Текст книги "Я уезжаю!"

Дана Шварц
Я уезжаю!

Оригинальное название: And we’re of.

Опубликовано по согласованию с агентством Andrew Nurnberg Associates.

All rights reserved including the right of reproduction in whole or in part in any form.

This edition published by arrangement with Razorbill, a division of Penguin Young Readers Group, a member of Penguin Group (USA) LLC, а Penguin Random House Company

Copyright © 2017 by Dana Schwartz

© ООО «Клевер-Медиа-Групп», 2017

Глава 1

НОРА, ХВАТИТ! Возьми себя в руки.

Я постукиваю пальцами по клавиатуре, но не свожу глаз с экрана. Нет, дело не в том, что у Ника настолько интересный профиль на «Фейс буке». Просто… он поменял аватарку. И теперь на фотографии вместо футбольной команды красуется только он сам: запечатлен на какой-то вечеринке, смеется, не смотрит в камеру. Его вьющиеся волосы кажутся мокрыми. В углу снимка я замечаю знакомую руку, скорее всего, это рука Лены, потому что…

Хватит!

Я захлопываю крышку ноутбука, словно таким образом отрезая все мысли о Нике Дибасилио, и принимаю взрослое ответственное решение: отвлечься на что-то менее сексуальное, чем второй запасной вратарь школьной команды по футболу. Например, на рисунок Гарри Поттера и Драко Малфоя, над которым сейчас работаю. Только вот усмешка Драко мне не совсем нравится. Она получилась какой-то неестественной. Мне нужно ее исправить, ведь это не просто какая-то там дешевая картинка, а настоящий арт, за который я получу от заказчика хорошие деньги.

Кстати говоря, рисовать фан-арт на «Тамблере»[1]1
  Tumblr («Тамблер») – американский блогерский ресурс. Популярен среди молодежи, в том числе творческой: у художников, сетевых писателей и т. д. На этом сайте чаще всего выставляют фан-арт по книгам, фильмам, сериалам, мультфильмам, играм или фанфики (фанатские произведения на сюжет книг, фильмов, сериалов, игр и мультфильмов), а также видео или картинки в формате gif.


[Закрыть] оказалось на удивление прибыльным занятием. Иллюстрируя самые необычные сцены, какие только можно придумать, в прошлом месяце я заработала столько денег, что смогла пойти с Леной в парк аттракционов «Шесть флагов». За двадцать долларов я нарисую скетч двух любых персонажей. За тридцать добавлю детализированный фон. Ну а за пятьдесят могу пристроить в эту компанию и самого заказчика.

Сегодняшний мой список дел состоит из упомянутых Гарри и Драко («Никакого фона, а на Гарри пусть тоже будет мантия Слизерина, ладно?») и еще одной иллюстрации с Джоном Ватсоном и Шерлоком Холмсом.

Сколько времени у меня уходит на рисунок? От десяти минут до десяти лет. Например, сейчас я настолько погружаюсь в вырисовывание изгиба губ Драко и придание волосам Гарри нужной взлохмаченности, что к концу работы солнце за окном моей спальни уже полностью скрыто белой крышей магазина.

Осторожно дую на листок, чтобы не размазать сохнущую черную тушь, и кладу его рядом с письмом, которое вот уже два месяца храню на почетном месте в углу стола.

Письмо отпечатано на великолепной бумаге кремового цвета, вверху – лаконичный тисненый логотип в виде маяка. Вот именно для таких фирменных бланков и создан Пинтерест[2]2
  Pinterest («Пинтерест») – интернет-ресурс для хранения изображений и создания из них тематических подборок.


[Закрыть] – это же своего рода «канцелярский порн», способный вдохновить на тысячи статей-списков для «БаззФид»[3]3
  BuzzFeed («БаззФид») – крупный международный новостной медиапортал.


[Закрыть].

Взглядом пробегаюсь по письму и в который раз останавливаюсь на словах: «Поздравляем! Мы рады предложить Вам одно из восьми мест в программе Общества молодых художников графства Донегол на лето 2017 года».

Я могу воспроизвести по памяти все письмо. А также содержание приветственного пакета: и подробную информацию о жилье и питании, и советы для путешественников.

На рекламном проспекте все эти студенты с блестящими волосами и чистой кожей выглядят так, будто их сфотографировали во время какой-то невероятно смешной шутки. Компания молодых людей – настолько разношерстная, что ее наверняка подбирали специально, – стоит, запрокинув головы, все улыбаются, как Джулия Робертс. Я тоже иногда пытаюсь открывать и закрывать рот, но у меня в жизни не получится разинуть его так широко.

Доносящийся из коридора скрип вырывает меня из раздумий. Даже не нужно оборачиваться, чтобы понять: в дверях стоит мама. Я инстинктивно закрываю конверт и с невинным видом кладу его поверх своего рисунка (к этому времени чернила должны были высохнуть, да?). Потом беру одну из своих недавних работ на заказ – десятилетняя Гермиона Грейнджер читает в постели – и рассматриваю так пристально, будто выискиваю на ней египетские иероглифы.

– Зачем ты все это хранишь? – спрашивает мама.

Она входит в комнату без приглашения (моя теория о том, что она вампир, терпит крах) и принимается перебирать груды старых скетчбуков и листов, превративших мой стол в подобие башни из игры «Дженга»[4]4
  Дженга – настольная игра. Игроки строят башенку из блоков, а потом по очереди достают блоки из ее основания и кладут их наверх. Башня становится всё более высокой и все менее устойчивой. Проигрывает тот, кто ее обрушит.


[Закрыть]. Я не свожу глаз с рисунка Драко и Гарри, боясь, что тот невзначай выскользнет из-под приветственного пакета и продемонстрирует маме, насколько глубокими стали мои познания в мультяшной мужской анатомии.

– Клянусь, – продолжает она, – эта комната с каждым разом, как я сюда захожу, становится все грязнее. У тебя бумаги размножаются, что ли?

– Ага, пачкованием.

Она пропускает мою удачную шутку мимо ушей и продолжает осматривать комнату. Теребит пальцами объемное бирюзовое колье, надетое поверх отвратительного свитера кораллового цвета. Наверно, ей хотелось бы выглядеть со стороны всемогущей мамочкой, готовой спасать мир, а вместо этого у нее получился косплей Русалочки средних лет.

Тут ее взгляд останавливается на моих волосах. Зеленая прядь в них становится темой каждого нашего разговора, с тех пор как две недели назад я обесцветила ее и покрасила.

– Такое ощущение, будто ты использовала волосы в качестве носового платка, – с кудахтаньем смеется мама. Самая смешная шутка на свете.

– Даже если и так, – ворчу я. – Вообще-то я тут пытаюсь работать.

Она стремительным шагом пересекает комнату и, вырвав у меня рисунок с Гермионой, подносит его к лицу.

– Как-то не похоже на работу для портфолио, – произносит она. – Нора, ты рисуешь мультики. Только посмотри! – Она швыряет смятый лист на пол. – Ты обещала, что перед отъездом напишешь хотя бы черновик своего мотивационного письма.

Я кидаюсь на ковер в попытке спасти рисунок, но уже поздно. Даже если разгладить листок, я все равно не смогу нормально отсканировать изображение. Останется паутина из черточек. И вдобавок тонкая полоска сгиба вот-вот отрежет Гермионе левую ногу.

– Ты порвала его! – Я машу испорченным рисунком перед ее носом.

– Не стоит так драматизировать.

– Я не драматизирую! – Я хлопаю ладонью по шаткой башне из бумаг на столе, и в ту же секунду она с громким шлепком обрушивается на пол. Листы разлетаются в стороны и устилают ковер.

Дженга.

– Ох! – Мама уворачивается от потока бумаг, точно боится промокнуть. – У тебя здесь настоящий свинарник! – Она с отвращением скользит взглядом по разбросанной кипе листов, футболкам и спортивным штанам, сваленным в кучу на полу. – После того как ты уедешь, весь этот хлам отправится на помойку.

– Это не хлам! Это мои рисунки. – Я вытаскиваю клочок бумаги с огромным ананасом-людоедом, у которого с клыков капает слюна. – По крайней мере… большая часть не хлам.

– Почему я должна на это смотреть?

– Не должна. Закрой дверь и не смотри. Я не обижусь.

Она откашливается и повторяет:

– Раз уж я должна смотреть на твою грязную комнату…

– …не должна.

– Нет, должна, потому что это мой дом, – продолжает она, выпрямляя уже и без того идеально ровную спину. – Все это отправится на переработку.

– Это нечестно. Во-первых, мне нужно собраться. А еще не забудь, что завтра папина свадьба, а значит, у меня нет времени, чтобы…

Мама вся напрягается. Удивительно, что она еще не шипит, как вампир, учуявший запах чеснока. После развода она упоминала отца всего три раза: первый – когда тот начал встречаться с миссис Райт, второй – когда она обнаружила в стирке его старую темно-синюю тенниску (я иногда в ней рисовала), и третий – когда пришло приглашение на свадьбу.

Не думаю, что это возможно физически, но мамина спина становится еще прямее.

– Уберись в комнате, или я сама об этом позабочусь в твое отсутствие, – произносит она и уходит.

С тех пор как мама вернулась на работу, она постоянно в стрессе. А последние несколько недель пилит меня по поводу моей летней поездки – трехнедельного участия в одной из самых престижных на свете программ для молодых художников, – словно это ее личная забота. Едва узнав, что меня приняли, она заявила:

– Полагаю, авиаперелет ты оплатишь из своих сбережений с бат-мицвы[5]5
  Бат-мицвá – в еврейской культуре достижение ребенком религиозного совершеннолетия (у девочек наступает в 12 лет и 1 день).


[Закрыть].

Только дедушка меня понимает. Он знает, что для меня значит эта возможность. Знает, что программа Общества молодых художников станет, по сути, моим пропуском в Школу дизайна Род-Айленда. Он видит, как долго и мучительно я корплю над заявкой. Лучше включить пейзаж или абстрактный портрет? (В конце концов я решила добавить оба.) Как лучше всего попросить у мистера Калля, моего учителя рисования, рекомендации? Захотят ли они в принципе принять американку? Ведь в прошлом году, насколько я изучила, или, точнее, с маниакальным упорством разузнала, они зачислили всего трех американцев, а на сайте у них указано, что им хотелось бы видеть «среди своих студентов представителей разных национальностей».

Наверно, дедушка вступился за меня. Потому что два дня спустя, несмотря на нескончаемое ворчание о «пустой трате времени» и «необходимости сосредоточиться на программе подготовки», мама все равно поехала со мной получать загранпаспорт. А когда дедушка обмолвился, что оплатит мою поездку по Европе до и после обучения в графстве Донегол в Ирландии, она даже не возражала.

Я начинаю собирать с пола бумаги. Среди них не только мои ананасовые рисунки. Здесь, например, старые доклады по английскому («Красный цвет и зеленый: «Великий Гэтсби» и американский индустриализм»). И несколько неудавшихся автопортретов (я много часов изучала свое лицо в зеркале, а в итоге получился рисунок Джа-Джа Бинкса[6]6
  Персонаж фильма «Скрытая угроза», первой части эпопеи «Звездные войны». Гуманоид с длинными ушами и сильно вытянутым лицом.


[Закрыть]). И опросник с какими-то вычислениями, и скетчбуки, которые рука не поднимается выкинуть. Убираться сейчас – то же самое, что вычерпывать океан пипеткой. Так что я бросаю листки обратно на пол и возвращаюсь к столу, чтобы еще раз взглянуть на рисунок с Гарри и Драко, прежде чем отсканировать его и загрузить на «Тамблер». Пускай мама орет о беспорядке у меня в комнате сколько влезет. Скоро я окажусь по другую сторону Атлантического океана.

Глава 2

ВТОРАЯ ПРОБЛЕМА ЭТОГО ВЕЧЕРА – бармен, не обращающий на меня никакого внимания. Со дна своего стакана я выудила ярко-оранжевую вишенку и теперь гоняю во рту черенок от нее, пытаясь закрутить его в узел. Я где-то читала, что это выглядит сексуально, но все равно сомневаюсь, что в случае успеха мне удастся привлечь этого парня. Он слишком занят протиранием винных бокалов пыльной тряпкой, чтобы заметить не такую уж и страшненькую семнадцатилетнюю девушку, которая буквально демонстрирует ему свои отличные навыки в поцелуях.

Первая же проблема заключается в том, что я уезжаю в Европу через два дня, а у меня до сих пор не собраны вещи. Вдобавок, в порыве подросткового бунта – о чем совершенно не жалею, – я, отправившись на свадьбу, оставила комнату заваленной бумагами. Все это слегка усложнит сборы, потому что мне придется делать двойную работу: разбирать мусор и собирать чемодан.

Мне стоило бы побеспокоиться о важных вещах. Например, как отыскать под слоем эссе за три семестра свой плащ (у меня же есть где-то плащ?). Или как перестать все откладывать на потом (неужели мне придется гулять по Парижу в отельном полотенце, потому что я забыла дополнительный комплект нижнего белья?). Но ведь гораздо веселее сосредоточиться исключительно на том, как закадрить бармена!

Он вполне симпатичный и похож на Райана Гослинга, только брюнет. Как если бы у Райана Гослинга был менее привлекательный младший брат, который работает барменом и обижается всякий раз, когда незнакомые люди говорят ему, что он напоминает им того парня из «Дневника памяти».

Наверное, не стоило заказывать «Ширли Темпл». Если бы я подошла к барной стойке с уверенным пресыщенным взглядом и сказала: «Мне двойной, приятель», – он бы точно не стал проверять, есть ли мне двадцать один. А на свадьбах в баре вообще проверяют удостоверение личности? Вроде бы нет. Тем более если ты дочь жениха. Особенно если ты дочь жениха, а его невеста – твоя бывшая учительница математики. Конечно, пока я училась в ее классе, они не встречались, но все же это кошмар. На протяжении шести месяцев мне приходилось терпеть ехидные шуточки о «собраниях родительского комитета», после того как Ник Дибасилио что-то написал об этом в групповом чате. Если бы только бармен все это знал, обязательно налил бы мне настоящей выпивки.

Я накручиваю свою зеленую прядь на палец. Мне так хотелось создать образ клевой басистки – небрежный, в духе «я-только-проснулась-но-я-уже-крута». Подобное можно увидеть в блогах об уличном стиле, где люди в длинных футболках и шляпах выглядят потрясающе. Вот только я в таком прикиде буду похожа на безумную дамочку на пляже. Мне почему-то кажется, эти блоги только для того и созданы – показать, насколько невероятно привлекательные люди могут оставаться невероятно привлекательными в странной одежде.

Но в желтом свете танцевального зала отеля «Чикаго Рэдиссон», с набухшим красным прыщиком на носу и зеленью в волосах, у меня какой-то болезненный вид. Сухие кончики еще и секутся. Должно быть, я все-таки передержала обесцвечивающее средство.

К тому же мое платье – ужас из тафты, который я хранила в дальнем углу шкафа еще с бат-мицвы в седьмом классе, – сидит на мне плохо. Хотя я не стала выше, оно все равно выглядит странно. Я чувствую себя женщиной-полицейским, нарядившейся подростком, чтобы накрыть шайку наркоторговцев в одной из пригородных школ.

А когда несколько дней назад я спустилась в нем в гостиную, пытаясь таким образом убедить маму, что мне нужно купить что-то новое, она лишь сказала:

– Неплохо.

Она рассеянно гоняла пальцами по дну миски шарики попкорна. Даже не удосужилась оторвать взгляд от последней серии реалити-шоу про братьев-дизайнеров, чтобы увидеть мою приплюснутую тканью грудь и блестящий живот, напоминающий сосиску в оболочке. И конечно же, она не видела, что я закатила глаза и ушла наверх, хлопнув дверью спальни, как это обычно делают рассерженные подростки.

Тут свадебный диджей с конским хвостом (интересно, все свадебные диджеи носят хвосты?) с чего-то вдруг решает, что в 2017 году люди до сих пор обожают «Танец маленьких утят». Из колонок раздается кряканье, затем голос:

– Приглашаем на наш танцпол мистера и миссис Холмс!

И внезапно мой отец, Уолтер Холмс, тот, который в детстве забирал меня после футбола и клал мне перед сном в кровать плюшевого слона Бобба, оказывается в центре зала и начинает хлопать руками и вилять задом… Кря-кря-кря-кря.

Не могу на это смотреть. Бармен «почти красавчик» просто обязан меня спасти, но по-прежнему не смотрит в мою сторону, а только пялится в телефон. Отказавшись от плана с черенком (и как можно изящнее выплюнув его в салфетку с монограммой бара), я достаю из разложенной веером стопки картонную подставку. Кладу ее на самый край барной стойки. Ловким движением кисти подбрасываю в воздух и быстро ловлю, едва она успевает взлететь.

Этому трюку меня научил дедушка, когда брал с собой в загородный клуб. После очередного раунда в гольф он входил в здание, а я уже сидела на табурете у бара, болтая ногами, потягивая содовую через соломинку и выковыривая кешью из пластиковых мисок с солеными орешками. И пока мы ждали обед, он подкидывал одну из подставок и ловил ее быстрее, чем я успевала заметить.

– На дам всегда действует безотказно, – говорил он и подмигивал какой-нибудь официантке, при этом во рту у него едва заметно поблескивал золотой зуб.

На первый взгляд никогда не подумаешь, что мой дедушка – великий американский художник Роберт Паркер. С его склонностью носить мятые брюки цвета хаки, вязаные жилеты и подтяжки он больше похож на завуча средней школы на пенсии, чем на гения, когда-то продавшего картину Джорджу и Амаль Клуни.

Но даже если люди не всегда узнают его по внешности, то уж точно – по стилю картин, которыми он так знаменит: обычно это семейные сцены, полные напряжения, но запечатленные на фоне покоя и безмятежности.

В клубе тоже висела одна из дедушкиных картин, в золоченой раме и с небольшим светильником над ней. Она не особо известна: просто пейзаж, водяная мельница на холме. Эта работа точно не стала бы ответом на вопрос-аукцион в «Своей игре» или на отборочном тесте.

Какое из этих полотен великого американского художника Роберта Паркера наиболее известно?

A. «Полуночники»

Б. «Американская готика»

B. «Читатель и наблюдатель»

Г. «Кувшинки»

Динь-динь-динь! Правильный ответ – В. «Читатель и наблюдатель». Там изображены две фигуры в гостиной: маленькая девочка читает на диване, а мужчина у окна во что-то тревожно вглядывается. Картину выделяют за неоднозначность и ощутимое, почти осязаемое напряжение. Написано по меньшей мере две книги о том, что же такое высматривает наблюдатель. Свою жену? Возлюбленную? Босса мафии после неудавшейся наркосделки? Слабую надежду на американскую мечту? Большинство исследователей пришли к выводу, что непотушенный окурок в правой руке мужчины говорит о беспокойстве.

Эта работа всегда становилась лучшей частью экскурсии нашего класса в Чикагский институт искусств. Сначала учительница объявляла, что картина принадлежит кисти Роберта Паркера, а потом делала паузу, припоминая слухи, будто кто-то в классе имеет отношение к этому знаменитому деятелю искусств. Но поскольку она сомневалась, то ничего не произносила вслух. И тогда какой-нибудь одноклассник толкал меня локтем в бок и спрашивал, не мой ли это папа. А я отвечала, чуть громче нужного: «Вообще-то это мой дедушка». Далее следовали завистливые взгляды и отвисшие челюсти.

Пару раз в начальной школе дедушка проводил у нас мастер-классы. Из-за этого поднималась шумиха, и директор и учителя изо всех сил пытались произвести на него хорошее впечатление.

– Давайте акварелью нарисуем небо, внизу оно будет темнее, а вверху – светлее, – говорил он, встряхивая запястьями и засучивая рукава, чтобы показать нам на примере.

Мы, группа семилеток, даже не представлявшая, как нам повезло учиться у самого Роберта Паркера, пытались копировать изображение с его листа, насколько это было возможно. Пока некоторые рисовали солнце в углу листа в виде светло-желтой четвертинки, я уже понимала, что мой пейзаж должен иметь ясный источник света, озаряющий округлые холмы в стиле Тима Бертона. Мои рисунки всегда получались такими, что другие ученики, идя через весь класс за кистями, останавливались и смотрели на них.

– Это у вас семейное, – с понимающей улыбкой говорила учительница, а дедушка подмигивал мне, словно мы хранили только одним нам понятную тайну, и снова макал кисть в краску.

Слава богу, «Танец маленьких утят» подходит к концу. Но диджей ставит песню «Y. M. C. A.» группы Village People, и я даже не знаю, что лучше. Вместо того чтобы наблюдать за взрослыми, машущими руками и раскачивающимися под музыку, я продолжаю подбрасывать подставку и стараюсь с каждым разом поймать ее быстрее.

Мой трюк замечает какая-то скачущая на танцполе девчушка и, бросив родителей, несется ко мне в бар. Ростом она едва достает мне до груди.

– Ты играешь в поймайку? – интересуется она.

Девочка мне незнакома – должно быть, она со стороны миссис Райт (будет как-то странно называть ее Тиной). Ее фиолетовое платье уже заляпано спереди кетчупом, ставшим почти черным. Несколько капель виднеется и в волосах.

– Э-э, вроде того, – отвечаю я и снова показываю трюк с подставкой.

– Кру-у-у-у-уто!

Девочка пытается схватить подставку, но рост не позволяет ей дотянуться до барной стойки, не говоря уже о том, чтобы подбросить картонку и поймать в воздухе.

– Держи.

Я беру вторую подставку, наклоняюсь и, запустив ее вверх точно фрисби, снова ловлю. Это даже не трюк, но девочка все равно под впечатлением. Она загребает своими крошечными ручонками обе подставки и уходит вразвалочку, чтобы показать кому-нибудь еще чудеса силы тяжести.

Раз уж мой трюк не привлек никого старше восьми лет, я решаю действовать с «Барменом Райаном Гослингом» более решительно. Он стоит, прислонившись к стене в задней части бара, и копается в телефоне.

– Эй! – окликаю я его. Он поднимает голову. – Как дела?

Парень пожимает плечами:

– Неплохо вроде. А у тебя?

Я гляжу на салфетку.

– Думаю… райтово, Холмс.

Над ужасной папиной шуткой он, конечно же, не смеется, и у меня начинают гореть уши. Тогда я громко восклицаю:

– Виски! Безо льда!

Бармен сует телефон в карман и, изогнув бровь, поворачивается ко мне. Боже, и зачем я это сказала? С чего вдруг «безо льда»? Теперь он попросит у меня удостоверение личности и позвонит в полицию, а потом меня вышвырнут со свадьбы родного отца. Мама ни за что не отпустит меня в Европу одну, если ей придется вытаскивать меня из тюрьмы за незаконное распитие спиртного. И о чем я только думала? Я даже НЕ ЛЮБЛЮ виски. Уверена, что на вкус он как обуглившаяся фанера.

Поэтому, прежде чем бармен успел бы отреагировать, я ныряю под стойку так стремительно, что должен был раздаться мультяшный звук «вжух!». Пока я размышляю над тем, стоит ли мне и дальше ползать вдоль бара или направиться в сторону уборной, сквозь гомон голосов и музыку до меня доносится голос:

– Нора!

Я непроизвольно замираю. Где-то в глубине подсознания этот голос до сих пор ассоциируется с незнанием теоремы Эйлера. Едва миссис Райт окликает меня по имени, я будто слышу слова: «Ты сделала на сегодня домашнее задание?»

Сейчас на ней кружевное платье с длинными рукавами. Оно было бы миленьким, если бы не украшало учительницу математики, выходящую замуж за моего отца. На носу у нее все те же неизменные очки в толстой красной оправе. Казалось бы, уж на свою-то свадьбу любая женщина захочет их снять, но эта дама – по-видимому, большая поклонница образа библиотекарши с одиннадцатью кошками. А еще я бы не стала выбирать такую цветовую гамму: сочетание мятного и персикового, – но, как говорится, каждому свое.

– Нора! Ты выглядишь… – Миссис Райт, Тина, замолкает, словно решает, стоит ли говорить о том, что в эту минуту я ползаю на корточках по липкому полу танцевального зала.

– Кое-что уронила. – Я быстро поднимаюсь. – Рада вас видеть. Спасибо, что пригласили меня.

Она кажется сбитой с толку. За спиной у нее появляется мой отец и обнимает ее за талию. Мне потребовался целый год, чтобы научиться спокойно смотреть на них вместе и не испытывать тошноты. Но теперь я даже в состоянии сдержать гримасу отвращения.

– Дорогая, ты выглядишь потрясающе.

Вот все отцы такие – никогда не знают, когда ты выглядишь потрясающе. Он же понятия не имеет, что этому платью почти шесть лет. И что на макияж я потратила целых тридцать семь секунд, потому что катастрофически опаздывала на церемонию, где у меня было крайне ответственное задание – прочитать стихотворение («Я несу твое сердце в себе, твое сердце в моем»). Но все же я улыбаюсь и обнимаю отца, стараясь осторожно поднимать руки и не порвать платье. Ну и в порыве благодушия заключаю в объятья свою новоиспеченную мачеху Тину, несмотря на ее очки в красной оправе и мятно-персиковую свадебную гамму.

Тина переводит взгляд с отца на меня.

– Нора, мы так счастливы, что ты здесь и теперь часть нашей семьи. Знай: мы всегда рады видеть тебя в любое время у нас в Аризоне.

Папа улыбается и гладит меня по плечу.

– Там наш дом. И твой тоже. Скажи Элис… своей маме… что мы рады видеть тебя в любое время.

Я ничего не отвечаю. Тина смотрит в пол. У меня начинают еще сильнее потеть подмышки. Папа откашливается и продолжает:

– Мама не смогла сегодня приехать?

– Не-а. – Я стараюсь не встречаться с ним глазами. – Что-то с животом.

Но мы-то все знаем, что я вру.

– Она… в остальном все хорошо? – спрашивает отец, обращаясь к полу.

– Да, – отвечаю я.

Я замечаю, что всякий раз, когда речь заходит об Элис, папа и Тина начинают теребить кольца.

Рассказать им, что я по-прежнему порой слышу мамины всхлипы из ванной? Или что она выпытывает имя и фамилию каждого, с кем я общаюсь? Особенно если собираюсь погулять с компанией друзей, где есть хотя бы один парень, а ведь я практически окончила среднюю школу. Или что она каждое утро цитирует мне новую статью, где говорится о том, что художники не могут обеспечить себе даже прожиточный минимум? «Нора, ты должна заняться чем-нибудь более практичным, ну, скажем, инженерным делом, математикой, наукой, – все, что поможет тебе получить работу. Я знаю, что мой отец состоялся как успешный художник, но помни, что даже он смог продать свою первую картину лишь в сорок пять лет. Неужели ты готова так долго ждать?»

– У нее все отлично, – добавляю я. – У нас обеих.

Папа делает ко мне шаг и кладет руку на плечо.

– А летом Нора собирается в Европу. В творческое путешествие, – сообщает он Тине. Странно, что она до сих пор об этом не знает. – Напомни еще раз, какие города ты посетишь?

– Париж, Брюссель, потом три недели проведу в Обществе молодых художников графства Донегол, а после Флоренция, Лондон и домой, – перечисляю я.

– Общество художников! – практически взвизгивает Тина. – Нора, это же такое важное событие!

Теперь она мне нравится чуть больше.

Папа сжимает мое плечо.

– У тебя в мизинце таланта больше, чем во мне целиком. Это все гены Роберта Паркера.

В эту минуту Тину за локоть тянет какая-то особа в платье, похожем на купол цирка. Они визжат и обнимаются, а папа бросает на меня красноречивый взгляд «Ох уж эти женщины!». Мы обмениваемся улыбками и больше не говорим о маме, потому что оба понимаем, что у него сейчас своих забот хватает: надо порезать торт, сказать речь и переехать из Чикаго в Аризону.

Теперь ему больше не нужно беспокоиться о страдающей после развода женщине, которая только что стала исключительно моей проблемой.