Текст книги "Великий йогин и его ученик. Жизнеописания Шивабалайоги Махараджа и Шиварудра Балайоги Махараджа"

Желание и решительность

Это у него было. А еще было бесстрашие.

Наряду с советом работать усердно Голи Сатьям постоянно напоминал своему внуку о честности в обращении с этим миром, и внук в ответ воспринимал слова своего старшего друга как божественное предписание: «Человек должен жить честно и достойно, как бы трудно ему ни было. Любой ценой нужно противостоять нечестности. Во всех обстоятельствах нужно оставаться верным своим ценностям».

Это стало жизненным принципом Сатьяраджу: воля и твердое намерение, бесстрашие и честность. Это приведет его к успеху.

Именно это привело его в храм Бхимешвары, когда он понял, что больше не может оставаться у Шраваны. Он вспомнил, как она пришла за ним во второй раз, когда ему было восемь лет, и как он оставил милое пространство своей семьи, друзей, школы, чтобы снова вернуться в ее деревню. В Адиварапупете он обычно работал за ткацким станком до школы, а после школы бежал играть с друзьями. Здесь же мачеха забрала его из школы совсем, чтобы он мог работать за станком по многу часов, лишив его всякой возможности гулять с друзьями. Однако родители обещали его Шраване, и он оставался жить с ней. Соткать половину сари в день для ребенка его возраста было очень тяжело, но он продолжал это делать из уважения к родителям. Он вспомнил жару, в которой ему приходилось работать. Ему было всего лишь восемь. Его заставили бросить школу ради работы, но он продолжал работать так, как было велено. И все это сделало его сильнее – и психически, и физически; он многому научился.

От Шраваны он узнал способы ведения бизнеса, о которых ранее не подозревал. К примеру, он понял, что если ткань продавать в отдаленных районах, где ее не так много, денег за нее можно выручить больше. Так просто. Если пойти на рынок к закрытию, нужный товар можно купить дешевле. Так легко. Да, она научила его этому и показала, как много он способен работать, и все это вместе, в свою очередь, укрепило его и без того сильные этические принципы в отношении работы и разбудило врожденный дух предпринимательства. В общем‑то, кроме этого, он больше ничему у нее и не научился.

Все пришло к завершению, когда он узнал, что она торгует опиумом. Он вспомнил, как услышал об этом от друга – тот предупредил его, что представители властей идут к ним с обыском. Сатьяраджу помчался домой, Шравана тут же ему во всем призналась – так он хотя бы успел вынести наркотики из дома и спасти ее от беды. Она пообещала перестать торговать, и он почти ей поверил. Даже в восьмилетнем возрасте он поверил лишь отчасти. Когда она нарушила обещание и взялась за старое, это было уже слишком. Он мог смириться с бесконечной работой и изоляцией, он даже смирился с уходом из школы. Но вот так лгать, рискуя безопасностью, он не мог. По его мнению, занятие Шраваны было лишь быстрым и легким способом сделать деньги, не работая. Не таким он видел путь выхода из бедности. Совсем не таким. В том, что делала Шравана, не было ни воли, ни твердого намерения, ни бесстрашия, ни честности.

Когда он снова вернулся в Адиварапупету, мать с дедушкой поняли его. Возможно, благодаря милости Господа Бхимешвары они смогут понять его и сегодня.

– Я не вернусь назад в школу.

Память о катящихся по щекам матери слезах преследовала его.

– Я вытащу мою маму и семью из бедности. Я смогу это сделать благодаря усердному труду и честности!

И он стал работать еще больше. Дисциплину, которую раньше от него требовала Шравана, теперь он сам требовал от себя. Он удвоил свои усилия, проводя за станком все время, которое он мог бы проводить с ребятами в классе. Он продавал ткань по более высоким ценам, уезжая торговать далеко от дома. Стоя сейчас в храме, он вспоминал свой первый успех в бизнесе, когда в жаркие месяцы он начал продавать прохладительные напитки и шербет. Он вытащит свою семью из бедности!

Честность и тяжелый труд

У появившегося в деревне тантрика[4]4
  Тантра – особая практика в индийской философии, предполагающая постепенное освобождение ума от влияния мира. Часто ее используют не по назначению для обретения сверхспособностей.


[Закрыть] не было ни того, ни другого – и это раздражало Сатьяраджу. Вся деревня считала садху гением, высокодуховной фигурой. Но уже тогда, в своем столь юном возрасте – а ему еще и девяти не было – мальчик мог разглядеть притворство и лицемерие. Как важно расхаживал по деревне этот тщеславный напыщенный притворщик, пугая всех и каждого своими «силами»! Просто скандалист!

– Каждого, кто разозлит меня, я превращу в животное! – заявлял он.

«Хорошо, ловлю тебя на слове», – подумал Сатьяраджу.

Уверенный в том, что тантрик просто бахвалится, он решил подшутить над ним. Как громко тантрик кричал и ругался, когда мальчик спрятал его любимые лук и стрелы, а Сатьяраджу стоял рядом с ним, делал удивленный вид и подсказывал:

– Вы, наверное, можете использовать свои невероятные силы, чтобы отыскать пропажу. Лжец, и без того разгневанный, при этих словах побагровел:

– Когда я поймаю того, кто украл мои вещи, я превращу его в тигра!

Услышав это, Сатьяраджу сказал своему дедушке:

– Не волнуйся, даже если мне придется умереть, люди должны узнать о том, что стоит за этим хвастовством.

Он вернулся к тантрику и сказал, что лук и стрелы спрятал он.

– И если ты можешь превратить человека в животное, как ты всегда заявлял, то выполни обещание и преврати меня в тигра!

Столкнувшись с публичным обвинением, тантрик прибег к своему обычному оружию – впал в состояние безумного гнева, но Сатьяраджу при этом не превратился в тигра. Как бы громко ни вопил лжец, какими бы угрозами ни осыпал мальчика, тот по‑прежнему оставался стоять в человеческой форме. С того дня мошенник больше никогда не грозился превратить кого‑либо в животное, и деревня избавилась от его влияния.

Честность и бесстрашие

Они проведут через любые жизненные трудности.

Сейчас, стоя перед божеством, он вспоминал время, когда вернулся к Шраване в последний раз. Она тогда серьезно заболела, и семья решила, что ему нужно пожить в ее доме, чтобы обеспечить больной женщине уход и помочь выздороветь. Ему уже исполнилось двенадцать лет, он больше не был маленьким ребенком, и запугать его было не так‑то просто. Он имел свое мнение, основанное на собственных принципах. Он прилежно ухаживал за Шраваной, и мало-помалу женщина пошла на поправку. Сатьяраджу свой долг выполнил. Она же снова начала торговать опиумом и, более того, стала критиковать его поведение.

Это было чересчур!

В тот вечер они сели ужинать, и она – женщина, наживавшаяся на страданиях других людей, – опять начала несправедливо на него нападать.

Резко поднявшись из‑за стола, он вышел из дома.

– Я ухожу назад в Адиварапупету. Ноги моей больше в этом доме не будет!

И вот, вспоминая прошедшие события, он снова просил Бога укрепить его, благословить на следование путем истины и даровать внутренний покой.

Успокоив ум, он продолжал свой путь в Адиварапупету. По возвращении в деревню многие родственники, как он и предполагал, удивились столь неожиданному его появлению, ругали его и советовали немедленно вернуться назад. Но, выслушав рассказ мальчика, Голи Сатьям не только понял его точку зрения, увидев ситуацию в реальном свете, но и встал на его сторону. В конце концов, именно его учению неукоснительно следовал мальчик, и кому, как не деду, было стать его верной опорой. Благодаря его и материнской поддержке он выдержал осуждение остальных родственников и остался жить в Адиварапупете. В этом испытании вновь проявились его отвага следовать принятому решению, лицом к лицу встречая жизненные трудности, его преданность честности в любой ситуации и вера в то, что Бог всегда поддержит тех, кто идет путем правды.

Оказавшись дома в своей деревне, с мыслью избавить свою мать и семью от бедности он немедленно вернулся к многочасовой работе за ткацким станком. Постепенно в его голове начал формироваться новый план. Он помнил свой опыт удачных продаж прохладительных напитков и шербета и теперь подумывал о том, чтобы открыть свой магазинчик. Конечно же, он все обсуждал с дедушкой, и теперь, придя к нему и поделившись планом, не ожидал ничего другого, кроме обычной поддержки и одобрения. Каково же было его удивление, когда Голи Сатьям отнесся к идее негативно. Старик чувствовал, что для членов их общества подобное занятие было не слишком достойным, и предложил мальчику вместо этого поразмыслить над идеей стать со временем оптовым продавцом ткани, что казалось ему более подходящей перспективой для представителя их касты. Неодобрение дедушки по поводу открытия своего магазина произвело очень сильное впечатление на Сатьяраджу. И, понимая причины, он тем не менее был не вполне с ним согласен, чувствуя, что мнение дедушки основывается на обычных социальных предрассудках. Сейчас, по достижении возраста, когда он самостоятельно формировал свою систему ценностей, открытие магазина не казалось ему «неправильным» действием, а поскольку отнесение того или иного действия к «правильному» или «неправильному» определяло его отношение к последующим действиям, он не мог выкинуть идею о магазине из головы. Его внутреннее понимание бизнеса и торговли говорило ему, что дело обещало быть успешным.

Бесстрашие и твердое намерение. Тяжелый труд и честность

Однажды на прогулке он размышлял о своем плане и неожиданно нашел на дороге монетку. Он воспринял ее как благоприятный знак в пользу своей идеи. Думая, что это может быть проявлением божественного благословения, Сатьяраджу пошел играть с друзьями в шарики. Он был настолько удачлив в этот раз, что не проиграл ни одной игры и в конце дня оказался обладателем огромной кучи шариков. Продав их за пять рупий, он взял деньги и направился прямиком в храм Бхимешвары, где с благодарностью и почтением встал перед божеством и молился о том, чтобы Господь благословил его на дело, которое он задумал. Его единственным желанием было вытащить семью из состояния крайней бедности.

Собрав все выигранные деньги, он немедленно приступил к открытию маленького магазинчика, начав торговать овощами, биди[5]5
  Низкого сорта сигареты, скрученные вручную, популярные в сельской местности в Индии.


[Закрыть] и разной мелочовкой. Уже с первых дней успешность предприятия не вызывала сомнения. Опираясь на свое понимание бизнеса, он решил, что будет производить биди из сырья самостоятельно и тем самым увеличит доход. Приходя на рынок к закрытию, он покупал нужные ему для производства ингредиенты по самой низкой цене и получал еще больше прибыли. Вырученные деньги он снова вкладывал в свой бурно развивавшийся бизнес, чтобы как можно быстрее помочь семье. Скоро его магазин стал приносить доход, не сравнимый с тем, который когда‑либо мог быть получен от ткачества. Его вклад в семейный бюджет был бесценным, и он стал главным кормильцем семьи. Успех от осуществления его плана и рост предприятия вселили в него уверенность. Он хотел только одного: расширить свое дело до таких размеров, чтобы у его семьи исчезли все материальные проблемы. Его врожденные деловые качества и коммерческая жилка наконец начали приносить дивиденды, и будущее его предприятия рисовалось в розовом свете.

Пришло время, когда его планы и усилия стали давать плоды.

Посвящение

Несмотря на долгожданный успех в делах и надежду, которую он давал Сатьяраджу и его семье, через несколько месяцев после того, как мальчику исполнилось четырнадцать лет, он вдруг начал чувствовать некую происходящую с ним перемену. Он стал больше искать уединения, и это при его‑то прежней общительности! Он раньше спорил по любому поводу и всегда имел хороший аппетит, а теперь не только стал есть меньше, но перестал употреблять мясо – оно стало ему противно. Из задиры он превратился в спокойного, тихого подростка, сидящего где‑нибудь в углу и погруженного в свои мысли. Он все так же продолжал прилежно выполнять свои обязанности, поэтому окружающие не замечали происходящих в нем перемен. Его дедушке в соседнем городе предстояла операция из‑за катаракты, и когда Голи Сатьям с мамой покидали дом, все, казалось, шло обычным ходом. Так незаметно наступил самый знаменательный день 7 августа 1949 года.

Парвати с Голи Сатьямом отсутствовали вот уже более недели, и в воскресенье, легко позавтракав, Сатьяраджу пошел играть с друзьями в шарики. Удача ему сопутствовала, и он выигрывал одну игру за другой. Проведя все утро за этим невинным занятием, он проголодался и к обеду вернулся домой поесть. Пока он в нетерпении ожидал обеда, за ним зашел приятель и предложил пойти на канал купаться. Хозяйничавшая на кухне сестра сказала, что приготовление обеда займет еще какое‑то время, и он согласился. Прибыв на место, они увидели, что игра в шарики в самом разгаре, и Сатьяраджу снова начал играть. Как и прежде, ему везло, он постоянно выигрывал. Через какое‑то время чувство голода снова напомнило о себе и, взяв выигрыш, он купил на него сэндвич в ближайшем магазине.

Немного утолив голод, Сатьяраджу отправился с друзьями поплавать в канале неподалеку, как делал это тысячу раз раньше. Когда они проходили мимо рощи пальмировых пальм, три плода случайно упали с деревьев. Несколько ребят побежали к деревьям, забрали ценный приз и, счастливые, вернулись к остальным. Обрадованные удачей, мальчики стали думать, как разделить добычу. Поскольку Сатьяраджу естественным образом воспринимался как лидер, вопрос ответственности за справедливый раздел лег на него. По случаю в группе оказалось двенадцать человек, и потому можно было легко разделить плоды на четвертинки и раздать каждому. Как обычно, присев на корточки, он взял в руки свою четвертинку и начал выдавливать из нее вкусный вязкий сок.

Вдруг он почувствовал, как его тело охватила неконтролируемая дрожь. Не отводя взгляда от фрукта в руках, он с изумлением услышал доносящийся из него глубокий резонирующий звук «Ом», а потом увидел идущий от него ослепительный яркий свет. Когда неземной сияющий свет и божественный звук полностью омыли его, дрожавшего и загипнотизированно смотрящего на фрукт, дрожь прекратилась, а ум затих и успокоился. Не отрывая взгляда от фрукта, он наблюдал за тем, как тот, по‑прежнему излучая ослепительный свет и издавая божественный звук, превратился в черный Шивалингам. Затем великолепный Шивалингам распался на две половины, и на его месте возникла фигура высокого человека в облачении джангама риши[6]6
  Джангама риши – букв. «вечное существование» – сообщество странствующих монахов, поклоняющихся Господу Шиве.


[Закрыть]. Человек был невероятно высоким, красивым, с сияющими, очаровывающими глазами. Спутанные волосы были забраны наверх, как у древних мудрецов, а на широкой груди красовалось ожерелье из семян рудракши с кулоном в виде Шивалингама. Его окружало чудесное свечение.

Прекрасная сияющая фигура полностью завладела вниманием Сатьяраджу. Мудрец велел ему сесть, но мальчик с привычной прямотой и мужеством, которые и в этот момент не покинули его, тут же спросил:

– Почему ты хочешь, чтобы я сел?

Фигура просто повторила свой приказ:

– Сейчас же садись в падмасану.

– Я не знаю, как сидеть в падмасане, – откровенно признался Сатьяраджу.

После этих слов мудрец крепко взялся за ноги юноши, сложил их в позицию лотоса и велел закрыть глаза. Все еще не понимая, что происходит, мальчик спросил:

– Зачем нужно закрывать глаза?

На это фигура ответила:

– Сначала закрой глаза, а потом я тебе скажу.

Сидя в позе лотоса, мальчик послушался приказа и закрыл глаза. Мудрец наклонился к нему, коснулся средним пальцем руки межбровья Сатьяраджу и сказал:

– Смотри внимательно сюда, – и легонько постучал по макушке головы.

Это действие тут же произвело на мальчика глубочайший эффект: его ум полностью остановился, он перестал осознавать свое тело и окружающую обстановку, будучи в состоянии воспринимать лишь снова возникший перед ним черный Шивалингам, окруженный ослепительным сиянием, как и прежде, сопровождаемый резонирующим божественным звуком «Ом». Он сидел абсолютно неподвижно: его тело и ум пребывали в полном покое, а внимание было полностью поглощено находящимся перед ним божественным видением, купающимся в восхитительных вибрациях. Ничто другое – ни звук, ни картинка не могли проникнуть в него – совершенный образ овладел его сознанием без остатка.

Его друзья ничего этого не видели. Они с удовольствием съели свои фрукты, начали играть и лишь какое‑то время спустя заметили, что Сатьяраджу сидит один со скрещенными ногами в позе лотоса, умиротворенно прикрыв глаза, и явно не осознает ни их присутствия, ни чего‑либо вокруг. Думая, что он в шутку притворяется садху, они начали его звать, потом закричали. Видя, что он никак не реагирует, они взялись его трясти, даже побили его, но он по‑прежнему неподвижно сидел в йогической позе. Они принялись тянуть его за руки и ноги, но он не шевелился. Включившись в игру по полной, дети намазали его тело липким соком пальмового фрукта, затем вымазали в грязи, но от неподвижного тела все так же не было никакого отклика. Все еще считая, что он притворяется, они собрались вокруг него, отнесли в канал реки и опустили в воду. Когда и за этими их действиями не последовало никакой реакции, они стали подозревать, что происходит что‑то очень странное. Его лицо светилось покоем, какого раньше им не доводилось видеть ни у кого. Это вовсе не было похоже на обычные детские шалости.

Подвергнув его по неведению всем этим испытаниям, они поняли, что он находится в необычном состоянии сознания, хотя тело оставалось живым. Не зная, что думать и что предпринять, они решили обратиться за советом к взрослым и бросились в деревню к родственникам Сатьяраджу. Несколько людей из деревни вместе с его дядей отправились на место происшествия, но так же, как и дети, ничего не поняли. У каждого было свое мнение и множество предположений. Один из жителей деревни решил, что Сатьяраджу одержим духом и, чтобы выгнать его из тела, нужно хорошенько поколотить мальчика. У него в руках была короткая палка, которой он и начал его бить. Сатьяраджу не осознавал происходящего, так же как не осознавал предыдущих действий детей: Шивалингам целиком и полностью поглотил его осознанность.

Лишь по чистой случайности один из ударов пришелся по межбровью как раз в том месте, где мудрец коснулся его своим пальцем во время посвящения. Это несколько ослабило концентрацию ума на Лингаме – настолько, чтобы мальчик смог осознать свое окружение, хотя и довольно смутно. Главным фокусом его внимания все так же оставался сияющий Лингам. Сумев выделить из толпы собравшихся своего дядю, он попросил у него дхоти, чтобы переодеть шорты, в которых он был. Дядя дал Сатьяраджу имевшийся у него небольшой кусок материи, и мальчик сделал из нее каупину (набедренную повязку). Когда он встал, чтобы переодеться, люди вокруг него воспользовались моментом, подхватили его под руки и повели домой. Мальчик не пытался убежать или оказать сопротивление, казалось, он все так же плохо осознавал происходящее и просто позволял событиям разворачиваться. Было удивительно, насколько спокойным и покладистым стал этот вечно задиристый мальчуган.

По пути домой попытки выяснить, что произошло, возобновились с новой силой. Мальчика забросали вопросами: может быть, им овладело местное деревенское божество или злой дух? Может быть, он решил стать садху? Или он повредился умом и «съехал с катушек»? Он не отвечал ни на один из вопросов, едва ли сознавая действительность, будучи поглощенным видением великолепного Лингама, остававшегося центром притяжения его внимания, несмотря на суматоху вокруг. Процессия вместе с мальчиком дошла до дома, но тут выяснилось, что он не может войти внутрь: его ноги стали жесткими и совершенно не гнущимися, и он не мог преодолеть даже невысокие ступеньки. Его подняли и перенесли через них, но тут возникло новое препятствие: ноги мальчика уперлись в дверной проем и никак не хотели менять своего положения. Как народ ни старался, ни сдвинуть его ноги, ни согнуть их в коленях у них не получалось. Промучившись около часа в попытках хоть как‑то впихнуть его в дом, они наконец сдались, признав, что это просто физически невозможно. Чтобы не привлекать еще большее количество зевак, уже и так сильно увеличившихся числом, решено было оставить мальчика на веранде.

С появлением новых зрителей возникли и новые объяснения случившегося: кто‑то по‑прежнему считал его одержимым, кто‑то решил, что он помешался, кто‑то был уверен, что мальчик просто-напросто притворяется и водит всех за нос. И только один старик в толпе понял истинную причину состояния, которому все они стали свидетелями, – он увидел, что произошло божественное преображение Сатьяраджу в йогина. Все остальные продолжали выдвигать свои версии и рассуждать о том, что же делать дальше. Маленькие деревеньки не богаты на события, поэтому этот случай, естественно, стал предметом общих пересудов и внес разнообразие в незатейливую жизнь деревенских жителей. Еще в течение нескольких часов народ не расходился, обсуждая и пересказывая случившееся, но уже к вечеру чувство новизны исчезло вместе с разошедшимися по домам соседями и только самые стойкие остались на месте в предвкушении новых событий. Ситуация была настолько необычной и неожиданной, что предсказать, что произойдет дальше, было невозможно. Постепенно ночь опустилась на деревню, усыпив жителей и заставив их временно забыть о ежедневных заботах. Заснули один за одним и те, кто остался рядом с мальчиком. Хотя сознание Сатьяраджу все так же было поглощено видением восхитительного Лингама и резонирующим божественным звуком «Ом», в его уме возникла мысль о том, что ему нужно вернуться на берег реки, где произошло посвящение. Тихо встав со своего места, он пошел назад к реке, туда, где все случилось, и снова сел в падмасану. На этот раз его глаза не хотели закрываться, и он продолжал сидеть с открытыми глазами, оставаясь полностью сконцентрированным на сияющем Шивалингаме, по‑прежнему находящемся перед ним. Спустя короткое время начался ливень, но ничего не изменилось: он все так же сидел, не шевелясь, погруженный в безмолвное созерцание Лингама. Проливной дождь шел всю ночь, но он не покинул своего места. Его погружение в созерцание великого и зачаровывающего символа было настолько тотальным, что в уме даже не возникло мысли о том, чтобы перебраться куда‑либо под навес.

Утром жители деревни снова пришли к дому Сатьяраджу, чтобы проведать его, и, не обнаружив мальчика на месте, бросились на поиски. Они нашли его сидящим на земле на берегу канала реки, умиротворенного и спокойного, не обращающего внимания на ливень, хлещущий по неприкрытому телу. Жители деревни, собравшись вместе, перенесли его под баньяновое дерево и устроили что‑то вроде зонта из пальмовых листьев, чтобы хоть как‑то защитить от непогоды.

Начавшийся ночью проливной дождь не прекращался в течение дня ни на минуту, а мальчик так и оставался сидеть с открытыми глазами на том месте, где его оставили под деревом и импровизированным зонтом. Он продолжал безотрывно созерцать Шивалингам, и ничто не могло его потревожить. Он видел происходящее вокруг – кто‑то предлагал ему молоко, кто‑то переносил его под дерево и строил навес, кто‑то приходил и уходил, но все это существовало лишь на поверхности ума, не затрагивая его внимания, полностью погруженного в созерцание живого и вибрирующего Лингама. Все остальное казалось нечетким, неважным и ненужным.

Пришла ночь, жители деревни разошлись по домам, и он остался сидеть под деревом один. Несколько проходящих мимо мальчишек с удивлением услышали доносящийся откуда‑то божественный звук «Ом». Они побежали в деревню за взрослыми, некоторые из которых тоже слышали этот звук, и оказалось, что звук идет из того места, где сидит Сатьяраджу. Примерно в течение часа они ждали, слушая и наблюдая за резонирующим гудением «Ом», пока в конце концов звук не стих. После этого они подошли к неподвижной фигуре мальчика и снова перенесли его в дом. Сестра Сатьяраджу предложила ему попить молока, он выпил, лег и спокойно заснул.

Поутру сестра приготовила ему легкий завтрак. Он покушал, после чего перед ним снова появилось видение Шивалингама в сопровождении звука «Ом», которое овладело его вниманием целиком и полностью. Он покинул дом и направился к берегу реки, где у него неожиданно открылись сильная рвота и диарея. Через какое‑то время симптомы исчезли, он сел и продолжил медитацию. Несколько деревенских жителей все утро и весь день строили для него укрытие из листьев пальмиры, а когда работа была закончена, пригласили его перейти на новое место, чтобы защитить его от непогоды. И хотя Сатьяраджу едва осознавал происходящее, поскольку все внимание было сосредоточено на чудесном образе Лингама и окутывающем его вибрирующем звуке «Ом», он без сопротивления, спокойно перешел в укрытие и сел там.

В течение этих нескольких знаменательных дней мама и дедушка мальчика находились в городе по соседству. Они и представить не могли, что в это время происходит с их ребенком и какое с ним случилось преображение. Вернувшись вечером домой и услышав рассказы соседей, они бросились к указанному месту и увидели Сатьяраджу, молча сидящего со скрещенными ногами, погруженного в глубокую медитацию. Его лицо было спокойным и умиротворенным. Они в расстройстве подбежали к нему, начали его звать, пытаясь отвлечь от медитации, но все его внимание принадлежало находящемуся перед ним образу Шивалингама. В ужасе от происходящего, Парвати громко зарыдала и, словно обезумев, начала снова и снова выкрикивать его имя. Инстинктивно схватив его в объятия, она начала раскачивать его вперед-назад, умоляя его вернуться к ней.

Ее крики и плач мало-помалу вернули его к действительности, и Парвати стала его уговаривать пойти домой. Однако опыт прошедших дней очистил ум Сатьяраджу от представлений о родственных связях и мирских обязанностях – мир больше не казался ему реальным, и он отказался вернуться домой, заверив мать в своем желании остаться и продолжить открывшийся ему путь. Спокойно и доброжелательно сказав об этом матери, он снова вернулся к медитации, и на этот раз никакие уговоры или протесты не могли вырвать его из божественных объятий.

Голи Сатьям, услышав о том, что внезапно приключилось с его дорогим внуком, также бросился к нему со всех ног, чтобы отвести домой, но, увидев, насколько спокойно мальчик принял свою судьбу, успокоился и благословил Сатьяраджу во всех его начинаниях. Зная силу его намерения, непреклонность и упорство в достижении цели, Голи Сатьям не сомневался, что мальчик не свернет и пройдет путь до конца. Но, будучи самым близким его другом на протяжении многих лет, он не мог сейчас скрыть своего разочарования относительно их общих надежд на улучшение материального положения семьи и сказал об этом Сатьяраджу. По-прежнему смутно осознавая присутствие родственников, мальчик пообещал им, что все будет в порядке, и снова впал в глубокую медитацию.

В воскресенье, 7 августа 1949 года,

Сатьяраджу было ровно четырнадцать лет, шесть месяцев и четырнадцать дней.

Ничто прежде не предвещало необычайных событий того достопамятного дня, в результате которых обычный деревенский мальчишка превратился в бала-йоги (мальчика-йогина), которому в конечном итоге, после 12‑летнего тапаса, предстояло стать сиддха-пурушей и дживан-муктой, который известен миру под именем Шри Шри Шри Шивабалайоги Махарадж.

Начало тапаса, 1949 г.

Бала-йоги Сатьяраджу 14 лет

Худо ли бедно ли, Голи Сатьям принял случившееся и смирился с ситуацией, чего нельзя было сказать о Парвати: она оставалась в тяжелом удрученном состоянии – все надежды, которые она возлагала на сына, рухнули в один миг. У нее просто в голове не укладывалось, как такое могло случиться. Она сидела в оцепенении, и лишь неподвижное тело то и дело взрывалось рыданиями при очередном взгляде на сына. Посидев так еще какое‑то время, она снова посмотрела на сына и с удивлением обнаружила, что на его месте сияла форма Тримурти[7]7
  «Три лица». Бог в форме божества с тремя лицами: Брахмы, Вишну и Махешвары, олицетворяющими Создание, Сохранение и Поглощение Вселенной.


[Закрыть] – бога в форме Брахмы, Вишну и Махешвары. Подумав, что это ей привиделось, она протерла глаза и посмотрела снова, но окруженное сияющим светом великолепное видение никуда не исчезло. Тогда Парвати осознала необычность случившегося и поняла, что то был божественный промысел. Ее ум успокоился и затих, она поверила, что произошедшая с сыном перемена была истинным святым благословением, которое и дальше будет ему помогать и защищать.

Второй год тапаса.

1950 г.

Бала-йоги Сатьяраджу 15 лет

Вздохнув с облегчением, она вернулась домой, уверенная в том, что теперь о ее сыне будет заботиться высшая сила. В течение нескольких следующих дней она продолжала приходить к нему, пытаясь покормить или быть чем‑то полезной, но возвращавшийся время от времени к обычному, хотя и неполному, сознанию сын уверил ее в отсутствии необходимости посещений. В конце концов она смирилась, предоставив всю заботу о сыне высшей силе. Божественное проявляло себя через человека, который в день посвящения бил Сатьяраджу палкой, полагая, что в него вселился злой дух. Теперь же он считал себя обязанным заботиться о мальчике. Конечно же, он плохо представлял, в чем нуждаются люди в подобных обстоятельствах – да и кто может это знать? – и, к сожалению, полагал, что человек, находящийся в медитации, может поглощать нужные ему вещества из эфира и потому не слишком нуждается в земной пище. Мальчик же, продолжая оставаться в состоянии глубокого погружения и осознавая происходящее очень смутно, никакими мирскими вопросами, включая питание, не интересовался, и поэтому легко согласился на предложение того человека. Таким образом, тот деревенский житель, исходя из лучших побуждений, начал урезать его и без того скудные порции фруктов и молока, пока не перестал кормить его совсем.

Однако когда Парвати услышала об этом, она, естественно, расстроилась и пришла к Сатьяраджу, чтобы просить его выпить хотя бы немного молока, которое она принесла с собой. Он пассивно принял предложенное молоко, воспринимая происходящее как божественную игру.

С самого начала, когда все его внимание было приковано к видению Шивалингама и радостно-умиротворяющему звуку «Ом», мудрец велел неотрывно «смотреть сюда», в область межбровья. Следуя его наставлениям, мальчик продолжал просто смотреть. Видения появлялись и исчезали, но он продолжал смотреть, не вовлекаясь в сюжеты, как было велено, и видения постепенно начали исчезать. Его охватило чувство высочайшего счастья и покоя.

Его ежедневная садхана была очень интенсивной: весь день и всю ночь он оставался погруженным в медитацию, лишь на час прерываясь в полночь для того, чтобы совершить гигиенические процедуры в канале поблизости и немного перекусить перед возобновлением медитации. Далеко не всегда рядом с ним находился кто‑то из друзей – у жителей деревни были свои ежедневные хлопоты, а потому его тело было предоставлено самому себе и являлось хорошей мишенью для тех, кто хотел бы этим воспользоваться. Раньше он был очень открытым и прямолинейным и никогда не боялся выступить против людей, ведущих себя неподобающим образом, поэтому у него было много друзей из тех, кто был предан истине и чести, но хватало и недоброжелателей, чьи слабости и недобропорядочность стали известны в деревне благодаря ему. И теперь, когда его тело было столь уязвимым, имевшие на него зуб, да и просто злые по своей натуре люди не гнушались ничем. Не раз и не два приходилось ему переносить побои, а однажды в него даже бросили горящую тряпку, облитую керосином, которая сильно обожгла его ногу. Несмотря ни на что, он продолжал медитировать, и лишь в полночь, возвращаясь в обычное состояние сознания, испытывал сильнейшие боли. Все остальное время его сознание не присутствовало в теле, не говоря уж о каких‑то мирских вещах.