Текст книги "Лунное сердце"

Сара положила трубку и снова стала рассматривать свои находки. Наконец она собрала все в мешочек, осталось только кольцо. Она хотела сунуть туда и его, но вдруг пожала плечами и надела кольцо на палец. На счастье.

Подойдя к дверям, Сара отперла их, выглянула наружу, оглядела улицу, чтобы проверить, не притаилась ли где Джеральдина Хэтауэй, и перевернула вывеску «Открыто». Прежде чем отправляться домой, она разберет еще одну коробку. Сара вставила новую пленку в магнитофон, и по лавке понеслись нежные звуки «Канона» Пахельбеля. [9]9
  Пахельбель Йохан (1653—1706) – немецкий композитор и органист, прославившийся своими произведениями для органа. Наиболее известное из них – «Канон ре-мажор».


[Закрыть] Подпевая, Сара вернулась к своим делам. В коробке, в которой с каждым следующим слоем вещей становилось все больше пыли, никаких интересных находок не оказалось. Один раз Сара оторвалась от работы, скрутила сигарету, закурила и, отложив сигарету в сторону, снова принялась разбирать коробку. В отличие от покупных, ее сигарета тут же погасла.

Когда Сара дошла до предпоследнего слоя, колокольчик над дверью звякнул. Она вздрогнула, но улыбнулась, увидев, что входит вовсе не Джеральдина Хэтауэй, вернувшаяся, чтобы взять реванш, а Джули Симс – официантка из ресторана на углу Третьей авеню и Банковской улицы.

– У тебя перерыв? – спросила Сара и, воспользовавшись возможностью оторваться от работы, закурила.

– М-м-м. Целых долгих пятнадцать минут. Господи, ну и день сегодня!

Сара засмеялась. Джули была ее лучшей подругой. Когда Сара впервые встретилась с ней, ей показалось, что та немного цинична – уж очень насмешливые были у Джули глаза, из-за них все, о чем она говорила, звучало довольно язвительно. Но вскоре Сара поняла, что ее впечатление обманчиво.

Джули очень много работала, совмещая ресторан с курсами в «Карлетоне», которые она посещала по утрам два раза в неделю. К тому же она растила восьмилетнего сына. У нее было замечательнное чувство юмора, и она отличалась готовностью попробовать все, что угодно, лишь бы попробовать. Вдвоем с Сарой они ходили на всевозможные курсы по рукоделию и народным ремеслам и получали неподдельное удовольствие, преподнося друг другу на Рождество и на дни рождения сделанные собственными руками шедевры. Апогея эта страсть достигла в прошлом году, когда Джули подарила Саре макраме размером четыре на два фута, изображавшее сову с большими бусами из полированного дерева вместо глаз. Сове предстояло висеть на стене. А Саре еще предстояло ответить Джули тем же, и она вынашивала планы мести.

– У тебя как никогда занятой вид, – сказала Джули, стряхивая воду с плаща. – А Джеми сегодня не заходил? – Она поискала, куда бы повесить плащ, и пристроила его на ручку двери, ведущей в подсобные помещения.

Сара помотала головой.

– Я просто разбираю старый хлам. – Она отодвинула в сторону то, что лежало на прилавке, и поставила две кружки для кофе. – Хочешь кофе?

– Что угодно! Только бы присесть на несколько минут. Господи, как я ненавижу дневную смену! Простаиваешь на ногах ровно столько же, а чаевых получаешь куда меньше.

– Сливок нет. Утром забыла купить по дороге.

– Неважно. – Джули устроилась на гостевом стуле за прилавком и вытянула ноги. – Ох, мне бы побездельничать тут до конца дня! Не возражаешь?

– Будь моей гостьей. – Сара налила кофе из термоса и в третий раз зажгла свою сигарету. – Хотя здесь чаевых будет еще меньше.

– Ну, если уж говорить о неприятном, то я видела, как мимо ресторана протопала старушка Хэтауэй. Она что, заходила к тебе?

– Я ее вышвырнула. – Да ну? – Джули расхохоталась и, не успев поставить кружку на прилавок, расплескала кофе. – Не верю!

– Чистая правда. Она довела меня до бешенства.

– Она кого угодно доведет.

– На этот раз она меня просто вынудила. Не выгони я ее, честное слово, свернула бы ей шею.

– На твоем месте я и свернула бы! Это было бы куда эффектней! – Джули помолчала, ожидая продолжения, потом добавила: – Ну? Может, сообщишь подробности?

Сара с заговорщицким видом придвинулась к подруге и принялась рассказывать, что произошло.

– Так ей и надо, – одобрила Сару Джули, когда та замолчала. – А что ты нашла? Можно взглянуть?

Сара стащила с пальца кольцо и протянула ей.

– Определенно золотое. – Джули поворачивала кольцо из стороны в сторону. – Похоже, старинное.

– Коробка появилась из поместья профессора-историка, Джеми его знал.

– Похоже, оно действительно старинное. Посмотри, какой цвет.

Джули приложила его к обручальному кольцу, которое специально носила на работе, чтобы посетители не приглашали ее на свидания. Правда, помогало это в половине случаев. Рядом с обручальным кольцо Сары выглядело просто роскошным.

– Что-то уж слишком блестит, – сказала Сара. – Похоже на бронзу.

– Наверное, в нем содержание золота выше, чем в моем. – Прежде чем вернуть кольцо, Джули взвесила его на ладони. – Тяжелое. Интересно, сколько же ему лет?

– Может быть, сто?

Джули пожала плечами:

– Надо узнать. Только вот где это сделать? У ювелира, наверное. Или в музее.

– Спрошу Джеми, – решила Сара. – Он знает.

Джули кивнула, снова взяла кружку и взглянула на часы.

– Кошмар! Ты посмотри, сколько времени! – Она отхлебнула кофе, вскочила, стащила плащ с дверной ручки и скорчила унылую гримасу. – Не знаю, дотяну ли до конца дня, – простонала она, но тут же лицо ее просветлело. – А у тебя суббота занята?

– Понятия не имею. А что?

– У меня свободный вечер. Может, мне разориться на бэби-ситтера для Робби и взять два билета в театр?

– А кто играет?

– Да какая разница? Просто хочется куда-нибудь выйти, и чтобы мне подавали пиво. Для разнообразия. Только очень задерживаться я не могу, в воскресенье я хотела отвезти Робби к маме.

– До конца недели я тебе сообщу. Идет?

– Отлично. Увидимся.

Над дверью снова звякнул колокольчик, и Джули исчезла.

Сара поглядела на заставленный прилавок и пожалела, что не спросила у Джули, сколько же времени, поискала свои часы и нашла их за пишущей машинкой. Пятнадцать тридцать. Она посидит тут еще полчаса и пойдет домой. Сара перевернула кассету в магнитофоне, включила Делиуса [10]10
  Делиус Фредерик (1862—1934) – английский композитор-импрессионист.


[Закрыть] и снова принялась за работу.

Когда она добралась до дна коробки и разложила все на соответствующих столах, было уже шестнадцать тридцать. Она сунула рисунок и шаманский мешочек в свой рюкзак, застегнула пальто и вышла из лавки.

Дойдя до половины квартала, Сара остановилась, стараясь припомнить, подергала ли она дверь после того, как заперла ее. Каждый раз, уходя из лавки, она неизбежно останавливалась где-то на ближайших улицах и думала об этом. Убедив себя, что, конечно, все заперла, она пошла дальше. К тому времени, как Сара приблизилась к Дому, странное ощущение, будто бы она перенеслась куда-то, испытанное ею, когда она рассматривала рисунок, уже скрылось в каком-то далеком уголке ее мозга. Но сам рисунок и содержимое шаманского мешочка по-прежнему казались ей невероятно интересными находками, и ей не терпелось показать их Джеми.

Глава вторая

Дом, где жила Сара, назывался «Домом Тэмсонов».

Он занимал целый большой квартал и был построен по проекту Энтони Тэмсона – прадеда Джеми. Судя по его дневникам, Энтони мечтал о «диковинном Доме, напоминающем, если угодно, лабиринт, но при этом уютном. О готическом, но не строгом. И обязательно с башнями». Башен действительно было три. В северо-западной размещались комнаты Сары, выходившие окнами на Паттерсон-авеню, там, где она примыкает к Центральному парку.

С О'Коннор-стрит, одной из главных транспортных магистралей в центре города, на которой по мере приближения к Дому Тэмсонов появлялось все больше резиденций, Дом казался кварталом старомодных городских особняков, построенных впритык друг к другу. Но таким был только фасад, а внутри Дома, по всей его длине, тянулась беспорядочная вереница комнат и коридоров в два, а местами и в три этажа, не считая чердаков. От карниза до конька крыши шли высокие фронтоны. Причудливые слуховые окна и обветшавшие карнизы местами оплетал дикий виноград. Все входные двери действовали, и каждая открывалась в холл.

Такой же северный фасад выходил на Паттерсон-авеню, а южный – на Клемоу-авеню. С этой стороны Дом был не такой длинный, и двери здесь открывались не все, а только одна или две, хотя прорези для почты действовали во всех дверях. Джеми доставляло удовольствие пользоваться при переписке разными фамилиями и разными адресами. Комнаты, расположенные вдоль этих улиц, связывали парадный фасад на О'Коннор c задним, смотревшим на Центральный парк и на Банковскую улицу за ним.

Парк служил приютом для голубей и воробьев, для бегунов трусцой, для солнцепоклонников и пьяниц. Там непременно попадалась хотя бы одна торговка марихуаной. Летом его заполоняли горластые дети, а зимой парк становился суровым, пустынным и задумчивым. Снег покрывал скамейки и деревья белыми простынями, напоминавшими чехлы на мебели в покинутом доме. В парке оставались немногочисленные выносливые птицы, которым удавалось выжить не за счет собственных талантов, а благодаря щедрости живущих по соседству с парком людей, подбрасывавших им хлебные крошки и птичий корм.

В центре квартала, занимаемого Домом, тоже был парк, только недоступный для посетителей, и о его существовании знали очень немногие. Дом Тэмсонов относился к тем достопримечательностям Оттавы, на которые обращают внимание только приезжие. Местные жители даже не глядели в его сторону. Сад за стенами Дома занимал четыре акра. [11]11
  Приблизительно полтора гектара.


[Закрыть] В нем росли березы, дубы и кедры, несколько яблонь и ягодных кустов, а также можжевельник, хорошо ухоженные боярышник, сирень и розы, здесь же был огород и множество цветущих растений.

За всем этим любовно ухаживал живущий в Доме садовник по имени Теодор Берчин, который настаивал, чтобы все звали его Фред. Это был высокий неуклюжий человек, напоминавший Дон Кихота, с непокорной гривой седых волос и подкрученными вверх усами. Шея у него была тонкая, как у аиста, руки и ноги тоже тонкие, его отличала склонность сражаться с собственными ветряными мельницами, в том числе со всеми, кто не оказывал его растениям должного уважения, которого они, по его мнению, заслуживали. Часто видели, как он подстригал кусты и при этом извинялся перед ними.

Сад поражал тех, кто попадал в него впервые, тем, что казался гораздо больше, чем был на самом деле. Один только Фред знал его досконально. Дорожки сада сходились в центре возле заросшего травой невысокого холма, где бил фонтан, окруженный скамейками, словно король придворными. Скрытые в зелени статуи – гномы, нимфы и сказочные звери – выглядывали из листвы или внезапно возникали за поворотом дорожки, пугая гостей, ранее здесь не бывавших.

Сара выросла в Доме Тэмсонов. Ее родители – сестра Джеми Джиллиан и ее муж Джон Кенделл – владелец крупнейшей телекоммуникационой компании – погибли в автомобильной катастрофе, когда Саре было шесть лет. В их завещании указывалось, что девочка должна остаться на попечении дяди. Когда первое потрясение от их гибели и от того, что они доверили ему Сару, прошло, Джеми приступил к своим новым обязанностям, как обожающий отец.

Годы шли, и отношения дяди и племянницы развивались, пройдя несколько этапов, – сначала это была привязанность дочери и отца, осложнявшаяся трудностями переходного возраста Сары и последовавшим за этим ее стремлением познать самое себя, и постепенно эти отношения стали такими, как теперь. Теперь Сара и Джеми были добрыми друзьями. У него всегда находилось для нее время – по собственному детству он знал, как это важно. Его отец Натан, овдовевший вскоре после рождения Джиллиан, не жалел времени, чтобы заняться детьми. При этом он знал, когда лучше оставить их одних, давая им возможность действовать самостоятельно. И, воспитывая Сару, Джеми неизменно следовал примеру своего отца.

Оставшиеся в живых Кенделлы – брат отца Сары Питер и старшая из женщин в роду Норма – пытались забрать Сару из Дома Тэмсонов к себе («чтобы дать ей приличное христианское образование»), но до суда дело не дошло, так как они поняли, что ни Джеми, ни Сара не проявляют ни малейшей заинтересованности в телекоммуникационной империи Кенделлов и не возражают против того, чтобы накапливающиеся проценты снова вкладывались в дело.

Джеми не нужны были их деньги; наследство, полученное от отца, и гонорары от собственных публикаций позволяли жить безбедно. Он считал активную деятельность своих родственников всего лишь упражнениями в становящейся все более популярной игре в «Монополию». Джеми подписал бумагу, в соответствии с которой Питер Кенделл получил возможность распоряжаться вкладами Сары от ее имени, а Питер подписался под тем, что отказывается от всех притязаний стать опекуном самой Сары. Джеми, наблюдавший со своего места за столом, как адвокат Кенделлов прячет в портфель подписанные бумаги, почувствовал, что все вздохнули с облегчением.

Сара, которой к тому времени исполнилось девять, была явно сделана из того же теста, что и ее дядюшка, и Кенделлы поняли, как трудно им будет справиться с ее воспитанием. Проведя успешные переговоры, для чего они на самом-то деле и приехали, Кенделлы, откланявшись, исчезли из жизни Сары и появлялись только в дни ее рождения, в день окончания школы и иногда на Рождество.

Комнаты Сары в северо-западной башне служили ей убежищем, где она скрывалась от мира вообще и от постоянного наплыва гостей, который не давал пустовать бесчисленным комнатам Дома Тэмсонов. У Сары была гостиная, и, как ни удивительно, она содержала ее в образцовом порядке. Там был действующий камин, стояли удобные стулья, сервант и горка с китайским фарфором, стереосистема со случайным набором записей, хранившихся в трех шкафчиках из яблоневого дерева. Пол устилал персидский ковер, на окнах висели шторы в тон ему, позаимствованные из «Веселых танцоров», в разных местах комнаты стояли маленькие столики. Окна выходили на Паттерсон-авеню и на часть Центрального парка, примыкающую к Банковской улице. Из гостиной дверь вела в мастерскую-студию, заставленную, как и лавка. Главное место здесь занимал длинный рабочий стол возле одной из стен, окно над ним выходило во внутренний сад.

Две другие двери из мастерской вели одна в ванную комнату со старинной ванной с медными кранами и такими же ножками в виде лап с когтями, вторая – в спальню.

Спальня была святая святых. Здесь стоял сундук из кедра, где хранились все сокровища Сары и ее талисманы, кровать с четырьмя столбиками, двумя подушками и стеганым ватным одеялом в цветочек. У окна висела классическая гитара в футляре, стоял дубовый стул с высокой спинкой и мягким сиденьем. Большой гардероб был забит джинсами и свитерами, но в нем наличествовала и эксцентричная индейская юбка, а рядом со шкафом стоял туалетный столик с зеркалом. Одна из стен была занята книжными шкафами, в половине из них хранились книги – популярные бестселлеры, детективные романы, фэнтези, произведения ирландских писателей начала века и волшебные сказки, а вторая половина была отдана детским игрушкам Сары – здесь красовались мягкий мишка с оторванными ушами, кукла, чьи глаза уже не закрывались, как ее ни тряси, латаный-перелатаный кролик с тонкими лапками, а также множество безделушек и антикварных вещиц.

Сюда Сара и вернулась с работы, запыхавшись после того, как поднялась по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки. Она сбросила куртку, сменила уличные туфли на домашние мокасины, затем, свернув и закурив сигарету, порылась в рюкзаке и вынула свои новые сокровища. Дым витал над ее головой, а Сара пританцовывала по комнате с рисунком в руках, прикидывая, куда бы его повесить.

В спальне уже висела репродукция картины Бейтмана «Лось», а напротив копия картины Гейнсборо. [12]12
  Гейнсборо Томас (1727—1788) – выдающийся английский художник, портретист и пейзажист.


[Закрыть] Остававшаяся стена была занята фотографиями Джули, Байкера, Джеми, друзей и гостивших в доме знакомых. А в мастерской стены были украшены плакатами фестивалей народного искусства, ярмарок и афишами разных поп-групп. В гостиной висела акварель Байкера без названия, на которой сквозь живую изгородь выглядывала лиса, и «Заяц» Дюрера [13]13
  Дюрер Альбрехт (1471—1528) – великий немецкий художник и гравер.


[Закрыть], вырезанный из старой книги по искусству и вставленный в принесенную из лавки рамку. С «Зайцем» соседствовала фотография Джеми с растрепанной и неуклюжей Сарой, когда ей было четырнадцать лет. И снимок ее кота Така, когда тот был еще котенком.

В конце концов Сара решила повесить рисунок над ночным столиком в спальне. И, утвердившись в этом решении, отправилась искать Джеми, гадая, с кем столкнется по дороге. В Доме Тэмсонов можно было встретить кого угодно.

В кабинет, находившийся в левом крыле Дома, время от времени набивались поэты; в саду, к неудовольствию Фреда, один раз какой-то фокусник пытался заколдовать куст лилий, чтобы на нем расцвели розы; университетский профессор – специалист в области фольклора – провел немало часов за изучением библиотеки Джеми и тихо вскрикивал, наталкиваясь на редкое издание, на которое в университетской библиотеке не было даже ссылки; стриптизерша и балерина как-то вытащили всю мебель из одной из гостиных на втором этаже для того, чтобы удобнее было сравнивать свои танцевальные движения; изучающий Библию студент, перепутав Тэмсона с Самсоном, несколько дней слонялся по Дому в поисках древних реликвий.

«Дом Тэмсонов, – думала Сара, – похож на перенесенный в Оттаву караван-сарай». В нем охотник Сетон-Томпсон [14]14
  Сетон-Томпсон Эрнест (1860—1946) – канадский натуралист, охотник, писатель. Автор книг о животных.


[Закрыть] чувствовал бы себя как рыба в воде. Если все, что о нем рассказывали, было правдой, то даже странно, как это она до сих пор не столкнулась с ним в каком-нибудь из коридоров.

Не будь у Сары комнат, где можно было укрыться, она уже давно тихо сошла бы с ума. Однако Дом не всегда заполоняли гости, по крайней мере не всегда совершенно незнакомые, да и большинство из них долго не задерживались. Случалось и так, что проходили недели, а в Доме никого посторонних не было. Только очень немногие застревали в нем так надолго, что, по сути дела, оставались тут жить.

Кончалось тем, что эти немногие начинали выполнять какие-то обязанности. Фред стал садовником, Байкер – бывший лихой мотоциклист – ведал безопасностью. Сейчас он жил в Доме с художницей из Огайо, которая специализировалась в японской живописи. Последним в списке укоренившихся в Доме был Сэм Петтисон, писатель; он, как и Сара, сочинял короткие рассказы, которым еще предстояло выйти в свет. Он был похож на владельца гастрономического магазина: невысокого роста, суетливый человек лет сорока пяти с круглой, лысеющей головой и курчавыми черными волосами. Он наводил порядок в библиотеке, хотя большую часть времени стучал на своей «Олимпии» и заполнял мусорные корзины скомканными листами рукописей. В последнее время Сэм взялся за написание сценариев для телевизионных сериалов под названием «Король Кенсингтона» и не желал слушать никого из тех, кто говорил ему, что все, там написанное, взято с потолка.

Джеми не обращал особого внимания на гостей, если они сами не искали его, и Сара научилась вести себя так же. Когда она как-то раз заговорила о них с дядей, Джеми только пожал плечами.

– Надо же им где-то быть, – сказал он. – Видит бог, Дом достаточно большой. Они обитают здесь по той же причине, что и мы с тобой и остальные постоянные жильцы. Чтобы хоть на некоторое время укрыться от внешнего мира. Я не могу им в этом отказать. Они похожи на нас, Сара. Отклоняются от нормы. А так как в нашем Доме отклонение как раз и считается нормой, они могут здесь расслабиться. Здесь не надо приноравливаться, здесь все чувствуют себя как дома.

Саре как раз и нравилось то, что Дом Тэмсонов не был похож на мир, находившийся за его стенами. Стоило переступить его порог, и ты попадал туда, где нужно выбросить из головы все, что ты знаешь, и действовать по новым правилам. Если внешний мир казался ей утратившим свои секреты и расстилался перед ней, как бесконечная плоская пустыня, лишенная каких-либо чудес и неожиданностей, то здесь, в лабиринте комнат и коридоров, Сара снова могла столкнуться с чем-то загадочным и вновь обрести веру в чудеса.

И хотя казалось, что в этом Доме может царить только хаос, по какому-то неписаному правилу все, кто попадал в Дом – и гости, и его постоянные жильцы, – тщательно убирали за собой и старались ничего не повредить.

А Байкер говорил об этом так:

– Похоже, Дом заботится о себе сам, правда? Он так магически воздействует на людей, что никто ничего не портит. Просто смех, да и только!

Как бы то ни было, Дом Тэмсонов, с его переплетающимися коридорами, с бесчисленными комнатами, тайными переходами и лестничными колодцами, с фасадами, которые он показывал внешнему миру, скрывая от посторонних глаз внутренний сад, был местом примечательным, вполне соответствующим его примечательному владельцу.

– Занятно, – проговорил Джеми, выслушав Сару.

Она нашла его в Почтовой комнате. Комнату назвали так из-за того, что во время забастовки почтовых служащих в ней три недели жил обслуживавший Дом почтальон. Он сортировал старые письма и бормотал себе под нос, что во всем нужен порядок и что жадность и алчность – смертные грехи, что не помешало ему впоследствии охотно принять прибавку к жалованью и занять прежнюю должность.

Джеми как раз собирался выпить предобеденную чашку чая, который настаивался в кружке прямо у него на письменном столе, когда в комнату вошла Сара. На столе рядом с кружкой высилась аккуратная стопка рукописных листов – та самая статья о грибах.

Джеми был маленького роста, но это компенсировалось его необыкновенной подвижностью, он напоминал туго закрученную пружину, готовую вот-вот развернуться; ясные серые глаза смотрели зорко, как у сокола. Седые волосы начинали редеть на темени. Пышная лохматая борода местами еще сохраняла первоначальный каштановый цвет. Джеми предпочитал носить коричневые вельветовые брюки, своеобразные ирландские твидовые жилеты, точнее говоря, спортивные куртки без рукавов, рубашки из хлопка и мягкие ботинки-мокасины. Он, как одержимый, стремился к знаниям, но интересовали его не просто ясные, доказуемые факты, а другие, более тонкие материи, познаваемые скорее инстинктивно и, следовательно, открытые для вопросов… по крайней мере для тех, кто способен оспорить реальность всего того, «что нельзя обнаружить и определить одними только строго объективными методами». Джеми и в детстве, живя в отцовском доме, в тех комнатах, где теперь обитала Сара, отличался редкостной тягой к ученью, он самозабвенно погружался в древние сказания и загадки, а когда старый Натан скончался, весь Дом-лабиринт Тэмсонов остался Джеми в наследство.

Денег, которые он получал от ценных бумаг, оставленных ему отцом, было достаточно, чтобы поддерживать Дом в хорошем состоянии, а если удавалось немного экономить то на одном, то на другом, то Джеми мог и путешествовать, когда ему этого хотелось, чтобы расширить свой кругозор в бесконечной погоне за знаниями. Потом он начал публиковаться, и у него появился еще один источник доходов, которые поступали в банк, там накапливались проценты, и сумма увеличивалась с каждым годом, словно буйно растущий лес.

Солидный счет в банке обеспечивал то, что Джеми называл свободой – свободой, позволяющей заняться гигантской головоломкой – Великой Тайной Вселенной, и не тратить драгоценное время на старания обеспечить крышу над головой.

Когда Джеми начинал свои исследования, он фиксировал каждую мелочь, которую удавалось узнать, сначала заполняя записные книжки, затем целую серию дневников в матерчатых переплетах, содержание которых отдало бы его в руки инквизиции, если бы таковая еще существовала. В конце концов Джеми приобрел компьютер. И теперь, помимо прочего, компьютер хранил у себя в памяти все открытия, сделанные Джеми в прошлом и настоящем, – запутанный массив сведений, который только электронный мозг и мог хранить в каком-то подобии порядка и выдавать на экран монитора именно те данные со всеми перекрестными ссылками, которые Джеми запрашивал.

Джеми всему давал названия. Свой компьютер он назвал «Memoria» [15]15
  Память (лат.).


[Закрыть], файл, в котором хранились его открытия, назывался «Aenigma». [16]16
  Загадка (лат.).


[Закрыть] Паролем для вызова этого файла служило слово «Rogare». [17]17
  Спрашивать (лат.).


[Закрыть] Латинские названия, по мнению Джеми, придавали всему проекту упорядоченность. Он утверждал, что латынь, уже переставшая быть живым языком, за долгие годы переродилась в нечто закостенелое и превратилась в душный склад слов, используемых всеми существующими науками. Так почему бы и ему не воспользоваться этим складом? И он назвал свое занятие «арканологией» [18]18
  Arcanus – тайный (лат.).


[Закрыть] – изучением таинственного.

Его увлеченность никогда не ослабевала, ведь он постоянно чувствовал, что находится на пороге открытия, что вот-вот у него в руках окажется ключ, который поможет разгадать все загадки. Мысль о том, что какой-то ответ, пусть даже не исчерпывающий, приведет к разгадке тайн, не давала Джеми покоя. Нужно только найти этот ответ. Это стало предметом его поисков, его Граалем. [19]19
  Грааль – Святой Грааль – символ божественной благодати, на поиски которого отправлялись рыцари короля Артура. В этом паломничестве они искупали свои грехи.


[Закрыть] Ведь то, что он делал, продолжало семейную традицию: недаром в библиотеке на полках хранились тома дневников его деда, плотно исписанные мелким небрежным почерком, а рядом покоились переплетенные рукописи отца Джеми, напечатанные на машинке.

Сестра Джеми Джиллиан никогда не интересовалась эзотерикой. Она всегда боялась выделяться, быть не такой, как все, ее очень смущало впечатление, которое ее семья производила на окружающих, главным делом своей жизни она считала строгое соблюдение всех требований быстро меняющейся моды. Для Джеми до сих пор было загадкой, почему сестра оставила Сару на его попечение. Ему в голову приходило только одно объяснение: в то время Джиллиан позволила тэмсонизму выйти в ее душе на первый план и инстинктивно поняла, что для Сары, пусть только едва начавшей ходить, пребывание в Доме дяди сулит куда более интересную жизнь, чем та, которую выбрала для себя ее мать.

И вот, поскольку Джиллиан была такой, какой была, Джеми унаследовал Дом и депозитную ячейку в банке, полную ценных бумаг и других предметов, более интересных и более ценных, тогда как Джиллиан досталось все остальное, весьма значительное состояние Натана. Ни один из них при этом не поставил под сомнение мудрость их отца.

Соединив свое наследство с семейным состоянием Кенделлов, Джиллиан и Джон стали обладателями богатств, исчислявшихся девятизначными цифрами.

После гибели родителей Сары – Джиллиан и Джона – большая часть состояния перешла к Саре, которую привлекал скорее настрой Тэмсонов, чем деловитость практичных Кенделлов, так что огромное наследство весьма озадачило Сару. Когда ей исполнился двадцать один год, она получила юридическое право вступить в совладение империей Кенделлов, но появлялась в их конторе всего дважды в год, чтобы подписать какие-то документы. В результате этих посещений ее банковский счет пятого числа каждого месяца увеличивался на ощутимые суммы.

Сейчас в Почтовой комнате Джеми с блестящими глазами увлеченно рассматривал странную коллекцию предметов, найденных Сарой. Он брал со стола одну вещицу за другой, внимательно и долго изучал ее. Наконец он положил все на стол и принялся набивать трубку.

В кружках, стоявших на низком столике между Джеми и Сарой, дымился чай. Сара терпеливо ждала, сворачивая себе сигарету, она знала, что не следует торопить Джеми, когда он над чем-то раздумывает.

Почтовая комната сама располагала к размышлениям. Здесь вдоль стен, закрывая их, стояли книжные полки. Свободными оставались только западная стена, которую делили между собой камин с каминной полкой, буфет и бюро с поднимающейся крышкой, и восточная, с окном, выходившим на улицу О'Коннор. Сдвинутый к заднему краю бюро, стоял монитор, а перед ним – клавиатура, с помощью которой Джеми общался со всем этим множеством электронных схем и микрочипов. В бюро, где с левой стороны были ящики, помещался сам компьютер, сквозь вентиляционные отверстия доносилось его тихое урчание, наверное, он проверял свои запоминающие устройства и ворчал, как старик.

– Не знаю, что бы это могло означать, – сказал Джеми, с удовольствием раскуривая трубку. Черенком трубки он постучал по рамке рисунка. – Картинка сама по себе примечательна… А вместе с содержимым шаманского мешочка… – Джеми покачал головой и выпустил в потолок струйку дыма.

Сара вздохнула. Она смотрела в окно и уже не в первый раз удивлялась, что даже через открытые окна не слышит уличного шума.

– В Доме странная акустика, – сказал ей как-то Джеми. – И еще более странные комнаты. Я, например, открывая дверь, никогда не знаю, та ли комната за ней, в которую иду. Но за годы я научился с этим справляться. Убедился, что комната, куда входишь, обычно как раз та, которая нужна.

Отвернувшись от окна, Сара взяла со стола кольцо и надела его на палец:

– По-моему, это просто коллекция всяких редкостей.

Джеми снова отрицательно покачал головой:

– Нет, это нечто большее. Все это имеет какое-то особое значение, какой-то смысл. Рисунок так и притягивает к себе.

– Именно. Это и я почувствовала. Мне даже показалось на какой-то момент, что рисунок куда реальнее, чем лавка.

– Да, ты говорила. – Джеми пыхнул трубкой. – Я думаю, – добавил он, – надо утром показать это Поттеру. Вдруг он сможет назвать художника или хотя бы время, к которому этот рисунок относится. Хотя меня удивляет…

– Что?

Джеми поднял брови:

– Во-первых, синеглазый индеец. Во-вторых, то, что он делит трубку с тем, кто, вне всяких сомнений, является кельтским бардом. Хотя этот рисунок послужил бы прекрасной иллюстрацией к одной из книг Барри Фелла… – Джеми нахмурился. – Я не уверен, вольность ли это нашего таинственного художника или он рисовал с натуры. Понимаешь, я не знаю, почему мне так кажется, но, по-моему, он все-таки рисовал с натуры.

Сара почувствовала, как по спине пробежал холодок.

– А кто такой Барри Фелл? – волнуясь, спросила она.

– Американец, у него интересная теория, он считает, что Северную Америку открыли кельты, задолго даже до викингов.

– И ты думаешь, что этот художник каким-то образом…

– Вернулся в прошлое и изобразил встречу индейца-шамана с кельтским бардом? – Джеми с сожалением покачал головой. – Вряд ли! Я знаю, глядя на рисунок, чувствуешь, что он и древний, и правдивый, но боюсь, все наши предположения слишком притянуты за уши, просто мне очень нравятся тайны. Нет. Вероятнее всего, художник был на каком-то празднике, посвященном нашему прошлому, и двое парней ему позировали. Давай подождем, посмотрим, что скажет Поттер, а уж тогда будем развивать какие-то теории.

– А что насчет кольца?

– Нам больше повезло с костяным диском, – ответил Джеми. – Я покажу его в музее, пусть проведут углеродное датирование. А на кольце нет клейма ювелира. Ничего нет. Только этот орнамент.

Сара повертела кольцо на пальце и задумалась.