Текст книги "Лето двух президентов"

Глава 3

Каждый день он с нарастающим отвращением смотрел на папку, которую Болдин лично оставлял на столе. Это были секретные донесения и шифрограммы КГБ, Министерства обороны, Министерства иностранных дел, других ведомств, краткий обзор вышедших газет, сообщения о происшедших в стране событиях, нараставших как снежный ком. В Прибалтике сохранялась напряженность. Грузия готовилась последовать примеру прибалтийских республик. Противостояние в Молдавии становилось очевидным фактом, а между Азербайджаном и Арменией шли ожесточенные военные столкновения по всему периметру межреспубликанской границы. И плюс еще события в Оше, где вспыхнули противоречия между киргизами и узбеками. Все это на фоне происходивших грандиозных перемен в мире, когда объединилась Германия, был распущен восточный блок стран Варшавского договора, начались центробежные процессы в Югославии, продолжала сохраняться напряженная обстановка на Ближнем Востоке. Хорошо еще, что американцы не полезли дальше в Ирак, а решили ограничиться лишь освобождением Кувейта. Сказалась позиция Советского Союза и Китая, которые были не в востороге от полной победы американцев, хотя и не возражали против освобождения самого Кувейта. Да и арабские страны не стали бы поддерживать американцев в борьбе против Саддама Хусейна.

Он снова посмотрел на эту папку, которую нужно было открывать каждый день, и нахмурился. Не читать невозможно, а читать – значит испортить себе настроение на весь день. Но все-таки раскрыл ее. Первые сообщения из Осетии. Там все еще неспокойно. Он сразу потянулся к телефону, поднял трубку прямой связи с министром внутренних дел.

– Борис Карлович, здравствуй. Я прочитал ваши сообщения по Осетии. Что думаешь делать?

– Доброе утро, Михаил Сергеевич, – ответил Пуго. – Там очень сложная обстановка, особенно сейчас, перед референдумом. Грузины собираются провозгласить свою независимость, а осетинов называют «аборигенным народом».

– Ну, это совсем никуда не годится, – возмутился Горбачев.

– Мы ввели туда дополнительный контингент, – продолжал Пуго, – но наши люди не могут все время стоять между двумя враждующими народами. Нужно, чтобы в Тбилиси осознали опасность этого противостояния.

– Это им надо говорить, – мрачно посоветовал Горбачев. – А как у их соседей?

– Еще хуже, – честно ответил Пуго. – Идут настоящие бои с применением установок «Град» и автоматического оружия. Внутренние войска несут большие потери. Самое неприятное, что милиция с обеих сторон принимает активное участие в этом конфликте, помогает оружием и техникой. Сейчас мы разрабатываем комплекс мер по наведению порядка и на границе, и в самой Нагорно-Карабахской области. Будем думать о привлечении к этой операции части воинского контингента, дислоцированного на территории Азербайджана.

– Все должно быть в рамках закона, – устало произнес Горбачев; попрощавшись, подумал про себя: «Можно было даже не звонить. И так понятно, что именно мог сказать Пуго. Этот пунктуальный и добросовестный латыш просто не умеет иначе. Он говорит так, словно бесстрастный комментатор происходящих событий, а не министр внутренних дел огромной страны. Он всегда такой, предельно честный и откровенный».

Михаил Сергеевич продолжил изучать содержимое папки. Комитет государственной безопасности прислал сразу четыре сообщения – о настроениях людей, о положении в Прибалтике, о визите Ельцина в Европарламент и об обстановке на Кавказе. Из всех сообщений самое интересное о Ельцине. Его визит в Страсбург явно провалился. Почти все газеты отметили, что его не захотели понимать и поддерживать в его противостоянии с союзным руководством. Горбачев внимательно перечитал выдержки из газет. Да, визит Ельцина провалился. Может, он теперь будет сговорчивее, когда поймет, что Запад не готов его поддержать.

А с другой стороны, он все равно идет на президентские выборы, и в аналитических службах КГБ считают, что у него самые высокие шансы стать президентом. Значит, летом в Москве появятся два президента. Горбачев невесело усмехнулся. Первая в мире страна, где в одной столице будут сидеть два президента. Пока президентов избирали в других республиках, все было не так сложно, а теперь у России тоже будет свой президент. Интересно, где он собирается устроить свою резиденцию? Если в Кремле находится президент Советского Союза, то где должен находиться президент России?

Он позвонил руководителю своего аппарата Болдину.

– Валера, я просматриваю сейчас сообщения о визите Бориса Николаевича в Страсбург. Нужно, чтобы эта подборка попала и в наши газеты.

– Уже передали, Михаил Сергеевич, – ответил исполнительный Болдин, – сразу в несколько газет. На этой неделе все статьи будут перепечатаны.

Горбачев положил трубку. Кажется, Болдин научился угадывать его мысли. С одной стороны, это неплохо, а с другой – немного неприятно. Получается, что все окружающие догадываются о его истинном отношении к Ельцину. Конечно, он не любит этого вечного «фрондера» и оппозиционера. Конечно, он сделал все, чтобы удалить из политики этого опасного популиста. Но чем больше он старался, тем большей популярностью пользовался Ельцин. Этот феномен «обиженного» на Руси всегда срабатывал почти безошибочно. Просто в стране не было политика такого ранга и масштаба, которого бы сняли с работы и удалили из Политбюро. А в прошлом году Ельцин демонстративно вышел из партии. Когда он уходил из огромного зала, объявив о своем выходе из партии, некоторые делегаты довольно громко кричали: «Позор!» Но и это его не остановило. А сейчас он рвется в президенты России.

Но на данный момент самый главный вопрос даже не Ельцин и не выборы, назначенные на двенадцатое июня. С этим они потом разберутся. Сейчас самое важное – объединенный Пленум Центрального комитета и Центральной Контрольной комиссии, который должен состояться в конце апреля. После мартовского референдума число критиков самого Горбачева выросло в геометрической прогрессии. С одной стороны, они почувствовали его шаткое положение, он был вынужден пойти на подобный референдум, не сумев затормозить решение о выборах президента России. Все понимали и без аналитических записок КГБ, что главным кандидатом будет Ельцин. А референдум был вынужденной мерой, чтобы, опираясь на него, попытаться сохранить Союз, предложив союзный договор. Но в нормальном государстве такие референдумы просто не проводят. Было бы смешно голосовать за сохранение Соединенных Штатов или Индии, Канады или Германии. С другой стороны, прошедший референдум вдохновил критиков Горбачева на активные действия. В этих условиях проводить Пленум ЦК – значит сознательно подставляться. Добровольно идти на гильотину, уже точно зная, что собравшиеся на Пленуме члены Центрального комитета наверняка выдвинут предложение о его досрочной отставке.

Горбачев захлопнул папку. Больше читать не хотелось. Все и так понятно. Страна распадается буквально на глазах, сложное экономическое положение усугубляется политическим распадом, идет парад суверенитетов. Уже даже отдельные города изъявляют желание провозгласить его. Не замечать подобного невозможно. Из многих республик и областей поступают сигналы о резкой критике курса президента страны. Многие считают, что он лично ответствен за все, что происходит, и лично виноват во всех этих политических и экономических проблемах.

Горбачев снова посмотрел на лежавшую перед ним папку. Масштабы происходивших перемен можно понять, открывая эту папку каждый день. Но опаснее всего – наскоки с мест, когда областные и республиканские секретари все настойчивее и громче требовали его отставки. И если ничего не предпринимать, то вполне вероятно, что на волне всеобщего недовольства и после мартовского референдума противники перейдут в атаку и добьются его отставки с должности Генерального секретаря ЦК КПСС. А в условиях, когда почти все силовые руководители в Центре и на местах являются коммунистами, когда армия, КГБ и МВД находятся под контролем таких упертых людей, как Язов, Крючков и Пуго, должность Генерального секретаря остается решающей для его окружения и для всех силовых министерств. И отдавать этот пост в чужие руки он не намерен. Формально новый Генеральный секретарь легко может просто сместить президента СССР с его должности. Достаточно рекомендовать делегациям республик и местным коммунистам проголосовать за другого человека, и на этом все закончится. Нужно быть совсем наивным человеком, чтобы этого не понимать. С другой стороны, коммунистическая партия уже не является правящей партией в республиках Прибалтики, в Грузии, Армении, Молдавии, даже в Киргизии. Ставший президентом Киргизской Республики Аскар Акаев тоже не является лидером компартии своей страны. Но, в отличие от Ландсбергиса или Гамсахурдиа, он хотя бы не призывает к немедленному отделению и провозглашению независимости. Акаев – бывший президент Академии наук Киргизии, крупный ученый, практиковался в Ленинграде. Он далек от авантюристической политики некоторых своих коллег, и ему труднее остальных. В республике созрел ошский конфликт, когда вспыхнуло противостояние между киргизами и узбеками.

Он снова взял трубку телефона, позвонил секретарю ЦК Олегу Семеновичу Шенину, готовящему материалы к апрельскому Пленуму ЦК КПСС, и предложил:

– Приезжай ко мне.

Шенин появился в кабинете через полчаса, и тоже с папкой в руках. Горбачев неприязненно покосился на нее, словно каждый, кто появляется в его кабинете, должен испортить ему настроение. Он заранее знает все, что скажет ему Шенин. Или почти все. Ему нравился этот перспективный партийный работник, который был на шесть лет младше его. Серьезный, грамотный, начитанный, умеющий анализировать и не теряющий головы в трудных ситуациях. Он сам выдвинул умницу Шенина секретарем ЦК, рассчитывая на его поддержку.

Горбачев поднялся из-за стола, пожал руку прибывшему, предложил сесть и сразу поинтересовался:

– Что у нас по Киргизии? Кажется, Масалиев там засиделся. И выборы он проиграл, и вообще ведет себя неадекватно, говорят, все время пытается оспорить решения Акаева. А ведь он сам его выдвигал в президенты Академии наук и утверждал на своем бюро ЦК.

– Масалиев явно не справился с ситуацией в республике, – уверенно ответил Шенин. – Я считаю, что мы вправе поставить вопрос о выдвижении на эту должность товарища Аманбаева. И на Пленуме нужно рассмотреть этот организационный вопрос, вывести Масалиева из Политбюро.

– Так и сделаем, – согласился Горбачев. – Нужно поддержать Акаева, чтобы другие тоже это почувствовали. Что у тебя в твоей папке? Опять принес «рапорты с мест»?

– На некоторых областных пленумах коммунисты требуют поставить вопрос об отчетах ЦК и ЦКК, – признался Шенин. – Некоторые предлагают заслушать отчет Генерального секретаря и Политбюро…

– Все это не ново, – перебил его Горбачев. – С первого дня перестройки они не могут и не хотят понимать всех процессов, которые происходят в нашей стране и в мире. Их не мой отчет интересует, а моя отставка…

– Да, – честно кивнул Шенин, – среди выступлений были и подобные предложения. Но они не находят поддержку большинства.

– Ты это брось… я сам знаю, где и кого поддерживают. Им дай волю, и они снова закроют границы, начнут гонку вооружений, приостановят выпуск газет и журналов, а недовольных отправят куда-нибудь на Соловки, – нервно заявил Горбачев. – И в этих условиях я должен одной рукой сдерживать этих недоумков, а другой пытаться договориться с нашими «демократами», которые тоже хотят моей отставки.

Шенин молчал. Он знал, что в таких случаях нужно дать возможность Горбачеву выговориться. А тот, распаляясь все больше и больше, словно был на митинге, а не выступал перед единственным слушателем, продолжал:

– Мы начали большое и трудное дело. Попытались модернизировать нашу страну, изменить нашу партию, приспособиться к новым условиям. И натолкнулись на стену – взрыв национализма и решительное неприятие наших реформ консерваторами. Где бы мы были, если бы я их слушал! Они и Ельцина предлагали отправить куда-нибудь послом, и с остальными разобраться. А как меня критиковали за эти съезды, когда вся страна увидела, кто и чего стоит. И сейчас снова за старое. Меня ведь уже избрали на съезде, что они еще хотят?

– Требуют поставить на Пленуме вопрос о процессах, происходящих в нашей стране, – повторил Шенин, – и многие республиканские лидеры могут их поддержать. Особенно недовольны большинство российских областных секретарей, которые считают, что нельзя было разрешать выборы президента России. Некоторые откровенно боятся, что президентом станет Борис Николаевич. Как тогда объяснить людям, что его выход из партии был неверным, необдуманным и неправильным шагом, если его изберут президентом России? Да и прибалтийские республики настроены достаточно решительно. Они считают, что мы поддержали их недостаточно энергично, особенно во время событий в Вильнюсе.

– Ну, это уже демагогия, – развел руками Горбачев. – Они проиграли выборы, не смогли убедить людей последовать за ними, оказались на обочинах политических процессов в своих республиках. А теперь считают, что десантники и внутренние войска должны решать за них политические задачи? Этого никогда не будет. Мы не для того начинали перестройку и демократизацию страны, чтобы снова прибегать к силовым методам.

Шенин не решился спорить. Он мог бы напомнить, что к силовым методам уже прибегали и в Тбилиси, и в Баку, и в Риге, и в Вильнюсе. Что в Приднестровье уже созрел конфликт, а в Осетии людей убивали каждый день. Мог бы вспомнить о противостоянии в Ошской долине и настоящей необъявленной войне в Нагорном Карабахе. Но он не стал ничего говорить, зная, что не найдет понимания у своего собеседника.

Парадокс и усмешка истории заключались в том, что ни при одном лидере Советского Союза не было столько крови, страданий и поражений, сколько при Михаиле Сергеевиче Горбачеве. Этот невероятный вывод кажется тем более невероятным, что в сознание людей вошли «тиран» Сталин, «волюнтарист» Хрущев и «застойщик» Брежнев. При Брежневе людей отправляли в психиатрические больницы или выдворяли из страны, лишая их гражданства. Многие получали тюремные сроки, но погибших и казненных не было. Два переворота в Чехословакии и Польше были почти бескровными. Правда, при Брежневе началась афганская война, но за первые два года потери были всего в несколько сот человек, и серьезно считать их военными потерями нельзя. При Хрущеве были новороссийская трагедия и расстрел рабочих, вышедших на демонстрацию, а также жесткое подавление венгерских событий, где отличился тогдашний посол СССР в Венгрии Юрий Владимирович Андропов. Но Хрущев реабилитировал и отпустил из лагерей десятки тысяч людей, несправедливо осужденных и родственников репрессированных, вернул доброе имя тысячам другим.

И наконец, страшный «тиран» Сталин, каким его подавали все годы перестройки демократические журналы и газеты. Что только о нем не узнали его бывшие сограждане! Он был маньяком, психопатом, садистом, болел немыслимыми болезнями, был виновен во всех грехах, случившихся на планете в течение тридцати лет. Некоторые дописались до того, что поставили Гитлера и Сталина на одну доску, а люди, выдававшие себя за серьезных ученых, даже начали уверять, что Сталин готов был напасть и Гитлер всего лишь начал превентивную войну. Глупость подобных заявлений очевидна: оправдать национал-социализм невозможно, как невозможно оправдать и преступления, происходившие при Сталине.

Обратимся к истории. Был голод начала тридцатых, больно ударивший по стране и вызвавший массовую гибель людей. Украинский президент Ющенко, в угоду политической конъюнктуре, требовал признать гладомор фактом геноцида украинского народа, как будто представители других народов не умирали от голода. Были репрессии конца тридцатых, когда истреблялись старые большевики, революционеры, военная и политическая элита. Наконец, были огромные потери в начале войны. Но парадокс истории состоит в том, что все эти неслыханные жертвы, которые никак не могут оправдать Сталина с человеческой и нравственной точки зрения, с политической и экономической точки вели к укреплению государства. Разорение крестьян и насильственная индустриализация выводили страну на новый этап развития. Отсутствие оппонентов, истребленных в конце тридцатых, позволило укрепить вертикаль власти, которая проявила завидную устойчивость в годы страшной войны. Были выдвинуты новые люди, которые сумели сотворить нечто невозможное. На пустых площадках, при отсутствии техники, подготовленных людей, материалов, оборудования они создавали заводы, выпуская столь нужную фронту продукцию. Героизм был не просто массовым явлением, он стал насущной необходимостью, без которой была бы невозможна такая победа. И наконец, после огромных потерь в начале были великие победы в конце войны.

Гибель каждого человека – трагедия, гибель миллионов – не статистика, это просто миллионы трагедий. Но как тогда назвать эпоху Горбачева, которую многие недалекие люди, по недомыслию или по глупости, называют временем, когда распалась большая страна без большой крови? Если только в Азербайджане был один миллион беженцев? В эту цифру с шестью нулями входят женщины, дети, старики. Никто не взялся за труд посчитать, сколько азербайджанцев и армян погибли в ходе двадцатитрехлетней войны, которой не видно конца, когда ожесточение достигло наивысшего предела и людей убивали только потому, что они принадлежали к другому этносу. Никто не посчитал погибших в Таджикистане, где гражданская война велась с наибольшим ожесточением. По самым осторожным данным, в республике погибло больше ста тысяч человек, и еще один миллион человек оказались беженцами. Хотя это всего лишь официальные цифры. А в каждую таджикскую семью пришло большое горе, глава государства был повешен в центре столицы на памятнике Ленину, но об этом в мире предпочитали не вспоминать. Кто точно посчитает, сколько людей за эти годы погибло в двух чеченских войнах, в осетино-ингушском, грузино-осетинском и грузино-абхазском конфликтах? А ведь все истоки этих противостояний начались именно в бескровную эпоху Горбачева, когда «без большой крови» распадалась страна. Кто посчитал погибших в Приднестровье, убитых на Северном Кавказе, растерзанных и сожженных заживо в Ошской долине, где конфликты повторялись с пугающей регулярностью? Кто подсчитает страдания людей, оказавшихся в Прибалтике гражданами второго сорта, не получивших гражданства тех республик, где они проживали? Кто считал жертвы террористических актов, когда сотни погибших детей Беслана – тоже следствие процессов, начатых в «бескровную эпоху» перестройки?

Можно вспомнить, что после своего ухода Сталин оставил великую страну, одержавшую победы над всеми врагами, окруженную союзниками и сателлитами, которая уже при его жизни имела атомное оружие, а через четыре года после его смерти первой вышла в космос и еще через четыре года послала туда своего первого космонавта. После своего ухода Горбачев оставил разорванную и разоренную страну, не имеющую ни друзей, ни союзников, в которой миллионы людей стали беженцами, сотни тысяч погибли, а десятки миллионов оказались иностранцами в чужих странах. В которой космические программы были свернуты, экономика оказалась отброшенной на десятки лет назад, а самая грозная в мире армия превратилась в позорные отряды плохо обученных людей, воевавших друг с другом. И чудовищные долги, которые Россия, принявшая на себя долги бывшего Союза, должна была выплачивать – по пятнадцать миллиардов долларов в год только в качестве процентов.

Возможно, усмешка истории как раз и заключается в том, что в Горбачеве обычный человек, со своими слабостями и недостатками, почти всегда побеждал великого политика, каким просто обязан быть лидер такой страны. И наоборот, в Сталине циничный, расчетливый и умный политик всегда побеждал человека, истребляя в его душе все живое. И когда отправлялись самые близкие друзья на плаху, и когда принимались чудовищные по своей жестокости решения, и когда случались трагедии в его семье. Напрашивается вопрос: что полезно для государства и общества? «Тишайший» Алексей Михайлович, при котором так долго и кроваво гуляли казаки Степана Разина, или деспот Петр Первый, лично рубивший головы стрельцам? Ничтожный Николай Второй, допустивший разгром своей страны в русско-японской войне, две революции, расстрел собственной семьи, или решившийся на долгожданные реформы его дед – Александр Второй? Возможно, ответ кроется всего лишь в одной фразе, сказанной мудрым Громыко перед самой смертью. Он старался не комментировать события, происходившие в стране уже после его ухода на пенсию. Но однажды, не выдержав, произнес в кругу семьи, наблюдая за очередными выступлениями депутатов, критикующих Горбачева: «Не по Сеньке шапка оказалась».

…Горбачев говорил еще несколько минут, и Шенин его терпеливо слушал. Выговорившись, хозяин кабинета замолчал на минуту, потом спросил:

– У тебя все?

– Насчет московской милиции, – встрепенулся Шенин. – Вы поручали разобраться. Они настаивают на своей кандидатуре, хотят, чтобы работал генерал Комиссаров. Но МВД Союза категорически против. Они утвердили кандидатуру Шилова, согласно вашему Указу.

– Нельзя отдавать Москву в их руки, – неуверенно произнес президент. – Нужно подумать. Они хотят устраивать митинги и демонстрации при поддержке московской милиции, мне Болдин уже докладывал. Нам вообще необходимо иметь больше грамотных юристов. Я говорил об этом Лукьянову.

– У нас в административном отделе новый сотрудник, – сразу вспомнил Шенин, – очень толковый и знающий специалист, работал в органах прокуратуры. Ему тридцать два года.

– Хорошо, – кивнул Горбачев, – пусть передадут его личное дело Болдину, он посмотрит. Я ведь тоже работал в органах прокуратуры, сразу после окончания университета, правда, только пять дней. Меня прокурор так не хотел отпускать на работу в комсомол. А потом, через двадцать лет, когда я уже работал в обкоме партии, написал мне, что рад за мои успехи и за себя, что не помешал мне тогда перейти на работу в комсомол. – Он улыбнулся и добавил: – Оставь свою папку, я посмотрю.

Шенин не уходил, и Горбачев удивленно взглянул на него.

– Что еще?

– В Центральном комитете уже несколько дней сидит Степан Погосян, первый секретарь ЦК компартии Армении, – сообщил Шенин. – После того, как там снова начались вооруженные столкновения, он приехал в Москву, чтобы попасть к вам на прием.

Горбачев молчал.

– Он уже четвертый день просится к вам на прием, – настойчиво повторил Шенин.

– Что я могу еще сделать? – недовольно заговорил президент. – Мы дали указание Пуго и Крючкову навести там порядок. Муталибов и Тер-Петросян у меня уже были. Я заранее знаю все, что мне скажет Погосян.

– Он – член Политбюро, – напомнил Шенин, – вы же сами решили ввести в Политбюро всех руководителей компартий союзных республик.

– Они даже свое здание отстоять не сумели, – отмахнулся Горбачев, – ты же сам мне докладывал. Сейчас не время, пусть они немного успокоятся. Передай Погосяну, что я постараюсь с ним встретиться недели через две или три, лично его вызову.

– Он требует срочной встречи.

– Хватит, – решительно оборвал собеседника Горбачев, – пусть он ничего не требует. Мы уже обсудили комплекс мер с Тер-Петросяном. Этого вполне достаточно…

Шенин молчал. У него не было других аргументов. Затем он оставил папку с документами, попрощался и ушел. Горбачев заставил себя открыть папку, и уже первые сообщения неприятно поразили его. А чем дальше он читал, тем мрачнее становился. Он уже пожалел, что так быстро отпустил Шенина. Судя по сообщениям с мест, положение было более чем серьезным. До апрельского Пленума оставалось совсем немного дней, и надо что-то сделать, что-то придумать до того, как они соберутся все вместе. Иначе… что будет иначе, он знал. Иначе все закончится его отставкой и полным разворотом в другую сторону. Это он сейчас отчетливо понимал.

Ремарка

«Краснодарские коммунисты, члены ЦК КПСС, намерены добиться включения в повестку дня текущего Пленума ЦК партии вопроса о созыве внеочередного съезда или хотя бы Всесоюзной конференции КПСС. Такой наказ они получили от участников краевого партийного пленума. В принятом на нем постановлении коммунисты Кубани выразили крайнюю озабоченность тем, что страна продолжает катиться дальше вниз, а президент страны, несмотря на полученные им чрезвычайные полномочия, бессилен что-либо изменить. Поэтому, считают участники пленума, необходимо срочно заслушать отчет коммуниста М. С. Горбачева о его работе в должности Генерального секретаря. Предлагалось также заслушать его еще и как президента СССР, но большинством голосов это предложение не прошло».

Интерфакс

Ремарка

«В газете областного совета «Тюменские известия» опубликован отчет о встрече в Ишиме первого секретаря Тюменского обкома КПСС В. Чертищева с группой коммунистов – депутатов областного совета. «Я считаю, – подчеркнул первый секретарь обкома КПСС, – что Горбачев и Ельцин действуют воедино, ведут одну линию и, что важно понять, ведут ее по сценариям, написанным в ЦРУ». В последнее время Владимир Чертищев не скрывает своей принадлежности к оппозиции Генеральному секретарю ЦК КПСС, президенту СССР. Бюро Тюменского обкома партии настаивает на внеочередном Пленуме ЦК, отчете руководителей Политбюро. Прокуратура Тюменской области обратила внимание на выступление партийного лидера. Прокурор области В. Багин заявил, что прокуратура намерена провести расследование по факту шельмования и клеветы на президента страны и лидера российского парламента».

«Постфактум»

Ремарка

«Средняя зарплата в СССР – 12 долларов. Если вы собираетесь за границу – по личным делам или погулять, – пользуйтесь услугами Госбанка, который отныне вам позволяет в Сбербанке СССР или в девяти других банках, получивших лицензию, обменивать рубли по 200 долларов по рыночному курсу. На 1 апреля курс доллара – 1 к 27,6 рубля. Напомним, что раньше «туристический» курс был равен 1 к 6. По этим правилам, в частности, средняя зарплата в стране – 280 рублей плюс 60 рублей компенсации – откровенно признана равной 12 долларам. Это меньше, чем зарабатывает нищий где-то в Папуа или Мозамбике».

Российское информационное агентство

Ремарка

«Как стало известно, подал в отставку первый секретарь ЦК компартии Армении, член Политбюро ЦК КПСС Степан Погосян. За последний год уже третий лидер компартии Армении подает в отставку. Как предполагают в Ереване, одной из главных причин отставки стал тот факт, что в течение последних нескольких дней Степан Погосян не смог добиться приема у Генерального секретаря ЦК КПСС Михаила Сергеевича Горбачева».

«ИМА-Пресс»