Текст книги "Все новые сказки (сборник)"

– Во всем этом должен быть какой-то смысл, сынок… Что-то должно быть.

И пошел прочь.

Той ночью Дил думал и о своем мертвом товарище, и о той мертвой женщине. Он задавался вопросом: что случилось с ее телом? Они оставили ее там, меж деревьев. Может, кто-то похоронил ее? Или она там гнила и разлагалась? Может, муравьи сейчас растаскивали частички ее тела?

Он мечтал о том, чтобы лежать там, рядом с ней, меж деревьев. Просто лежать, уплывая с ней в черную пустоту.

И сейчас он чувствовал себя так, будто лежит рядом с той мертвой женщиной, только блондинкой вместо брюнетки, но ничуть не более живой.

– Возможно, нам следует сегодня просто лечь спать, – сказала Мэри Лу, удивляя его. – Нужно просто пустить все своим чередом. Пусть все будет как должно быть.

Он убрал от нее руки и произнес:

– Наверное, так лучше. Да, ты права.

Она повернулась на своей стороне постели спиной к нему. Он лежал на спине, скрестив руки на животе, и смотрел на перекладины потолка.

Так, без малейшего тепла с ее стороны, прошло несколько ночей. Но Дил обнаружил, что совместный сон с Мэри Лу много для него значит. Ему нравился ее запах, и нравилось слушать, как она дышит во сне. Когда она погружалась в крепкий сон, он чуть поворачивался, поднимался на локте и смотрел на нее, на очертания ее тела. Возвращение домой оказалось не таким, как он ожидал и о чем мечтал, но эти моменты, когда он в темноте смотрел на нее, были, несомненно, лучше, чем то, что происходило с ним предыдущие четыре года, со дня его ухода из дома.

Следующие несколько дней он провел с сыном в лесу в поисках подходящей ветки для лука. Одним ударом срубил ветку, показал мальчику, как с помощью топора снять кору и добиться правильного размера, как опалить прут на огне, а точнее – прокоптить дымом. Они провели в лесу довольно много времени, но если мальчику и нравилось это занятие – он ничем не выдал своего интереса. Он держал свои чувства при себе и говорил еще меньше, чем мать. Мальчик словно всегда находился на расстоянии в несколько ярдов от Дила, даже если был совсем рядом.

Дил согнул ему лук и натянул тонкую прочную тетиву, показал, как найти правильное дерево, чтобы изготовить стрелы, как собрать перья из птичьих гнезд и украсить их. Потребовалась почти неделя, чтобы сделать лук, и еще одна – чтобы высушить его и наделать стрел. Свободное от этого занятия время Дил проводил, разглядывая то, что раньше было распаханным и засеянным полем, а теперь являло собой двадцать пять акров земли, покрытой яркими цветами и маленькими деревьями, тут и там торчащими среди цветов. Он пытался представить себе, как на этой земле снова качаются стебли кукурузы.

С помощью топора Дил срубил молодые деревца. И за обеденным столом спросил у Мэри Лу, где мул.

– Умер, – ответила Мэри Лу. – Он был довольно стар уже, когда ты уехал. А потом совсем состарился, и мы его съели, когда он умер.

– Не понимаю, – сказал Дил. – Как же вы жили? Чем?

– Как видишь, как-то жили, – ответила Мэри Лу.

– Но вы же не фермеры – что вы делали?

– Том приносил время от времени какие-то продукты, рыбу, которую ловил, овощи со своего огорода. Один или два раза белок. Мы держали свиней и коптили мясо. И еще у нас есть огород.

– Как поживают родители Тома?

– Отец допился до смерти, а мать не выдержала этого и тоже умерла.

Дил кивнул:

– Да, она всегда была болезненной. А муж – он ведь был намного старше ее. Как и я – я тоже тебя старше. Но не настолько. Насколько он был старше – на пятнадцать лет? А я… да, дай угадаю. Я старше на десять лет, верно?

Она ничего не ответила. А он надеялся, что она скажет, мол, десять лет это пустяк, ничего не значит. Но она молчала.

– Я рад, что Том был рядом с вами, – сказал Дил.

– Да, он очень помогал, – ответила она.

Спустя несколько минут молчания Дил произнес: –Времена изменились, Мэри. Вам больше не нужно рассчитывать на чью-то помощь или милосердие. Завтра я отправлюсь в город разведать, что можно сделать, каких купить семян, можно ли найти мула. У меня есть кое-какие сбережения. Немного, но хватит для начала. Уинстон может пойти со мной, и я куплю ему леденцов.

– Я люблю мятные, – сказал Уинстон.

– Так давай сходим, – ответил Дил, а Мэри Лу неуверенно произнесла:

– Может, тебе не стоит с этим торопиться. До посевной еще есть время. Ты мог бы поохотиться, как обычно, или сходить на рыбалку. Можешь взять Уинстона с собой. Мне кажется, ты заслужил небольшой отдых.

– Не думаю, что несколько дней что-то решают, Мэри. Нам всем нужно время, чтобы освоиться и заново узнать друг друга.

На следующий день они шли домой с рыбалки. На влажной веревке, которую закинул за спину Уинстон, болталось несколько рыбин – не очень крупных, но вполне приличного размера, они висели на веревке, как украшения, и рубаха мальчика под ними стала мокрой. Во время рыбалки, когда удавалось поймать рыбу, Уинстон впервые проявил какие-то эмоции, волнение, радость, и теперь рыбины подпрыгивали у него на спине, а солнце играло и переливалось на их чешуе.

Дил шел чуть позади сына и, не отрываясь, смотрел на рыб. Он наблюдал, как они медленно умирали, оставшись без воды, как судорожно хватали ртом воздух. Ему хотелось помочь им, но он понимал, что не может выпустить их обратно в ручей. Не так давно он смотрел, как точно так же хватали ртом воздух здоровые мужчины, солдаты, там, в окопах – похожие на вытащенных из воды рыб.

Когда они подходили к дому, Дил увидел, что к ним приехал какой-то всадник на лошади. Мэри Лу вышла навстречу, подошла к всаднику, тот склонился к ней в седле, они о чем-то поговорили, потом Мэри Лу взялась одной рукой за седло и пошла рядом с лошадью по направлению к дому. Увидев Дила и Уинстона, она отпустила седло и просто шла рядом со всадником. Человек на лошади был высоким, худощавым, темные волосы доходили ему до плеч. Словно из-под его мятой серой шляпы волнами выливались чернила.

Когда они подошли ближе, всадник приветственно поднял руку. И в ту же секунду Уинстон завопил: «Том!» – и со всех ног бросился через поле к лошади, а рыба била его по спине и подскакивала на каждом шагу.

Они сидели за кухонным столом все вместе: Дил, Мэри Лу, Уинстон и Том Смайтс. Мать Тома была наполовину индеанка, из Чикасау, и в нем, казалось, сосредоточилась вся ее яркая красота, сочетаясь с мощью и внушительным ростом отца-шведа. Парень был ладно скроен и походил на лесного бога. Волосы струились с обеих сторон его лица, кожа напоминала лесной орех – такая же смуглая и гладкая, а руки и ноги были большими, но пропорциональными. На колене он держал шляпу.

Мальчик сидел вплотную к Тому.

Мэри Лу положила руки на стол, перед собой. Голова ее была обращена к Тому.

Дил произнес:

– Я хочу поблагодарить тебя, Том, за помощь моей семье.

– Да не за что благодарить. Ты же брал меня с собой на охоту и рыбалку. А мой отец никогда этого не делал. Он был фермером и разводил свиней. А еще он был всегда пьян. Так что всем хорошим во мне я обязан именно тебе.

– Еще раз спасибо, Том.

– Мне было нетрудно.

– У тебя, наверное, уже семья?

– Пока нет. Я объезжаю лошадей, у меня коровы и свиньи, а еще куры и отличный большой огород, но семьи пока нет. Мэри Лу сказала, тебе нужны мул и семена?

Дил посмотрел на жену. Она все это успела сказать, пока они говорили там, вдвоем. Он не был уверен, что ему это нравится. Ему не очень хотелось, чтобы все вокруг знали, что ему нужно или не нужно.

– Да, я собираюсь купить мула и немного семян.

– Ну вот что. У меня есть лошадь, объезженная – на ней можно пахать. Она, конечно, не так хороша, как мул, но вполне сгодится. И я могу продать ее задешево – действительно дешево. И у меня гораздо больше семян, чем нужно. И чем я мог бы использовать.

– Вообще-то я предпочел бы все-таки пойти в город и купить все это сам, – ответил Дил.

– Ну да, да, разумеется. Но все же подумай над моим предложением.

– Я хотел взять Уинстона с собой и купить ему леденцов.

– Отличная идея, – усмехнулся Том, – но так уж вышло… Я был сегодня утром в городе, и вот… – Он вынул из кармана рубашки, выложил на стол маленький сверток и развернул. На оберточной бумаге лежали два мятных леденца.

– Это мне? – Уинстон посмотрел на Тома.

– Тебе, – кивнул Том.

– Один съешь сегодня после обеда, – сказала Мэри Лу, – а второй оставь на завтра. Хорошо, когда чего-то можно с нетерпением ждать.

– С твоей стороны это очень любезно, Том, – сказал Дил.

– Ты должен остаться и пообедать с нами, – сказала Мэри Лу. – Дил и Уинстон наловили рыбы, а у меня есть пара картофелин, я могу все это пожарить.

– Почему бы и нет, – согласился Том, – отличное предложение. Давай я почищу рыбу…

Том приезжал практически каждый день: привел лошадь, привез семена, притащил недостающие детали для плуга. Дилу стало казаться, что он никогда не попадет в город. И он уже не был так уверен в том, что действительно хочет туда идти.

Том чувствовал себя намного увереннее и комфортнее с его домочадцами, чем он сам, и это вызывало у Дила ревность. Ему хотелось остаться наедине с семьей и найти наконец свое место. Мэри Лу и Том легко говорили друг с другом на любые темы, а мальчик потерял к луку всякий интерес. Дил нашел лук и стрелы под деревом, рядом с тем местом, где начинался лес, и отнес в коптильню. Там воздух был суше, а значит, лук лучше сохранится. Правда, Дил сомневался, что мальчик когда-нибудь вспомнит о луке.

Дил вспахал полдюжины акров земли, и на следующий день Том вывалил на вспаханную землю целый грузовик куриного помета и помогал Дилу пропалывать желтые длинношеие сорняки, сажать семена гороха и бобов, и еще они посадили немного семян арбуза и дыни канталупы.

В тот вечер они сидели перед домом, Том в кресле-качалке, Дил на стуле. Мальчик сидел прямо на земле рядом с Томом и ковырял палкой землю. Было темно, только в доме ярко горела лампа. Когда Дил смотрел через плечо, он видел, как Мэри Лу моет посуду, и ее ягодицы слегка подрагивают в такт движениям. Том один раз бросил взгляд на Мэри Лу, потом взглянул на Дила и устремил глаза в небо, словно запоминая расположение звезд.

– Мы так и не сходили на охоту тогда, до твоего отъезда, – сказал Том.

– Для тебя это много значило, да? – спросил Дил.

Том кивнул:

– Я всегда чувствовал себя здесь гораздо лучше, чем дома. Мама и папа всегда были в состоянии войны.

– Соболезную по поводу твоих родителей.

– Ничего. Все мы когда-нибудь умрем. В конце концов, это вопрос времени, а потому нужно тратить его с умом.

– Да, пожалуй, ты прав.

– Что ты скажешь о том, чтобы поохотиться? Ты и я? – спросил Том. – Давненько я не ел опоссума.

– Мне никогда особо не нравилось это мясо, – сказал Дил. – Слишком жирное.

– О нет, ошибаешься. Что я умею – так это готовить опоссума. Конечно, лучше всего взять его живым, недельку откармливать отборным зерном, а потом забить. Тогда получится самое лучшее, нежнейшее мясо. Но можно и подстрелить его на охоте, и я покажу вам, как избавиться от характерного привкуса при помощи толики уксуса и как приготовить его со сладким бататом. Тем более что бататов у меня изобилие.

– Дил любит бататы, – сказала Мэри Лу.

Дил повернулся к ней.

Она стояла в дверном проеме, вытирая полотенцем тарелку.

– Это хорошая идея, Дил, – сказала она. – Сходите на охоту. Я бы хотела научиться готовить мясо опоссума. Вы с Томом – как в былые времена.

– Я уже очень давно не ел бататы, – произнес Дил.

– Вот и еще одна причина согласиться, – сказал Том, улыбаясь.

Мальчик подал голос:

– Я тоже хочу пойти.

– Знаешь, это, конечно, здорово, – Том снова улыбнулся, – но я бы хотел, чтобы на этот раз мы пошли с Дилом вдвоем. Когда я был ребенком, Дил учил меня в лесу всему. И я хотел бы пойти с ним как в старые добрые времена. Ладно, Уинстон? Ты не будешь возражать?

Уинстон подумал, что все совсем не ладно и что он очень даже возражает, но все-таки буркнул:

– Не буду.

Этой ночью, лежа рядом с Мэри Лу, Дил сказал:

– Мне нравится Том, но все-таки я бы хотел, чтобы он не приходил так часто.

– Вот как?

– Я вижу, как относится к нему Уинстон, все понимаю и ничего не имею против. Но мне нужно поближе узнать Уинстона. Черт… Я никогда не знал его хорошо. Я и тебя не знал, Мэри Лу. Я должен вам кучу времени. Огромную кучу времени. Правильного времени.

– Я не понимаю, о чем ты, Дил.

Некоторое время он молчал, пытаясь подобрать нужные слова. Он знал, что чувствовал, но описать это словами было трудно.

– Я знаю, ты думала, меня больше нет. Я знаю, мое возвращение стало для тебя неожиданностью, и возможно – не самой приятной. Но у нас есть шанс, Мэри Лу, обрести то, что нам нужно.

– А что нам нужно?

– Любовь, Мэри Лу. Любовь. У нас никогда не было любви.

Мэри Лу лежала молча.

– Я просто думаю, – продолжал Дил, – что нам нужно время – наше собственное время, которое мы должны проводить семьей, без никого. Пока. А потом уже можно и Тома. Ты понимаешь, о чем я?

– Наверно.

– Я даже не чувствую себя хозяином в доме. Я еще не был в городе, и никто не знает, что я вернулся.

– Ты скучал по кому-нибудь в городе?

Дил довольно долго обдумывал ответ:

– Нет. Но я скучал по тебе и Уинстону. И я должен восстановить нормальный ход вещей. Мне нужно возобновить связи, возможно, я смогу получить кредит в лавке, что-нибудь купить из того, что понадобится в следующем году. Но самое главное – я хочу быть здесь, с тобой. Я хочу говорить с тобой. Вы с Томом прекрасно общаетесь. Мне жаль, что мы с тобой не можем говорить так же легко. Нам нужно научиться разговаривать друг с другом.

– Да просто Том болтун. Настоящее трепло. Он может говорить о чем угодно часами – и при этом не сказать ничего дельного. Ты никогда не был говоруном, Дил… Почему вдруг теперь?

– Я хочу, чтобы ты слышала меня и чтобы я слышал тебя, чтобы мы говорили не только о каталогах семян, или «передай мне бобы», или «в лесу пожар», или «прекрати храпеть». В этом есть что-то неправильное. Я больше так не хочу. И не хочу, чтобы Том бывал здесь сейчас. Я хочу, чтобы у нас было время только для нас троих – тебя, меня и Уинстона. Вот и все.

Дил почувствовал на ее стороне кровати какое-то движение. Он повернулся к ней и увидел, что она задрала ночную рубашку выше груди. Грудь у нее была полная и круглая, она выглядела очень привлекательно, а волосы на лобке в темноте казались очень густыми.

– Возможно, – сказала она, – как раз сегодня мы можем начать узнавать друг друга поближе.

Во рту у него пересохло. Он с трудом смог выдавить из себя:

– Хорошо.

Руки дрожали, когда он расстегивал пижамные штаны, а она широко развела ноги, и он вошел в нее сверху. Всего минута – и он кончил.

– О Боже, – простонал он и почти потерял сознание, пытаясь удержать на локтях вес своего тела.

– Как это было? – спросила она. – Я все еще на что-то гожусь?

– Ты прекрасна. Но я… у меня все получилось слишком быстро. О, детка, просто… просто я так долго… прости меня.

– Ничего, – она легонько похлопала его по спине, а потом крутанулась под ним, показывая, что хочет, чтобы он вышел из нее.

– Я способен на большее, – сказал Дил.

– Завтра ночью.

– Завтра ночью мы с Томом идем на охоту. Он приведет собаку, и мы пойдем на опоссума.

– А, точно. Ну, значит, следующей ночью.

– Да, следующей, – сказал Дил. – Послезавтра.

Он откинулся назад на кровати, застегнулся и попытался понять, что чувствует, стало ему лучше или хуже. Он почувствовал облегчение. Но с ее стороны он не почувствовал ни малейшего желания. Она была все равно что дырка в матрасе.

Том привел собаку, принес винтовку 22-го калибра и мешок. Дил вынул двустволку из тайника в туалете и нашел, что она в прекрасном состоянии. Он взял к ней целый мешок патронов. Патроны были старые, но у Дила не было ни малейшего повода сомневаться в их пригодности: они хранились вместе с оружием, а оно было в полном порядке.

Небо было чистым, и хотя звезды отсутствовали, а луна была похожа на тонкий серп, вырезанный из свежего куска мыла, было так светло – что видно землю под ногами. Мальчик уже спал, а Дил, Том и Мэри Лу стояли перед домом и вглядывались в ночь.

– Присматривай за ним, Том, – сказала Мэри Лу Тому.

– Присмотрю, – обещал Том.

– Позаботься о нем как следует.

– Конечно, обязательно.

Дил и Том только начали свой путь в направлении леса, как их внимание было привлечено какой-то тенью: они увидели, как сова, то и дело ныряя к самой земле, схватила жирную мышь и понесла ее в клюве. Собака бежала за совиной тенью, которая бесшумно скользила по земле.

Они смотрели, как сова поднимается со своей добычей все выше и выше в небо, и Том произнес:

– Нет ничего бесспорного в мире, правда?

– Особенно, если ты мышь, – добавил Дил.

– Жизнь может быть очень жестокой, – сказал Том. Дил возразил:

– Никакой жестокости со стороны совы тут нет. Сова просто хотела есть. Это борьба за жизнь – ничего больше. У людей все по-другому. У людей вообще все не так, как у всех, за исключением, может, муравьев.

– Муравьев?

– Только люди и муравьи убивают и воюют просто потому, что они это могут. Люди придумывают тысячу благородных причин, произносят пламенные речи и приводят кучу поводов, но в основе всего – то, что мы этого хотим и мы это можем.

– Тут есть о чем поговорить, – сказал Том.

– Человек не может быть счастлив, если он не убивает и не разрушает все на своем пути. Когда видит что-то красивое, что ему не принадлежит, он хочет добыть это, поймать, испортить и в конечном итоге уничтожить. Красота привлекает его – и он ее убивает.

– Дил, у тебя странные мысли, – сказал Том.

– О да, это точно.

– Мы собираемся убивать. Но мы собираемся сделать это, чтобы поесть. Мы не совы и не едим мышей. Мы хотим убить большого опоссума и съесть его со сладким бататом, – закончил Том.

Они смотрели, как собака вбегает в темный лес, маячивший впереди.

Когда они добрались до края леса, тени деревьев исчезли. В лесу было совершенно темно, глаз выколи, только кое-где, где ветки были особенно тонкими, – чуть светлее. Они направились к этим светлым местам, нашли след и пошли по нему. Они шли и шли, и становилось все темнее. Дил поглядел наверх: так и есть, на небе появилось черное облако.

Том сказал:

– Черт, похоже, быть дождю. И откуда оно взялось?

– Будет ливень, – сказал Дил. – Проливной дождь, под которым моментально становишься мокрым, прежде чем сообразишь, где можно найти сухое местечко.

– Ты так думаешь?

– Я знаю. Я видел много дождей. И каждый раз начинается все именно так. Говорю тебе, это облако выплачет все глаза и пойдет дальше. Но грозы не будет, даже молний не будет.

Словно в подтверждение его слов из тучи начал хлестать ливень. Не было ни грома, ни молнии, но дождь лил очень сильный и холодный, и ветер буквально сбивал с ног.

– Я знаю хорошее место неподалеку, – сказал Том. – Там можно спрятаться под деревом, и там есть бревна, чтобы сидеть. Я даже убил там парочку опоссумов.

Они спрятались под деревом и, сидя на поваленном бревне, пережидали дождь. Это был дуб, старый, огромный, с толстыми ветками и широкими листьями, которые закрывали собой небо, – под ними дождь почти не чувствовался.

– Собака убежала далеко в лес, – сказал Дил. Он положил ружье рядом с собой и уронил руки на колени.

– Он ищет опоссума. Мы услышим его голос, его невозможно не услышать.

Том поправил на коленях винтовку 22-го калибра и взглянул на Дила, который был погружен в свои мысли.

– Иногда, – сказал Дил, – когда мы сидели в окопах и ждали, сами не зная чего, шел дождь, окопы заливало водой, вокруг плавали большие крысы, и мы ловили и ели их. Мы были очень голодны.

– Крыс?

– Да. Они на вкус почти такие же, как белки. Не то чтобы очень вкусные, но и не такие уж противные. А что белки? Белки, в сущности, те же древесные крысы.

– Вот как?

Том пошевелился, и Дил повернулся к нему.

Винтовка 22-го калибра все еще лежала у Тома на коленях, но теперь Дил увидел, что ее ствол смотрит прямо на него. Дил начал было говорить что-то вроде: «Эй, дружище, что ты делаешь?» – но в этот момент он понял то, что должен был, но не хотел понимать раньше.

Том собирался его убить.

Он с самого начала собирался его убить. С той самой минуты, когда Мэри Лу шла по полю рядом с его лошадью, они хотели его убить. Вот почему они не пускали его в город: его ведь считают погибшим, никто бы его не хватился, и не было бы никакого расследования.

– Я знал, – сказал Дил. – И я не знал.

– Я должен, Дил. Ничего личного – я прекрасно к тебе отношусь, и ты много сделал для меня. Но я должен. Она не оставила мне выбора. Двадцать второй калибр – негусто, но вполне хватит.

Дил спросил:

– Уинстон… он ведь не мой сын, да?

– Не твой.

– У него родинка на лице. И я теперь отчетливо помню, что когда ты был мальчишкой – я видел у тебя такую же. Она у тебя под волосами, да?

Том не отвечал. Он отступил назад, прицеливаясь, и потому оказался уже за пределами полога дубовых листьев, дождь обрушился на него, заливая потоками воды его шляпу, размазывая по лицу черные волосы.

– Ты был с моей женой, когда тебе было восемнадцать, а я даже не подозревал об этом. – Дил улыбнулся, как будто действительно думал, что это смешно. – Для меня ты был ребенком – вот и все.

– Ты слишком стар для нее, – глядя сквозь прицел винтовки, произнес Том. – И никогда не уделял ей внимания. Я был с ней все время с тех пор, как ты ушел. Я был с ней даже в тот момент, когда ты вернулся. Я просто выскочил тогда с другой стороны дома. Черт, Дил, там, в шкафу, моя одежда – а ты этого даже не заметил! Ты чертовски здорово разбираешься в погоде. Но ни хрена не понимаешь ни в женщинах, ни в мужчинах.

– Я не хочу понимать, потому иногда и не понимаю. А вообще мужчины и женщины разные бывают, не все одинаковые… Ты когда-нибудь убивал человека, Том?

– Ты будешь первым.

Дил смотрел на Тома, а Том смотрел на Дила сквозь прицел своей винтовки 22-го калибра.

– Это трудно, Том. С этим трудно жить – даже если человек тебе незнаком, – сказал Дил. – Я много убивал. Они приходят, когда я закрываю глаза. И каждый раз умирают снова, и я каждый раз умираю вместе с ними.

– Вот только не надо жалостливых историй. Я не верю, что ты придешь меня навестить, когда умрешь. Совсем не верю.

Из-за дождя фигура Тома стала расплывчатой, потеряла четкие очертания. Дил мог видеть только его силуэт.

– Том…

Пуля 22-го калибра попала Дилу в голову. Он опрокинулся навзничь, и дождь с остервенением набросился на его лицо. Перед тем как погрузиться в кромешную темноту, Дил подумал: «Как прохладно и чисто!»

Дил смотрел через бойницы, проделанные в металлическом заграждении на краю окопа. Он не видел ничего, кроме темноты, – за исключением тех моментов, когда в небе ослепительно вспыхивали молнии и освещали сельский пейзаж. Гром гремел так громко и оглушительно, что порой его невозможно было отличить от выстрелов орудий, снаряды которых рвались со страшным грохотом тут и там, укладывая направо и налево бегущих солдат, как тряпичных кукол.

Дил увидел фигуры. Они двигались по полю, как колонна призраков. Вытянувшись в одну длинную серую линию, они все приближались, и приближались, и приближались. Он высунул винтовку в отверстие бойницы и прицелился, прозвучала команда – и они начали стрелять. Застрекотали пулеметы, окрашивая поле боя в красный цвет беспорядочными вспышками огня. Фигуры стали падать. Лица тех, кто шел в наступление, в этом дьявольском красном освещении были видны теперь отчетливо, а когда снова вспыхивала молния, они, казалось, вибрировали. Ревели орудия, гремел гром, кашляли надрывно пулеметы, щелкали винтовки, кричали люди.

Уцелевшие немцы преодолели поле и попрыгали за железное ограждение прямо в окопы. Началась рукопашная. Дилу пришлось пустить в ход свой штык. Он ткнул им в молодого немецкого солдата, такого тщедушного, что форма на нем висела, будто полупустая. Когда немец болтался там, на конце штыка винтовки Дила, снова вспыхнула молния, и в ее свете Дил отчетливо увидел белесый пушок на его подбородке. А на детском личике появилось такое выражение, будто тот внезапно понял, что все происходящее здесь и сейчас вовсе не является увлекательной и грандиозной игрой.

И тут Дил закашлялся.

Он все кашлял и кашлял и не мог вдохнуть. Попытался подняться, но сначала ничего не вышло. Потом все-таки сел, и грязь стекала по его лицу и телу, а дождь поливал его неистово сверху. Дил выплюнул изо рта грязь и землю и вдохнул полной грудью. Дождь умыл его лицо и волосы.

Он не знал, сколько просидел там, под дождем, заново учась дышать. Но дождь наконец перестал.

Он ранен в голову.

Дил поднял руку к голове и коснулся раны – на пальцах остались следы крови. Он снова тронул рану, убрав волосы со лба, – там был след от пули, углубление, но пуля прошла навылет, наискосок, через мягкие ткани, не затронув кости черепа. Дил потерял много крови, но сейчас кровотечение остановилось – грязь в могиле заполнила рану и остановила кровь. Могила, довольно мелкая, скорее всего, была вырыта накануне – все было спланировано заранее, но дождь спутал планы. Дождь намочил землю, и в темноте Том закопал Дила не слишком глубоко. Недостаточно глубоко и недостаточно тщательно. Он мог дышать – его нос был свободен. А земля была слишком мягкой и не смогла его удержать. И вот теперь он сидел, а земля оползала с него большими кусками, шлепаясь рядом.

Дил попытался вылезти из могилы, но был слишком слаб, и ничего не получилось, он только ворочался в скользкой мокрой грязи и в результате так и замер лицом вниз, не в силах пошевелиться. Когда он смог наконец поднять голову, дождь прекратился, облака рассеялись и на небе ярко сияла луна.

Дил кое-как выкарабкался из своей могилы и пополз к бревну, где они сидели с Томом. Его ружье было все там же, где он упал, – за бревном. Том или забыл о нем, или не позаботился. У Дила не было сил его поднять.

Дил сел, привалившись к бревну спиной, и сидел, держась за голову и разглядывая землю вокруг. Одна смелая змейка скользнула по его ботинку и скрылась в темноте леса. Дил наклонился, протянул руку и взял ружье. Оно было мокрым и холодным. Он переломил ружье, два патрона выскочили и упали на землю – он не пытался их искать. Заглянул в ствол – чисто. Не заботясь о выскочивших патронах, он зарядил два новых из мешка с боеприпасами.

Глубоко вздохнул. Поднял с земли два влажных листа и приложил к ране – они тут же прилипли. Затем Дил встал и поплелся к дому, а листья, прилипшие к крови на его лбу, делали его похожим на лесное божество в венце.

Дил шел, пошатываясь, медленно, словно на прогулке. Наконец он выбрался из леса на дорогу, ведущую через поле. Дождь совсем прекратился, снова стало светло, и начал дуть слабый ветер. Земля после дождя сильно пахла – совсем как там, во Франции, когда была гроза и сверкали молнии, и солдаты наступали… Запах влажной земли смешивался с резким запахом пороха, а в результате получался запах смерти.

Дил шел, пока не увидел очертания дома, черного, словно сгоревшего. Дом казался очень маленьким, еще меньше, чем раньше: будто все, что имело когда-то для Дила значение и смысл, продолжало сжиматься и уменьшаться в размерах. Собака вышла навстречу, но он не обратил на нее внимания, и она убежала прочь, к деревьям, которые остались у него за спиной.

Он подошел к двери и распахнул ее ударом ноги. Дверь открылась со скрежетом и грохотом и стукнулась о стену. Дверь спальни была открыта, и он вошел. Окно распахнуто, лунный свет освещал комнату так, что было видно все как днем, и Дил увидел Тома и Мэри Лу, они занимались любовью, и тут же вспомнил то краткое соитие, что было у него с ней, как она позволила отыметь ее, чтобы не говорить больше о Томе. Он понял, что тогда она дала ему себя, чтобы защитить то, что было у них с Томом. Внутри у Дила что-то надломилось, и он знал, это сломалось самое главное, что делает человека человеком.

Он смотрел на них в упор, а они увидели его и замерли. Мэри Лу сказала: «Нет». Том поспешно выскочил из нее, чуть помедлил, голый, как сама природа, на середине кровати, и скользнул в окно, как лиса в нору. Дил нажал на курок, пуля съела часть подоконника, но Том успел выскочить и убежать. Мэри Лу закричала. Она рывком вскочила с кровати, но не могла стоять – ноги не держали ее от ужаса, она упала на пол и начала отползать в сторону, повторяя его имя. Что-то темное поднималось с самых глубин души Дила, и этому темному нельзя было противостоять. Окровавленный лист упал с его лба. Дил поднял ружье и выстрелил. Выстрел разворотил ей грудь и отбросил к стене, чуть пониже подоконника.

Дил смог хорошо разглядеть ее: глаза открыты, рот тоже. А ее волосы и простыня потемнели от крови.

Он перезарядил ружье, засунув в боек два новых патрона из боезапаса, и пошел в комнату мальчика, которая была напротив спальни. Дверь снова распахнул ногой. Когда он вошел, Уинстон, одетый в пижаму, выбирался через окно. Дил выстрелил, но попал только в шарик на спинке кровати. Мальчик же, как и его отец, ловко умел прыгать через окна.

Дил выглянул в открытое окно и огляделся.

Мальчик бежал по залитому лунным светом полю, как заяц, петляя в направлении леса и города. Дил вылез через окно и погнался следом. И тут увидел Тома. Том убегал в правую сторону, туда, где раньше было большое ущелье и заросли ежевики. Дил побежал за ним. Он бежал все быстрее. Он чувствовал себя солдатом, который бежит в атаку и ждет, когда пуля сразит его и все кончится.

Дил приближался к цели. Том был разут, и это работало против него: он хромал. Вероятно, его ноги были изранены камнями, шипами и колючей травой. Лунная тень Тома переломилась и поднялась высоко, будто душа попыталась оторваться от тела хозяина.

Том ворвался в ущелье, с трудом продираясь сквозь заросли ежевики, и побежал вниз. Дил – за ним. Было влажно и свежо после недавнего дождя. Дил видел, как Том пытался забраться наверх с противоположной стороны ущелья, там, где заросли ежевики особенно густы. Дил пошел в том направлении и, когда подошел поближе, увидел, что Том запутался в колючих ветках. Ветки вцепились в его руки и ноги и крепко держали, будто он был прибит гвоздями. Чем сильнее сопротивлялся Том, тем глубже впивались в его кожу шипы и тем прочнее он застревал. Том продолжал крутиться и дергаться и в конце концов оказался беспомощным, вися на ветках ежевики чуть повыше того места, где стоял Дил, одна рука вытянута, вторая прижата к животу, как муха в паутине или рождественский подарок в упаковке. Подарок для того, что так любят делать люди и муравьи.

Он тяжело дышал.

Дил склонил голову набок, словно собака, внимательно разглядывающая что-то перед собой: