Текст книги "Шепот питона"

Лив

Олесунн

Суббота, 20 марта 2004 года

Я лежала под теплым одеялом, прижавшись к его телу. От гремящей снаружи музыки ножки кровати и матрас дрожали. Сережки царапали мне шею, колготки давили на талию. Мы лежали в кровати. Неро наполовину заполз ко мне под платье, елозя своим сухим шероховатым телом по моему животу. Он немного сдвинулся в сторону шеи, щекоча мне кожу.

Вдруг кто-то принялся настырно колотить в дверь.

– Лив, ну что херня! – заорал Эгиль и начал дергать за ручку.

Я накрылась одеялом с головой, крепче прижалась к питону и заглянула в его безжизненные глаза, словно разрезанные надвое зрачком.

– Я никуда не пойду, – прошептала я, – лучше останусь с тобой.

Всего за два часа до этого я уже приготовилась к вечеринке. Нарядилась в специально по такому случаю купленное платье и, стоя перед зеркалом и облокотившись на диван, надела сережки. Эгиль расхаживал по дому в рубашке стоимостью в полмашины. Я не стала спрашивать, не в кредит ли он ее купил. «Эгилю 20 лет», – кричал со стены написанный большими буквами плакат. Эгиль перечислял имена всех, кого наприглашал, – мол, как же волшебно все будет! Все и впрямь было чудесно, почти как в самом начале, когда я только переехала сюда. Мы расставляли на подносе стаканчики с красным, желтым и зеленым желе, и предвкушение праздника передалось даже мне.

Сперва я настроилась на вечеринку, даже несмотря на то что могла наткнуться на Дэвида или еще какого-нибудь придурка, который начнет ко мне приставать. Пускай Эгиль, мой верный друг, от души повеселится. Однако еще до прихода гостей он взялся за старое, а к этому я готова не была.

– Других подарков мне от тебя не надо, Лив. Все уже даже не спрашивают, почему мы его прячем. Они думают, я вру им про питона.

– Я вообще не понимаю, зачем ты всем про него растрепал, – сказала я.

– Потому что я не придумываю себе всякие странные правила, – окрысился Эгиль.

– Тебе что, внимания не хватает? Ты поэтому хвастаешься? – поддела его я. – Ну да, твой папаша перерезал пуповину, и теперь тебя не уважают…

Разинув от удивления рот, Эгиль уставился на меня так, будто ушам своим не верил. А потом бросился на меня, стараясь завладеть ключиком. Цепочку он порвал, но я заехала локтем ему в живот, вырвалась и, развернувшись, быстро зашагала к себе. Укрыла себя и Неро одеялом и затаилась. В доме гремела вечеринка. Голоса отскакивали от стен и потолка, ноги топали по поцарапанному паркету и линолеуму, а Эгиль колотил в мою дверь. Ничего, к нам он все равно не вломится. Мы с головой накрылись одеялом и вдыхали дыхание друг друга.

– Ты никогда не думал, – прошептала я, – что жизнь – это стена, которую мы стараемся пробить, чтобы посмотреть, что там, с другой стороны?

В ответ Неро лизнул раздвоенным язычком воздух.

Американские индейцы считали змей связующим звеном между людьми и потусторонним миром. Они просили этих животных донести их молитвы до богов дождя. Когда наконец начинался дождь и змеи выползали из нор, индейцы видели в этом знак, что их молитвы услышаны.

– Ты – тот, кому лучше всего известно, что там, с другой стороны, – прошептала я.

Эгиль прекратил наконец долбиться в дверь; остался лишь грохот музыки. Теперь я точно все испортила. Этого он мне не простит. Однако от самой мысли о том, как я выйду туда, меня воротило. Неделя получилась долгая и тяжелая. Лекции давались мне без труда – намного мучительнее было общаться с другими девушками. Им свойственно все время спрашивать, что правильно и неправильно. И когда они не обсуждают, как полагается складывать простыни и отмерять нужную дозу лекарства, то болтают о парнях. Мне их проблемы чужды. Ко мне мужчины относятся иначе, не так, как к ним. С ними мужчины флиртуют и хотят общаться. А ко мне приближаются словно для того, чтобы победить врага.

С девочками мне с детства сложно. Тогда они, одетые в розовые пуховики, сидели в песочнице и расчесывали хвосты своим разноцветным игрушечным пони. Волосы у этих девочек изящной волной ниспадали на плечи. Девочки смотрели на серую куртку, доставшуюся мне от Патрика, стоптанные кроссовки, пепельные нестриженые и чаще всего немытые волосы. Смотрели, переглядывались и хихикали.

С мальчиками было проще. Достаточно вести себя не как девочка: лазать по деревьям, драться и все в таком духе. В основном мне это удавалось, пока кто-то из мальчиков не попытался столкнуть меня с обрыва. Я вырвалась и, отбежав на безопасное расстояние, схватила первый попавшийся под руку камень и кинула в обидчика. На самом деле я вовсе не собиралась причинять ему боль. Камень угодил мальчишке прямо в голову. Рана была пустяковая, но мать мальчика пришла в ярость. После этого никому из детей не разрешалось со мной играть. Только Патрику.

Я читала, что змеи не испытывают привязанности. Они не живут в стае. Когда охотятся вместе, они не помогают друг дружке, а соперничают. Не привязываются к другим и ни от кого не зависят. Как только детеныши вылупляются из гнезда, мать покидает их. Мне казалось, что я тоже смогу так жить, без семьи и друзей. А с остальными представителями моего биологического вида соприкасаться лишь тогда, когда они способны принести мне пользу. Я думала, что именно поэтому между нами и появилась эта связь – потому что мы оба такие независимые.

– Как бы мне хотелось сблизиться с тобой, Неро, – прошептала я.

В эту секунду в мое окно постучали, быстро и настойчиво. Я посмотрела туда и увидела чье-то лицо. Днем я всегда раздвигала занавески, чтобы Неро доставалось побольше солнечного света. В террариум я его теперь почти не сажала, позволяя свободно ползать по комнате. А сегодня забыла задернуть занавески. Я нехотя выпустила Неро и подошла к окну.

За окном стоял Дэвид, зажав в зубах сигарету. Темные волосы падали на лицо, глаза – словно черные дыры. На нем снова было худи, еще более мешковатое, чем в прошлый раз. Я приоткрыла окно. Он не сводил с меня глаз.

– Тебе чего? – спросила я.

Дэвид сделал затяжку и выпустил дым прямо мне в комнату, по-прежнему серьезно глядя на меня. Он смотрел на меня так, словно старался восстановить справедливость после того унижения, которому я подвергла его в прошлый раз. Будто решил показать, что он не из тех, кто сдается без боя.

– Сигарету?

В тот момент это слово было единственным способом заставить меня открыть окно. Я уселась на подоконник и потянулась было к пачке, но Дэвид быстро отдернул ее. Затем помахал рукой, чтобы я сдвинулась и освободила ему место. Я послушалась, он ухватился за подоконник и запрыгнул на него; его плечо уперлось в мое.

Дэвид прикурил мне сигарету, и я жадно затянулась, впуская дым в легкие. Курить меня научил Патрик. Это он показал, как правильно затягиваться, и смеялся, когда я закашливалась.

Дэвид ничего не говорил – просто молча сидел рядом со мной, разбавляя темноту голубовато-серыми облачками дыма. Он докурил раньше меня, затушил окурок о стену и выкинул его в палисадник. Обернувшись, заглянул в комнату и вздрогнул. А потом расхохотался.

– Это же Неро, – засмеялся он.

Поднапрягшись, перекинул ногу через подоконник и спрыгнул в комнату. Неро лежал в цветочном горшке возле окна. Дэвид бережно приподнял питона и поднес к лицу.

– Привет, Неро, – сказал он.

На секунду я удивилась – откуда Дэвид узнал имя питона? Но сразу же догадалась, что, разумеется, это Эгиль растрепал. Я быстро докурила сигарету и вернулась в комнату.

– Жарко тут, – сказал Дэвид, – градусов тридцать.

– Змеи любят тепло, – объяснила я. Сама я давно привыкла к тому, что в комнате жарко. Так же, как и к тому, что пол застелен газетами, чтобы Неро имел возможность свободно ползать здесь, в том числе и после того, как поест.

Неро высунул язычок и поднял голову, будто изучая незнакомого человека. В его блестящих глазах я заметила движение: Неро наблюдал. Затем он открыл рот и издал тихое шипение. Чувствовал угрозу. Дэвид же, напротив, похоже, отнесся к этому совершенно спокойно. Он положил питона себе на плечи, изобразил пару неуклюжих танцевальных па и остановился передо мной.

В какой-то степени мне даже полегчало. Губы Дэвида пахли пивом и табаком. Наши языки сплелись. Неро все еще висел у Дэвида на шее. Я ухватилась за белую футболку Дэвида и попыталась стащить ее. Он хотел было снять питона, но я не позволила – приподняла Неро, а после, когда Дэвид стянул футболку, снова положила питона на его обнаженные плечи.

Вообще-то секс я не любила. Занималась им, только если так хотелось еще кому-то, чтобы убить время. Мне было все равно, с кем это проделывать, будь то мужчины или женщины, – для меня это был лишь способ времяпрепровождения. Возможно, я испытывала радость, чувствуя своеобразное превосходство: я нравилась им больше, чем они мне. Дэвид позволил мне забраться сверху, а питон заполз ему на грудь. Я с силой надавливала на Дэвида, стараясь вжать его поглубже в матрас – хотела посмотреть, как он тонет, – а Дэвид нервно смеялся.

Я закрыла глаза и попыталась сосредоточиться на ничтожной капле наслаждения где-то под ложечкой, но та оставалась лишь каплей. Я положила руку Дэвиду на шею и сдавила горло, воскресив в памяти ту первую ночь, когда я проснулась от голоса Неро, от связи между нами. Слова, которые мне удалось разобрать. «Славная. Лив». Все, что он потом рассказывал мне, хоть и без слов, впрочем, все равно лишних. Я знала, что ему хочется чего-то еще, чего-то большего. Хочется отблагодарить меня за живую добычу. Он надеялся, что его ждет еще много такой добычи и что я буду охотиться вместе с ним. Или мне все это приснилось? Разве не сам он говорил мне об этом каждую ночь?

Дэвид закашлялся. Затем схватил меня за руку и оттолкнул. И выбрался из-под меня. Я не сдержалась и рассмеялась.

Он снова закашлялся.

– Ты совсем на голову больная, Лив.

Руе

Кристиансунн

Воскресенье, 20 августа 2017 года

– Эй, Руе, – кто-то встряхнул меня за плечо, и я проснулся.

Занавески отдернули, и свет ослепил меня. Я повернул голову и увидел склонившуюся надо мной Ронью. На ее лице, по форме напоминающем сердечко, сияла дружелюбная улыбка, а каштановые волосы были стянуты в хвост. «Ищущая натура», – подумал я, и мне тотчас же стало стыдно за такую банальную мысль. Подумать только, ищущая натура…

– Совещание, – сказала она.

Похоже, я уснул ночью прямо в комнате для отдыха. Последним воспоминанием было, как я налил себе кофе и присел передохнуть минут на пять. В следующую секунду меня одолела сонливость, и я, видимо, прилег, решив, что закрою глаза всего на пару секунд – спать не буду, а просто отдохну. И не успел я это подумать, как уже наступило воскресное утро. Я сел. Оттого, что спал я, положив голову на подлокотник, у меня дико болела шея.

– Спасибо, что разбудила, Ронья. Я ведь и не подготовился к совещанию-то…

Я вылил в раковину остатки вчерашнего кофе и заново заправил кофеварку. Ронья ждала, привалившись к разделочному столу, а я принялся варить кофе.

– Ты тут с пятницы, что ли? – спросила она. Молодым девушкам вообще свойственно опекать пожилых коллег-мужчин. К своему отцу Ронья наверняка относится так же. Такие роли цикличны. В первые годы ты – тот, кто заботится, но после, постепенно, почти незаметно, заботиться начинают о тебе. Конечно, если твой ребенок до этого доживет.

– Вообще-то да. Это дело меня с головой затянуло.

Она кивнула.

– Вот и меня тоже. Мне кажется, что все происходит так медленно… Мне Ибен даже снилась сегодня ночью, и я несколько раз просыпалась, – Ронья улыбнулась.

Чувства свои она скрывать не пытается, но маскирует их улыбкой. Такой вот древний механизм самозащиты. Эта девушка тут единственная не вызывает у меня раздражения. Она не старается выглядеть другой, всегда остается собой. Я прекрасно знаю, почему все время наблюдаю за ней и надеюсь, что у нее все будет хорошо. Это потому, что она похожа на Малышку, разумеется, – вот только она мне не дочь, и от мира мне ее все равно не защитить.

– Сложно не брать работу на дом, когда работаешь над таким делом, – согласился я. – Будем надеяться, что вскоре мы что-нибудь узнаем.

Я отвернулся, стараясь не смотреть ей в глаза, взял с кофеварки кувшин и подставил под кран чашку, чтобы последние капли упали в нее. Ронья тоже достала из шкафчика разноцветную чашку.

– Я сделаю все, что в моих силах, чтобы разобраться в этом деле, – сказала она.

Рвется в бой. Я тоже таким когда-то был, во мне тоже горела жажда работать. Но теперь мною движет не любовь к делу. Этот поезд ушел. Теперь моя движущая сила – ярость. Но говорить об этом Ронье нельзя. Вместо этого я легонько стукнул своей чашкой о ее.

Ронья посмотрела на свой телефон.

– Уже пять минут, – удивленно воскликнула она, развернулась и направилась к лестнице.

Я зашагал за ней по пятам, надеясь, что не напортачил с презентацией. Почти всю субботу я просидел, просматривая видеозаписи с камер наблюдения в торговом центре «Стуркайя», каждую секунду с каждой камеры, и выбирая те фрагменты, где мать с дочерью расходятся каждая в своем направлении, причем в разное время. Работа немудреная, но важная.

Ронья тихо приоткрыла дверь в конференц-зал. Перед экраном стоял Шахид. Когда мы вошли, он кивнул нам, и мы уселись возле окна. За Шахидом на экране появился список из пунктов, которые мы наметили себе на вчерашней утренней планерке, а еще – более-менее правдоподобные гипотезы того, что могло случиться с Ибен Линд. Шахид решил напомнить об этих версиях, чтобы мы учитывали их в дальнейшей работе: побег, несчастный случай, внезапная болезнь, самоубийство, похищение, убийство. Под словом «самоубийство» перечислены возможные причины, по которым дети лишают себя жизни. Происходит такое нечасто, но возможность подобного исключать нельзя. Под «похищением» и «убийством» также приведены возможные мотивы: выкуп, педофилия, месть, семейные конфликты, размолвки с друзьями. Друзей дети тоже редко убивают, однако бывает и такое.

– Хотя мы и надеемся, что поисковая операция пройдет успешно, – начал Шахид, – и все хотим отыскать ее живой, при расследовании придется допускать, что случилось самое скверное. Благодаря такому подходу нам проще найти ответы, и мы будем лучше подготовлены, если разгадка окажется не такой, как нам хотелось бы.

Стоять вот так, перед всеми, ему явно нравится. Это видно по тому, как он выпячивает грудь, по его властному, но назидательному тону. Хотя Шахид не высокий и не коренастый, авторитетом он обладает.

– Прежде чем планировать сегодняшнюю работу, я хотел бы, чтобы руководитель каждой рабочей группы кратко ввел всех в курс того, что его группа успела сделать со вчерашнего дня, – продолжал он. – Начнем с группы, проводившей беседы с ближайшими родственниками.

Датчанин встал, вышел вперед и, высоченный, остановился возле своего низенького начальника. Тот отошел и уселся на стул в первом ряду.

– Моя команда провела беседы с ближайшими родственниками Ибен Линд, – начал он, – то есть с матерью, отцом, бабушкой, дедушкой и теткой со стороны отца. По словам семьи Линд, бабушка и дедушка по материнской линии умерли, а с другими родственниками Мариам Линд уже много лет не общается. Ее допрашивали два раза, сначала в пятницу вечером, а затем – в субботу утром. – Он посмотрел на меня. По-прежнему злится за то, что во время беседы с Мариам Линд в пятницу я вышел из себя.

Пока Август пересказывал слова Мариам о случившемся в торговом центре в пятницу, я окинул взглядом всех остальных. Сколько же из них прочесывали улицы, парки и парковки, звонили в дома и квартиры? А я – я что делал? Сидел и пялился в монитор, пытаясь скрыть, как плохо я работаю. Все они знают, что для группы, обрабатывающей электронные данные, я не подхожу: у меня нет ни капли тех навыков, которыми обладают остальные члены группы. Меня просто сдвинули подальше. Сидящий передо мной коллега открыл на телефоне страницу журнала «Время зовет». На первой странице – фотография Мариам и Ибен. Они улыбаются, на них обеих почти одинаковые свитера. Это последний снимок Ибен перед исчезновением. Лица матери и дочери обрамляют светлые кудри. «Расследование идет полным ходом». Это вообще нормально – публиковать такой снимок, когда объявляешь в розыск собственную дочь? Здесь усматривался голый расчет – Мариам точно воспользовалась возможностью лишний раз напомнить о себе. Кто знает – может, это принесет прибыль ее компании… Люди вообще существа диковинные. «Это же та фирма, где у владелицы дочка исчезла, да? Ужасная трагедия!» Она цинична, с нее станется.

– Мы, в частности, спрашивали, не вела ли Ибен себя в последнее время странно, – говорил Август, – не было ли признаков, будто что-то ее мучает, признаков, которые позволили бы нам понять, что произошло. Взрослые утверждают, что ничего подобного не заметили. По словам одной из одноклассниц Ибен, летом та сказала, будто взрослым верить нельзя, даже знакомым. Когда одноклассница спросила, о чем она говорит, Ибен не ответила, но подружке показалось, будто та какая-то странная. Мы отметили, что она считает этот разговор необычным, однако, вполне возможно, никакой важности он не представляет.

Шахид нетерпеливо кивнул, утомленный долгим отчетом Августа.

– Спасибо. Каковы ваши дальнейшие планы?

– Тур и Мариам Линд рассказали, что отец Ибен – насильник, напавший на Мариам здесь, в Кристиансунне, в две тысячи пятом году, – ответил датчанин. – Мы допросим всех ранее осужденных за изнасилование и проверим их алиби. Особенно важно выяснить, находился ли кто-то из таких преступников на свободе в день, когда Мариам Линд изнасиловали, и есть ли у них алиби.

После датчанина пришла очередь Бирты. Она доложила о результатах допроса соседей. Стояла, выпрямив спину, а говорила так, словно вышла на сцену.

– Мы опросили людей в торговом центре и соседей Ибен, а также проанализировали показания, полученные по телефону. – Бирта откинула голову, и длинная рыжая коса заплясала у нее на плече. – В торговом центре у нас много свидетелей. Кроме того, мы опросили людей, утверждающих, будто они видели Ибен уже после того, как та исчезла. Самыми правдоподобными выглядят показания двоих человек, которые сказали, что видели девочку на улице Хагбарт-Бринкманнсвей. Один из свидетелей сообщил, что заметил, как девочка остановилась возле цветочного магазина «Мюра».

На экране появилась карта Кристиансунна с отмеченным на ней возможным маршрутом от торгового центра до дома.

– Полностью полагаться на эти показания нельзя, – продолжила Бирта, – свидетели с девочкой незнакомы и, возможно, решили, будто видели ее, уже посмотрев репортаж по телевизору. У нас также имеются показания свидетелей из Киркланде и Гомаланде, однако двое свидетелей, о которых я упомянула ранее, кажутся наиболее надежными. Они видели Ибен вскоре после исчезновения и недалеко от того места, где она исчезла, и их показания также подтверждаются другими наблюдениями. Это подкрепляет гипотезу о том, что с Ибен что-то случилось именно по пути домой из торгового центра. Никто из соседей тоже ее не видел, а если б она вернулась домой, ее наверняка кто-нибудь заметил бы. Двое соседей примерно в это же время находились в саду. Они подтверждают, что Тур пришел домой, но Ибен они не видели. Журнал с комиксами обнаружили неподалеку от дома, и это также подтверждает гипотезу о том, что Ибен пропала, когда возвращалась домой.

Шахид поблагодарил Бирту за отчет.

– По-моему, пора переходить к группе, отвечающей за электронные данные, – сказал он.

Я поднялся. Ноги словно превратились в желе, а сердце выпрыгивало из груди. С виду этого не скажешь, я умею держать себя в руках. Если голос меня и выдаст, то все решат, что я просто боюсь выступать перед публикой. Я сел за компьютер Шахида и вывел на экран видеозапись, на которой Ибен выбегает из супермаркета в торговом центре «Причал».

– Судя по видеозаписи из торгового центра, Ибен Линд покинула супермаркет в пятницу, в пятнадцать часов сорок семь минут, – сказал я. – Как видите, на ней синие джинсы, бледно-розовое худи и розовые кроссовки. В руке у нее журнал комиксов. Из супермаркета она выбегает через первую дверь, после чего поворачивает направо. Если девочка направлялась домой, то понятно, почему она выбрала этот путь. В шестнадцать часов две минуты мы видим, как из этого же магазина выходит Мариам Линд с тележкой, полной продуктов. Она оглядывается, ищет дочь, а после довольно быстро выходит в ту же дверь, через которую незадолго до этого выбежала Ибен. Однако поворачивает налево, к парковке. Возле машины ее вновь засекает камера наблюдения. По видео понятно, что Мариам сердится; она швыряет пакеты в машину, после чего в ярости отталкивает тележку, и та ударяется о стену. Затем Мариам садится в машину и уезжает. Ее автомобиль покинул территорию торгового центра в шестнадцать часов шестнадцать минут.

Шахид снова вывел на экран карту, и я показал, где именно Ибен выбежала из магазина, а потом – то место возле банка на улице Лангвейен, где она опять попала на камеру. После этого попросил Шахида включить большую карту, чтобы показать передвижения Мариам Линд и места, где она, вероятнее всего, побывала после того, как уехала из торгового центра. Согласно данным ее банковской карты, она заезжала в закусочную и на две автозаправки, а еще была на пароме в Халсу, где ее тоже засекла камера.

– На допросе она сказала, что поехала по направлению к Тронхейму. Действовала в порыве гнева, хотела бросить семью. По пути передумала и вернулась. Я полагаю, нам следует искать вот тут, – я показал на карту там, где находилась Мариам. – Как я уже говорил, нельзя исключать, что Ибен была в машине Мариам. Даже несмотря на то, что из «Причала» они ушли в разное время, следует допустить, что по дороге Мариам подобрала дочь, дальше они поехали вместе, и по дороге что-то произошло. Перед тем как ее дочь исчезла, они поссорились, а это важный момент.

Я посмотрел на Шахида. Тот натянул на себя мину хладнокровного начальника.

– Где именно ты предлагаешь искать, Руе? Территория обширная.

– Я полагаю, надо действовать так же, как в Кристиансунне. Обозначить заранее очевидные участки и искать в их пределах. Места, где она останавливалась по дороге, и те, где могла остановиться. Искать в лесу и в воде…

Я запнулся. Придумать веские аргументы не получалось. Шахид посмотрел мне в глаза и ободряюще улыбнулся.

– Передвижения матери действительно могут вывести нас к дочери, Руе. Но таких гипотез много. Видеокамеры за пределами города Ибен не засекали. Мы разговаривали с сотрудниками закусочной и заправок, куда заезжала Мариам; никто из них ребенка не запомнил. К тому же в прошлом Мариам Линд ничего криминального не совершала. Никто из свидетелей не заметил в ней ничего подозрительного. Даже если Мариам и убила собственную дочь, вполне вероятно, что труп она спрятала в Кристиансунне. Поиски с водолазами и вертолетами – задача непростая, а мы и так, скорее всего, вынуждены будем это проделать, причем регион поисков у нас отсюда и до Халсы. Я не говорю, что отвергаю твое предложение, просто эта операция не срочная. К тому же машину Мариам осматривали кинологи с собаками. – Тут он, похоже, намекал на мой допрос Мариам. Кашлянул. – В настоящий момент мы должны руководствоваться свидетельскими показаниями, а не проводить поиски так, как нам заблагорассудится. Тем не менее план, который ты предлагаешь, пригодится на следующей стадии расследования. Разумеется, все мы надеемся, что до этой стадии не дойдет.

Следующая стадия… Он намекает на то, что это дело может перерасти в расследование убийства.

– Если у тебя есть возможность, Руе, прикинь, где именно следует проводить поиски, – добавил Шахид. – Что с компьютером Тура Линда?

Я покраснел. Разумеется, мне следовало бы придумать более правдоподобное обоснование. Но я исходил из того, что подозрения вполне естественным образом падут на мать. Я откашлялся.

– Данные интернета подтверждают его слова. В пятницу с пяти вечера до половины одиннадцатого он читал онлайн-газеты и активно пользовался поисковыми системами. Мы также получили подтверждение, что в девятнадцать двадцать пять он позвонил в больницу и спросил, не поступали ли к ним Мариам и Ибен.

– А что с мобильником Ибен?

– Там мы ничего, представляющего интерес, не нашли. С него она звонит почти только родителям. На телефоне у нее также установлен «Фейсбук», и мы просмотрели ее переписку за последние недели, однако никаких подозрительных сообщений не обнаружили. Данные с планшета тоже несущественны.

– Хорошо, – Шахид кивнул, – тогда с этим закончили. Благодарю, Руе.

Я уставился в пол и отошел от экрана. К голове прилила кровь. Я слышал, как криминалист по просьбе начальника докладывает об отсутствии на мокром журнале комиксов каких бы то ни было отпечатков пальцев и говорит, что журнал отправили для дальнейшего анализа в Главное управление криминальной полиции. Все это расследование – вереница отсутствующих улик. Я больше не выдержу. Надо бежать отсюда.

Я вышел и прикрыл за собой дверь. Сколько же времени пройдет, прежде чем кто-нибудь заметит на этой видеозаписи из «Причала» меня? И существует ли выход? Сесть в самолет, улететь подальше, в другую страну, оставить весь этот ужас позади… Нет, не поможет. Они все равно меня найдут, куда бы я ни подался. Это лишь вопрос времени.

Мемуары рептилии

Я положил голову на живот. Здесь, на этом участке моей территории, теплее, чем на других. Ощущая потребность охладиться, я передвигался на другую сторону, но в основном лежал здесь. Я старался держаться поближе к невидимой преграде, пытался понять ее и прорваться наружу, но тщетно. Так текли мои дни. За окном вставало и закатывалось солнце. Я мог доползти до противоположной стороны и вернуться обратно. Мог смежить зрачки, так что становилось темно, немного поспать и снова открыть глаза. Я следил за тем, что происходило там, снаружи. Мои братья и сестры в своих стеклянных отсеках лежали так же тихо, как и я. Звери в клетках и за дверцами жевали, шуршали и возились. Я знал, как пахнут эти звери, – узнавать их запах я научился, когда меня доставали отсюда, из-за стекла. Здесь же, внутри, пахло лишь тем, что оставалось от меня самого.

Голод терзал тело, раздражая меня. Когда меня долго не кормили, я с особым вниманием наблюдал за животными там, снаружи. Животными с перьями, шерстью и кожей, животными, которые летают, бегают и прыгают, дергая хвостом. Я бы всех их съел. Мне казалось, будто я ощущаю вкус свежей крови, хотя я никогда ее не пробовал.

Я зевнул. Переложил голову чуть ближе к хвосту. Прикрыл зрачки и уснул. Все тот же сон, что и всегда. Мир, который я ни разу толком не видел, воспоминания, заложенные предыдущими поколениями. Я спал под кустом, где солнце не так пекло. По мне ползали насекомые, а в воздухе пахло кустами, деревьями и живыми существами. Где-то неподалеку была вода; я видел, как блестит под солнцем ее поверхность.

Боковым зрением я уловил какое-то движение. По камушкам, перебирая тонкими ногами, бежало маленькое лакомство. Я знал, что надо делать. В этом-то и заключается прелесть инстинкта – он всегда знает. Я бросился вперед, за добычей, по кочкам, под корнями, и нагнал ее, когда она уже собиралась взобраться на дерево. И в тот момент, когда я уже было вонзил зубы в эту крошечную тварь, когда я уже готов был задействовать всю мою силу, я проснулся. Так текли мои дни. Вечно этот сон – и пробуждение в отвратительной мертвой комнате…

Однажды возле преграды возникла Холодная женщина. Существо, нависающее над всеми нами и управляющее миром. Я называл ее Холодной женщиной, потому что она была холоднее всех остальных животных, которых я видел, и потому что она кормила меня холодной пищей. Холодная женщина была жестокой. Это она посадила меня сюда. Это она держала меня в плену и выпускала из этой лишенной запахов тюрьмы, только когда к ней приходили покупатели. Она изматывала меня своим жутким стуком по стеклу. До знакомства с ней я считал, что жизнь хорошая. Я думал, миру есть много что предложить такому охотнику, как я. А теперь мне казалось, будто я сам добыча. Добыча не голодного охотника, а человека с его потребностью держать других существ взаперти и глазеть на них.

Холодная женщина открыла крышку у меня над головой. Я лизнул воздух и почуял, что она принесла пищу. Пахла пища смертью и холодом, как обычно. Я уже давно ничего не ел. Тело умоляло о еде. Однако есть я не мог. Эта холодная пища – издевка. Я жаждал показать, что для таких, как я, это не еда, что я лучше ее в этом разбираюсь, но все тщетно. Ей достаточно было слегка встряхнуть кусок съестного, и это движение провоцировало во мне рефлекс. И это несмотря на отсутствие аппетита, на тоску по добыче, до которой мне никогда не добраться. С рефлексами я не боролся. Бросался и хватал мясо.

Оно утоляло голод, но удовлетворения не приносило. Я ел только потому, что тело требовало еды. С лампой дела обстояли так же. Она горела и давала тепло, от которого зависело мое выживание, однако радости не приносила. Оставалось лишь принимать действительность такой, какой она была. Смирение – вот единственная истина, усвоенная мною от матери, первая добродетель для таких существ, как мы. Ограничения существуют, ничего с ними не поделаешь. Бунтовать против них, сомневаться и размышлять – значит впустую тратить время. А смирение, напротив, ничего не стоит.

Шли дни. За окном всходило и садилось солнце. Я несколько раз заглядывал за окно. Видел сочные растения, видел, что там есть тепло. Все это угнетало меня – ведь свет, согревавший меня, был искусственным. Текли дни, а она все не приносила еду. Прошло еще немного времени, и голод стал причинять мне боль.

Моя лампа на несколько дней вышла из строя; теперь она не горела, а мигала в устрашающем темпе. Без тепла я, вялый и опустошенный, неподвижно лежал в углу, дожидаясь смерти. Я решил покончить со всем. Перестану пить из грязной плошки. И если мне еще дадут есть, к пище я не прикоснусь. Буду лежать тут, пока жизнь во мне не угаснет. Когда Холодная женщина это заметит, будет уже поздно. Я устал, ведь бунтарство требует сил. И я уснул.

Проснувшись, я увидел возле клетки целую стаю людей. Покупатели. Значит, они вытащат меня и будут шуметь. Я лизнул воздух, но стекло отделяло от меня запахи. Я напомнил себе, что смирение – это добродетель. Оно сократит страдания. Такова была моя жизнь – череда страданий, и я ждал, когда им придет конец. Когда Холодная женщина крепко схватила меня и вытащила из-за стекла, я не сопротивлялся. Лизнул воздух и познакомился с человеческой стаей. У людей столько чужих запахов – они пахнут цветами, мертвыми растениями и незнакомыми животными. Они собирают запахи других животных, словно для того, чтобы спрятать собственный запах. Но от меня этот запах не скроешь. Я лизнул воздух, пробуя на вкус кислоту, соль и горечь, источаемые их телами. Крошечные капли пота с их кожи. Слабый вкус желудочного сока, которым пахло их дыхание. Другие телесные соки.