Текст книги "Изгнание"

Среда, 16 декабря, семь часов вечера

Наконец-то дождался. Я пишу, а передо мной… Дыра в тюремной стене мира, через которую я могу сбежать в сверхреальность воображения! Одним усилием воли я сумею вернуться. Сегодня ночью, когда дом заснет, я покину телесную оболочку и уплыву в открытое пространство.

* * *

Когда я проснулся, свет был слабее обычного, и я заметил лед на внутренней стороне оконных рам и перекладин. Он сформировал толстые наросты. Первой мыслью было, что теперь мой багаж обязательно прибудет.

Потом началось раздражительно беспокойное утро. Наконец мне стало совершенно невыносимо, и я поспешил вон из дома, поднялся по дороге и пошел дальше по тропинке в сторону Бэттлфилда.

Странный случай. Перейдя через косогор, я увидел молодого рабочего в выцветшем красном платке, небрежно повязанном на шее. Он увлеченно беседовал с высоким человеком, похожим на знатного джентльмена, хотя бедно одетого и потрепанного. Когда я приблизился, последний ушел в противоположном направлении, так что я не увидел лица. Тот ли это человек, которого я встретил вчера в сумерках? Не уверен.

Мне стало так любопытно, что я подошел к молодому человеку и спросил, как пройти на Брэнкстон Хилл.

Вид у него был хмурый. Из-за большой выступающей челюсти казалось, что он раздраженно стиснул зубы. Глаза у рабочего были широко распахнуты, будто он ожидал, что его начнут несправедливо обвинять, и заранее злился. Он не смотрел в мою сторону. На мой вопрос рабочий лишь махнул рукой в направлении Брэнкстон Хилла и ушел.

* * *

В три мы отправились в гости к миссис Пейтресс на чай. Проходя по Страттон Певерес, я увидел сестер Куэнс, идущих нам навстречу. Младшенькая болтала, а Энид задумалась о чем-то, отчего казалась еще очаровательней. До чего же красивое создание. Ее взгляд быстро скользнул по мне, и на щеках девушки появился легкий румянец. Я не смог удержаться и через несколько ярдов оглянулся еще раз. На нас смотрела только младшая, но не Энид.

Войдя в теплый дом миссис Пейтресс, мы с Эффи представили маму и расселись.

Говорили мы о морозе, и, когда я упомянул о том, что теперь моей сестре будет легче ходить к миссис Терревест, хозяйка дома спросила:

– Я слышала, что эта леди – родственница герцога Торчестера. Она ваш старый друг?

Мама ответила с некоторым смущением:

– Вообще-то мы с ней в родстве.

(Странно, что она никогда мне об этом не говорила.)

Разговор зашел о вдовьем положении мамы. И миссис Пейтресс сказала:

– Сочувствую вам. Женщине без мужа приходится трудно.

Она занялась чайником. Матушка многозначительно посмотрела на Эффи, а потом задала осторожный вопрос:

– Догадываюсь, что вы жили в Солсбери? – Когда миссис Пейтресс, улыбнувшись, кивнула, мама сказала: – Милый город. Должно быть, жизнь там была непростой.

– Да, непростой, – произнесла миссис Пейтресс. – Я приехала сюда ради того, кто мне очень дорог. Я пожертвовала для него всем, чем может пожертвовать любящая женщина.

Мама покраснела, опустила взор и больше не произнесла ни слова. Спустя несколько минут она встала со словами:

– Нам пора.

Думаю, всех удивила внезапность такого решения. В доме мы провели меньше часа.

Прощаясь у дверей, я сказал:

– Мы забыли вернуть зонтик, который одолжили у вас.

– Мне не к спеху, – махнула рукой миссис Пейтресс, но мама сухо произнесла, что очень скоро пришлет его со мной.

Не успели мы сделать несколько шагов, как мама объявила:

– Наше знакомство с этой леди закончено.

Мы с Эффи запротестовали, но она с негодованием произнесла:

– Я думаю только о тебе, Евфимия. Ты девушка незамужняя и не можешь водиться со скандальной особой.

Домой мы шли в гробовом молчании. Подойдя к развилке, ведущей к особняку, мы услышали звук горна, и через несколько минут раздался стук и грохот повозки. Она ехала от нашего дома, и это был, как я надеялся, тот самый извозчик, который привез меня и мой багаж на Уитминстер. Возница придержал лошадей и, когда мы с ним поравнялись, сказал, что оставил мой багаж возле дома.

– Чертовски трудно было на такой узкой дороге, – заметил мужчина.

Когда мама протянула деньги, он добавил:

– Наконец-то избавился от этой бабы.

Я совсем забыл про кухарку.

Как мне хотелось поскорее добраться до дома и содержимого багажа, но когда повозка уехала, мама сказала:

– Ричард, на завтра хочу пригласить мисс Биттлстоун на чай. Пойди к ней и узнай, сможет ли она у нас быть.

Полагаю, это приглашение должно стать попыткой примирения с Куэнсами. Теперь мы отказались от дружбы с единственным человеком в округе, достойным внимания, и пытаемся задобрить ее гонителей!

Я ушел, но вскоре потерял путь и решил расспросить старого селянина в гетрах, свободной рубахе и с мятым, потрепанным цилиндром на голове. У него были роскошные бакенбарды, таких я давно уже не видел: белоснежные и вьющиеся по обеим щекам, словно причудливые украшения. Он держал перед собой незажженную трубку, а голубые глаза его были такими старыми, что показалось, будто он ждал меня здесь с сотворения мира. Узнав у него то, что было нужно, я собрался уходить, но мужчина заметил:

– Ваше лицо мне не знакомо. Вы из семьи, которая живет в старом доме Херриард?

Я кивнул.

– Этот особняк – унылая развалина, – сказал он. – Знаете, что о нем говорят?

– Что там был убит человек, который совратил девушку?

Старик посмотрел на меня с улыбкой.

– Убийство совершили ее братья, – добавил я.

– Да, – сказал он. – Проклятые Боргойны.

– Правда? – с удивлением спросил я.

– Конечно. А вы знаете про ребятенка?

Я покачал головой.

– К тому времени, как в дом пришли братья, девица родила малыша. Убив любовника, они бросили младенца в камин, а ее утащили домой.

Я ужаснулся и поблагодарил его за любопытную историю.

Наконец мне удалось отыскать дом мисс Биттлстоун. Это маленькая халупа с выбеленными штукатуркой стенами и соломенной крышей.

Я постучал в дверь рукой, потому что колотушки не было, и вошел, услышав удивленное бормотанье.

Внутри находилась единственная комната с шаткой лестницей, ведущей в комнатушку наверху. Было холодно. Единственным источником тепла был маленький камин. Хозяйка коттеджа стояла перед ним, держа в руке длинную вилку с нанизанным на нее жирным куском бекона.

– О, мистер Шенстоун, какая неожиданность. Я никого не ждала, а вас тем более! – воскликнула мисс Биттлстоун.

Я сообщил ей о приглашении мамы. Приглашение самой королевы не могло бы вызвать большую радость.

Старушка уговорила меня сесть в потертое, но некогда красивое кресло.

Она притворно улыбнулась и произнесла:

– Тут всегда сидит миссис Куэнс, когда удостаивает меня визитом. Это один из немногих предметов, который я смогла привезти из Челтенхэма.

Мисс Биттлстоун сообщила это с таким пафосом, что мне вдруг представилось, как старушка бежит из охваченного огнем города с креслом на спине, будто Эней, бегущий из Трои с телом отца на плечах.

Она вдруг воскликнула, обращаясь к тощему черному коту:

– Тиддлс, не беспокойся, ты свое получишь.

Потом дама сняла кусочек мяса с вилки и протянула животному. Питомец моментально проглотил мясо. Подозреваю, что он питается лучше своей глупой хозяйки.

* * *

Войдя к себе в дом, я чуть не споткнулся о чемодан. Мой восхитительный, огромный, драгоценный чемодан! Он слишком тяжелый, чтобы тащить его наверх, поэтому я достал самое нужное и спрятал у себя в комнате. Потом распаковал остальное и перетащил сюда, наверх.

Пока я ползал на коленях вокруг чемодана, раздался низкий голос:

– Вы, должно быть, молодой мистер Ричард.

Я обернулся. Это была мисс Ясс, кухарка, женщина крупная, приблизительно маминого возраста. У нее было мясистое лицо и маленькие черные глазки, словно черные смородинки в недопеченной сдобной булке, и толстые складки кожи, свисающие, как сырое тесто с края противня.

Матушка говорила, что кухарка дурна собой, но реальность превзошла все мои ожидания.

Я спросил, где она работала раньше, и мисс Ясс назвала несколько мест. Похоже, кухарка долго нигде не задерживалась. Ответы ее были смесью дерзости и уклончивости. Я решил узнать, что она любит готовить больше всего. Ее белое, словно бумага, круглое лицо уставилось на меня. Женщина произнесла:

– Овсянку.

Ну что же, сварить овсянку могу даже я.

Потом пришла мама и резко спросила:

– Мисс Ясс, а обед готовить вы собираетесь?

Женщина нагло взглянула на нее и, развернувшись, словно ломовая лошадь, почуявшая конец пути, потащилась на кухню.

– Ричард, не отвлекай ее от работы, – сказала мама.

Обед оказался таким же отвратительным, какой выходил у Бетси. Не понимаю, зачем мама наняла помощницу, не умеющую готовить. Но, если честно, кухарка нам не по карману, даже если бы она была Сойер[5]5
  Алексис Бенуа Сойер (1810–1858) – знаменитый в викторианской Англии французский шеф-повар.


[Закрыть] в юбке.

Одиннадцать часов

Двадцать минут тому назад я спустился в гостиную и нашел Эффи в слезах, сидящую на диване. Она отвернулась от меня. Я спросил, в чем дело, и сестра раздраженно ответила:

– Думаешь, я могу быть счастлива, живя вот так? Щеголяя в таких заштопанных, выцветших старых платьях, не видя никого неделями.

Я ответил, что мне тоже трудно.

Она с негодованием сказала:

– А мы-то надеялись, что ты не станешь создавать нам проблемы, что выучишься и начнешь работать у дяди Томаса.

Я начал защищаться, и она наконец закричала:

– Прошу тебя, уезжай!

* * *

Интересно, неужели у нее все еще разбито сердце?

Полночь

Должно быть, мама не знает о бедном Эдмунде и его проклятых родственниках – кровожадных пиявках. Семью Эда интересуют не деньги. Они одержимы местью.

* * *

Меня преследует ее милое лицо, ее безмятежность, ее скромное молчание.

О, прекрасная Энид, такая же очаровательная, как ее имя.

* * *

Дорогой дядя Томас!

Вынужден отклонить предложение, поскольку не имею намерения работать старшим управляющим вашего магазина.

* * *

Большая вареная картошка в тесте напоминает огромного белого слизняка. Интересно, где такие обитают?

* * *

Чувствую, как кровь течет по моим венам.

* * *

После длительного перерыва (неделя?) мне кажется, что я пробую в первый раз. Все увиденное имеет особое значение, даже если ускользает от меня, словно я пытаюсь схватиться за клубы тумана. Я плыву среди низких стелющихся облаков, гляжу вниз на дома. Они скопились на зеленом ковре и кажутся игрушечными Я опускаюсь на дерево в сотне футов над землей. Испуганные птицы разлетаются от меня. Молочно-мутный лунный свет льется в стеклянный кувшин, полный воды.

* * *

Замерзшая трава. Маленькие зеленые льдинки, хрустящие под ногами.

Я поднимаю взор к огромному небесному куполу, усыпанному крошечными искрами, и смеюсь над мелочностью наших приземленных устремлений.

Колодец замерз и покрылся льдом, словно толстыми бриллиантовыми ожерельями или хрустальными ветвями волшебного дерева.

* * *

Толстуху поселили рядом с комнатой Бетси. Проклятье, проклятье, проклятье. Узнал об этом, когда крался мимо и услышал трубную симфонию раскатов ее дыхания, сотрясающих дом с каждым движением ее диафрагмы.

Четверг, 17 декабря, половина двенадцатого

Утром проснулся поздно и чувствовал себя ужасно. Потом будет лучше. Холод был такой сильный, что не хотелось вылезать из кровати. Когда я спустился к завтраку, Евфимия встала и вышла.

Мама укоризненно качала головой. Она была сильно рассержена. Матушка сказала:

– То, что случилось ночью, не должно повториться больше никогда.

Пришлось признаться, что я почти ничего не помню.

Она ответила:

– Ты бродил ночью, полураздетый вышел во двор в страшный холод и кричал, словно сумасшедший. Отныне тебе дозволено выпивать не больше одного стакана.

Когда Евфимия ушла к леди Терревест, мама сказала, что собирается что-то сообщить мне. Я уселся рядом на диване, она отложила рукоделие, а потом дрожащим голосом произнесла:

– Ричард, ты должен знать, что в жизни мне всегда приходилось о ком-то заботиться. Твой отец был сложным человеком. Если иногда он и был с тобой строг, то лишь потому, что надеялся на твой будущий успех в жизни. Нельзя забывать, что папа пережил много неудач.

(Я подумал: «Скоро начнет про карьеру священника».)

– Насколько тебе известно, он так и не получил митру. Именно поэтому папа мечтал о том, что сын сделает успешную карьеру в Церкви. Знаю, у тебя совсем другие планы, и больше не будем об этом. Но теперь пришло время определиться, чем ты будешь заниматься в жизни. Почему бы не написать дяде Томасу? Извинись за свое поведение и скажи, что если его великодушное предложение все еще в силе, ты с благодарностью его примешь.

– Что, мама? Я должен пресмыкаться перед человеком, который ненавидел своего собственного брата и навредил ему?

– Не говори так, Ричард. Он платил за твое обучение в Кембридже. Поступил бы он так, если бы ненавидел папу? История гораздо более запутанная, чем тебе рассказывали. Братья поссорились из-за нашей женитьбы.

– Знаю, он был против, но не понимаю почему.

– Я объясню, – продолжила она. – Когда мы объявили о помолвке, мои тетушки и дядюшки пришли в ужас. Они глядели на него и Томаса свысока, потому что наш отец был всего лишь служащим в юридической конторе.

– Но разве он не заступился за тебя?

Она начала нервно теребить свое рукоделие, а потом сказала:

– К тому времени он уже был нездоров.

У меня появилось ужасно странное чувство. Мама что-то скрыла или даже исказила правду.

– Но он сдал нам с твоим отцом этот дом в аренду на двадцать один год.

– Ты же говорила, что дом твой! Что дед оставил его тебе.

– Да, но по завещанию, которое кузина Сибилла теперь оспорила. Как только дело решится, дом будет мой.

– Если мы его отсудим. А если нет? Когда истекает аренда?

– В следующем декабре, – сказала она, запинаясь.

– Значит, если мы проиграем, нам негде будет жить. Что говорит Боддингтон?

Она опустила глаза и пробормотала:

– Его тревожат расходы.

– Насколько они велики?

– Я заплатила сотню фунтов.

– Сто фунтов! Мама, суд нас погубит! Об этом надо поговорить с Боддингтоном.

Мама опустила пяльцы:

– Нет! Я тебе запрещаю. Не вмешивайся.

– Не понимаю, зачем обращаться в суд, чтобы получить то, что твое по завещанию отца.

Она не ответила.

* * *

Я совершенно уверен, что человек, разбивший сердце Эффи, – племянник герцога. Конечно же, он наследник титула и всех богатств. Неужели Эффи почти герцогиня?

Четыре часа

Утро выдалось морозное и ясное, и мне надо было выбраться на свежий воздух. Я прошел через деревню, бесцельно побрел куда-то и, к своему удивлению, вскоре оказался в деревне Традвел, где жила леди Терревест. Я подумал, что хорошо бы посмотреть на ее особняк, поэтому узнал дорогу и подошел к высокому дому из красного кирпича. Он выглядел безрадостным и угрюмым.

Чувствуя, что Эффи скоро выйдет, я устроился немного поодаль у дороги за большим деревом. Естественно, спустя полчаса она появилась и, держась на расстоянии, я проследовал за ней до самого дома. Сестра вошла в магазин на несколько минут, но больше никуда не заходила.

После ланча я решил протянуть руку дружбы и сказал ей:

– Давай сыграем дуэтом? Моя флейта теперь со мной.

– Ты не способен держать ритм, – ответила она.

Восемь часов

Только что спустился в гостиную. Матушка сидела на диване и тяжело кашляла. Когда мама выходила из комнаты, я заметил, что она уронила носовой платок. На нем были пятна крови. Неужели она серьезно больна? Неужели Евфимия говорила именно об этом? Если так, то понятно, для чего служили полотенца и тазы, замеченные мною сразу по приезде и впоследствии исчезнувшие.

Девять часов

Мама и Эффи снова поругались – повышенные тона и хлопанье дверей, – но когда пришла мисс Биттлстоун, сумели примириться или, по крайней мере, создали видимость добрых отношений.

Наша гостья – первая гостья в доме! – была принята радушно, и я наблюдал, как мама взяла на себя роль, которую ей часто приходилось играть в прежние времена, когда она председательствовала за чайным столом, где собирались жены младшего духовного звена. Очаровательная, внимательная, даже веселая. «Орудует сладкими речами, словно рапирой», – говаривал папа.

Мне было поручено открыть дверь и с должным почтением провести старуху в гостиную. Было холодно, даже несмотря на то, что ради нашей гостьи Бетси развела в камине огонь.

Едва я открыл дверь, как старая склочница без умолку замолотила языком. Мы узнали, что она единственный ребенок обедневшего священника, который был духовником Куэнсов в Челтенхэме. Когда Куэнсы переехали сюда около трех лет назад, ее «столь милостиво» пригласили жить рядом с ними.

Да, чтобы стать бесплатной нянькой и наставницей.

Чай, к которому, насколько я понял, она была непривычна, развязал ей язык еще больше, и она сообщила, что настоятель недавно унаследовал довольно приличное состояние. Поэтому Энид наследница, и у нее серьезные шансы захомутать герцога.

Дама намекнула, что Давенант Боргойн почти сделал девушке предложение, и радостно призналась, что Ллойды рассвирепели, когда прямо из-под носа их единственной дочери утащили такой завидный куш.

Когда закончили перемывать им косточки, мама спросила:

– Стало быть, миссис Пейтресс дружна с Ллойдами, не так ли?

– Ах, миссис Пейтресс! – громко воскликнула мисс Биттлстоун, с восторгом накидываясь на новое аппетитное «блюдо». – Об этой леди ходит немало слухов. Она словно нарочно возбуждает интерес к себе. Приехала сюда со своими слугами, но ни один из них не промолвил ни слова о хозяйке. Решительно, она вынуждает соседей относиться к ней подозрительно. Многое в этой особе вызывает любопытство. Странные выезды в карете поздно ночью. Загадочные крики в доме – то ли плач, то ли гнев.

Во время этого потока слов мы сидели в молчании. Потом мама повернулась ко мне и сказала:

– Я вспомнила, что ей нужно вернуть зонтик. Не сходишь ли прямо сейчас, сынок?

Я заметил, что еще не допил чай, и получил отсрочку.

У меня появился шанс кое-что узнать.

– Мисс Биттлстоун, – спросил я, – племянник герцога теперь его наследник?

– Да, поэтому юношу следует называть достопочтенный мистер Давенант Боргойн, – подтвердила она с подобострастием. Титулы и звания она произносила словно девственница, рассыпающая цветочные лепестки вокруг майского древа[6]6
  Украшенный цветами столб, традиционное украшение на праздник 1 мая в Англии.


[Закрыть].

Я продолжил:

– А теперь вообразите, что мистер Давенант Боргойн умирает, не оставив наследника…

Старушка тихонько вскрикнула почти в непритворном ужасе. Я понял, что она решила принести в жертву благопристойность, лишь бы попасть в заповедный театр сплетен, куда я ее завлекал. Спустя мгновение я добавил:

– В таком случае к кому переходит титул герцога и состояние?

– О, мистер Шенстоун, – сказала она, положив руку на сердце. – Какой ужасный вопрос, особенно после того прискорбного случая, когда бедного мистера Боргойна чуть не убили.

– Вы хотели сказать – после нападения? – спросил я.

Она косо взглянула на меня.

– Я имею в виду ранение, мистер Шенстоун. А что касается вашего вопроса… У герцога нет других законных наследников. Поэтому титул перейдет дальнему кузену.

– А недвижимость, земля, деньги?

Мисс Биттлстоун опустила взор:

– Они перейдут к ближайшему родственнику герцога.

– И кто же он? – спросил я.

Не глядя на меня, она тихо промолвила:

– Насколько я знаю, это родственник его покойного брата.

Я сделал последнюю попытку:

– Воображаю, каким завидным призом считается мистер Давенант Боргойн, его титул и состояние. Должно быть, герцог озабочен выбором супруги для племянника.

– Могу вам кое-что рассказать про это! – воскликнула мисс Биттлстоун. – О том, как безжалостная родня не дала молодому человеку жениться на той, кого он любил! – Тут она зарделась и сказала: – Ох, не стоило и начинать.

– Продолжайте, вы нас заинтриговали! – воскликнула Эффи.

Мисс Биттлстоун выглядела взволнованной и вместе с тем весьма довольной.

– Больше ничего не скажу, а то будут неприятности.

– Ну же, – произнесла Эффи с очаровательной улыбкой. – Нам всем не терпится послушать.

– Хорошо, – сказала мисс Биттлстоун. – Но поклянитесь, что ни слова никому не скажете.

И старуха начала:

– Несколько лет тому назад в… в общем, в одном большом городе на западе Англии жила семья. У них была дочь семнадцати лет. Отец был священником… Зря я это сказала! Тем не менее он был викарием, и его церковь посещал один молодой человек из очень знатной семьи. Достигнув совершеннолетия, он бы унаследовал огромное состояние и когда-нибудь стал виконтом.

– Наверно, что-то произошло между этим счастливчиком и дочерью викария?

– Они безумно влюбились, – выдохнула старуха. – Как романтично, не правда ли? Но его родня воспротивилась всеми возможными способами, и в итоге юношу увезли из Бата в Брайтон.

– А юная леди впала в отчаянье? – с невинным видом спросила Евфимия.

– Именно так, – ответила мисс Биттлстоун. – Ее семья отправилась на отдых в Брайтон всего через неделю или две после случившегося. И девушка нашла способ общаться со своим любовником.

– Ричард, – резко произнесла мама. – Ты допил свой чай. Верни теперь зонтик.

Выбора у меня не осталось.

Когда я постучал в парадную дверь миссис Пейтресс, открыл слуга, которого я раньше не видел. Невысокий, коренастый, словно отставной жокей. Я передал ему зонтик.

Выходя из ворот, я почти наткнулся на проходивших мимо людей. Это были пожилой мужчина с огромной кожаной сумкой и… девушка.

– Добрый день, – сказал я. – Вы собираетесь навестить миссис Пейтресс?

Старик удивился моему вопросу и заявил, что такой не знает. Поэтому мне пришлось объяснить, что я принял его за мистера Фордрайнера.

– Но меня зовут именно так! – воскликнул он.

Выяснилось, что я неправильно понял миссис Пейтресс. Должно быть, она только слышала про мистера Фордрайнера и его археологические изыскания, но лично знакома не была.

Когда недоразумение рассеялось, мы оба рассмеялись. Потом мы представились по форме. Он понравился мне сразу. Таких профессоров я часто встречал в Кембридже. У него лицо ребенка пятидесяти лет: невинное, круглое и любознательное. Из-за маленького круглого пенсне смотрит пара живых глаз. Из-под шляпы аккуратно свисают несколько жидких ухоженных седых прядей, словно растения, тянущиеся к свету. Когда профессор молчит, его губы сердито поджаты, словно он раздумывает, прыгнуть через глубокую яму или нет.

Карманы Фордрайнера оттопырились из-за набитых в них инструментов, предположительно для измерения и описания всевозможных находок. Поэтому он похож на профессора, притворяющегося военно-морским офицером.

Он махнул рукой в сторону девушки и сказал:

– Моя племянница.

Я поздоровался с мисс Фордрайнер за руку. Она весьма хорошенькая и приятных, скромных манер. Девушка опустила взор и молчала. За все время общения она вообще не произнесла ни слова. Трудно было разглядеть ее милое личико, но в итоге у меня сложилась картина: тонкие черты, как фарфоровые, и совершенно прелестный маленький носик, который делал ее похожей на мейссенскую пастушку.

Какое-то время нам было по пути, поскольку семейство направлялось к Бэттлфилд, и мы шли вместе. Я спросил о его увлечении археологией, и он вдохновенно рассказал, что надеялся произвести раскопки на Монумент Хилл, где на вершине холма отчетливо просматривалась насыпь с башней наверху.

– Интересно, что коренные жители до сих пор называют это место по-старому – «Фаулер Хилл». Знаете англосаксонский?

– Боюсь, что нет.

– Так вот, слово это происходит от «флаг-флор», что означает «украшенный пол». Точно так же называется деревня, где недавно обнаружили римскую виллу с мозаичным полом.

– Стало быть, вы думаете, что у холма находится римская вилла с таким полом?

– Я уверен в этом. Дорога, старая римская мостовая, тянется несколько сотен ярдов. Страттон происходит от «straet tun» и означает «город дороги».

Он вдруг замолчал и спросил:

– Надеюсь, мой рассказ вам не кажется скучным?

– Совсем наоборот. Мне очень интересно.

Он довольно улыбнулся и сказал:

– Меня редко приглашают в гости. Считают занудой, потому что я слишком много говорю о старых черепках и костях. И я даже рад, что меня таким воспринимают. По-моему, зануда – человек, который забавляется тем, что развлекает соседей.

Я изобразил крайнюю заинтересованность, и он вытащил из кармана горсть цветных камешков.

– Я нашел эти камешки из мозаики. Они доказывают существование виллы.

Вдруг он прервался, глядя на башню, и воскликнул:

– Надеюсь, это проклятое сооружение не стоит на ее месте!

– А зачем возвели башню?

– В честь сражения, случившегося во время гражданской войны, – сказал он. – Спустя почти полстолетия ее построил один из Боргойнов.

Старик посмотрел на девушку и заговорил тихо:

– Он был известным повесой и меблировал комнаты специально для развлечений с молодыми женщинами из местной округи, которых заманивал туда с помощью всяческих уловок.

– Я кое-что знаю о Боргойнах, – сказал я. – Я живу в Херриард Хауз и происхожу из этой семьи.

– В самом деле? – Старик взглянул на меня с интересом.

Я сказал, что слышал историю о Херриарде, который сбежал с девушкой из семьи Боргойнов, а ее братья выследили их и убили. Я повторил слова старого поселянина о судьбе новорожденного.

– Есть документы, подтверждающие эту историю, – кивнул мистер Фордрайнер.

Потом мы обсудили – в основном говорил мистер Фордрайнер – трудность определения возраста ископаемых артефактов, свидетельства Пейли и абсурдность его аргументов в защиту хронологии епископа Ашера, отодвинувшего дату сотворения мира к 4004 веку до Рождества Христова. Поговорили о бритве Оккама, которая не велит множить сущности без необходимости (это касается недавней работы мистера Дарвина).

Пока мы разговаривали, девушка слушала нас с таким умным выражением лица, что я был уверен: она готова внести свой вклад в нашу беседу. Я несколько раз посмотрел на нее, приглашая к разговору, но она скромно опускала глаза и не произносила ни слова.

Когда прошло около четверти часа, девушка вдруг тронула старика за руку. Он замолчал, извинился, что вынужден завершить беседу, и сообщил, что готов пообщаться со мной в любой день, когда я захочу.

Потом с улыбкой добавил:

– Как-нибудь приходите к нам на чай, и мы продолжим разговор.

– Было бы замечательно, – сказал я. – Где вы живете?

Он замялся, и мне показалось, что ему мой вопрос не понравился.

– Дня через два пришлю вам человека с адресом, – сказал он.

– Вы живете в старом особняке в Бикли Фарант? Слышал, что он выставлен на продажу.

У меня появилась идея – сумасшедшая, насколько я теперь понимаю – послать девушке стихотворение. Казалось, что я чем-то обидел старика. Но если мне придется пойти к ним, то надо знать, где это!

Он нехотя произнес:

– Нет, мы поселились в Хейшот Хауз. В деревне с таким же названием.

Я сказал девушке:

– Мисс Фордрайнер, с нетерпением буду ждать новой встречи с вами.

Она с улыбкой взглянула на старого джентльмена, но ничего не сказала.

К моему удивлению, он нахмурился и с внезапным раздражением сказал:

– Моя племянница очень застенчива.

Потом повернулся и ушел, а девушка засеменила вслед за ним.

Даже не знаю, что и думать.

* * *

Придя домой, я нашел маму и Евфимию в гостиной. Сильно пахло печным чадом.

– Мисс Биттлстоун уже закончила свой рассказ? – спросил я.

Мама улыбнулась:

– Язык у нее без костей, как говорила моя старая няня. Но ей бы лучше не сплетничать со всеми подряд.

– Догадываюсь, что это за семья, которая так сильно хотела выдать свою дочь за состоятельного пэра, – сказал я.

Эффи взглянула на меня.

– Ты ушел совсем не вовремя.

Мама объяснила, что труба начала дымить сразу после моего ухода, и требовалась мужская помощь.

– Возможно, виновата смена направления ветра, – предположил я. – Тогда тяга в трубе может измениться.

– Не знаю, нормально ли это, – сказала мама. – Но оттуда доносились странные звуки. Шорох и свист.

Я попытался заглянуть в огромную трубу.

– Странно, – сказал я, и тут какой-то чертенок заставил меня добавить: – Может быть, это неприкаянный дух. Интересно, сколько несчастных маленьких младенцев вылетели дымом из нее? Возможно, страдающий дух одного из них продолжает витать здесь.

Мама покачала головой, а я продолжил:

– Подобную историю я услышал недавно.

Я поведал им про встречу с мистером Фордрайнером и девушкой и заметил, что старик подтвердил историческую достоверность маминой легенды.

Потом я добавил:

– Матушка упустила важную деталь, связанную с камином, поскольку в легенде он играет значительную роль. Когда братья сюда пришли, убили нашего предка и забрали свою сестру домой, они бросили ее младенца прямо в огонь.

К моему изумлению, Евфимия издала протяжный стон и, резко поднявшись, побледнела, словно молоко. Потом сестра выбежала из комнаты.

Я недоуменно уставился на маму.

Она покачала головой.

– Ох, Ричард. Неужели ты не понимаешь, что такие вещи нельзя говорить? Особенно при молодой девушке.

Она поспешила за сестрой.

Неужели Евфимия боится привидений? Она, основательно стоящая на ногах и презирающая мои фантазии?

Эффи не спустилась к обеду, и мама послала Бетси отнести ей что-нибудь. Пока мы ели, я сказал матушке, что теперь совершенно не понимаю сестру (будто я ее вообще когда-нибудь понимал). Почему она так расстроилась?

Можно ли что-то разузнать у мамы? Вероятно, нет, потому что она ушла от темы, мастерски умея избегать нежелательных разговоров.

Задвигая занавески на окнах перед отходом ко сну, она подозвала меня взглянуть. С темно-серого неба тихо падали снежинки, порхая и сверкая, опускались на землю.

Одиннадцать часов

На самом деле мои долги гораздо больше, чем я сказал маме. Пытаюсь избавить ее от лишних переживаний. Деньги, какие я задолжал, мне дал приятель по имени Эдмунд Вебстер, чья семья теперь требует их, и я боюсь, что они могут до меня добраться.

* * *

Перед обедом я с мамой зашел на кухню и спросил кухарку:

– Что вы готовите, мисс Ясс?

– Ну, для вас, молодой господин, разносолов не будет, – ответила она.

Потом она захихикала, словно старая ведьма, и мама меня прогнала.

Половина двенадцатого

Несколько минут назад услышал за деревянной панелью мелкий топот. Крысы. Они живут здесь столько же, сколько Херриарды! И в последнее время питаются гораздо лучше хозяев.

Полночь

Несколько минут тому назад, раздвинув занавески, я смотрел, как падает снег, и обнаружил, что занавески на одном из окон у Евфимии сдвинуты не очень плотно. Поскольку у нее горела свеча, я смог увидеть движение силуэта, который, уверен, принадлежал моей сестре. Потом я заметил в комнате еще кого-то, но в тот момент свеча погасла. Это была мама?

* * *

До чего же милое личико у Фордрайнер. И такая красивая тонкая шейка. Как мне хочется провести по ней рукой, коснуться губами. На ощупь словно лепесток розы. Она в моих объятиях.

[Отрывок, записанный греческими буквами. Прим. ЧП.]

Мы в этой комнате, лежим с ней в кровати, и я обнимаю ее, губами легонько лаская ее шею и нежно поглаживая. Мой жезл упирается в ее плоть. Словно дитя, нашедшее новую игрушку, она спрашивает: «Что это?» И протягивает ручку и касается его, и ласкает его пальчиками, и кладет мою руку себе на…

Δ

[Конец отрывка, записанного греческими буквами. Прим. ЧП.]