Текст книги "Отель «Трансильвания»"

ГЛАВА 3

Графиня д'Аржаньяк завтракала, когда в столовую вошла Мадлен де Монталье.

– А, доброе утро, милая. Надеюсь, ты хорошо спала?

– Да, тетушка. Мне снился прекраснейший сон, – с улыбкой отвечала Мадлен.

– Неудивительно… после всего вчерашнего.

Графиня усмехнулась, знаком приглашая племяннику сесть.

– Взгляни-ка, что тебе тут по вкусу? Вот пирожки, фрукты. Если прикажешь, повар приготовит омлет. Юным девушкам надо питаться получше.

– То же самое говорил вчера Сен-Жермен, угощая меня сразу двумя порциями паштета.

Мадлен села за стол. Солнечный свет сквозь переплет окна осыпал золотистыми пятнами ее простенькое домашнее платье.

– Если это не причинит излишнего беспокойства, я бы хотела выпить чашку китайского чая, присланного отцом.

Она взяла яблоко из фарфоровой корзиночки, стоящей в центре стола, и принялась острым ножичком резать его на дольки.

– Ну разумеется, дорогая.

Не поворачиваясь, графиня махнула рукой лакею, стоящему у нее за спиной. Тот поклонился и вышел.

– Попробуй вот это, – сказала она Мадлен, передавая ей через стол блюдо со сдобными пирожками. – Лимоны для начинки взяты из оранжерей мужа. Он обещал, что вскоре мы будем есть персики круглый год.

– А где же сам дядюшка? Вчера он как ушел от нас, так и пропал, хотя говорил, что уходит совсем ненадолго.

Лицо графини на мгновение помрачнело.

– Граф был в других комнатах со своими друзьями. Он, моя милая, обожает азартные игры. Этот грех когда-нибудь погубит его. Порой я просто умираю от беспокойства.

Графиня поднесла к губам салфетку.

– Впрочем, это все пустяки. У меня есть собственное состояние и владения, которым он не хозяин. Хочет разориться – его дело, пускай… но, думаю, в трудную минуту я смогу оказать ему кое-какую поддержку…

Она вздохнула и поднесла к губам чашку горячего шоколада. Потом, сделав глоток, поставила ее обратно на стол.

– Так вы несчастливы, тетушка? – вид у Мадлен был потрясенный.

– Я стараюсь довольствоваться тем, что у меня есть. Разумная женщина не может не помнить, что в жизни может случиться всякое. Не нужно далеко ходить, чтобы найти тому подтверждения. Помнишь даму, с которой мы ужинали вчера?

Взгляд Мадлен затуманился.

– Мадам де Кресси? Она выглядела такой печальной и погруженной в себя…

– Она недавно переболела, – спокойно сказала графиня – Когда-нибудь ты будешь иметь несчастье познакомиться с ее мужем. Он… Не хотелось бы шокировать тебя, дорогая, но есть вещи, которых тебе следует остерегаться, и потому о них придется сказать. Видишь ли, существуют мужчины, которые к женщинам равнодушны…

Девушка с жаром кивнула.

– Добрые сестры рассказывали мне о таких. Это святые отцы или те люди, что с истинным рвением бегут от искушений мира сего, дабы возвыситься духом и усмирить свою плоть…

Графиня весьма невежливо ее прервала:

– Я не говорю, о попах. Хотя и среди них попадаются приверженцы… хм… оригинальных стремлений…

Она еще раз сердито хмыкнула и пустилась в дальнейшие пояснения.

– Я говорю о том, что творится в миру. Существуют мужчины, которых влечет не к женщинам, а друг к другу, их великое множество – ты еще услышишь о них. Среди них порой встречаются знатные и уважаемые персоны. Таков, например, герцог де Мирабо. Я уверена – он общается с женщинами не чаще, чем Эшил Кресси. Но в отличие от эгоистичного, себялюбивого Эшила, доставляющего столько несчастий бедняжке Люсьен, – печально добавила графиня, и легкий румянец проступил на ее щеках, – герцог очень добр, порядочен и любезен. Вот человек, какому можно безоглядно довериться. Злые языки зря болтают, что он стремится к примирению с Англией лишь потому, что боится за свои английские владения, уверяю тебя это не так.

Графиня встряхнула головой.

– Ты скоро познакомишься с ним. Если не брать в расчет интимные предпочтения, герцог не больше походит на Эшила, чем я на вчерашнюю испанскую баронессу.

Помолчав, она добавила с неожиданной пылкостью:

– Говоря по правде, мне думается, что Мирабо и Кресси даже в тайных пристрастиях нисколько не схожи. Различия между этими людьми чересчур велики.

Задумчиво глядя в окно, Мадлен заметила:

– Я сдыхала, милая тетушка, что порой даже супруги в своих пристрастиях очень рознятся между собой.

Графиня энергично кивнула.

– О да, супружество – тонкая вещь. Однако, сделай мне Мирабо предложение в свое время, я не колебалась бы ни минуты.

Подметив, что племянница шокирована, тетушка усмехнулась.

– Уверяю тебя, из него вышел бы восхитительный муж. Он замечательный друг, обаятельный и искренний человек. Отнюдь не о многих мужчинах можно сказать такое. А если женщины в определенном смысле не привлекают его, ну что ж… есть немало и обычных мужей, пренебрегающих женами. Так уж ли важно, к любовнику или к любовнице уходит ночами супруг?

– Но… зачем же тогда подобным людям жениться? И стоит ли выходить за них замуж? Все равно ни к чему хорошему это не приведет.

Мадлен взяла было пирожок с лимонной начинкой, но тут же отложила его в сторону.

– Это жизнь, дорогая. Когда дело касается денег, поместий, недвижимости – супружество может сулить немалые выгоды заключающим брак сторонам. В подобных обстоятельствах отсутствие взаимной привязанности мало что значит. Равно как и наличие таковой.

Голос Клодии посуровел, а в глазах появилось жесткое выражение, которое могла бы встревожить ее юную собеседницу, если бы та потрудилась оторвать взгляд от стола.

– Дорогая, брак для нашей сестры – необходимость. Мужчины могут без него обойтись, но женщины – нет. Женщина всегда либо мать, либо нянька, либо любовница. Либо… чья-нибудь тетушка, – добавила она с коротким смешком. – Иначе нам грозит участь превратиться в бесполезный балласт.

Мадлен сосредоточенно пыталась собрать дольки яблока в единое целое.

– Все это-как-го очень уж безотрадно.

– Ах, Боже ты мой! – воскликнула графиня с иронией. – Теперь ты будешь считать меня мученицей, а я ведь вовсе не такова. Послушай, Мадлен, – с преувеличенной оживленностью сказала она, – на свете можно жить не только для мужа. Надо только быть осмотрительной в выборе кавалеров.

Она потянулась за шоколадом. Дверь столовой приотворилась и вновь закрылась, впустив лакея, бесшумно занявшего свой пост.

Мадлен поняла, что разговор окончен, но ее любопытство полностью не унялось.

– Зачем вы рассказали мне об этих мужчинах, мадам?

Графиня подняла бровь.

– Вчера ты танцевала с Бельфоном, и мне не хотелось бы, чтобы этому знакомству придавалось слишком большое значение.

– Он… он разве один из тех?… – недоверчиво спросила Мадлен. Маленький нож, звякнув, упал на тарелку.

– Поговаривают. И компания, в какой он вращается, имеет дурную славу.

Графиня допила шоколад, протянула руку к вазе с фруктами и взяла апельсин.

– В глазах твоего отца Бельфон не будет желательным женихом, даже если вознамерится сделать тебе предложение. Он слишком близок к Боврэ и его кругу.

– К Боврэ? – Мадлен задумчиво положила в рот кусочек немилосердно искромсанного ею плода. – Это тот старичок в смехотворном камзоле? Дядюшка барона де Ле Радо?

– Ты виделась с Ле Радо? – быстро спросила Клодия. – Когда же?

– Когда вы ушли в соседнюю залу посмотреть на игру. Де Бельфон нас представил, и я танцевала с ним. Он премило танцует.

– Так ты познакомилась и с Боврэ?

Случилось то, чего не должно было произойти, осознала графиня. Но как же все это вышло? Она ведь дала брату слово держать Мадлен в отдалении от Боврэ.

Девушка почувствовала, что ее наставница чем-то расстроена.

– Нет, мадам. Де Ле Радо лишь показал мне своего дядюшку издалека. Он пояснил, что того не было в Париже семь лет, и поэтому его костюм так старомоден.

Графиня нетерпеливо притопнула ногой.

– Полэн, – вскричала она. – Долго ли нам еще ждать? Сейчас же сходите и посмотрите, готов ли чай для моей племянницы, и если готов, принесите его.

Кивком отпустив лакея, дама обратилась к Мадлен.

– Не хочу говорить об этом в присутствии слуг. Ты должна держаться подальше от Боврэ, дорогая. Понимаешь, как можно дальше. Он злейший враг твоего отца. Сам старикашка, возможно, и полный дурак, но он закадычный друг некоего Сен-Себастьяна, а худшего знакомства для вашего дома себе и представить нельзя.

Мадлен широко раскрыла глаза.

– Но я не понимаю…

– Много лет назад, – продолжала графиня, – еще до твоего рождения, разразился ужасный скандал. Его быстро замяли, поскольку в нем были замешаны высокопоставленные особы. Но в то время мы все были просто в ужасе. Этот скандал и заставил отца твоего покинуть Париж.

– Так я и знала!

Мадлен подалась вперед. Шелковые ленты на груди девушки затрепетали, корсаж внезапно показался ей слишком тугим.

– Я подозревала, что батюшка говорит мне не все! Он всегда оправдывал свой отъезд из столицы усталостью и нежеланием вести светскую жизнь, но, глядя на его постоянную опечаленность, в это трудно было поверить.

Графиня вздохнула. Видно было, что разговор с дочерью брата дается ей не без труда.

– Ты, разумеется, слышала о любовнице прежнего короля – мадам де Монтеспан[6]6
  Маркиза де Монтеспан – с 1667 по 1681 год некоронованная королева Франции, фаворитка Людовика XIV Родила ему восемь детей, из которых четверо достигли зрелого возраста.


[Закрыть]? Ее некогда обвиняли в связи с ведьмами и отравительницами. Правда, расследования ничего не дали, но именно в то время по Парижу и поползли слухи о черных мессах, спаси нас Господь! – Она перекрестилась. – В конце концов Монтеспан вышла из милости у короля, а со временем, говорят, сделалась чрезвычайно набожной. Но нечистые служения продолжались, и след привел к Сен-Себастьяну с Боврэ, а от них и к десятку знатных юнцов. Мой брат, твой будущий батюшка, также оказался к этому как-то примешан, но он спешно покинул двор и потому его тревожить не стали…

Вошел лакей, и графиня умолкла.

– Чай, мадам, – объявил Полэн, ставя на стол английский фаянсовый чайник. – Мадемуазель будет пить его с молоком? – спросил он тоном, ясно показывавшим, насколько не по душе ему этот иностранный обычай.

– Китайский чай пьется без молока, – высокомерно произнесла девушка. – Тем не менее благодарю вас.

Полэн поклонился и вернулся к двери.

Мадлен не понадобилось много времени, чтобы смириться с неприятными новостями. Когда она снова заговорила, в ее голосе не было ни огорчения, ни тревоги.

– Слухи всегда только слухи, мадам. Но теперь я понимаю, почему мое поведение не должно подавать к ним ни малейшего повода.

– Вот и умница, – сказала графиня. Ее симпатия к племяннице все возрастала. Несмотря на свою юность и провинциальное воспитание, та вовсе не казалась ни глупенькой, ни наивной. – Я знала, что ты все поймешь.

Мадлен с аппетитом накинулась на пирожок с лимоном и, расправившись с ним, взялась за второй. Когда и с тем было покончено, она спокойно произнесла.

– Расскажите мне о Сен-Жермене.

Довольная, что разговор вернулся на безопасную почву, графиня рассмеялась.

– Он и тебя обворожил? Предупреждаю, что по нему давно и напрасно печалятся многие девицы и дамы.

Мадлен задумчиво прихлебнула чай.

– Я слышала, у него нет любовницы. Не из тех ли он мужчин, против которых вы меня предостерегали сейчас?

– Понятия не имею. Да это, собственно, и не важно. – Графиня занялась апельсином. – Тонкий ум, любезное обхождение! Разумеется, мы все очарованы. А какие дивные истории он рассказывал нам вчера! И эти глаза… В них просто тонешь.

– Да, говорил он вчера много, – заметила Мадлен, задумчиво постукивая ноготками по ободку фарфоровой чашки, – но так ничего и не съел.

– Ага, ты тоже заметила? Это одна из его причуд. Он никогда не ест в обществе. Я ни разу не видела, чтобы он взял что-нибудь в рот или выпил, хотя частенько сиживала с ним за столом. Думаю, граф так делает, чтобы лишний раз дать пенять окружающим, какой он загадочный человек. Меня же он уверяет, что просто стесняется своей неимоверной прожорливости, которая может всех от него отпугнуть.

Графиня расхохоталась, и смех ее был весел и беззаботен.

– Ужасно забавно наблюдать, как светские дурочки клюют на его любезности. Те, что еще не знают, что им не стоит принимать его комплименты всерьез.

– Разве его словам не следует верить?

В вырвавшемся у Мадлен восклицании прозвучало откровенное разочарование. То, что граф наговорил ей вчера, до сих пор отдавалось в ушах ее сладкой музыкой. Неужели же все это не более чем пустые дежурные фразы?

– Ну-ну, девочка, – усмехнулась ласково Клодия. – Все, что он нашептал в твои прелестные ушки, не расходится с его мнением о тебе. Граф большой ценитель прекрасного, ты произвела на него огромное впечатление. Я сама это видела, да и он успел мне сказать кое-что. Но ожидать какого-то развития ситуации – неумно и, в общем-то, незачем. В конце концов, никто ведь не знает в точности, кто он такой. Будет чрезвычайно досадно, если негодник Боврэ окажется прав и выяснится, что наш загадочный Сен-Жермен – всего лишь бродячий фокусник, а не заколдованный принц.

Мадлен машинально прихлебывала ароматный напиток, глядя перед собой невидящими глазами.

– Но он – граф, – возразила она. – Все так считают.

– Да-да, – графиня с серьезным видом кивнула. – Да и как не считать? Манеры его безупречны, костюмы изысканны. Ты бы видела, какой у него экипаж! А четыре лакея в роскошных ливреях? А шелковые жилеты? Он меняет их ежедневно и на моей памяти ни разу не показался в том, что уже надевал. Очевидно одно: кем бы он ни был, он сказочно богат. Помню, я чуть не ослепла, взглянув на его туфли.

Положив а рот последнюю дольку апельсина, Клодия добавила:

– В любом случае его общество ничем тебе не грозит. Совсем неплохо, если тебя будут с ним видеть, поскольку граф сейчас в большой моде. Главное, не переходи известных границ.

Мадлен сделала разочарованную гримаску.

– Я понимаю. Но все-таки неприятно – подозревать в блестящем аристократе плута.

– Я же не говорю, что он и вправду таков. Просто есть обстоятельства, дающие пищу сомнениям. – Графиня мгновение колебалась. – Ну, например, не странно ли, что у него абсолютно нет родственников? Родня есть у всех.

– Нет? – нахмурилась Мадлен.

– Нет, – подтвердила Клодия. – А ведь граф очень богат. – Она потянулась за салфеткой, лежавшей у нее на коленях. – Разумеется, он не француз, но никто из людей, поездивших по Европе, не может похвастать знакомством с его родней.

– Откуда же он родом?

Мадлен подлила себе чаю и протянула чайник графине.

– Спасибо, дорогая, не надо. Я не переношу чай.

Мысли графини унеслись далеко, потом вернулись к заданному вопросу.

– Где его родина, также никому не известно, одно очевидно: граф много странствовал и объездил весь свет. Его знание языков поразительно – он говорит чуть ли не на всех наречиях мира. С русскими он русский, с арабами он араб. Такое свойственно капитанам дальних плаваний или торговцам.

Она помолчала и с озадаченным видом добавила:

– Конечно, случается всякое, но я готова прозакладывать все свои драгоценности, что изысканные манеры не приобретаются на палубе корабля.

– Я слыхала, маркиза де Нуази давала графу свои бриллианты, и он их увеличил в размерах, – заметила вдруг Мадлен, водя пальцем по скатерти.

– Да, я об этом тоже слыхала. И не только слыхала, а сама видела эти камни – они определенно стали крупнее. Разумеется, граф мог бриллианты и подменить, но зачем это ему? Какая в том польза?

Она нетерпеливо встряхнулась, словно бы отстраняясь от всего сказанного, и совершенно другим тоном произнесла:

– Я собираюсь на прогулку и велела к полудню заложить экипаж. Если желаешь, можешь присоединиться ко мне. А к вечеру нас ожидают у герцогини де Лион. Туда, хочешь не хочешь, я повезу тебя обязательно.

Бросив рассеянный взгляд за окно, Мадлен покорно кивнула.

– Тетушка, располагайте мной, как вам будет угодно. Жаль только, что моя лошадка осталась в Провансе. Было бы так чудесно прогуляться верхом.

Вид у девушки был удрученный, и Клодии захотелось ее подбодрить.

– Ну, эту беду мы поправим, – сказала она. – Сама я трястись в седле не люблю, но для тебя в нашей конюшне сыщется какая-нибудь кобылка. Полагаю, ты сумеешь управиться с ней…

– О, безусловно, мадам! Моя Шани довольно норовиста, но мне всегда подчинялась. Больше всего я любила пускать ее вскачь. Ах, как это весело – нестись не разбирая дороги! Милая тетушка, вы просто чудо, и я вас очень люблю!

Лицо девушки просветлело, но Клодия внезапно встревожилась.

– Помилуй, Мадлен, ты же не собираешься передавить всех парижских прохожих? Теперь я даже не знаю, стоит ли это все затевать. – Немного поколебавшись, графиня пришла к половинчатому решению. – Я прикажу конюху поглядеть на тебя. Если он сочтет, что твой опыт достаточен…

Мадлен сделала большие глаза.

– О, тетушка, не сомневайтесь, все будет в порядке! Просто верховые прогулки позволят мне здесь себя чувствовать не очень чужой.

– Ну, быть по-твоему.

Графиня встала из-за стола, с удовольствием глядя на оживившуюся племянницу. Чужой? Ишь чего выдумала, чтобы улестить свою тетку! Не пройдет и недели, как эта малышка совершенно освоится тут.

– Кстати, что ты наденешь вечером?

– Еще не знаю, – пожала плечами девушка.

– Я бы тебе посоветовала выбрать платье из вишневого атласа. Оно отлично подойдет к случаю, ты всех поразишь. Ужасно досадно, что придется припудривать такие чудесные волосы, но, увы, этого не избежать.

– А что мне выбрать из украшений? – кивнув, спросила Мадлен.

– Достаточно будет гранатов.

– увы, – лицо Мадлен омрачилось. – Сегодня утром Кассандра сказала, что гранатовый гарнитур поврежден. Один из замочков сломался. Он даже оцарапал меня.

Прелестную шейку девушки облегала кружевная оборка, и ранка была не видна.

– Жаль, – покачала головой Клодия. – Тогда надень бриллиантовое колье. Оно тоже тебя не испортит.

– Отлично, тетушка! Я так и поступлю!

Мадлен вдруг сорвалась со своего места и, подскочив к графине, пылко ее обняла.

– Батюшка очень тревожился, отпуская меня сюда, а я несказанно рада. И бесконечно вам благодарна за вашу ко мне доброту.

Смущенная этой вспышкой и очень ею довольная, графиня сморщила нос.

– Ну-ну, – проворчала она, – быть доброй к такой разумнице и красавице совершенно не трудно. Отпусти меня, дорогая. Нам надо переодеться для прогулки, и это тоже следует обсудить.

* * *

Письмо Беверли Саттина к Францу Иосифу Ракоци, трансильванскому князю. Написано по-английски.

«8 Октября 1743 года.

Ваше высочество!

Имею удовольствие сообщить, что хлопоты, предпринятые известным вам господином, увенчались успехом.

Вечером 9 октября в известном месте вас будут ждать необходимые документы. Мы же с моими сотоварищами надеемся, что ваше высочество не преминет выполнить все условия сделки со своей стороны.

Выражая уверенность, что все начинания ваши приведут вас к намеченной цели, имею честь оставаться вашим нижайшим слугой.

Беверли Саттин, маг».

ГЛАВА 4

Клотэр де Сен-Себастьян, испустив тяжкий вздох, откинулся на подушки кареты. Беседа с де Ле Радо не порадовала его. Юнец уперся, он не желал передать ключи от сундуков с луидорами дядюшке, как его ни улещали.

Карета резко качнулась, угодив в рытвину, и Сен-Себастьян выругался. Мало того, что ему не удалось поживиться, так неизвестно еще – состоится ли что-нибудь вообще. В свое время Эшил Кресси мог ручаться за свою красотку-невесту, но имел глупость утратить ее расположение, когда та стала ему женой. Захочет ли теперь Люсьен прийти к ним, чтобы по доброй воле стать и алтарем, и жертвой будущего обряда? Сен-Себастьян нетерпеливо сжал длинную трость. Ему нужна эта женщина. Цель близка, и он не потерпит никаких проволочек.

Мысли Сен-Себастьяна обратилась к предстоящему шабашу. Он не проводил этих действ уже более шести лет и чувствовал, что его сила ослабла. Ему срочно нужно было подпитать собственное могущество кровью и страхом. Клотэр представил себе стройное тело обнаженной Люсьен де Кресси. Он будет первым, он вберет ее молодость, словно пчела нектар, а после того, как все члены круга натешатся с ней, возьмет красотку еще раз. А потом, в День всех святых, он вонзит ей в горло кинжал, и поток горячей крови хлынет в чашу в момент экстаза…

Внезапно карета вновь покачнулась и встала. Сен-Себастьян, разозлившись, высунулся из окна.

– Ну, в чем дело? – крикнул он кучеру.

– Прошу прощения, господин, – пробормотал кучер, серея от страха.

Выражение лица господина сделалось хищным.

– Нехорошо, мой друг. Очень нехорошо. Передай вожжи конюху и спускайся сюда. Да поживее!

Сен-Себастьян вылез из кареты, сжимая в руках трость.

– Я не собираюсь повторять дважды.

Очень медленно кучер спустился с козел на землю и склонился перед хозяином.

– Я хотел сделать как лучше, – жалобно произнес он, пытаясь оттянуть миг расправы. – По дороге брели нищие. Они могли попасть под копыта.

– Так переехал бы их!

Сен-Себастьян поигрывал, тростью, поглаживая ее тяжелый, оправленный в серебро набалдашник.

– Лошади могли покалечиться. Я боялся за лошадей, господин.

– Ты лжешь.

Страшный удар обрушился на плечи бедняги. Сен-Себастьян, скривив губы, выслушал вопль.

– Ложись на дорогу, – коротко приказал он.

Кучер попятился и завертел головой, корчась от боли и страха.

– Нет, господин, нет!

На этот раз мучитель целил в колено. Хрустнула кость. Кучер взвыл и упал. Сен-Себастьян снова взмахнул тростью. Кровь пропитала суконные бриджи несчастного, полилась на дорогу. Сен-Себастьян облизнул губы. Он стоял и смотрел. Глаза его подернулись мечтательной дымкой. Постояв так с минуту, Клотэр отвернулся от жертвы и забрался в карету.

– Поехали! – крикнул он окаменевшему от ужаса конюху.

– Но как же кучер? – попробовал заикнуться тот.

– А зачем нам калека? – ласково спросил Сен-Себастьян.

Он выглянул в окно, угрожающим взглядом обвел группу оцепеневших прохожих и громко заметил:

– Кое-кому хорошо бы ослепнуть.

Дорога вмиг опустела.

– Я не люблю повторять что-либо дважды. Пошел!

Конюх трясущимися руками схватился за вожжи. Карета тронулась.

Кучер проводил ее затуманенным взглядом. От сильной боли его мутило, колени при каждой попытке пошевелиться словно обжигало огнем. Он призывал все кары небесные на голову своего истязателя, но не задумываясь пошел бы к нему в вечную кабалу, если бы это могло вернуть ему ноги. Униженный, искалеченный, кому он нужен без ног? Скорей бы проехал какой-нибудь экипаж и раздавил червяка, ворочающегося в дорожной пыли…

На его лицо упала тень, и кто-то спросил:

– Эй, как вы?

Неизвестный говорил по-французски, но с легким акцентом. Кучер поднял глаза и увидел мужчину в ливрее табачного цвета – должно быть, лакея какой-нибудь важной персоны.

– Я видел, что с вами произошло. – Не обращая внимания на грязь, мужчина встал на колени. – О, я вижу, тут в одиночку не справиться!

– Оставьте меня в покое!

– Если я это сделаю, – спокойно заявил незнакомец, – не пройдет и часа, как вы умрете. Либо вас раздавит карета, либо прирежут грабители. – Он осторожно притронулся к плечу пострадавшего. – Как вас зовут?

Отвечать не хотелось, но незнакомец ждал и уходить явно не собирался.

– Эркюль, – буркнул кучер.

– Отлично, Эркюль. Мое имя Роджер. Я сбегаю за своими товарищами, и мы переправим вас в дом нашего господина, а тот уж посмотрит, чем вам помочь. Вам повезло: наш господин ставил на ноги и не таких.

Эркюль через силу усмехнулся.

– Твой господин вышвырнет меня за порог. Да и тебя, если ты вздумаешь притащить в дом калеку.

Роджер сделал успокоительный жест.

– Наш господин не таков. Однажды, несмотря на огромный риск, он приютил смертника, сбежавшего из-под стражи, а потом помог тому отомстить своему врагу.

– Сказки! – выкрикнул кучер.

– О нет, сударь, не сказки. Тем смертником был я.

Роджер встал.

– Я ненадолго вас покину, Эркюль. Не унывайте, я скоро.

Кучер едва не ответил грубостью нежданному доброхоту, но через какое-то время ярость его улеглась. На смену ей пришло острое чувство страха. Легко капризничать, когда кто-то находится рядом. Но вот он остался совершенно один. Сейчас его переедет какой-нибудь экипаж или обнаружат грабители. Кто защитит беспомощного калеку? Париж рядом – лежащему были видны крыши домов, однако свидетели избиения разбежались, а Роджер ушел. Вернется ли он помочь пострадавшему? Или, рассказав несчастному сказочку, решит, что его совесть чиста?

По мере того как рос его страх, росла и его ненависть к Сен-Себастьяну. Эркюль чувствовал, что она буквально разъедает мозг, и находил в этом мрачное удовлетворение. Ненависть дает человеку больше сил, чем отвага, – он сумел перекатиться к обочине, превозмогая страшную боль. Невыносимо пекло солнце; но природа дышала осенью, и порывы прохладного ветерка приносила какое-то облегчение. Он ощущал, как кровь покидает его жилы, но думал лишь об улыбке Сен-Себастьяна и клялся, если свершится чудо, навеки стереть эту улыбку с хищного отвратительного лица.

И чудо свершилось. К нему подкатил сияющий лаком плоскостей экипаж, запряженный четверкой серых в яблоках рысаков. Даже в полубесчувственном состоянии кучер заметил, что кони просто великолепны. Он растерялся, когда распахнулась дверца, он поверить не мог, что это – за ним!

Первым к нему кинулся Роджер.

– Вам не хуже?

– Вроде бы нет, – едва шевеля непослушным языком, ответил Эркюль. – Вот… переполз на обочину…

– Надо же, переполз, – удивился человек в туфлях с блестящими пряжками, вышедший из коляски вторым. Он присел возле несчастного, пачкая полы черного шелкового камзола в дорожной грязи.

– Ах, бедняга! Кто это тебя так отделал?

– Сен-Себастьян, – прошептал Эркюль, зачарованно глядя в бездонную глубину темных внимательных глаз.

– Сен-Себастьян! – повторил господин в черном. – Хм… Значит, Сен-Себастьян…

Повернувшись к лакею, он произнес:

– Роджер, ты поступил правильно. Доставь этого человека в отель. Там ему окажут первую помощь. Я займусь им позднее. Пусть раны промоют, но осторожно – нельзя чтобы кости сместились. И никаких перевязок. Только промывания и покой.

– Кто это? – спросил Эркюль, когда его переносили в коляску.

Господин в черном услышал и ответил сам, но довольно странно:

– Чаще всего в этом столетии меня называют граф Сен-Жермен.

«Я начинаю бредить», – подумал Эркюль.

* * *

Отрывок из письма графини д'Аржаньяк к брату, маркизу де Монталье.

«11 октября 1743 года.

…Третьего дня мы опять посещали музыкальный салон. Сен-Жермен написал несколько пьес для голоса и виолончели. Де Кресси как раз доставили заказанный инструмент, она чудно играла, пела же по настоянию автора наша Мадлен. Пьесы были очаровательны, дорогой брат. Даже такой строгий моралист, как ты, не нашел бы в них ничего предосудительного. Девочка наша сама себя превзошла. Люсьен Кресси выразила желание продолжать эти опыты, а публика принялась просить Сен-Жермена написать еще несколько подобных вещиц. Он ответил, что не смеет лишать свет удовольствия хотя бы еще раз послушать такой прелестный дуэт, и, разумеется, согласился.

Можешь себе представить, каково нам было узнать, что в ту же ночь Люсьен Кресси тяжело заболела. По крайней мере, так утверждает Эшил. Должна признаться, я ему не очень-то верю. Он ведь из той же компании, что Сен-Себастьян и Боврэ. По слухам, в ночь на 9-е в особняке де Кресси что-то происходило. Некоторые говорят, что Эшил и его дружки как обычно предавались сбоим греховным утехам, но мне кажется, дело куда серьезнее. Брат, можешь считать меня дурочкой, но ты не хуже меня знаешь, что за чудовище этот Сен-Себастьян. Поверь: я делаю все возможное, чтобы никто из этих людей не мог коснуться Мадлен даже взглядом.

Завтра вечером мы собираемся в отель «Трансильвания» Не беспокойся, я не позволю Мадлен играть. Там ожидается обычный прием – с танцами, балетом и маленькой оперой, а игорные залы будут закрыты. В свете болтают, что отель «Трансильвания» намерен вступить в соперничество с отелем «Де Виль». Не знаю, возможно ли это, но, во всяком случае, мы прекрасно проведем время. Завтра там соберется весь свет.

Должна поздравить тебя с прекрасной дочкой, Робер. Мадлен просто великолепна. Девочка держится очень изящно, она находчива и умна. Как-то за ужином Сен-Жермен стал развлекать нас рассказами о вампирах. Он пытался нагнать на собравшихся страху, но Мадлен прервала его, заявив, что бояться вампиров – величайшая глупость. Если этим несчастным так уж нужна чья-либо кровь, надо подсунуть им лошадь или ягненка. Видел бы ты, как изумился граф! Он поцеловал девочке руку и признал свое поражение.

Потом мы выпили по бокалу вина с баронессой де Миз. Подошедший барон, начитавшийся книг об итальянских художниках, принялся задавать нам загадки. Не успелон начать, как Мадлен мигом сообразила, что речь идет о Микеланджело, а точнее – о росписи Сикстинской капеллы. Добрым сестрам, учившим вашу дочурку, будет приятно об этом узнать. Барон восхитился. Он сказал, что столь образованных девушек еще не встречал и что полностью ей очарован. Мадлен – и ты, дорогой брат, не должен ее за это ругать – заявила, что ему стоило бы заехать в Прованс. Там жизнь барона превратилась бы в сплошное очарование.

Прими тысячу благодарностей за то, что ты все же решился прислать племянницу к нам. Будь уверен, время, которое она здесь проведет, пройдем не напрасно. Передай мои наилучшие пожелания госпоже маркизе и сообщи, что церковь Мадлен посещает исправно. Не думай, что, восхищенная успехами девочки, я позволяю ей пренебрегать заботами о спасении своей бессмертной души. Она делает это с истинным рвением, и ее духовник сообщил мне, что его радует чистота и невинность Мадлен. Этот достойный человек – наш родственник, известный своей набожностью, и, как я догадываюсь, ты ведешь переписку и с ним.

Засим простимся, дорогой брат. Не сомневайся, письма мои к тебе будут идти непрерывным потоком. Да хранит Господь тебя и госпожу маркизу, и да пребудет душа твоя в мире.

С глубоким уважением и искренней любовью, остаюсь твоей благодарной сестрой,

Клодия де Монталье,

графиня д'Аржаньяк.

P. S. Я позволила себе приобрести для Мадлен превосходную испанскую кобылу, дабы предоставить ей возможность упражняться в верховой езде. Лошадь отлично выезжена, а Мадлен зарекомендовала себя опытной всадницей. Когда я пишу эти строки, она как раз собирается на конный променад в Буа-Вер».