Электронная библиотека » Cилье Ульстайн » » онлайн чтение - страница 2

Текст книги "Шепот питона"


  • Текст добавлен: 16 сентября 2022, 20:00


Автор книги: Cилье Ульстайн


Жанр: Зарубежные детективы, Зарубежная литература


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 2 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Шрифт:
- 100% +
Лив

Олесунн

Четверг, 28 августа 2003 года

– Нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет!

Машина на экране съехала с дороги и, врезавшись в стену, перевернулась. Эгиль выругался и швырнул пульт прямо в подставку статуэтки с ангелом, стоявшей посреди комнаты Ингвара.

– Ты чего это? – ухмыльнулся Ингвар. Отбросил длинные темные волосы и элегантно довел свой автомобиль до финишной черты. – Какой ты у нас горячий…

– Ничего, если Эгиль расколотит этот «Икс-бокс», его папа нам новый купит, – сказала я. – Так что давай, Эгиль, не стесняйся.

– Заткнись! – огрызнулся он.

Мы дразнились и переругивались, но по-доброму. Эти ребята мне поэтому и нравились – с ними можно было ругаться и браниться, и это считалось совершенно нормальным. Таким тоном ругают только тех, кого любят, и мы знали, что никого не обидим, не перегнем палку, не рассоримся, не поцапаемся, зато обстановка разрядится.

Эгиль плюхнулся рядом со мной на диван и поправил бежевую футболку «Лакост», разумеется, облегающую – не зря же он часами пропадал в тренажерке. Эгиль был до отвращения хорошо сложен, в нем все было правильно – ширина плеч, подбородок, скулы, нос, лоб и слегка сросшиеся брови. Многие девчонки убеждают себя, будто им именно такой парень и нужен, потому что, по их мнению, этого хотят и все остальные вокруг. Девушки, словно сошедшие с картинки, полагают, что им тоже нужна картинка. А Эгиль пользовался этим на полную катушку. И только я знала, что внутри он и впрямь хороший.

Я подняла руку, с которой свесился Неро. Его чешуйчатое тело потянулось к батарее под окном. Эгиль забрал у меня змею, а я уселась на пол рядом с Ингваром и взяла пульт. Ингвар запустил игру заново, и машины приготовились к гонке – мой белый «Ягуар», черный «Ламборгини» Ингвара и еще две прикольные тачки. Комнату заполнил рев четырех двигателей. Несколько девушек в коротких серых юбках встали рядом и приготовились дать команду на старт. Наконец мы рванули с места. Гоняя по темным улицам, я так увлеклась, что и сама наклонялась то в одну сторону, то в другую. Вот я резко повернула, бампер задел ограждение, и я лишилась дополнительных очков. Вскоре Ингвар вырвался вперед. Изящно скользя по асфальту, он заехал на вершину холма и хладнокровно спикировал вниз, прямо к следующему повороту. Я отвлеклась, наблюдая за ним, врезалась прямо в «Опель» с красными полосками на крыльях, и обе машины вышли из-под контроля. Эгиль рассмеялся – громко и, по обыкновению, ехидно, похоже, забыв, что всего несколько минут назад и сам был на моем месте. Я снова привела автомобиль в движение, объехала «Опель» и двинулась к повороту, в который отлично вписалась, – вот только тотчас же поняла, что заехала не туда. Я снова плелась в хвосте. Вздохнув, я съехала на обочину и припарковалась.

– Все с тобой ясно, Ингвар. Ты весь день лишь этим и занимаешься, только болтаешь, что музыку пишешь, – сказала я.

Ингвар показал мне средний палец, а на экране загорелось «Игра окончена».

– Завидуете, – ответил он, – потому что я круче вас.

– Тратить жизнь на всякую херню – в этом ты явно круче нас, ага, – не растерялся Эгиль.

Ингвар молча поехал дальше. Я пересела на кровать к Эгилю, а Ингвар продолжал набирать очки.

– Ты же в субботу с нами? – спросил Эгиль.

Он попытался уложить Неро на руку, как кошку, но питон, похоже, не понимал, зачем ему это. Он сполз на кровать, свернулся в клубок и положил сверху голову. От природы спокойный, Неро редко двигался и, бывало, по несколько часов лежал в одном положении. Берег силы для следующей охоты.

– Я на мели, – ответила я, – на бухло не хватит.

Эгиль фыркнул.

– Да ты ж все равно за мой счет пьешь.

– Мне и не хочется.

Эгиль смотрел на меня.

– Я бы лучше в выходные позанималась, – продолжила я, – честно. Лягу пораньше и все воскресенье просижу за книжкой. Уж приятнее, чем похмельем маяться и себя ненавидеть.

Брови у Эгиля поползли вверх.

– Ты ж все равно диплом медсестры получишь. Одной вечеринкой больше – одной меньше… Давай, пошли, будет круто, не как в прошлый раз.

Эгиль, судя по всему, больше, чем я, помнил о той ночи с субботы на воскресенье. Не надо было мне рассказывать им о Патрике, но после той встречи с ним я никак не могла избавиться от воспоминаний.

– Ты, как выпьешь, сразу повеселеешь, – уговаривал Эгиль.

В прошлую субботу, когда вернулась домой и стала готовиться к вечеринке, я тоже так думала. Больше всего на свете мне хотелось спрятаться под одеяло и трястись от страха. Однако вместо этого я решила от души повеселиться; убеждала себя, что стоит мне выпить, как я развеселюсь. Ничего не вышло. Что именно я рассказала, не помню, но совершенно точно наговорила лишнего. Я и не знала, что Ингвар знаком с Патриком.

Эгиль огорченно смотрел на меня, ожидая ответа, и явно не собирался мириться с отказом. Я вздохнула.

– Ладно, шучу. Ясное дело, я с вами.

Указательным пальцем я провела по узким светлым полоскам на голове у Неро, прямо над затылком. Если смотреть на его голову сверху, то узор напоминает стрелу: широкая белая полоса снизу заканчивается темным острием, указывающим на морду и рот. В последние месяцы я постоянно разглядывала его голову и эту удивительную стрелку.

– Какой же красавец, – сказала я, – просто невероятно.

– А как же, – Эгиль усмехнулся. – Только смотри, не захвали меня.

– Ты посмотри на это тело.

За неделю до этого питон сменил кожу. Я стала свидетелем линьки, начиная с того момента, как его кожа и черные глаза приобрели сероватый налет, и заканчивая тем, как он принялся тереться о ножки кровати, сбрасывая хрустящую серо-белую оболочку. Оказавшаяся под ней молодая кожа ярко блестела. В прежние времена люди считали змей бессмертными. Они видели, как те раз за разом заново рождаются из собственной кожи. Его старая кожа теперь висела на люстре у меня в комнате. Мне хотелось сохранить каждый его образ – всех тех змей, в обличье которых он побывал.

– А может, выпустим питона во время тусы? – подмигнул Эгиль.

Я посмотрела на него.

– Ну ладно, давай когда после тусы догоняться будем…

Я покачала головой.

– Мы же полицейских не пригласим. Только свой народ будет, крутой и проверенный. Если питон напугается, посадим его обратно. Да все отлично пройдет!

– Пока он не укусит кого-нибудь из девчонок и та не позвонит мамаше.

– Я прослежу. Предупрежу всех, чтобы не пугали его.

– Эгиль, тема закрыта.

– Это не только твой питон. Ингвар, что скажешь?

Ингвар уже давно выключил «Икс-бокс» и выбирал, какую музыку поставить. «Электрик уизард» – их Dopethrone, его любимый альбом. Он зашевелил губами, повторяя слова вступления к первой композиции: «When you get into one of these groups, there’s only a couple of ways to get out. One is death, the other is mental institutions»[4]4
  «Когда попадаешь в одну из этих компаний, выходов остается немного: либо смерть, либо дурка» (англ.).


[Закрыть]
. Колонки выдали гитарный проигрыш, а Ингвар плюхнулся рядом со мной на кровать. На нем была старая футболка с изображением какой-то группы, но такая застиранная, что картинка совсем стерлась. А в руке Ингвар держал книгу.

– Знаешь, что мне сегодня в голову пришло? – Он взмахнул книгой.

– «Алиса в Стране чудес»? – удивилась я. – За детские книжки взялся, да, Ингвар? Я думала, ты только русских классиков читаешь…

– Это тоже классика, – ответил Ингвар. – Как вы думаете, кем бы вы были в «Алисе в Стране чудес»?

Эгиль расхохотался.

– Кем бы ты был, Ингвар, и ежу понятно. Тем обдолбанным червяком, который сидит на грибе.

Ингвар отмахнулся:

– Он все время обдолбанный, а я – раз в неделю, не чаще.

– По нашим меркам, это довольно часто, – сказал Эгиль. – И вообще, откуда нам знать, чем ты занимаешься, пока мы учимся?

– Это все вранье; к тому же мои таблетки – это лекарство, – возразил Ингвар.

Он страдал эпилепсией. Приступы у него случались нечасто, однако Игнвар всегда был начеку и выпивал редко. Мы договорились, что если он, оставшись дома в одиночестве, позвонит кому-то из нас, но будет молчать, значит, у него приступ и надо со всех ног броситься к нему. Однако пока приступы случались только в нашем присутствии.

Эгиль ухмыльнулся.

– А трава-то как же, Ингвар? Ее способность излечивать эпилепсию не доказана. Если ты торчок, то и оправдываться нечего.

– С Эгилем тоже все просто, – встряла я, – он – чокнутый Шляпник. Твоя жизнь – это вечный бессмысленный праздник.

– Да ты охренела, – возмутился Эгиль. – Ты, как напьешься, намного чокнутее. А Лив тогда кто? Как думаешь, Ингвар? Чеширский Кот?

– Могла бы быть и Котом, – Ингвар поднял указательный палец, – или Алисой, такое я тоже допускаю. Но у меня и получше кандидатура есть. Лив – Королева Червей.

– Потому что я вами рулю?

– И это тоже. И еще ты королева тусычей. Но еще королева червей – главный персонаж во всей книжке. Она привносит в сюжет опасность. Без нее и истории не было бы.

– Чего-то я не понимаю. Это я, что ли, опасная?

– Я тоже не вкуриваю, Ингвар.

– Ну вы сами подумайте. Кто потащил нас тогда в феврале купаться в море? Кто полез в темноте на Сахарную голову, да еще и спьяну? Кто подбил всех пролезть через кусты в сад к каким-то богачам и спереть вот это? – Ингвар показал на статую ангела.

Таких пухлых ангелочков ставят повсюду. Но этот позеленел от старости, да и чайки его порядком загадили, поэтому миленьким его не назовешь. Я окрестила его Вельзевулом.

– Помню, на втором этаже загорелся свет, – сказал Эгиль, – и ты как рванешь! Как бешеная, да еще и ангела поперла.

– Вот именно, – поддакнул Ингвар, – если б не Лив, нам и вспомнить нечего было бы. Жизнь превратилась бы в вечную нелепую игру с часами и чашками.

Я покачала головой.

– Для укурка, Ингвар, ты слишком умный.

– Да никакой я не укурок!

– Из нас троих Лив единственная закончит свои дни в тюрьме, – сказал Эгиль, – готов поспорить.

– Поживешь – и увидишь, как ошибся, – рассмеялась я.

– Тогда договорились, – нашелся Эгиль, – считай, что Ингвар тебя уговорил. Неро будет тусить с нами.

– Я согласен с Лив, – сказал Ингвар, – питон кого-нибудь укусит или попытается удушить. Я против.

Телефон у меня зазвонил. Номер на дисплее высветился незнакомый.

– Алло? – Голос ее хрипел – видимо, из-за курения.

– Так это ты… – Я встала, вышла в коридор, украшенный вышивками, которыми владелец квартиры обзавелся в далекой юности, и направилась в ванную. Мне почудился сильный запах духов.

– Сара? Это ты? – Она показалась мне взволнованной.

Я опустила стульчак и, представив стареющее женское лицо, сняла брюки и уселась на унитаз.

– Лив. – Натужилась и пустила струю.

В трубке замолчали, а я крепко прижала телефон к уху и окинула взглядом батарею покрытых пылью бутылочек с мылом и духами, бритвенные станки и другие средства для наведения мужской красоты, а еще рассыпанный стиральный порошок, резинки для волос, остриженные ногти и теннисный носок. Мои умывальные принадлежности я хранила у себя в комнате, и приносила в ванную, только когда собиралась принять душ.

– Это мама.

Судя по звуку, она затянулась сигаретой. Я вытерлась и спустила воду. Унитаз наполовину заполнился водой, которая тут же ушла, проглотив и туалетную бумагу. Я вымыла горячей водой руки.

– Алло? – проговорила женщина в трубке. – Патрик сказал, что на выходных видел тебя в городе… – Голос у нее сорвался.

Я вытерла руки. Представила, каково было бы, будь у меня на пальцах змеиная кожа. Ведь моя, человеческая, такая тонкая и уязвимая…

– Сара, мне ужасно жаль.

Ее вранье просочилось мне внутрь, точно своего рода растворитель. Из зеркала смотрело мое бледное в резком свете лампы отражение. Я дернула золотую цепочку на шее, вытащила из-под джемпера позолоченный ключик и погладила зазубренный край. Чтобы прервать поток слов в телефоне, кашлянула.

– Вы ошиблись номером, – сказала я, – это Лив. Не Сара.

– Как у тебя дела, солнышко?

– Вы, кажется, не поняли, – я заговорила громче, – я вас не знаю.

Стиснула в кулаке ключик, силясь отогнать подальше ее запах и голос.

– Может, снова начнем общаться?

Я дала отбой. Последние слова повисли в воздухе. Оставив телефон на раковине, я вернулась в комнату. Эгиль с Ингваром вопросительно посмотрели на меня.

– В последнее время то и дело номером ошибаются, – сказала я.

Приподняла Неро и вгляделась в глубокие щели на морде, позволяющие ему видеть инфракрасное излучение. Он «видит» наше тепло. Интересно, как оно выглядит?

Неро приоткрыл пасть и зашипел. Эгиль с Ингваром отшатнулись, а вот я не испугалась. Ничего он мне не сделает. Однако я прислушалась. Попыталась разобрать его речь. Может, хоть слово пойму? Если продраться через все эти «сссс» и «ххх», забыть про алфавит, то, возможно, я пойму его? Губ у него нет; как тогда звучало бы его «м»? Каким получится «т», вышедшее из-под его раздвоенного языка, и «г», если учесть, что голосовых связок у него тоже не имеется? Его слова будут не похожи на человеческие, значит, он говорит на своем языке.

Кажется, мне снилось сегодня что-то подобное… Будто я, объятая пламенем, лежу в кровати и слышу собственный шепот. Или это было его шипенье? Вот только я забыла, что он говорил.

– Надо бы покормить его живыми мышами, – предложила я. – Это более естественно, верно ведь?

Мариам

Кристиансунн

Пятница, 18 августа 2017 года

На лобовое стекло налипли дохлые мошки. Я включила «дворники», и мошек размазало по стеклу, так что от них остались лишь буроватые полосы. Я давила на газ, оставляя позади дорогу, запирая себя в вечном движении. На приборной доске лежала стопка счетов, ведь я – ходячее и вечное противоборство с самой собой. Дома приучаю всех к порядку, а сама собственным правилам не следую. Я помыла лобовое стекло. И прибавила газу. Можно доехать до самого Тронхейма, заночевать там, а завтра отправиться дальше. Когда Тур спохватится и объявит меня в розыск, я уже буду далеко.

Телефон – мой или Ибен – снова зазвонил. Тур то и дело названивает. Представляет небось, что женушка свалила к любовнику, и боится, что я испорчу ему картинку: все решат, будто политик Тур Линд и его жена с обложки разбегаются.

Телефон умолк. Я катила по бегущей по зеленым полям дороге. Фьорд прятался за домами и деревьями, но постоянно оставался рядом. Его холодные волны следят за мной, выжидая удобного момента, чтобы совершить нападение. Как же я устала от фьордов и гор! Будь вокруг джунгли и саванны, я и от них, наверное, устала бы. О мире мне известно не особо много, но здесь мое сердце в плену, это я точно знаю. Знаю, что мало смотреть на горизонт и видеть там море. Мне хочется исчезнуть.

Заехав на паром, я прикрыла глаза. Телефон снова зажужжал, на этот раз другой телефон. Этот жужжит приглушенно, словно завернут во что-то плотное. Почему он названивает, если ему все равно не отвечают? Я откусила багет, который купила на заправке. На вкус как и все остальное, разогретое в вакуумной упаковке. Я подумала, что всё на свете – тлен, положила багет на пассажирское сиденье и уставилась в закрытую дверь парома, дожидаясь, когда та откроется. И откроет передо мной иной мир.

Чем дальше я ехала по Южному Трёнделагу, тем сильнее менялась природа. Фьордов стало меньше, а леса – больше. Слева выросла гладкая скала – горы тут явно взрывали, освобождая дорогу для людей. В сумке снова зажужжал телефон. Я прибавила скорость, ощущая, как на поворотах автомобиль напрягает свои железные мышцы.

Каково это – взять и бросить все? Нет, невозможно. Это значит не только бросить компанию, на создание которой ушли годы, не только дом, мужа, вообще всю мою жизнь. Ведь придется потребовать, чтобы Ибен жила со мной, – значит, я стану матерью-одиночкой? Во многих отношениях она скорей его ребенок, а не мой, и забрать ее у меня не получится. Значит, это я от них отдалюсь. Я для них обуза, я тяну их вниз. Без меня им будет лучше.

Впереди блеснул еще один фьорд; я свернула в автобусный «карман» и вдавила тормоз в пол. Заглушила двигатель, положила руки на колени. Некоторые женщины бросают детей. Таких женщин никто не понимает. Мол, как они могли? Мне тоже этого хочется – взять и исчезнуть, будто пылинка в воздухе, – однако я чувствую, что это невозможно. При мысли о том, как я исчезну и никогда больше не увижу моего ребенка, мне сделалось больно. Я представила, как Ибен, уткнувшись в книгу, заправляет за ухо прядь волос, и меня захлестнуло тепло. Все же она моя дочь.

Я вышла из машины, заперла ее, хотя рядом не было ни души, перешла дорогу и зашагала вниз, к фьорду. Тишину здесь нарушало лишь редкое карканье ворон. Я наклонилась и сунула в воду руку. Пальцы тотчас же заледенели. Я огляделась. Мимо промчалась машина. Я сбросила туфли, задрала юбку, стянула колготки и оставила их на земле, похожей на панцирь какого-то моллюска. Вошла в воду. Ступни и лодыжки сковал холод. Так далеко на севере я уже много лет не купалась. А вот Тур и Ибен непременно спешат купаться, едва солнце выглянет и ветер потеплеет настолько, чтобы Тур не слишком задубел в плавках. Я и забыла, как это приятно, когда холодная вода покалывает ступни. Подтянула наверх юбку и зашла дальше, следя, чтобы не намочить трусы. И замерла, глядя на неподвижную воду.

Вот бы избавиться от времени, от привязки к месту, от всей этой бессмысленной физики… Не дом держит меня в плену. Не город и не семья – меня держит тело. Если я исчезну в этой темной воде, сколько времени пройдет, прежде чем меня найдут? Нет, храбрости у меня не хватит, я не всерьез. Что-то останавливает меня, какая-то сила противодействует мне…

Я развернулась и пошла обратно, однако шагала слишком быстро, поэтому и трусы, и юбка намокли, а холод от них расползался по коже. Наверняка заработаю себе воспаление мочевыводящих путей. Выйдя на берег, я уселась на траву и посмотрела на фьорд. По недавно выстиранной юбке расползались пятна от мокрой земли; впрочем, какая разница?

В голове у меня всплыло старое воспоминание, и теперь оно воздушным пузырьком покачивалось на поверхности, не желая лопаться. Так мне не убежать. Ничего не выйдет. То, от чего я убегаю, все равно останется со мной.

Я встала и, держа в руках туфли и колготки, двинулась к машине. Ноги непривычно ступали по асфальту, камушки впивались в подошву. Отряхнув их, я уселась за руль, отыскала в сумке телефон, но сперва дождалась, когда тот смолкнет, потому что он опять звонил. Я несправедлива к Туру. Ведь знаю же, что я для него намного больше, чем просто смазливая женушка. Прослушивать бесчисленные сообщения на автоответчике не хотелось, и я просто выключила телефоны – и свой, и Ибен. А потом поехала домой.

* * *

Остановившись перед домом, я некоторое время сидела в машине и разглядывала дом. Шаблонный, обыкновенный. Занавески на окнах я выбирала с тем расчетом, чтобы они не бросались в глаза. Туи в живой изгороди острижены так, как обычно стригут туи. Ворота недавно покрасили, садовая мебель новая и чистая. Никто из прохожих не заметит ни следа упадка и запустения. Это внутри мы гнием и зарастаем пылью.

Когда чувства берут надо мной верх, я нахожу спасение в одной фантазии, которая часто помогает мне уснуть. Я представляю, как убираю из дома мебель, одежду, игрушки и другие вещи – те, что за все эти годы успели заполнить дом. Представляю, как все это загружается в грузовик и как он уезжает. Затем я наливаю воду, беру швабру, тряпку и моющие средства. Начинаю с комнаты Ибен, из дальнего угла до двери, а оттуда перехожу в нашу с Туром спальню. Не жалея времени и сил, драю ванную на втором этаже, в которой мы чаще всего моемся. Закончив со вторым этажом, привожу в порядок лестницу, дальше прохожусь по гостиной, кухне, ванной и туалету на первом этаже, а еще по просторной кладовке, где у нас хранится всякое барахло. Под конец отмываю коридор, наводя в нем такую чистоту, какая была там, когда мы только въехали. Сверкающая люстра, белые половички на каждой ступеньке. Добравшись до крыльца, я встаю перед закрытой дверью, на которой не осталось ни следа нашего пребывания в доме. Ни единой бактерии, ни волосинки. Ритуал этот долгий, и я способна растягивать его до бесконечности. Он приносит мне покой.

Я медленно открыла дверцу машины и продолжала сидеть, глядя перед собой и будто дожидаясь чего-то. Наверное, как что-нибудь упадет с неба и изменит мою жизнь. В салон попадали капли дождя, но я и так уже вымокла.

Выйдя наконец из машины, я встала на цыпочки и заглянула в окно гостиной. Похоже, телевизор выключен. Сейчас уже так поздно, что Ибен, похоже, легла спать, а Тур только рад не слушать бормотанье телевизора. Будь его воля, он включал бы телевизор только во время выпусков новостей.

– Все ради тебя, доченька, – говорит он, когда она сидит перед телевизором, и гладит ее по светлым волосам.

Тур всегда был ей хорошим отцом. Разумным, но терпеливым. Это терпение – будто теплый карман, в котором сидит его маленькая семья.

Вообще-то странно, что он мне сегодня столько раз звонил. Прежде, когда я отправлялась проветриться, Тур такое не вытворял. Даже в тот раз, когда я переночевала в кемпинге, а домой вернулась лишь наутро. Опыт подсказывал ему, что я вернусь. И все, что от него требуется, – это включить свое обычное терпеливое «я» и ждать.

На входной двери висит табличка, которую Ибен смастерила в школе. Три улыбающиеся рожицы – двое взрослых и одна детская – и наши имена, выведенные по-детски квадратными буквами. Возле рожиц – большое дерево. Его Ибен наверняка помогла нарисовать учительница. «Семья Линд». Я погладила табличку. Мне очень хотелось бы понять тех матерей, которые говорят, что ради своего ребенка готовы на всё. Я и сама нередко это повторяю, вот только не сказать, чтобы искренне. Маленькие пузырьки любви никуда не делись: гордость за то, что ей многое удается, тревога, когда Ибен болеет… А вот более глубокой связи нет. Готова ли я ради нее броситься под поезд или выйти на медведя? Не уверена.

Похоже, Ибен сама убрала свою обувь – надо же, впервые! Возможно, она все же прислушалась к моим словам, все-таки девочка уже взрослая. Я улыбнулась и открыла шкаф, но обуви так не обнаружила. Куртки на крючке не было, на стуле она не валялась, и на подставке для обуви, куда Ибен клала куртку, когда была маленькой, ее тоже не было. Неужто она так разозлилась, что прошла в свою комнату не раздеваясь? Тур сидел на кухне. Когда я вошла, он поднял голову и посмотрел на меня. Телефон лежал рядом с ним на разделочном столе. Перед Туром стояла пустая чашка из-под кофе. Вид у него был встревоженный. Кожа будто посерела, на лбу залегли глубокие морщины. Я посмотрела в его голубые глаза и на глубокие залысины, которые самому ему не нравятся, хотя они, пожалуй, его красят. На Туре были чуть великоватые ему очки, которые он надевает, когда не находит своих любимых очков. Внутри у меня вдруг потеплело. Славный у меня муж; как мне вообще в голову пришло его бросить?

– Вы где были? – Тур поднялся.

Я взглянула на чистый разделочный стол. Вспомнила про оставленную в машине еду. Посмотрела на стул, где обычно сидит Ибен. На подоконник, куда она по вечерам кладет телефон, пока тот заряжается. Вот только сейчас ее телефон у меня.

– Вы? – Голос у меня превратился в писк, и сказать больше ничего не получалось.

На лице у Тура мелькнула тревога. Я развернулась и бросилась в коридор, а оттуда, перескакивая через ступеньку, – к комнате Ибен, где на двери висела табличка: «Прежди чем вайти, стучись!» Ибен повесила ее, когда ей было шесть. Не обращая внимания на табличку, я ворвалась внутрь и уже набрала в легкие побольше воздуха, чтобы закричать, отругать ее. Застеленная кровать оказалась пуста, и стул возле письменного стола – тоже. Я побежала обратно, вниз, и перед дверью гостиной замерла, чувствуя, как разливается по телу адреналин. Хотя Ибен ведь только того и надо – напугать меня; наверняка сидит в гостиной и смеется надо мной… Я ухватилась за ручку и рывком распахнула дверь.

Гостиная была залита приглушенным вечерним светом. Я окинула взглядом диван, большой обеденный стол и пустой стул в углу, развернулась и кинулась в ванную, однако и там никого не оказалось. Вспомнив, что забыла заглянуть в ванную на втором этаже, я снова побежала наверх проверить.

– Что происходит? – послышался снизу голос Тура.

Я впечатывала каблуки в пол так, что стены дрожали. Проверив в нашей с Туром спальне и возвращаясь вниз, едва не свалилась с лестницы, а потом распахнула дверь в большую захламленную комнату и бездумно уставилась внутрь. Затем вернулась на кухню.

– Ибен что, вышла куда-то? – Я силилась говорить беззаботно, но голос меня не слушался.

Тур смотрел на меня – мышцы у него на шее напряглись, глаза вытаращены. Да ведь он сердится. А если Тур сердится, значит, дело серьезное.

– Ты что, не знаешь, где Ибен?

Осознание пришло ко мне одновременно с его словами. Часы на микроволновке показывали 22:23. Торговый центр закрылся несколько часов назад. Где моя дочь, я не знала.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 | Следующая
  • 3.1 Оценок: 7

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации