитывая близость соляной пустыни, гм… да это просто-напросто гипс, сахаровидный полупрозрачный гипс, алебастр, вот!

Алебастр. Так вот чем объясняется беловатая окраска и прозрачность камней!

– Как ты думаешь, это старые камни? – нетерпеливо прервал его Ян.

С недоверчивым видом Сальвани поскреб гипс, вставив лупу в глазную впадину.

– Ну, я бы сказал… приблизительно четвертое-пятое тысячелетие до нашей эры. Но это совершенно не значит, что и надписи были сделаны тогда же. Чтобы сказать точнее, мне нужно сделать кое-какие анализы. Abbiamo il tempo?

– Думаю, есть, – сказал Ян, не дожидаясь ответа Романа. – Думаю, что у нас чертовски много времени, Маттео!

– Не ругайтесь, молодой человек, я это ненавижу! Омар, сбегай, пожалуйста, за моим чемоданчиком. И не торчите за моей спиной, как стервятники, меня это раздражает.

– Хорошо, хозяин! – повиновался Ян, согнувшись пополам. – Мы подождем снаружи, хозяин!

Выйдя на свежий воздух, Роман зажег помятую сигарету «Кэмел» без фильтра, а Ян погрузился в изучение вчерашних набросков.

Пять древних алебастровых камней, несущих непонятное послание.

– Посмотри, – внезапно сказал Ян, раскладывая листочки на плоском уступе. – Если читать традиционным способом, согласно кельтскому алфавиту, получается полная абракадабра, по той простой причине, что люди, жившие в Центральной Азии в четвертом тысячелетии до нашей эры, не могли знать кельтского языка.

– Откуда такая уверенность?

Ян задумчиво посмотрел на него:

– Ну, это само собой разумеется. Никто никогда не находил ни малейших следов кельтской экспансии на Восток до третьего века до нашей эры, а большинство известных образцов огамической письменности были обнаружены только в Великобритании и, как правило, датируются пятым веком нашей эры. А мы здесь имеем камни, которым около шести тысяч лет, с надписями, вырезанными способом, изобретенным четыре с половиной тысячи лет спустя, – заключил молодой человек, хлопая ладонью по листкам.

– Возможно, эта система письменности – делать зарубки на камнях – была изобретена здесь, затем утрачена и вновь изобретена позже, по мере развития миграции и контактов между цивилизациями.

– Возможно, – пробурчал Ян и добавил, скребя подбородок: – Ладно, эти кельты, разумеется, индоевропейцы, пришедшие с Ближнего Востока… но как возможно, чтобы они изобрели свою письменность, а потом забыли ее на пять тысяч лет? Уж это было бы замечено! Ну что там, черт возьми, копается Маттео?

– Он делает свою работу! – прокричал тот, высовываясь из пещеры. – Нет, я определенно слишком стар, – добавил он, потирая поясницу.

– Разумеется, но пока вы еще не соблаговолили удалиться на пенсию, уважаемый учитель, что вы можете нам сообщить?

– Что мне особенно в вас нравится, мой юный Холмс, так это сочувствие к чужим страданиям.

– Поможешь мне придушить этого слабоумного старикашку, Роман? – спросил Ян, потирая широкие ладони.

Маттео безмятежно ему улыбнулся. Скрестил свои пухлые ручки на округлом животе и произнес:

– На первый взгляд, я повторяю, на первый взгляд надписи – современники этих камней, мой юный коллега. Халколит, медный век, так бы я сказал.

Ян взмахнул листками:

– Если все это правда, мы обнаружили бомбу, Сальвани! Еще круче, чем открытие Жирофта.

Жирофт, культурный и художественный памятник пятитысячелетней давности, обнаруженный при раскопках на юго-востоке Ирана, перевернул все имеющиеся до этого представления об истории развития человечества.

– Может, это просто какой-нибудь местный кочевник с помощью таких насечек считал поголовье скота, – заметил Роман. – Или мать семейства эпохи неолита делала учет запасов продовольствия. Столько-то буасо[7]7
  Буасо – старая мера сыпучих тел, равная 12,5 литра.


[Закрыть] зерна, столько-то ягод, столько-то кусков медвежьей туши…

– Возможно! Все это очень даже возможно. Самые таинственные надписи часто на поверку оказываются неправильно прочитанными фразами, – улыбаясь, добавил Маттео. – И я позволю напомнить тебе, мой пылкий Холмс, что в конце недели нас ждут в Тепе-Сабс. Пусть малышка Лейла отснимет все, что можно, – и вперед!

Ян нервно топтался на месте:

– Неизвестная письменность! На перекрестке Азии и Запада… Да это настоящая бомба!

– Или подмоченная петарда, – поправил его коллега, улыбаясь. – Роман, нам ведь давно пора.

Дополнительная команда, прибывшая из Скопье, ждала их на раскопках городища эпохи халколита, недавно открытого в Тепе-Сабс, неподалеку от Парваша, на пересечении двух больших пустынь в центре страны.

– Найди Лейлу, – приказал Роман Омару, – и скажи водителям, чтобы готовились к отъезду.

– Прихватим один из камней! – бросил Ян, ныряя в пещеру.

– Эй! Но это противоречит всем деонтологическим правилам! – запротестовал Маттео.

– Правила для того и пишутся, чтобы их нарушать! – возразил Ян. – Никогда не знаешь, как может обернуться ситуация. Вспомни, как вышло с Буддами в Бамиане.

Гигантские статуи Будды в Афганистане были разрушены талибами. Никакое свидетельство прошлого не может выстоять перед ненавистью настоящего.

Роман слушал перебранку спутников, как вдруг внезапно его охватило предчувствие неминуемой опасности. Нет, это просто смешно, все вокруг казалось мирным и спокойным. Он отошел на несколько шагов, внимательно осмотрелся. Омар возвращался к ним быстрым шагом, за ним двигалась Лейла, неся через плечо необходимую аппаратуру, остальные заканчивали демонтировать лагерь. Ничего особенного. И все-таки…

Он поднял глаза к ясному небу. Ни облачка. Ни звука. Ни единого человеческого существа на горизонте. Откуда же пришло ощущение, что на них направлен чей-то недобрый взгляд? Он помассировал виски, нахмурил брови. Легкий шелест за спиной заставил его подскочить, он обернулся, обхватив рукоятку боевого ножа, который всегда носил на поясе, «Тимберлайн Ворден Тактикал», формами напоминающий саблю. Со склона сползала ящерица с желтым гребнем, из-под ее живота катились мелкие камешки. Пока рептилия заползала в расщелину, Роман провожал ее взглядом.

– Сегодня на ужин тушеный варан? – пошутила Лейла, подходя к нему.

– Я бы предпочел салат из гадючьих языков, – ответил Роман, приподнимая потертую, деревенского вида фетровую шляпу в знак приветствия.

– Ты знаешь, что на свете бывают и любезные мужчины?

– Это потому, что они незнакомы с тобой!

– Когда закончите флиртовать, – пробормотал Маттео, – вы сможете, вероятно, приступить к работе.

Лейла скорчила рожу и быстро проскользнула в грот, между тем как Роман вытаскивал из смятой пачки очередную сигарету.

– Вы, итальянцы, неисправимые романтики! – произнес он, чиркая спичкой.

– Мой дорогой Роман, – жеманно произнес Маттео, – я прежде всего неисправимый наблюдатель. Наш очаровательный маленький фотограф в вас влюблена. Знаете, – продолжил он, внезапно сделавшись серьезным, прежде чем Роман успел возразить, – знаете, мне действительно не терпится как можно скорее попасть в Тепе-Сабс. Это моя последняя экспедиция, затем я ухожу на пенсию. Жена уже много лет меня пилит, хочет, чтобы мы жили нормальной жизнью. Ездили в круизы, играли в лото, ходили в гости к родственникам, сидели с внуками – в общем, делали все то, на что у меня никогда не было времени…

– Вы не обязаны уходить на пенсию. Даже ради того, чтобы доставить ей удовольствие.

– Нет, конечно. Но я хочу состариться вместе с ней, Роман. Она будет вести со мной беседы, будет выслушивать мое старческое брюзжание, следить, чтобы я вовремя принимал лекарства. В конце концов, после сорока лет странствий я обязан подарить ей хоть несколько лет такой жизни, как она хочет, вам не кажется?

Роман молча кивнул. Сам он никогда не сделал бы такого выбора. Он всегда жил холостяком. Семейная жизнь казалась ему непонятной и странной, как сказка. Одна из тех волшебных сказок, какие он когда-то рассказывал сам себе в полумраке камеры. Слово «камера» неприятно отозвалось в нем; он лишь изредка позволял себе думать о том времени и каждый раз испытывал от этого почти физические страдания, на грани удушья. Но с камерой было покончено, и уже давно. Он свободен. Но разве мы свободны выбрать другую дорогу, чем та, которую судьба предначертала для нас?

Он тряхнул головой, прогоняя неуместные мысли. Лейла выходила из пещеры, перематывая пленку, за ней шел Ян, склонившись под весом каменного обломка. Омар поспешил ему на помощь, и оба они медленно пошли по направлению к лагерю. Лейла подала руку Сальвани, который продолжал ворчать, и они тоже ушли.

Роман в последний раз спустился в пещеру. Круг камней казался теперь другим. Неполный, подумал он. Послание было уже иным. Но, однако, не создавалось впечатления, что камни раздосадованы. Они излучали надежду, подумал он; надежда и что-то вроде возбуждения витало теперь в полумраке пещеры. Ты свихнулся, старик, сказал он себе. Ты окончательно свихнулся. Определенно, длительное общение с шаманами на пользу тебе не пошло!

Он вышел. Сдвинул шляпу на затылок. Застыл на месте. Ящерица застыла тоже, метнув свой длинный раздвоенный язык. Пустынный варан, длиной добрых полтора метра, вышел на охоту. И был очень недоволен, обнаружив на своей территории чужака. Роман четко различал его отточенные когти и острые зубы. Гигантский ящер, почувствовав опасность, мог стать весьма агрессивным. Спокойно, мой чешуйчатый красавец! Убери свой очаровательный язычок и ступай своей дорогой. Здесь найдется место для обоих. Варан, казалось, покачал головой, быстро-быстро поворачивая ее направо и налево, не переставая при этом то высовывать, то убирать язык, который служил ему для того, чтобы собирать пахучие частички, которые он подносил к своему нёбу. Потом, оставляя на песке извилистый след, стремительно скрылся в пыли. Роман проследил за ним взглядом, и там…

Там кто-то был. Стоял на склоне холма.

Худой силуэт в тюрбане, глаза скрыты темными очками, брюки с напуском, под мышкой какой-то продолговатый предмет, который вполне мог оказаться винтовкой.

Роман медленно поднял левую руку и крикнул:

– Салям!

Тот не ответил и поспешно соскользнул в разлом, скрывшись из виду. Какой-нибудь горец? Беглый талиб? Или один из наркоторговцев, которые без конца снуют по этим пустынным краям? Роман пожал плечами. Какая разница. Отъезд и так слишком затянулся. Оставалось решить единственную проблему: как до наступления вечера добраться до следующей стоянки, потому что ехать ночью по ухабистым тропам с многочисленными выбоинами и пропастями по краям чрезвычайно опасно.

Он добрался до лагеря, быстро убедился, что все погружено и упаковано, что никакого мусора не осталось и что Влад и Ли не забыли, в каком направлении следует ехать. Нетерпеливая Лейла, стоявшая на ступеньке трейлера, прикрыла рот концом хиджаба, чтобы защититься от пыли. Она обожала путешествовать вот так, стоя, держась за дверцу, как мальчишки на улицах ее родной Бухары. Она полагала, что гораздо удобнее фотографировать на ходу и что так, находясь, если можно так выразиться, в центре пейзажа, она получит гораздо больше впечатлений, чем если смотреть сквозь грязное стекло трейлера. Омар присоединился к Ли и Уулу, а Роман вскарабкался в микроавтобус, до такой степени покрытый пылью и грязью, что различить его первоначальный красный цвет было практически невозможно, между тем как Влад пристраивал за рулем свое длинное туловище, мусоля в углу рта неизменную сигарету.

Все были на месте. Д'Анкосс, погруженный в свои листочки, испещренные неудобочитаемыми закорючками; Татьяна возле окна, царапающая что-то карандашом на полях гидрологического атласа, огромные голубые глаза скрыты темными очками от Армани; Маттео Сальвани, уже успевший вспотеть, с сумкой на коленях, протирающий толстые стекла очков; и Ян, устремивший глаза в пустоту, задумчиво пощипывающий кончики рыжих усов. Палеоантрополог, палеоклиматолог, палеогеолог, палеограф. Университетские светила, авторы фундаментальных монографий. И он, Роман, их проводник и наставник, в прошлом молодой, подающий надежды студент, чья учеба была неожиданным образом прервана на втором курсе, дождливым осенним днем, когда в воздухе витал запах крови. В самом деле, он писал только стихи, болезненные, как зияющая рана. Ну все, хватит, приказал он себе, прошлое уже в прошлом, а будущее еще предстоит.

Он занял место рядом с Владом, который наконец запустил мотор, и обе машины медленно тронулись по ухабистой тропе, микроавтобус впереди.

А за ними, в тени скалистого утеса, некто в тюрбане, неподвижный как статуя, смотрел, как они уезжают.

ГЛАВА 3

– Пора пипи! – крикнул Влад, давя на тормоз.

С возгласами облегчения измученная команда поспешила покинуть автобус, чтобы размять затекшие ноги на каменистой тропинке.

Влад спрыгнул с подножки и с хрустом потянулся. Он умирал от желания выпить холодного пива. Именно это ценил он больше всего, когда возвращался к себе на Урал, в Пермь. Холодильник, ледяные пиво и водка, которые смачивали иссушенную глотку, маринованные огурчики. Не жена, не дочери, нет, не эти абсолютно чуждые ему существа, которые с упреком рассматривали его, когда, не в силах заснуть, он вставал ночью, чтобы пить и пить, устремив взгляд на серую блочную пятиэтажку напротив и тщетно пытаясь воскресить сухой и терпкий запах пустыни. Жена, которая уже много лет изменяла ему с его приятелем Сергеем, глупые, взбалмошные дочери, на уме у которых были только косметика да кино да виляние задницами на дискотеках. Он давно забыл, что такое быть отцом, мужем, он был бродягой, худым, грязным и опаленным солнцем, которому они вынуждены были предоставлять стол и дом, но которому не доверяли и молча, настороженно смотрели, как он пьет свою тоску перед распахнутым, несмотря на холод, окном.

У Ли проблем с семьей не было, поскольку и семьи у него не имелось. Насколько Влад мог понять, его жена и трое детей погибли в катастрофе: утонули во время прорыва плотины, в то время как Ли вез партию наркотиков из Пакистана. Он говорил об этом очень мало, обрывками, а Влад никогда не решался задавать вопросы, даже когда видел, как Ли каждую неделю посылает открытки по одному и тому же адресу, в Урумчи, столицу Джунгарии, на имя некой By Зейтан. Но с тем же успехом можно было бы расспрашивать замерзшее озеро, и озеро способно было растаять быстрее, чем старый Ли.

– У меня на спине живого места нет! – воскликнул Сальвани, выбираясь из микроавтобуса.

– Надо потянуться! – посоветовала ему Татьяна, сопровождая слова действием.

Она сильно наклонилась вперед, без видимых усилий коснувшись ладонями земли, при этом из аккуратного венчика, уложенного вокруг головы, выбилось несколько светлых длинных прядей, между тем как Маттео согнулся с большим трудом.

Роман зажег сигарету. Он старался не курить в машине и теперь выпустил клуб табачного дыма с явным удовольствием; он успел это сделать до того, как внизу, у его ног, взорвался камешек.

Не успев понять, что происходит, он увидел, что камешек разлетелся на мелкие осколки и на его месте появилось маленькое облачко дыма с резким запахом. Маттео смотрел на него открыв рот, Татьяна подняла голову, по-прежнему не отрывая ладоней от земли. Затем он увидел второе облачко пыли, не услышав при этом никакого звука.

Потом он увидел, что волосы Татьяны окрашиваются красным, женщина медленно падает на бок, а Маттео стоит с вытаращенными глазами и, наверное, кричит. Не успев ничего сообразить, повинуясь рефлексу, Роман, сжавшись как пружина, бросился на нее, накрыв собственным телом, ожидая неминуемого попадания, осознавая, что рискует жизнью ради совершенно безразличной ему женщины, и в то же время понимая, что иначе поступить не может. Умереть, как какой-нибудь идиотский рыцарь. Татьяна лежала под ним неподвижно.

Ничего. Тишина, которая обычно стоит в горах. Быстрые шаги, чья-то рука вцепилась ему в плечо.

– Что случилось? Как будто выстрелы!

Д'Анкосс в недоумении уставился на них. Не отвечая ему, Роман перевернул молодую женщину на спину. Ее лицо было залито кровью, остекленевшие глаза ничего не видели. На какое-то мгновение он подумал, что она мертва, но его левая рука уже потянулась к сонной артерии и ощутила биение пульса. Жива.

– Боже мой! – воскликнул Д'Анкосс. – Но что…

– Беги за аптечкой, быстро! – приказал ему Роман, вытирая лоб Татьяны рукавом куртки и замечая уголком глаза, как Влад медленно выходит из-под микроавтобуса, куда инстинктивно спрятался.

Неужели пуля пробила голову? – спрашивал он себя, осторожно вороша пальцами волосы.

Нет, слава богу, нет. Он нашел рану, которая шла от левого виска, широкий разрез с рваными краями над ухом. Просто чудо. Он погладил ее по щеке. Она взмахнула ресницами, внезапно уставившись на него, попыталась что-то сказать, но безуспешно.

– Все будет хорошо, успокойся, – прошептал он.

Просто чудо, без конца повторял он себе, пока Д'Анкосс бежал обратно с аптечкой, пока Ян вышел из-за скалы, поправляя ширинку, Маттео опустился на камень, стараясь отдышаться, а Влад спрыгнул с подножки микроавтобуса, держа полуавтоматическое ружье. На дороге появился трейлер и резко затормозил, Лейла спрыгнула на землю и бросилась к ним.

– Что случилось? – спросила она.

– В Татьяну стреляли! – почти всхлипнул Маттео.

– Что?! Но кто?

– Не знаю, – ответил Роман, поднимая молодую женщину на руки. – Лучше укрыться за машинами.

Лейла вытащила бинокль и стала разглядывать холмы.

– Откуда стреляли?

– Я бы сказал, вон оттуда.

Следуя за остальными, он достиг относительно безопасного микроавтобуса. Выйдя из кабины трейлера, Уул и Омар с изумлением слушали рассказ Влада о происшедшем.

– Дилеры! – мрачно воскликнул Омар. – Они везде тут.

– Только я не понимаю, почему они выбрали мишенью именно нас, – заметил Ян. – Уж мы-то им никак не мешаем.

– Может быть, здесь у них junction point.

– Во всяком случае, лучше отсюда поскорее убраться, – сказал Ян. – Она ранена серьезно? – спросил он у Романа, который торопливо рылся в непромокаемой, разделенной на отсеки дорожной аптечке, разложенной на пассажирском сиденье.

В ней содержались образцы всего, что могло понадобиться для первой медицинской помощи в условиях, когда профессиональная медицина недоступна, – от комплекта стоматологических инструментов до мягких алюминиевых шин.

– Нет, просто царапина, – ответил он. – Пуля задела кожу на голове. Крови много, но рана поверхностная. Кровоостанавливающее средство и тугая повязка, этого будет достаточно.

– Impavidum ferieunt ruinae! – пробормотал Д'Анкосс. – «Руины поразят, но не устрашат его», как говорил Гораций о человеке спокойном и уверенном в выбранном пути.

Роман пожал плечами. Пятнадцать лет, проведенных в заключении, научили его не поддаваться панике и предпочитать действие и здравый смысл.

– Быстро, поехали! – распорядился он, как только рана была промыта и наскоро перевязана. – Лейла, и речи нет о том, чтобы ты продолжала ехать на подножке.

– Но это же был просто несчастный случай! – запротестовала девушка. – Если бы нас хотели убить, то снова начали бы стрелять. По-моему, тот тип просто ошибся, вот и все.

– Первая пуля разорвалась у моих ног, вторая чуть не разнесла голову Татьяне! Это случайность?

– Вот именно. Это было просто предупреждение. Как только мы снова поедем, мы больше ничем не рискуем, – приводила она доводы, не отрывая глаз от окуляра бинокля.

– Ошибка это или предупреждение, я не знаю, но вряд ли нашему стрелку нравится, что ты рассматриваешь в бинокль его гору. Поэтому сейчас ты оставишь в покое этот проклятый бинокль и сядешь в проклятый «Серебряный Рейнджер», – спокойно приказал ей Роман.

– Можно подумать, ты все знаешь наперед, – огрызнулась она, тем не менее подчиняясь, а Ли уже заводил мотор.

Влад помог Роману устроить Татьяну на сиденье в глубине автобуса, на толстом спальном мешке. Роман дал ей успокоительное: две таблетки обезболивающего и антибиотик. Она с жадностью осушила большой стакан воды.

– Попытайся уснуть, отдохни, – сказал ей Роман, пожимая руку.

Она поморщилась и, прежде чем закрыть глаза, крепко сжала его запястье. Автобус тронулся. Стиснутые каждый на своем месте, они внимательно всматривались в пейзаж за грязным стеклом. Роман, нахмурив брови, перебрался вперед и сел рядом с водителем. Кто все-таки в них стрелял? И был ли промах случайным? А если это просто предупреждение, что оно означает? Чтобы они как можно быстрее убирались из этой зоны? Он повернулся к Владу:

– А ты что об этом думаешь?

– Омар говорит, здесь нередко стреляют. Слишком много людей с абсолютно противоположными интересами. Наркоторговцы, талибы, противники режима, подпольщики Аль-Каиды и даже русские или ливанские дезертиры. Пустыня служит убежищем для всех, кому нужно спрятаться. Похоже, в горах сотни пещер. И военные без предупреждения стреляют во всех, кто приближается к запретным зонам.

– Но мы не сворачивали с дороги, – заметил Роман.

– Ага, но то, что не было запрещено вчера, может быть запрещено сегодня. Здесь сейчас неспокойно.

Он зажег небольшую черную сигару и с наслаждением вдохнул едкий дым.

– Мисс Россия – две тысячи четыре в порядке, а это главное, – добавил он, подмигнув. – Меня бы огорчило, если бы товар испортился.

– Поверь мне, старина Влад, крепче держись за руль, майор Волова – это не твой уровень.

Влад пожал плечами. Татьяна очень ему нравилась, и он намеревался недвусмысленно дать ей это понять в конце экспедиции, когда уже больше не будет на службе. А если она пошлет его куда подальше, никаких проблем: они с Ли отправятся выпить, и он оплатит услуга какой-нибудь девицы из Исфахана – этакий стыдливый и в то же время опытный цветок.

Так они ехали около двух часов без всяких происшествий. Татьяна уснула, несмотря на тряску. Рана больше не кровоточила, Роман убедился в этом, осмотрев повязку. Больше страха, чем боли. Забудется.

Именно в этот самый момент автобус резко вильнул вправо, и Влад, громко выругавшись, изо всех сил налег на тормоза, между тем как пропасть неумолимо приближалась. Отброшенный к стеклу, Роман больно ударился лбом; тут наконец мотор затих.

– Christ Almighty! Это еще что такое? – воскликнул Ян, потирая локоть.

Ничего не ответив, Влад открыл дверцу и спрыгнул на землю. Роман вышел тоже.

Микроавтобус остановился в метре от края, прямо над обрывом высотой три сотни метров.

– Обе шины лопнули, – мрачно произнес Влад.

– Одновременно? – удивился Роман.

– Похоже. Ладно, пойду возьму домкрат.

Трейлер, чуть не врезавшись в автобус, затормозил тоже, и его пассажиры к ним присоединились. Роман заметил, что Омар не перестает беспокойно оглядываться по сторонам и все время нервно теребит бороду.

– Черт, ну и денек! – воскликнул Ян, вороша взлохмаченные волосы.

– Нетерпение никогда еще не помогало заменить колесо, – заметил Ли, выкатывая на дорогу две запасные шины.

Роман осматривал местность, пытаясь понять, что могло стать причиной происшествия. Он отошел назад на несколько метров. Ряд камешков, более темных, чем прочие, пересекал дорогу. Он наклонился и поднял один из них, с заостренным концом.

– Вот и виновники! – сообщил он, вернувшись к своей группе.

Маттео, внимательно проверяющий, не пострадал ли при заносе машины какой-нибудь из его драгоценных образцов, быстро поднял голову.

– Эти наконечники стрел действительно очень острые, – сказал он, едва взглянув на находку.

– Наконечники стрел? – повторил Роман, рассматривая камешек поближе.

– Ну да! Бронза, поздний халколит. Я бы сказал, Тепе-Сиалк III.

Маттео имел в виду цивилизацию, которую принято было именовать Тепе-Сиалк по названию городища, обнаруженного к югу от Тегерана, где при раскопках было найдено множество предметов и произведений живописи, которые можно было датировать периодом от 5000 до 800 годов до нашей эры. Это было многослойное поселение. Название Тепе-Сиалк III обозначало, что речь идет о периоде человеческой деятельности около 3000 года до нашей эры.