Текст книги "Отрицание Оккама"

Глава 4

Она поднялась с дивана и, коротко извинившись, куда-то вышла. Дронго остался наедине с белым пуделем. Собака смотрела на него, словно спрашивая, почему он так мучает ее хозяйку. Дронго вздохнул.

– Мне нужно выяснить, кто его убил, – попытался объяснить он собаке. Но пудель соскочил с дивана и побежал за хозяйкой. Через минуту они появились вместе. Мила принесла несколько газет и снова уселась на диване. Пудель прыгнул к ней, но улегся рядом, на диване.

– Вот эти газеты, – показала она, – и в каждой из них открытым текстом написано, что молодой наследник империи «Сибметалл» скончался в результате внезапного обострения язвы. Намекали, что он перепил на этой вечеринке, а он сам сидел за рулем, и мы вместе приехали домой. Все газеты написали, что в больницу его привезла неизвестная дама, в которой узнали актрису и жену видного политика, заседающего в Совете Федерации. После этого вычислить, кто эта женщина, было совсем нетрудно.

– Зачем вы держите эти газеты? – спросил Дронго.

– Как напоминание о собственной глупости, – зло ответила она. – Мне нельзя было появляться в больнице, но я была в таком состоянии. Не думала ни о чем. Ему было так плохо, а я испугалась. И меня, конечно, все узнали. Это как проклятие нашей профессии. Меня трудно с кем-то спутать. Высокий рост, эти рыжие волосы, моя вызывающая внешность. Уже через два дня Анвару Ахметовичу звонила его дочь, которая меня всегда ненавидела. Она требовала, чтобы он развелся с этой дрянью, как она меня назвала. Потом позвонили его родственники, друзья. Он устроил мне скандал. Мы с ним никогда так не ругались… Он даже… он даже ударил меня. Я пыталась оправдаться, но было понятно, что я виновата. В общем, ничего исправить уже невозможно. Именно поэтому я согласилась принять вас в этой квартире. Она все равно мне уже не принадлежит. Анвар Ахметович подал на развод. Я думаю, что так будет лучше. И для него, и для меня. Мы с ним уже давно были чужими людьми.

– Сколько ему лет?

– Сорок девять. Он старше меня почти на двадцать лет. А я старше его дочери на полтора года. Интересно?

– Вы же все знали, когда выходили за него замуж.

– Мне казалось, что все будет немного иначе. Но все получилось так, как должно было получиться. Мне было необходимо выговориться, рассказать кому-нибудь о том, что на самом деле со мной случилось. Хорошо, что вы позвонили именно сегодня. Иначе я бы спилась. Или выбросилась в окно. Может, я позвоню и попрошу у охранника сигареты?

– Не стоит, – посоветовал Дронго. – Значит, вы решили с ним развестись.

– Конечно. И он абсолютно прав. Вы знаете наше общественное мнение. Каким бы либеральным оно ни было, есть определенная черта, за которую нельзя переходить. Половина наших знакомых замужних женщин имеет статусных любовников, которые появляются с ними на всех вечеринках и тусовках, с одобрения их собственных мужей. А другая половина ханжески осуждает первую, в душе мечтая тоже иметь подобных «друзей семьи». И в моем случае все происходит по строгим правилам нашей тусовки. Пока я тайком встречалась с Егором, все было правильно. Даже когда все видели, что мы уезжаем вечером к нему домой, это тоже было в порядке вещей. Но когда я появилась в больнице рядом с умирающим, я нарушила наши правила, показала свои эмоции. С одной стороны, строгий государственный деятель, известный политик. А с другой – актриса, которая позволяла себе сниматься в откровенных сценах. Вы знаете, как обычно относятся к актрисам. Нас принимают, терпят, дружат, даже говорят комплименты, но в душе считают за… в общем, вы знаете, кем именно нас считают.

Она замолчала. Собака жалобно заскулила.

– И ваш муж узнал, что вы были в интимных отношениях с вашим другом, – мрачно уточнил Дронго.

– Возможно, он и раньше догадывался. Но делал вид, что все в порядке. А когда скандал выплеснулся на страницы газет, он уже не мог отмалчиваться. Может, его даже устраивала такая ситуация, я не знаю.

– Теперь я задам вам один очень неудобный вопрос. Возможно, он причинит вам боль. Но я обязан его задать. А вы должны меня спокойно выслушать и постараться на него ответить. Договорились?

– После смерти Егора я готова к любому испытанию, – подняла она голову. – О чем вы хотите меня спросить?

– Предположим, ваш супруг догадывался или знал о ваших отношениях с молодым человеком. Предположим, он мог узнать об этом до того рокового дня. Возможно, он уже тогда решил действовать. И неожиданная смерть вашего друга – это месть вашего обманутого супруга. Он ведь восточный человек, и не в его правилах прощать измену.

Она изумленно взглянула на Дронго:

– Вы думаете, что это он все организовал?

– Пока нет. Но я хочу знать ваше мнение. Он мог бы решиться на подобный шаг, если бы твердо знал, что вы ему изменяете? Подумайте, я вас не тороплю.

– Я даже не стану долго думать. Конечно, мог. И поверьте: во мне говорит не обида разведенной жены, хотя мы еще пока супруги. Если он спокойно посоветовал мне избавиться от нашего общего ребенка, то почему он должен был пожалеть Егора? Мог. Он все мог. Но я не понимаю, каким образом? Нужно было найти человека, чтобы отравить Егора. А среди приглашенных были только знакомые отца Егора и сотрудники его компании. Мой муж умный человек. Он не сумасшедший. Если бы он кого-нибудь подкупил, это сразу бы стало известно. Он способен на подобный шаг, но он бы не стал травить Егора. Скорее нанял бы киллера, чтобы его застрелить. Господи, какие страшные вещи я говорю…

– Давайте немного отвлечемся. Вы все время были в тот вечер рядом с Егором?

– Нет. Конечно, нет. Он ходил между столами, здоровался и целовался с каждой женщиной, с каждым мужчиной. И все смотрели на него как на принца, наследника большой империи. Нет, я не могла быть все время рядом с ним. Мы разговаривали с Натальей. А потом я отошла к своим друзьям.

– У меня еще один неприятный вопрос. Но поймите, что я задаю их ради того, чтобы найти человека, виновного в смерти вашего друга. Как вы считаете, у Егора были другие женщины? Если вам неприятно отвечать на этот вопрос, можете не отвечать.

– Почему? Конечно, были. Он был молодой, красивый, богатый. И все его обожали. Признаюсь, что я его дико ревновала. Понимала, что не имею права, но ревновала. Даже несколько раз устраивала ему сцены ревности, скандалы.

– А как он реагировал?

– Смеялся. Говорил, что не ревнует меня к моему старому мужу.

– «Старый», – недовольно пробормотал Дронго, – почему «старый»? Вашему супругу только сорок девять. Мне немного меньше, но я не считаю себя старым.

– В двадцать лет все сорокалетние кажутся глубокими стариками, – возразила Мила, – он и мужа своей сестры считал стариком.

– Какие у них были отношения?

– Достаточно напряженные, насколько я могу судить. Наталья обожала своего брата, и это вызывало у ее мужа некоторую досаду. Николай Данилович считал Егора бездельником и плейбоем, а тот считал сенатора занудой и очковтирателем. Так он его и называл. Но из-за Натальи внешне они старались не ссориться.

– А с отцом?

– Отец его обожал. Просто обожал. Выполнял любые прихоти своего сына, считал его своим наследником. Не дочь и не своего зятя, а именно Егора.

– Может, поэтому Егора и убили. Ведь Николай Данилович мог считать себя его конкурентом. Если Егора устранить, то огромное состояние его отца перейдет к дочери и соответственно зятю. А отцу уже много лет.

– Что вы такое говорите? – испугалась Мила. – Так можно подозревать кого угодно. И даже меня, решив, что я его убила из ревности. Нет, так нельзя даже думать. Это нечестно, неправильно.

– Моя профессия предполагать любые, даже самые невероятные варианты. В жизни бывает разное. Хотя лично я всегда придерживался принципа Оккама. Был такой английский ученый-логик в четырнадцатом веке – Уильям Оккам, который вывел формулу «не умножай сущее без необходимости». Поэтому, всегда держа в уме и самые невероятные варианты, я понимаю, что разгадка чаще всего бывает достаточно простой.

– И у вас всегда были самые простые ответы? – не поверила Мила. – Вы никогда не сталкивались со сложными делами?

– Я всю жизнь сталкивался со сложными делами. Но сама причина должна быть простой. Ясной, четкой. Нигде и никто не убивает из интереса. Только сумасшедшие маньяки, но они обычно не травят свои жертвы. Мотивы всегда достаточно четко просчитываются: деньги, наследство, ревность, месть, сокрытие тайны, обида, несчастный случай. И достаточно легко найти убийцу, вычислив конкретный мотив преступления.

– Возможно, – согласилась она, немного подумав. – Вы подождете, пока я позвоню вниз и попрошу нашего охранника принести мне сигареты?

– Не подожду, – ответил Дронго, – видимо, вы и раньше прибегали к его помощи. Лучше потерпите. Понимаю, как вам сложно, но лучше не срываться.

– Я больше не могу, – вздохнула она.

– У Егора были близкие друзья? С кем он дружил?

– Что? – отвлеклась она от своих мыслей.

– Вы знали его близких друзей?

– Конечно, знала, – она нахмурилась, – и нужно сказать, что его друзья влияли на него не лучшим образом. Я ему много раз об этом говорила, но он только смеялся. И я чувствовала себя не очень хорошо в таких случаях. Вы меня должны понять. Я казалась себе строгой воспитательницей, которая не разрешает своему подопечному встречаться с плохими друзьями. Мне казалось, что я излишне навязываю ему свое видение жизни.

– Кого именно вы знали?

– Всех. Всех, с кем он близко дружил. С двоими он учился еще Лондоне. Вы знали, что он учился в Великобритании?

– Нет, не знал.

– Он поехал туда после школы. Целый год проучился на подготовительном, потом поступил в университет. И в двадцать три года его окончил. Кажется, по специальности «менеджмент». Окончил, правда, не с самыми лучшими оценками, но все-таки сумел сдать все экзамены. Его друг Илларион, с которым они учились вместе, не сумел сдать экзамены и получил справку о том, что прослушал определенные курсы.

– Как его фамилия?

– Илларион Гоцадзе. Его отец известный предприниматель, один из акционеров Северного трубопрокатного завода – Эдуард Гоцадзе.

– Кто еще?

– Илья Шмелев. Он тоже учился в Англии, но в другом университете. Или в колледже, я точно не помню. Он у нас специалист по европейскому искусству, художник и коллекционер. Шмелев влиял хуже всех на Егора, он вечно придумывал какие-то невероятные истории, какие-то дикие забавы. Его отец – известный художник Савелий Шмелев, вы наверняка о нем слышали. Сыночку только двадцать шесть лет, но он уже известен на всю Москву своими загулами и выходками. Я всегда была против их дружбы.

– Кто-нибудь еще?

– Пожалуй, только Казбек Малхазов. Его дядя, кажется, президент или премьер одной из наших кавказских республик. Племянник ездит по Москве на своем «Феррари» и забавляется ночными гонками. Насколько я знаю, он уже дважды попадал в автомобильные аварии, но остался в живых.

– Не очень интеллектуальная компания, – заметил Дронго.

– Что вы хотите? – сразу бросилась защищать своего бывшего друга Мила. – Он ведь был совсем молодой человек. А Гоцадзе и Шмелев – практически однокашники, и он не мог сразу порвать с ними связи. Он говорил, что они как мушкетеры. Себя он считал умным Атосом, Иллариона называл долговязым Арамисом, тучного Илью – Портосом, а южанина Казбека – д’Артаньяном.

– Забавно, – вежливо согласился Дронго. – В таком случае кто был королем или кардиналом? И была ли у нашего Атоса своя Миледи?

– Наверное, это я, – усмехнулась Мила, – но они не пускали меня в свой круг. У Казбека всегда были самые красивые девочки Москвы. И все малолетки. Не больше восемнадцати-девятнадцати. Можете представить, как им нравился богатый южанин на своем красном «Феррари». Признаюсь, я очень ревновала к ним Егора. Они казались мне вызывающе молодыми и наглыми. Наверное, когда женщине под тридцать, она немного иначе относится к восемнадцатилетним. Но они были такие «пустышки».

– Они употребляли наркотики?

– Возможно, – она нахмурилась, – но только не Егор. Он был достаточно разумный и выдержанный. Возможно, иногда баловался, но я ничего подобного не замечала. Вы знаете, как сейчас у молодых людей. Разные экзотические коктейли, разные легкие наркотики. И не забывайте, что они учились в Лондоне, откуда легко могли ездить в Амстердам, где наркотики просто продаются в барах и ресторанах.

– Они ездили?

– Насколько я знаю, да. И несколько раз. Всегда вспоминали об этом с какой-то усмешечкой.

– Вы встречались с ними в компаниях?

– Никогда. Егор был достаточно разумным человеком, чтобы меня не компрометировать. Я известная актриса, супруга сенатора, замужняя женщина. Он понимал дистанцию между нами и не позволял себе приглашать меня туда, где бывали его друзья. Хотя в последний месяц мы забыли о всякой осторожности, встречались иногда достаточно открыто.

– На последнем приеме, откуда вы уехали вместе, были его друзья?

– Конечно, были. Все трое. Отец Гоцадзе тоже был. Они давно знакомы с отцом Егора.

– Где они работают? Я имею в виду его друзей?

– Это наша «золотая молодежь», – ответила Мила, – где они могут работать? В каких-то компаниях или фирмах, которые им принадлежат. Я недавно прочла такую фразу, что гораздо легче родиться на вершине, чем долго туда карабкаться. Вот они все и родились на вершинах. Предыдущее поколение, которым сейчас за тридцать, называли «мажорами», а эти скорее просто «золотые мальчики». Или «золотые камешки», как их называют. Сверкают, блестят, дорого стоят и никому не нужны. Ведь ими нельзя расплачиваться. Эти мальчики ничего не хотят делать. Денег им хватит на тысячу лет вперед. Они наслаждаются жизнью и стараются получить от нее все, что можно. Илларион член совета директоров компании своего отца. Кажется, у него официальная зарплата сто тысяч долларов. Или что-то около того. Казбек владеет модельным агентством, ночным клубом и, по-моему, автомагазином. Или нет. Ночной клуб записан на его младшего брата. Точно не знаю. Но он никогда не работал. За него работают его менеджеры. Хотя я знаю, что у него есть на Пречистенке огромный офис, где оборудован его кабинет. И он там появлялся раз в месяц или еще реже.

– А Илья Шмелев?

– Официально он тоже считается художником. Хотя какой он художник. Мазня одна. И покупают его «концептуальные картины», как он сам о себе говорит, только его друзья. Такие же «золотые камешки», как он сам. У него большая галерея, своя мастерская с видом на Кремль. Он даже купил квартиру в знаменитом Доме на набережной. Говорил, что его вдохновляют тени замученных в этом доме наркомов и комиссаров. Такой глупый юмор.

– Егор с ними часто общался?

– Достаточно часто. Но я все время пыталась увести его из этой компании, оторвать от них. Особенно от Шмелева. Я словно чувствовала, что ему нельзя с ними дружить.

– Почему?

– Не знаю. Не могу объяснить. Какое-то подсознательное чувство страха, неосознанной тревоги. Мне не нравились их вечеринки, их встречи, их молодые подруги. Может, я просто боялась его потерять или ревновала, не знаю. Трудно выразить свои ощущения. Черт возьми, как мне хочется курить. Я больше не могу. Извините.

Он достала телефон и позвонила охраннику. Дронго печально наблюдал за ее разговором. За всю свою жизнь он не выкурил ни одной сигареты и не понимал, в чем находят удовольствие люди, вдыхающие табачный дым. Она коротко извинилась и пошла к входной двери. Послышался ее голос. Охранник уже поднялся к ним на этаж и вручил ей пачку сигарет. Очевидно, он знал о ее пристрастиях. Она вернулась в гостиную уже с сигаретой в пальцах.

– Извините, – повторила она, – но я не могла больше терпеть.

– У вас есть какие-нибудь подозрения или версии случившегося? – уточнил Дронго.

– Да, – честно ответила она, – я ждала именно этого вопроса. И поэтому так нервничала. Но, честное слово, я даже не думала о муже. Все произошло так быстро и неожиданно. Нет, я никого не подозревала. Но когда Наталья сказала мне, что это был яд, я прежде всего подумала о Максиме Георгиевиче Гловацком. Только о нем.

– Кто это?

– Я не должна вам о нем говорить, – она затянулась, – но, возможно, только я знаю все подробности. Гловацкий работает директором института. Он химик или биолог, я подробностей не знаю. Но он мог получить такой яд и попытаться отравить Егора. Возможно, он это и сделал, но я никому не говорила о своих подозрениях.

– Почему?

Она снова затянулась.

– Дело в том, что дочь Гловацкого и Егор раньше встречались. Они были обручены. Но потом эта помолвка была расторгнута. Я не могла быть причиной, это случилось почти два с половиной года назад. Но я слышала, что Максим Георгиевич был их разрывом очень расстроен.

– За это уже давно не убивают, – улыбнулся Дронго.

– У дочери был тяжелый нервный срыв, – пояснила Мила, – она уехала лечиться в Швейцарию.

– Откуда вы знаете, что институт Гловацкого имеет какое-то отношение к ядам? Это должна быть закрытая информация.

– В его институте работает двоюродная сестра моей матери. Та самая, у которой я жила еще десять лет назад, – пояснила Мила, – и она говорила мне, что Гловацкий был очень недоволен тем, что его девочку отвергли. Они разрабатывают там какие-то препараты, которые воздействуют на людей. Но проверяют на животных. Я хотела напомнить об этом Наталье, она ведь не знает, чем занимаются в институте Гловацкого. Но когда она сказала мне, что они решили найти частного эксперта, я подумала, что будет лучше, если расскажу обо всем именно вам. Поэтому я вас так ждала.

– Дайте мне адрес этого института, – попросил Дронго.

Она потушила сигарету и продиктовала ему адрес. Он взглянул на пепельницу.

– Спасибо за помощь, – сказал он на прощание, – но у меня есть к вам одна просьба. Личная просьба.

– Какая? – удивилась она.

– Перед тем как уйти, я заберу эту пачку сигарет. Я думаю, так будет правильно.

Она улыбнулась. Показала кончик языка. Покачала головой.

– Вы, оказывается, не только частный детектив, но еще и немного психолог. Лечите души своих клиентов?

– Почти, – серьезно ответил Дронго, – только я не психолог. А скорее священник. Мне часто приходится выслушивать исповеди, а затем отпускать чужие грехи.

Она протянула ему пачку.

– Спасибо. И до свидания, – он повернулся и пошел к выходу. Белый пудель поднял голову, глядя, как он уходит. Мила смотрела куда-то в сторону.

Он спустился вниз и выбросил пачку сигарет в мусорное ведро. Затем повернулся к охраннику.

– Не смей носить ей сигарет, – строго сказал Дронго, – у нее может быть интоксикация от табака, и она умрет. А тебя посадят лет на двадцать в тюрьму. Понял?

Молодой человек не знал, что такое «интоксикация», но понял, что его могут посадить. И он испуганно кивнул головой.

Дронго сел в автомобиль и позвонил Эдгару:

– Ты уже договорился о встрече?

– Хорошо, что ты позвонил. Он будет ждать нас через полчаса, – обрадовался Вейдеманис.

– Тогда я не успею к тебе заехать. Бери свою машину и приезжай к ним в офис. Что-нибудь еще?

– Да. Звонила Наталья Кирпичникова. Очень нервничала. Она говорит, что они знают, кто мог отравить ее младшего брата.

– Она ждала, чтобы я начал расследование, чтобы сообщить мне эту новость? – недовольно пробормотал Дронго. – Ладно, я ей сейчас отзвонюсь.

Он перезвонил Кирпичниковой.

– Добрый день. Что у вас нового? – поинтересовался Дронго.

– Мы знаем, кто его отравил, – сразу сообщила Наталья. – Николай Данилович сумел уточнить, чем именно занимается один наш знакомый. Я могу назвать вам имя убийцы. Это Гловацкий. Директор Института неорганической химии. У него были свои причины. Я вам обо всем расскажу…

Глава 5

Дронго поморщился. Кажется, в этом случае принцип Оккама срабатывает слишком очевидно. Если среди знакомых есть обиженный химик, то он обязательно должен быть отравителем. Достаточно последовательная и понятная логика.

– У меня сейчас встреча с Босенко. Если вы разрешите, я потом вам перезвоню и мы поговорим более подробно, – предложил Дронго. – Где вы сейчас находитесь?

– Не в городе, – сухо сообщила Наталья, – но если нужно, я вечером приеду в город. Давайте встретимся в магазине «Гермес». Я сейчас продиктую вам адрес…

– Простите, – несколько удивился Дронго, – но в магазине нам будет сложно беседовать.

– Ничего, – сказала Наталья, – директор уступит нам свой кабинет. Это мой магазин, и, я думаю, там можно будет поговорить спокойно.

– Договорились.

«У богатых свои причуды», – подумал он.

Компания «Сибметалл» располагалась в районе Измайлова. Там возвели новое двадцатидвухэтажное здание, которое выгодно отличалось от других высоток своим современным дизайном и мраморной облицовкой. Уже подъезжая, Дронго снова перезвонил Эдгару.

– Я уже на месте, – сообщил Вейдеманис, – но я не совсем понимаю, почему ты настаиваешь на встрече в их офисе. Мы могли бы встретиться где-нибудь еще.

– Мне важно лично побывать на месте, – ответил Дронго. – Во-первых, посмотрим, какая обстановка в компании, а во-вторых, выясним, какое положение в иерархической системе занимает сам Босенко.

– В каком смысле? – не понял Эдгар.

– Какой у него кабинет, где он находится, насколько далеко от кабинетов руководства компании, каков штат его сотрудников, его персональные права и обязанности, как он вообще себя чувствует в этой фирме. В общем, нам нужно обязательно побывать у него в гостях.

– Понятно, – немного обиженно сказал Вейдеманис, – у тебя всегда свои веские причины. Между прочим, когда я позвонил Босенко, он был очень удивлен. Не понимает, почему мы решили встретиться с ним в их офисе. Его уже предупреждали о твоем возможном визите. Наталья Кирпичникова посоветовалась с ним, прежде чем обратиться к тебе. Поэтому он готов нас принять. Но он предупредил, что глава компании ничего не знает о нашем расследовании.

– Об этом я помню, – ответил Дронго, – и это сильно мешает. Рано или поздно нам все равно нужно будет поговорить с отцом погибшего.

У здания компании их уже ждал сотрудник службы безопасности. Здесь был четкий, почти военный порядок. У них взяли паспорта, оформили пропуска, потом провели в западное крыло здания, откуда уходили высотные лифты на последние этажи. На двадцать первом этаже находились кабинеты президента компании, председателя совета директоров и нескольких вице-президентов. На двадцатом располагались кабинеты еще двух вице-президентов и самого Босенко. Увидев, куда они поднялись, Дронго одобрительно кивнул, словно его радовало, что кабинет руководителя службы безопасности компании расположен так высоко.

В приемной сидела женщина лет сорока. Она поднялась, приветствуя гостей. Сопровождавший их охранник открыл дверь, предлагая им войти в кабинет. Это был строгий кабинет метров на пятьдесят. Функциональный и удобный. Без всяких излишеств. Большой просторный стол. Несколько телефонов. С правой стороны от входа была установлена большая панель, разделенная на восемь частей. Телевизоры показывали обстановку внизу, в холле и перед зданием. Очевидно, службы безопасности дублировали наблюдающие камеры в кабинете своего шефа. Босенко оказался мужчиной лет шестидесяти. Сухопарый, подтянутый, невысокого роста, с глубоко посаженными глазами, редкими темными волосами. Он энергично пожал руки обоим гостям, приглашая их за стол. Сам сел напротив, как бы давая понять, что считает гостей равными коллегами.

– Я много о вас слышал, – сообщил Босенко, очень громко выговаривая слова, словно адресовался к большой аудитории, – это я предложил Наталье Аристарховне обратиться именно к вам. Среди профессионалов у вас очень высокий рейтинг. Говорят, вы умеете творить чудеса.

– Спасибо, – кивнул Дронго, – вы можете мне сказать, как это могло случиться? Ведь ваши люди наверняка работали на том приеме.

– Да, – мрачно ответил Босенко, – мы уже все проверяли, но не нашли никаких следов. Уже на следующий день вымыли все стаканы, выбросили всю еду, все напитки. Но никто больше не отравился. Ни один человек. Мы внимательно просматривали пленку, пытались определить, кто мог подойти к бокалу младшего Богдановского. Но ничего подозрительного не обнаружили. Самое неприятное, что я отвечал за безопасность этого приема. И получается – именно я виноват в том, что произошло. Я подал рапорт об увольнении, но Аристарх Павлович его отклонил…

– Вы работаете вместе уже много лет?

– Именно поэтому. Уже пятнадцать лет. Я знал Егора еще мальчишкой. И тоже не поверил в эту непонятную язву. Наталья Аристарховна посоветовалась со мной, и мы решили тайком от ее отца провести эксгумацию. Когда наши подозрения подтвердились, я хотел передать все материалы в прокуратуру. Но я понимаю, что они ничего не найдут. Прошло слишком много времени. А обнародование результатов экспертизы неизбежно вызовет неприятный скандал. Это ударит и по репутации компании, и по здоровью самого Аристарха Павловича. Плюс некоторые интимные обстоятельства, о которых никто не должен знать. Насколько мне известно, вам уже сообщили, кто именно был с Егором в ту ночь. Обнародование подобной информации могло бы повредить имиджу семьи Богдановских и вызвать понятный скандал. Поэтому мы приняли решение пригласить такого опытного специалиста, как вы.

– Вы работали в Комитете государственной безопасности? – уточнил Дронго.

– Да, – кивнул Босенко, – я ушел в девяносто первом, сразу после августовских событий. Мне тогда было сорок семь. И я очень благодарен Аристарху Павловичу, который взял меня на работу в компанию и не позволил моей семье умереть с голоду. Поэтому я их вечный должник. И я сделаю все, чтобы найти убийцу, и сам перегрызу ему горло, если понадобится. Я любил Егора как сына и никогда себе не прощу его убийства.

– Кем именно вы работали? – спросил Дронго. – В каком отделе и в каком управлении?

– Это имеет отношение к вашему расследованию? – удивился Босенко.

– Мне интересно знать, какой у вас опыт, – пояснил Дронго.

– Я работал в Шестом управлении КГБ СССР, – пояснил Босенко, – если вы помните, чем именно оно занималось.

– Помню. Экономическая контрразведка и промышленная безопасность. Вы и сейчас работаете по прежнему профилю. Получается, что вы уже много лет занимаетесь охраной промышленных секретов.

Босенко улыбнулся:

– Аристарх Павлович тоже говорил мне об этом, когда приглашал на работу.

– Пятнадцать лет, – вспомнил Дронго, – вы должны быть в курсе всех секретов этой семьи. Судя по вашему кабинету, расположенному на двадцатом этаже, рядом с кабинетами вице-президентов, вы занимаете в компании довольно видное положение.

– Мы создавали эту компанию с нуля, – сказал Босенко, – но я могу всего лишь охранять секреты фирмы. Расследование преступлений не моя стезя, для этого нужно иметь другие навыки.

– Согласен. Но вы можете помочь мне. Кто и зачем мог убить младшего Богдановского? Или захотеть его убить?

– Если бы я знал, то нам не пришлось бы обращаться к вам за помощью, – прямо ответил Босенко.

Вошла его секретарь.

– Чай, кофе? – спросила она.

– Чай, – попросил Дронго.

– Кофе, – ответил Эдгар.

– Мне тоже кофе, – согласился Босенко, переходя на нормальный тон.

– Зеленый или черный? – уточнила секретарь Дронго.

– Можно зеленый, – согласился он.

Она вышла из кабинета.

– У вас нет списка подозреваемых? – спросил Дронго у хозяина кабинета.

– Четыреста человек, – напомнил Босенко, – и почти всех я лично знаю много лет. Известные политики, депутаты, два министра, художники, писатели, журналисты, бизнесмены, актеры. Всех понемногу. Но подозреваемых не было. Иначе я бы сам стал «разрабатывать» такого человека.

– Вы знали, с кем именно встречался Егор Богдановский?

– Если вы спрашиваете про эту актрису, то знал. В квартире Егора мы установили камеру. Только для страховки. На всякий случай.

– Надеюсь, не в спальне?

– Нет. У входной двери. Мы старались обеспечить безопасность всех руководящих сотрудников компании…

– А заодно гарантировать их верность?

– Возможно, – спокойно согласился Босенко.

– Он об этом знал?

– Нет. Никто об этом не знал. Мы ставили такие камеры только с согласия Аристарха Павловича. Поэтому мне точно известно, кто приходил к Егору за последние два года. И когда уходил. Абсолютно точно.

– Удобно, – вежливо согласился Дронго, – и, значит, его связь с этой актрисой для вас не была секретом?

– Она подруга Натальи Аристарховны, – напомнил Босенко, – и супруга коллеги Николая Даниловича. Конечно, мы все знали.

– Аристарх Павлович тоже знал об этой связи?

– А при чем тут он? – мрачно спросил Босенко.

Секретарь внесла поднос. Поставила чашечку с чаем перед Дронго. И подала кофе двум другим мужчинам. Быстро вышла. Здесь царила идеальная выправка.

– Он знал или нет? – уточнил Дронго. – Вы же понимаете, что я спрашиваю не из праздного любопытства.

– Знал, – кивнул Босенко.

– Любопытно. Он разрешил вам устроить слежку за собственным сыном.

– Это была не слежка, – возразил Босенко. – Аристарх Павлович человек высоких нравственных убеждений и порядочности. Он никогда не позволил бы нам сделать что-то противозаконное. Мы всего лишь обеспечивали безопасность его сына и, не забывайте, вице-президента компании. Это входит в наши обязанности, – он опять говорил громко, менторским тоном, словно читал лекцию. Эдгар даже поморщился.

– У Егора был телохранитель? – спросил Дронго.

– Нет. Он не любил, когда с ним находился кто-то из посторонних.

– И отец ничего не говорил сыну по поводу его связи с замужней женщиной?

– Н-нет, – не очень уверенно ответил Босенко.

– Виктор Алексеевич, я приехал сюда именно потому, что вы рекомендовали меня в качестве эксперта, – напомнил Дронго, – и приехал, чтобы помочь найти возможного преступника. Поэтому не нужно меня обманывать.

– Я не обманываю. Но это личный вопрос, который…

– Который касается смерти Егора Богдановского, – перебил его Дронго, – и я не прошу, а требую, чтобы вы отвечали на мои вопросы о личной жизни погибшего.

– Аристарх Павлович был недоволен. Он знает мужа этой актрисы, – сообщил Босенко, – я думаю, любой отец был бы недоволен, узнав, что его сын встречается с замужней женщиной, которая старше его. К тому же актрисой.

– То есть у них был разговор?

– Возможно. Но я не присутствовал. Хотя я объяснил Аристарху Павловичу, что не нужно давить на мальчика. У него был такой возраст. Ему нравились женщины, и он нравился им.

– У него были и другие женщины? – понял Дронго.

– Конечно, – ответил Босенко, – он пользовался большим успехом у дам. Очень большим. Некоторых привлекало его положение, некоторым он просто нравился, некоторым нравились деньги его отца.

– Он работал в вашей компании?

– Да. Вице-президентом по связям с общественностью. Но не всегда появлялся на работе. Его кабинет на двадцать первом этаже, рядом с кабинетом отца.